Текст книги "Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

V. СПЯЩИЙ КОРОЛЬ

Несмотря на то, что союз королевы с кардиналом был тайной для всех, их официальные отношения приняли такой характер, что стали вызывать неудовольствие и даже негодование очень многих при дворе, а также и за его пределами. Мазарини сумел так войти в доверие королевы-матери, что стал ей совершенно необходим. Он правил теперь страной так же неограниченно, как до него это сумел сделать Ришелье.

То обстоятельство, что Анна Австрийская постепенно передала в руки кардинала всю власть, хитрость и жадность его раздражали уже все слои французского общества. Общее недовольство нарастало и, наконец, вылилось в мятежи, вспыхнувшие во многих провинциях по всей стране.

Мазарини, будучи верным последователем своего предшественника, усмиряя волнения, взялся сначала за принцев и высших сановников. Он смещал их с занимаемых ими высоких государственных постов, а на их место назначал иностранцев из своего окружения.

Он пытался ограничить даже права парламента, а народ довел до полного обнищания, обложив такими непосильными налогами, что в конце концов всеобщему терпению пришел конец!

Такого рода злоупотребления, жестокие распоряжения не могли не привести к опасным последствиям, тем более, что Мазарини так и не смог добиться расположения и поддержки ни одного из сословий.

Когда же и парламент открыто перешел в оппозицию, Мазарини, для достижения своих целей, изобрел средство, подобного которому не было в истории.

Несовершеннолетнему королю Людовику XIV, вместо которого Мазарини и Анна Австрийская управляли государством, было в то время восемь лет. Кардинал заставил этого короля-ребенка явиться перед собравшимся парламентом.

Маленький Людовик, подготовленный Мазарини для этой комедии, должен был потребовать от парламента некоторых уступок и строгого запрещения любых сопротивлений власти!

Он, конечно, был король, но в то же время всего лишь восьмилетний мальчик, тогда как большинство из присутствующих членов парламента уже успели состариться на государственной службе!

Они искренне выразили малолетнему королю всю свою преданность и любовь, но не переменили своего отношения к двору, и особенно к Мазарини. Таким образом, на этот раз кардинал просчитался: затея его с треском провалилась! В дальнейшем ее последствия проявились даже с неожиданной стороны, весьма неблагоприятной для кардинала. Дело в тем, что вся эта сцена и приготовления к ней возбудили в маленьком короле мысль о своей самостоятельности и неограниченном могуществе и величии, что уж совсем не входило в планы Мазарини, надеявшегося и после достижения королем совершеннолетия по-прежнему управлять страной и им самим. В свое время этого сумел добиться Ришелье. Анна Австрийская была не в курсе настоящего положения дел, она вовсе не подозревала о постоянно увеличивающейся опасности, в какой находился двор. Кардинал вел все государственные дела, когда того требовалось, он приносил ей для подписи свои приказы и деловые бумаги, сообщая ей из них только то, что считал нужным, и вообще распоряжался всем по своему усмотрению. В делах, от которых можно было ожидать важных последствий, он умел так ясно изложить королеве свои предположения и взгляды на вещи, что она всегда с ними соглашалась. Это было вполне естественно, если вспомнить, что она была женой Мазарини, жила и общалась с ним запросто, как с самым близким человеком, поэтому ему и не стоило никакого труда привлечь ее на свою сторону. Когда появление маленького короля в парламенте не привело к желаемым результатам, Мазарини принял решение приступить к насильственным мерам.

26 августа 1648 года он велел заключить в тюрьму самых ярых противников двора: главу парламента Потье де Бланкмениля и советника парламента Пьера Бусселя.

Конечно, это было слишком крутой мерой, повлекшей за собой тяжелые последствия.

Как только об аресте президента и советника парламента стало известно народу, все взялись за оружие и Париж восстал, но не против малолетнего короля и его брата принца Орлеанского, а против Мазарини и его советников.

Кардинал, не долго думая, решился подавить восстание оружием. Он полагал, что сможет легко разогнать эту до крайности раздраженную толпу. Он смеялся над восстанием, уверяя, что одним ударом покончит с ним.

Но, к своему удивлению, увидел, что жестоко ошибся!

Швейцарская гвардия, выступившая против вооруженной толпы народа, была рассеяна и разбита. Победители соорудили на улицах, около Пале-Рояля, баррикады и послали парламентеров к королеве-матери с просьбой об искоренении злоупотреблений, господствующих в государстве.

Анна Австрийская в высшей степени удивилась и испугалась, узнав о восстании. Теперь только она прозрела и поняла, до какой степени все ненавидели кардинала, и как все были настроены против него.

Желая какой бы то ни было ценой успокоить народ и как можно скорее отвести опасность, она пообещала парламентерам позаботиться о соблюдении строгой справедливости и об отмене тяжелых для народа налогов.

На первый раз толпа этим удовлетворилась! Она выразила королеве-матери свое одобрение громкими радостными криками, разрушила свои баррикады и все, как будто бы, очень скоро пришло в надлежащий порядок.

Но самым опасным противником двора, в особенности Мазарини, был не народ, успокоенный обещанием снизить налоги, а дворянство.

Высшая знать, как и большая часть членов парламента, была далеко не удовлетворена уступками регентши, победа эта придала им только смелости, и число отвергавших и осуждавших все действия двора ежедневно увеличивалось. Этих недовольных называли фрондерами, а союз их Фрондой. Пример этих недовольных вскоре снова подействовал на народ как порох, который осталось только поджечь. Проявление раздражения становилось все громче и смелее, положение же двора все сомнительнее. Наконец, Анна Австрийская объявила, что ее пребывание в Париже стало небезопасным, несмотря на то, что ее приближенные старались уверить ее, что восстание относится не к ней, а к кардиналу! Но так как втайне кардинал был ей слишком близок, чтобы рисковать его жизнью, она решила уехать с ним и со всеми детьми в Сен-Жермен, а мятеж в Париже подавить силой оружия.

6 января 1649 года королева-мать удалилась в Сен-Жермен со своими двумя сыновьями и в сопровождении только своих камеристок и трех мушкетеров.

Мазарини последовал за ней, поручив принцу Луи Конде осадить Париж семитысячным войском.

Тогда парламент, к которому присоединилась и вся знать, – принц Конти, Лонгевиль, Бофор, герцоги де Бульон, Эльбеф, Вандом, Немур, маршал де ла Мот и другие – призвали народ стать на защиту города. Было также принято решение попросить дополнительную помощь у наместника Испании.

Вот этого Анна Австрийская никак не ожидала! Она поняла, что попала в двусмысленное положение и силой тут ничего не добьешься. При этом она вовсе не собиралась доводить дело до кровопролития! Такие меры совершенно не соответствовали ее благородному, кроткому и миролюбивому характеру.

При сложившихся угрожающих обстоятельствах 11 марта двор заключил Рюельский договор, который оказался совершенно бесполезным для обеих сторон. Следствием этого, естественно, должно было быть возобновление старой борьбы, хотя теперь уже, возможно, и при других условиях.

Когда в августе, после возвращения двора в Париж, принцы крови лично оспаривали у Мазарини право на государственную власть, он, решившись на самые крайние меры, снова ухватился за средство, опасность которого уже испытал однажды, но перед которым, несмотря на это, не устоял.

18 января 1650 года по его приказу были внезапно арестованы принцы Конде, Лонгевиль и Конти.

Как и раньше, эти противозаконные действия кардинала вызвали бурный протест народа, вслед за чем стали вспыхивать один за другим мятежи, правда, на этот раз события происходили в основном в провинциях.

Тогда маршал Тюрен, приняв титул генерал-лейтенанта королевской армии, соединился с эрцгерцогом Леопольдом Вильгельмом для освобождения принцев, но, завладев многими провинциями, в декабре он все же был разбит при Ретеле войсками Мазарини.

Такой результат показался кардиналу достаточно удачным, чтобы торжественно возвратиться в Париж и твердой рукой снова взяться за бразды правления.

После краткого обзора этих исторических событий, мы продолжим наш рассказ, обратившись к тому дню, когда Мазарини с блеском въехал в Париж и прибыл в Пале-Рояль.

Анна Австрийская, разумеется, была осведомлена о всех действиях и решениях кардинала. Она с тайной радостью узнала о его возвращении и ждала его вечером в своих покоях.

Но королева-мать была, по-видимому, единственная особа, радовавшаяся возвращению кардинала, несмотря на то, что его приближенные устроили ему громкий притворно-радостный прием.

Анна Австрийская еще не подозревала, что ненависть к Мазарини распространилась в кругу всех сословий и партий.

Она все еще не до конца осознавала создавшееся положение и была уверена, что все уже успокоилось.

На другой же день к королеве-матери явились представители от всех сословий с просьбой об аудиенции.

Все их требования касались одного и того же: в удалении от государственных дел Мазарини и в освобождении арестованных принцев!

В этот день просьбы были еще представлены по форме, спокойно и без шума, поэтому Анна Австрийская полагала, что будет в состоянии успокоить просящих несколькими добрыми словами.

Она попробовала разъяснить прибывшим, что государство в лице кардинала потеряет свою главную опору, что принцы виновны в присвоении не принадлежащей им власти, и что она надеется на благополучное разрешение всех конфликтов.

Но она забыла, что говорила только с несколькими представителями и что народ не слышал ее слов и упорно не хотел отказываться от своих требований.

Она говорила очень приветливо и убедительно, – ведь от успеха этой речи зависело ее семейное счастье. И она надеялась победить словами давно зревшее в народе негодование, подстрекаемое могущественными и влиятельными лидерами.

Вечером, когда известие об ответе, данном народным представителям, распространилось по всему Парижу, Мазарини прибыл в Лувр и находился в покоях Анны Австрийской, которая только что вышла из спальни малолетнего короля, пожелав ему спокойной ночи.

Они сидели и разговаривали о событиях того дня. Мазарини старался убедить королеву, что уступать им ни в коем случае не следует, как вдруг их слух поразил глухой, наводящий ужас шум, – это бежала огромная толпа, оглашая все пространство вокруг дикими криками и угрозами.

Услышав этот зловещий шум, кардинал невольно вздрогнул, а королева вскочила со своего места.

– Что это? – спросила она бледнея, – что означает этот странный шум?

В эту минуту на пороге появилась Эстебания. Она была взволнована, лицо ее выражало сильный испуг.

– Что там такое? – торопливо спросила Анна Австрийская.

– О, Боже мой, – проговорила обергофмейстерина. – Наверное, опять мятеж и на этот раз, кажется, гораздо серьезнее прежнего.

– Говори, ради Бога, что случилось?

– Народ с угрозами бежит со всех сторон через Луврский мост. На площади прохода нет! Это настоящий бунт!

– Госпожа обергофмейстерина, без сомнения, ошибается, – сказал Мазарини, со свойственным ему спокойствием, – чего еще может хотеть народ, после того, как представителям была дана аудиенция и они получили удовлетворительный ответ?

– Ошибки тут быть не может, ваша эминенция, несколько человек из толпы, угрожая и жестикулируя, пробрались уже к главному подъезду. Я опасаюсь, что они замышляют недоброе против вашей эминенции!

– Из чего ты делаешь такой вывод, Эстебания?

– Я слышала слова: «Долой кардинала! Изгнание или смерть!»

Анна Австрийская обменялась с кардиналом испуганным взглядом.

– В таком случае надо послать за солдатами, – сказал он решительно.

– Если уже не поздно! Вот идет виконт д'Альби. С какими известиями вы пришли? – спросила королева.

Виконт поклонился.

– Прошу прощения, ваше величество, что я осмелился явиться без доклада. Лувру грозит большая опасность!

– Расскажите нам, виконт, что там происходит?

– Маркиз и барон с обнаженными шпагами в руках охраняют этот покой, – ответил Этьенн, – но они не смогут долго устоять против напора разъяренной толпы.

– Чего же хотят эти люди? Этьенн медлил с ответом.

– Говорите откровенно, господин виконт, – сказал кардинал.

– Ваша эминенция! Народ требует выдачи или изгнания!

– И эти негодяи осмелились проникнуть даже сюда, в покои королевы? – спросил Мазарини, бледнея.

– Они были в Пале-Рояль и, не найдя вас там, пришли сюда! Нет возможности остановить разъяренную толпу – их несколько тысяч!

– О Боже! Тогда мы все погибли, – прошептала королева-мать.

– Еще некоторое время мои друзья смогут удерживать этих безумцев, которые требуют, чтобы их пропустили для обыска всех комнат и грозятся убить всякого, кто будет сопротивляться им! Тут возможен только один выход! Один исход для спасения!

– Говорите, виконт!

– Ваша эминенция должны бежать!

– Бежать! – но уже слишком поздно, – сказала Эстебания, – толпа бунтовщиков осадила весь Лувр!

– Это ужасно! – вскричала Анна Австрийская.

– Не пугайтесь, ваше величество, – обратился к ней Мазарини, – я сам выйду к народу.

– Вы погибнете, ваша эминенция, – сказал Этьенн.

– Нет, нет, кардинала надо спасти! Неужели нет выхода? Скорее, скорее! А то будет поздно! – восклицала в отчаянии королева.

– Мне пришло в голову одно средство, которое может помочь, но я не решаюсь сказать о нем, ваше величество, – сказал Этьенн.

– Говорите скорее, виконт, мы готовы на всякую жертву.

– Так как ваша эминенция не можете бежать, вам остается только спрятаться здесь до тех пор, пока все не успокоится, а как только дорога освободится, немедленно оставить Париж!

– Виконт прав, – согласилась Анна Австрийская, – другого средства к спасению нет!

– Но эти люди хотят обыскивать все комнаты, – со страхом заметила Эстебания.

– Надо избрать такое место, где не подумают и не посмеют искать его эминенцию.

– Знаете ли вы такое место? – спросил Мазарини, между тем как шум и крики на улице становились все отчетливее.

– Есть одно только место, в которое мятежники не дерзнут проникнуть, – это спальня его величества короля! – сказал Этьенн.

– О Боже! Какая ночь! Так, значит, и сын мой должен подвергнуться опасности?

– У постели спящего короля эти неуправляемые люди остановятся с почтением! Около кровати короля есть ниша! Там его эминенция должен спрятаться.

– Да, но если кто-нибудь осмелится откинуть занавес, что тогда? – сказала Анна Австрийская, трепеща при этой мысли.

– Этого не случится, ваше величество, я ручаюсь вам головой, – ответил Этьенн, – но нельзя терять ни минуты, слышите? Мятежники проникли уже в смежные комнаты!

– Так пойдемте, кардинал, – сказала Анна Австрийская, подавая Мазарини руку, – но тише, чтобы король не проснулся!

– Теперь ваша эминенция спасены, – продолжал виконт. – Не бойтесь ничего, госпожа обергофмейстерина, – прибавил он, обращаясь к Эстебании, – толпа раздражена не против короля и королевы-матери. Гнев ее относится только к кардиналу! Как только он будет устранен и не попадет на глаза мятежникам, раздражение их очень скоро утихнет!

Анна Австрийская возвратилась в комнату.

– Да поможет нам Пресвятая Дева и благословит ваш совет, господин виконт, – сказала она.

В эту минуту в комнату вошел маркиз.

– Простите, ваше величество, – сказал он кланяясь, – но люди эти требуют, чтобы им позволили осмотреть эти комнаты. Без кровопролития нет возможности удерживать их дольше, а такая мера еще ухудшит положение дел!

– Чего же они хотят искать здесь? – спросила Анна Австрийская.

– Они уверяют, что кардинал в Лувре, и хотят, чтобы ваше величество их выслушали!

– Так я сама выйду к ним и…

Слова замерли на устах королевы. Глухой гул от смешанных голосов стал громче, а у дверей появилось пять или шесть человек в блузах с мрачными лицами и, казалось, готовые на всякую крайность.

В эту минуту величайшей опасности к Анне Австрийской вернулись все ее присутствие духа и решительность. Милон пропустил только появившихся на пороге шесть человек, после чего, встав во весь свой рост около самой двери, он закричал остальным, что никого больше не пустит и что для обыска в покоях достаточно их шести товарищей.

Анна Австрийская со смелым взглядом выступила навстречу мятежникам, несколько оробевшим при ее виде.

– Чего хотят от меня парижане? Как вы осмелились силой ворваться в мои собственные покои? – гордо спросила она.

– Мы ищем кардинала, – ответил дерзко один из вошедших, – и он должен быть в Лувре!

– Нам необходимо его найти и изгнать из Парижа. Его налоги обременили народ, и мы погибаем под его владычеством.

– Успокойтесь и не шумите здесь, в соседней комнате спит мой сын! – сказала Анна Австрийская, – кардинал час тому назад уже оставил Париж. Вы, кажется, мне не верите?

– Нам ничего более не нужно, как только знать, что он в изгнании, – сказал предводитель толпы, – но мы должны удостовериться в том, что нас не хотят провести! Мы не для того пришли, чтобы причинить вам какое-нибудь зло, но так, на слово, мы поверить вам не можем. Мы должны обыскать все комнаты, чтобы точно знать, что здесь нет ненавистного кардинала.

– Так обыщите эту комнату, а потом вам остается только освидетельствовать соседнюю комнату, где спит король! Он ничего не знает об этом восстании, об этой неслыханной дерзости! Он беззаботно покоится на своем ложе. Не нарушайте же покоя моего сына, вашего молодого короля! Следуйте за мной, я исполню и это ваше последнее требование, я отведу вас в опочивальню моего сына!

Мятежники, между тем, тщательно осмотрели и обыскали комнату, в которой королева-мать говорила с ними, виконт же в это время осторожно пробрался в комнату короля и стал у изголовья его постели около богатой со складками драпировки, за которой спрятался кардинал Мазарини. Надо полагать, что в эту минуту его положению нельзя было позавидовать. Молодой король крепко спал.

– Идите за мной, – сказала королева этим людям, – только осторожно, прошу вас, чтобы мой сын не проснулся.

Она отворила дверь.

Анна Австрийская дрожала, но пересиливала себя. Ока не должна была выказывать свой страх в эту решительную минуту.

Посланные от народа осторожно на цыпочках вступили на ковер спальной комнаты короля.

Королева-мать указала им на спокойно спящего Людовика.

Никто не посмел дотронуться до чего-нибудь в этой комнате. С немым восторгом смотрели эти люди на крепко спящее дитя, – потом они возвратились в прежние покои.

– Теперь, вы кажется, смогли удостовериться, что кардинал бежал, но что ни я, ни король не имеем намерения оставить Париж.

– Возвратитесь к тем, которые вас послали и успокойте их. Расскажите им, что вы видели и позаботьтесь о том, чтобы снова восстановилось спокойствие! Я рассмотрю ваши требования и постараюсь удовлетворить их, – сказала королева-мать, – не позволяйте вовлекать себя в дела насилия, за которые я была бы вынуждена наказать вас. Вы знаете, что я никогда не любила крайних мер и всегда неохотно прибегала к ним.

Шесть представителей медленно и осторожно вышли из комнат. Только тогда, когда они удалились, королева-мать вздохнула свободно.

Через несколько минут перед Лувром раздался крик: «Да здравствует король!» И толпа вскоре разошлась по домам, удовлетворенная бегством кардинала.

VI. ВО ДВОРЦЕ ГЕРЦОГА

– Отчего же это гордость твоя так смирилась, – спросил Жюля Гри, торговец фруктами улицы Вожирар, выходя с ним из гостиницы Пьера Гри. При нашем последнем свидании ты сделал вид, будто не узнаешь меня!

– Вы не должны ставить мне это в вину, Калебассе, я в тот день был в отвратительном расположении духа, – ответил Жюль Гри. – Вы пришли тогда в такое время, когда мне смерть как хотелось с кем-нибудь подраться!

– И поэтому ты с товарищами избрал меня мишенью твоих остроумных шуток!

Такие вещи не остаются безнаказанными! Мне кажется, что твое высокомерие сильно убавилось, – сказал папа

Калебассе, – мне, признаться, и тогда, глядя на тебя,приходило в голову, что это не к добру! Высокомерие всегда появляется перед падением! – но, скажи, сделай милость, зачем же ты прячешься тут на острове?

– Потому, что я не хочу, чтобы мне помешали в деле моего мщения!

– Кому же ты хочешь мстить? Уж не мушкетерам ли?

– Не одним им! После смерти прежнего кардинала со мною поступали несправедливо.

– Неужели? Расскажи мне, пожалуйста!

– Я имел отличное место, вы знаете, покойный кардинал благоволил ко мне, – но благодаря этим проклятым мушкетерам, я всего лишился.

Но я докажу им, что со мной нельзя поступать безнаказанно! Теперь дела пойдут иначе, это я вам наперед говорю! Или я опять получу высокую должность, или открою тайны, которые изумят народ! Новый кардинал бежал, – этим временем я хочу воспользоваться, чтобы снова получить свое место.

– Какая же тебе известна важная тайна?

– Говорю вам, вы удивитесь, когда услышите ее. Там, в Лувре, волосы у всех встанут дыбом! Я знаю одну государственную тайну, которую герцоги купят у меня на вес золота, потому что она может служить им оружием против царствующих лиц.

– Черт возьми! Да ты, значит, немаловажная личность!

– Я им покажу, что они не могут отстранить меня по своему произволу, – продолжал Жюль Гри с угрозой, – они увидят, что я могу сделать, и мушкетеры будут первые, которые падут от моей руки! То-то сердце мое порадуется! Если мне не удастся собственноручно отомстить им и обагрить их кровью мою шпагу, то я все равно добьюсь их наказания! Я говорю вам, что уж я покажу им себя! Ведь не даром же я посвящен в дела, которых никто не знает! О, они должны трепетать передо мной. Да, – они будут трепетать, трястись и рады, рады будут, какою бы то ни было ценой купить мое молчание!

– Куда же ты теперь хочешь идти? – спросил Калебассе.

– К противникам нового кардинала и королевы! Прежде всего к герцогу д'Эпернон!

– Кажется, герцог очень болен!

– Мое известие может его вылечить, он соберет к себе других недовольных и сообщит им тайну!

Тогда конец Лувру! Конец новому кардиналу на вечные времена.

О, это будет переворот, какой вы себе и представить не можете! Да, да, не смотрите на меня такими удивленными глазами! В моих руках все! Я отомщу за все сделанное мне зло, и отомщу отменно! – Герцог знает меня, благодаря мне он сделается еще в последние годы своей жизни влиятельной особой! Проклятие и смерть мушкетерам, они заплатят мне за все!

– Что же тебе сделала королева? – спросил папа Калебассе.

– По ее приказу мушкетеры судили и приговорили меня. Она глубоко пожалеет о том дне, когда отдала приказ судить меня! Вот что я вам скажу: через три дня я или умру, или страшно отомщу; вы не сможете прийти в себя от удивления!

– Так расскажи же мне, какой ты знаешь важный секрет? – спросил папа Калебассе, переходя с Жюлем через маленький мостик.

– Этого я не могу вам пока сказать. Это дело слишком большой важности! Никогда еще я не был так богат, как в настоящее время. Да, да, дивитесь только, папа Калебассе! От моего мизинца зависит судьба Франции. Но Жюль Гри сумеет воспользоваться своим преимуществом!

– Кто ж это так проворно идет нам навстречу? – спросил продавец фруктов, остановясь на мосту позади Жюля и пристально вглядываясь вдаль.

– Какое нам до этого дело?

– Мне кажется, что это девушка.

– Это Жозефина, но откуда она здесь взялась? – сказал Жюль Гри, видимо, недовольный встречей.

Белая Голубка поспешно приближалась. Увидев Калебассе и Жюля, она с изумлением остановилась.

– Вот счастье-то, что я вас встретила, – воскликнула она, – я тихонько ушла из кладовых с серебром – никто не должен знать об этом!

– Добрый вечер, Жозефина! – ласково сказал папа Калебассе, подавая девушке руку.

– По какому это случаю ты сегодня идешь в гостиницу? – спросил Жюль Гри насмешливым голосом.

– Ты ведь делаешь вид, будто не знаешь там никого с тех пор, как подружилась с мушкетерами.

– Что это за речи, Жюль! Я подружилась с мушкетерами? Это неблагопристойные слова!

– Если мои слова неблагопристойны, то твои Поступки еще хуже, – ответил Жюль, – не будешь же ты скрывать, что в маленьком замке разыгрывала роль сестры милосердия, когда проклятый Милон получил раны по своим заслугам?

– Нет, от этого я не откажусь, но тут не было ничего дурного, свидетельница тому Пресвятая Матерь Божия!

– Не божись, Жозефиночка, – остановил ее папа Калебассе, – всякий знает, что ты не делаешь ничего дурного и нечестного!

– Ну, с мушкетерами ей все-таки нечего водиться, – возразил Жюль.

– Это мои смертельные враги! Первого из них, который попадет в мои руки, я отправлю на тот свет!

– О Господи! Так это правда! Ведь этот страх и погнал меня сюда, воскликнула Жозефина. – Отношения твои с Милоном такие дурные, а между тем…

– Ну что ж ты замолчала? – спросил насмешливо Жюль. – Ты, вероятно, хотела сказать: «А между тем Милон мой возлюбленный?» Ты можешь здесь же получить мой ответ, для этого тебе не надо ходить на остров!

– Ты дурно обращаешься с Жозефиной, – прервал его Калебассе, – она не заслуживает этого!

– Мое обращение с ней такое, какое должно быть, отвечал Жюль, – а теперь слушай и помни: если когда-нибудь этот Милон попадется мне в руки, клянусь тебе, я убью его. Иди и скажи ему это. Ты воображаешь, быть может, что никто не знает о твоей дружбе с мушкетерами!

– Ого! Как бы не так! Прекрасная, впрочем, для тебя должность!

– Фи! Не стыдно ли тебе, – воскликнула Жозефина, глубоко возмущенная этими словами, – ты дурной человек, Жюль! Я раскаиваюсь в том, что просила за тебя и пришла теперь сюда! Это благодарность мне. Но ты с малых лет был злым и негодным мальчишкой!

– Убирайся отсюда или худо тебе будет! – закричал Жюль Гри с угрозой, – ты знаешь, что я тебя всегда терпеть не мог! А теперь ты еще вздумала читать тут мне наставления! Еще слово – и я так угощу тебя, что ты не скоро встанешь на ноги.

– Не смей трогать девушку, – вступился папа Калебассе, – я тебе говорю, оставь Жозефину в покое, ты не имеешь на нее никаких прав!

– Я всегда не терпел ее, а теперь, когда я знаю, что она приятельница проклятого Милона, у меня руки чешутся при виде ее! Ты, небось, пришла с просьбой за него?

– Хотя ты и не заслуживаешь вовсе, чтобы я о тебе хлопотала и заботилась, я все-таки скажу тебе, зачем я сюда пришла! Я хотела посоветовать тебе бежать отсюда и бежать как можно подальше, иначе ты не уйдешь от наказания за все твои дурные дела.

– Молчи, говорю я тебе, или, право, хуже будет!

– Пойдем, Жозефиночка, пойдем, оставь злого человека, – попросил папа Калебассе и отвел Белую Голубку от Жюля Гри, с угрозой поднявшего кверху свой кулак. – Он не помнит себя от бешенства! Он воображает, что имеет на тебя права, потому что думает, что ты… – старый продавец фруктов вдруг остановился, – пойдем же, пойдем, брось его.

– Не попадайся мне на глаза в другой раз, – закричал ей вслед Жюль Гри, – или ты пожалеешь о часе твоей встречи со мной. Я с этой поры смотрю на тебя как на сообщницу моих смертельных врагов, а ты знаешь, как поступают с такими сообщницами!

Жозефина громко рыдала.

– Он совершенно испорченный негодяй, —утешал Калебассе Белую Голубку, – не заботься о нем больше!

– Поклонись от меня благородным господам мушкетерам, – закричал еще раз издали Жюль Гри, – скажи, что я смеюсь над их приговорами и преследованиями и исполню то, в чем им когда-то поклялся.

– Оставь его, Жозефиночка, молчи! Он еще ударит тебя, а я старый человек и не в силах защитить тебя, – уговаривал папа Калебассе. – Не плачь же, моя дорогая! Он не стоит слез, которые ты из-за него проливаешь!

– Ах, я все еще желала ему добра, едва выговорила сквозь слезы Белая Голубка,'– но теперь я покончила с ним!

– Он вовсе не заслуживает твоей доброты, – продолжал Калебассе.

– По-настоящему тебе до него вовсе и дела нет…

– Но он же все-таки…

Жозефина хотела сказать: «Мой брат», но старик не дал ей договорить.

– Что он такое? Он ровно ничего! – воскликнул он, – к чему ты хочешь принимать побои от негодяя, рискуя даже своей жизнью? Он в припадке бешенства может убить тебя! Не будь глупа, брось его! Послушай моего совета, ты ведь знаешь, что я желаю тебе добра, любя тебя с детских лет!

– Да, в этом я уверена, папа Калебассе, вы всегда были добры и ласковы ко мне.

– Иначе и быть не должно, так пойдем же, я провожу тебя до Лувра, чтобы по дороге с тобой ничего не случилось! Я ничего доброго не жду от Жюля, у него злой нрав. Я боюсь, что ему не избежать виселицы.

– О, Господи, Боже мой! – воскликнула в ужасе Жозефина, – помилуй и сохрани нас от такого несчастья!

– Могут ли родители отвечать за своих детей, а тем более сестры за братьев? Всякий пожинает то, что сеет! Когда он поступает так, что заслуживает виселицы, мы не можем воспрепятствовать ему быть наказанным по заслугам! Тайна, о которой он тут мне болтал, тоже дело крайне сомнительное, даю голову на отсечение, если это опять не какая-нибудь скверная шутка.

– А что же это такое, крестный? – спросила Жозефина, идя возле старика по дороге к Лувру.

– Да кто может сказать, какие у него замыслы! Какая-то государственная тайна, говорил он, – боюсь только, чтобы он не подавился этой государственной тайной вместо больших выгод, которых от нее ожидает! Я вижу ясно, что он сам надевает себе петлю на шею, но кто его удержит! Мушкетерам он также, наконец, надоест и они раз и навсегда отправят его туда, откуда уже не возвращаются.

– Ты, Жозефиночка, не печалься о нем, это напрасный труд, его все равно не удержишь!

– Вы правду говорите, папа Калебассе, я хотела только исполнить мой долг, чтобы потом не упрекать себя, – ответила Белая Голубка.

– Я понимаю, Жозефина, но доброта твоя расточается без пользы. Жюль не достоин твоего сострадания.

– Вот мы и у Лувра! Благодарю вас, что вы проводили меня, крестный!

Старик подал Жозефине руку на прощанье и с тайным удовольствием посмотрел ей вслед, пока она подымалась по ступеням крыльца.

– Сейчас однако видно, что она другой породы, – пробормотал он про себя и, задумавшись, пошел дальше.

Жюль Гри в это время шел по улицам в сильном раздражении.

Встреча с Жозефиною еще усилила его желание отомстить мушкетёрам, а из всех них больше всего он ненавидел Милона. Жажда мести все увеличивалась и увеличивалась.

Счастье – так по крайней мере он называл эту встречу, – как-то особенно благоприятствовало ему в этот вечер. Когда он прибыл во дворец герцога д'Эпернона и попросил камердинера доложить о нем, камердинер объявил, что герцог опасно болен и что в настоящее время у него находится мушкетер, присланный королевой узнать о здоровье герцога.