Текст книги "Последняя любовь лорда Нельсона"

Автор книги: Генрих Шумахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава тринадцатая

Она нашла королеву сидящей в постели среди бумаг, рассыпанных по одеялу, по приставленному к изголовью столу, по полу.

Мария-Каролина сразу же догадалась, что случилось что-то важное.

– Известия от Нельсона? – воскликнула она навстречу входящей Эмме. – Быстро, не мучь меня долгими предисловиями! Скажи мне все!

Эмма подошла к ней, приглушила голос:

– Нельсон здесь!

Смертельно побледнев, Мария-Каролина вскочила:

– Здесь? – повторила она, запинаясь. – Он, он разбит, не правда ли? Так как иначе… гремели бы пушки, звонили бы колокола…

– Он не разбит, ваше величество! Но если вы позволите вашим министрам действовать на свое усмотрение, если вы не вмешаетесь сами, он не победит никогда!

Она быстро рассказала ей обо всем. Королева слушала ее внимательно и с интересом. Возбужденная, она вскочила с постели и в длинных ночных одеждах бегала по комнате.

– Что я могу поделать? – воскликнула она, когда Эмма закончила свой рассказ. – Министры правы. Если мы нарушим договор, нам это может стоить трона!

Эмма кивнула.

– А если вы не нарушите его, вам это обойдется не дешевле. Убийцы Марии-Антуанетты уже в Риме. Если Нельсон даст их флоту вернуться в Тулон, они будут представлять опасность для Сицилии, последнего прибежища вашего величества. Вся Италия станет по милости Франции республикой. Вы полагаете, что в этой республике будет место Бурбонам? – Она сурово взглянула на Марию-Каролину. – Может быть, только для нескольких могил. Как одна австриячка вышла из Парижского собора, чтобы положить свою голову под нож гильотины, так и перед другой австриячкой отворятся двери неапольского викариата…

– Довольно, миледи! – закричала Мария-Каролина, прикрыв лицо руками. – Как вы смеете!

Эмма холодно отвесила поклон.

– То, что я говорю – правда, ваше величество. Или, по крайней мере, то, что я считаю правдой!

Королева выпрямилась:

– Вы думаете, я боюсь? Меня страшит судьба моих детей. Обо мне самой… Моя сестра доказала, миледи, что дочери Марии-Терезии умеют умирать. Ну, к делу! Что требуется от меня?

– Министры считают излишним докучать вам судьбой Нельсона и Англии, – ответила Эмма язвительно. – Но мне думается, что я лучше знаю королеву Неаполя. Мария-Каролина не из тех, кто способен покинуть в беде друга, которого сам позвал. Я прошу ваше величество дать властям указ открыть Нельсону гавани Сицилии!

Направив на Марию-Каролину горящий взор, она указала на письменный стол. И как бы повинуясь непреодолимому побуждению, королева села и начала писать, бормоча про себя слова:

«Приказ коменданту сицилийской гавани гостеприимно принять эскадру адмирала Нельсона, снабдить ее водой и провиантом, помочь ему в ремонте кораблей и всем необходимым!»

Она хотела расписаться. Но вдруг отбросила перо, скомкала лист, вскочила.

– Я не могу! От этого зависит не только моя судьба, но и судьба моих детей, всего моего народа. Ни слова о моих обязательствах перед Англией! Иногда короли не имеют права сдерживать свои обещания. Не настаивайте больше, миледи, это невозможно.

Она сделала прощальный жест. Но Эмма не уходила. Она села на место Марии-Каролины и взяла чистый лист.

– Время не терпит! Не благоугодно ли будет ее величеству читать сразу же то, что я пишу?

И под взглядом удивленной королевы, глядевшей из-за ее плеча, она принялась быстро писать:

«Я, Эмма леди Гамильтон, признаю, что вчера, 17 июня 1798 года, я передала английскому адмиралу мистеру Горацио Нельсону приказ властям Сицилии, долженствующий открыть ему гавани королевства. Сей приказ сочинила я сама, подделав подпись королевы Марии-Каролины. Все это я совершила по собственному побуждению, без ведома и участия королевы, адмирала Нельсона или кого-либо еще. Из любви к моей родине и из ненависти к Франции.»

Мария-Каролина закричала:

– Это… это… Да ведаешь ли ты, что творишь?

Эмма кивнула спокойно:

– Я знаю, ваше величество, что отдаю вам мою голову. Я только считаю свой способ более честным, чем способ ваших министров, которые намерены совершить преступление по отношению к ничего не подозревающему человеку. В день, когда Нельсон будет побежден и Франция потребует от вас выдачи виновного, покажите эту бумагу и выдайте меня. Ваше величество может быть уверено, что леди Гамильтон сумеет умереть с таким же спокойным достоинством, как дочь Марии-Терезии.

И снова склонившись над листом бумаги, она поставила под ней дату и подпись – «Неаполь, 18-го июня 1798 года. Эмма Гамильтон».

– Завтрашнюю дату? А это для чего?

Эмма улыбнулась:

– Это более правдоподобно. Семнадцатого июня, взволнованная посланием Нельсона, я написала фальшивый документ. Только ночью я осознала всю серьезность возможных последствий моего поступка, и во мне заговорила совесть. На следующий день, восемнадцатого, я исповедовалась вам. Возмущенная, вы заставили меня сделать это письменное признание и прогнали меня от себя. Да, ваше величество, вам придется ввергнуть меня в немилость. По крайней мере, до тех пор, пока Нельсон не уничтожит французский флот!

Мария-Каролина испытующе взглянула ей в глаза:

– Ты веришь в него?

– Я верю в него, ваше величество!

– Так твердо веришь, что готова умереть за свою веру? Ты любишь его, Эмма? Ты его любишь?

Лицо Эммы застыло и побледнело. Она с гордостью выдержала взгляд королевы.

– Я люблю его!

Мария-Каролина тоже побледнела. Она поспешно отвернулась, тяжело зашагала взад и вперед по комнате. Вдруг разгладила смятый указ, подписала его, протянула Эмме, не глядя на нее.

– Возьмите! Для вашего Нельсона! – выдавила она из себя в вымученном, чуть ли не насмешливом тоне. – Вы, конечно, сообщите ему, что вы совершили ради него…

Горькая улыбка заиграла на губах Эммы, когда она взяла бумагу.

– Он никогда не должен узнать об этом. Он никогда не воспользовался бы обманом. Его благодарность будет обращена исключительно к вашему величеству!

Отвесив глубокий поклон, она повернулась к двери. Но королева последовала за ней и протянула ей ее признание.

– Возьмите и это, миледи, Мария-Каролина тоже не идет на обман!

Она хотела во что бы то ни стало вручить ей бумагу, но так как Эмма молча отказалась, она разразилась судорожными рыданиями, обняла Эмму, покрыла ее лицо быстрыми поцелуями.

Эмма почувствовала сострадание. Она читала в сердце стареющей женщины. Королева Мария-Каролина завидовала своей сопернице, что та могла принести своему любимому такую жертву. Завидовала ей и вместе с тем любила ее за это.

Когда Эмма пошла к двери, она наступила на лежащую на полу бумагу. Она подняла ее, положила на стол. Мария-Каролина молча наблюдала это.

* * *

В зале заседаний Актон кончил сочинять свой двусмысленный текст, подписал его от имени короля и как раз передавал его Трубриджу, когда вернулась Эмма. Никто не заметил ее отсутствия.

Капитан хотел сразу же уйти, но она попросила его немного задержаться. Она хочет передать с ним привет Нельсону, пару кратких слов. Быстро присела она за стол, стоявший в стороне, и стала писать:

«Дорогой сэр!

Я посылаю Вам бумагу, только что полученную от королевы. Поцелуйте ее и пошлите мне обратно, так как я обязана уберечь ее от чужих рук.

Всегда Ваша

Эмма».

Она незаметно сунула в письмо приказ Марии-Каролины, запечатала и отдала его Трубриджу, тот поспешно удалился. Эмма вздохнула с облегчением. Свершилось!

Она поехала домой вместе с сэром Уильямом. Только что, в пылу словесных сражений ему казалось, что все трудности позади. Теперь же, успокоившись, он снова стал сомневаться. А что, если комендант гавани – человек осторожный и не захочет ничем рисковать ради подписи Актона…

Он хотел вернуться и снова начать совещание. Тогда Эмма рассказала ему все. О борьбе с королевой, о победе Англии. Умолчала она только о цене. Сэр Уильям не должен был знать правды. Уж если дело дойдет до катастрофы, он сумеет разоблачить Марию-Каролину, чтобы спасти Эмму.

Сначала он от удивления лишился дара речи. Потом разразился чрезмерными излияниями восторга в адрес Эммы, королевы. Но под конец его восхищение сменилось скрытой враждебностью, породившей град упреков: Эмма не имела права действовать за его спиной. Теперь могут подумать, что он ничего не предпринял и не имел никакого влияния при дворе. И Трубридж должен был взять письмо от него, чтобы Нельсон убедился, что послу Англии был известен шаг, предпринятый его женой, и он одобрил его.

Эмма слушала его, улыбаясь украдкой. Как он тщеславен, сердится, что не может приписать себе заслуги перед Нельсоном. Сделала вид, что смущена, просила у него прощения за свою недогадливость. Но ошибку еще можно исправить. Если сэр Уильям сразу же напишет и пошлет мистера Кларка с письмом к Нельсону. Один из этих быстроходных парусников, которые всегда стоят в гавани наготове, мог бы догнать Трубриджа.

Сэр Уильям ухватился за эту мысль.

Мистер Кларк вернулся после обеда. Трубридж оказался на «Вэнгарде» раньше, чем он сумел догнать его.

Нельсон произнес перед своими ликующими офицерами восторженную речь, в которой прославлял леди Гамильтон, и Марию-Каролину. Только этим двум женщинам[11]11
  В своем завещании Нельсон повторил это утверждение: «Английский флот под моим командованием никогда не мог бы отправиться в Египет, если бы влияние леди Гамильтон на королеву не было непосредственной причиной письменных приказов губернатору Сиракуз поддержать флот так, чтобы он мог запастись всем необходимым в любой гавани Сицилии. Мы пошли в Сиракузы, запаслись продовольствием, прибыли в Египет и уничтожили французский флот». (Примеч. авт.)


[Закрыть] обязаны они тем, что теперь им открыт путь к славе.

Пока матросы поднимали якоря, он написал в своей каюте письмо леди Гамильтон:

«Моя дорогая леди Гамильтон!

Бумагу королевы я поцеловал. Пожалуйста, передайте ей, что я надеюсь иметь честь поцеловать и ее руку, если судьба будет ко мне благосклонна Заверьте ее величество, что никто не желает ей счастья больше, чем я. Страдания ее семьи будут для нас в день битвы несокрушимым бастионом силы. Не опасайтесь за исход битвы. Господь с нами. Благослови Бог Вас и сэра Уильяма! Передайте ему, что я не могу тотчас ответить на его письмо

17 мая. Верный Вам

Горацио Нельсон»

В возбуждении Нельсон написал май вместо июня. Сэр Уильям насмехался над этим, с трудом сдерживая свой гнев. Во всяком случае он бы не стал с таким нетерпением ждать дня, который может принести ему смерть.

* * *

Через два дня она получила письмо от королевы. Бонапарт появился у Мальты и вынудил иоаннитов сдать остров.

Эмма переслала это известие Нельсону. Он ответил кратко, что немедленно выступает. И больше о нем ничего не было слышно.

Но Гара, французский посол, узнал, очевидно, от своих шпионов о пребывании английского флота в Сиракузах. В тоне угрозы он потребовал от правительства изгнания англичан со всех морских баз, отставки Актона, передачи мессинской гавани французским властям, завершения процесса о государственной измене, жертвы которого вот уже четыре года томились без суда и приговора в тюрьмах.

Под конец он намекнул на то, что ему все известно. Неаполь вместе с Англией плетет интриги против Франции; Актона и даже саму королеву можно заподозрить в тайной помощи Нельсону. И когда Актон свалил свою вину на коменданта гавани, Гара потребовал немедленного полного закрытия гавани ото всех и выдачи виновного чиновника в кандалах…

Казалось, близился час, когда Эмма должна была сдержать свое слово, чтобы спасти Марию-Каролину.

Но Эмма ни на мгновение не испытывала страха. Улыбаясь, ободряла Марию-Каролину. Чего было бояться? Ведь Нельсон двинул уже свой флот Нельсон победит.

Наконец пришло известие от него.

Из Сиракуз…

Снова из Сиракуз?…

Он побывал уже на Мальте. Но за шесть дней до его прибытия французский флот ушел дальше, в Египет. Он стал преследовать его, с величайшей скоростью достиг Александрии. Не обнаружив его и там, повернул на север, вдоль побережья Сирии в Малую Азию, а оттуда вдоль южного берега Крита обратно на восток. Не встретив противника, не получив о нем никаких сведений. У него не было фрегатов, без которых он был почти бессилен.

Теперь он снова в Сиракузах. Он близок к отчаянию. У него в груди такое ощущение, будто сердце его раздулось, будто что-то вот-вот оборвется.

И ему нужна питьевая вода и провиант для его кораблей.

А комендант гавани теперь чинит препятствия. Он не хочет уже признавать прежний приказ об открытии гавани. Он предъявил новый указ, который вменяет ему в обязанность строжайшее соблюдение нейтралитета.

Нельсон был вне себя.

«Такого поведения со стороны нации, которой мы пришли на помощь и за которую мы сражаемся, я понять не могу. Я так возмущен, что едва могу сохранять спокойствие, необходимое для того, чтобы написать даме Вашего ранга в подобающем тоне, привычном для меня при встречах с Вами. Какие у Вас и у сэра Уильяма мысли о будущем Средиземного моря? Если перед нами закроют все гавани королевства Сицилия, будет лучше и вовсе отступиться от этого дела. Клянусь Богом, эта двусмысленность возмущает меня! Тогда как у меня в мыслях только то, что нужно найти французов и излить на них мое мщение.»

Через час Эмма была у Марии-Каролины. Снова отказ, снова борьба. Снова, наконец, победа.

Вечером коменданту гавани был отправлен новый указ…

Через два дня пришел ответ, полный новой надежды.

«Благодаря Вам мы получили продовольствие и воду из источника Аретузы. Разве это не хорошее предзнаменование [12]12
  Преследуемая сыном титана Океана Алфеем, спутница Артемиды нимфа Аретуса была превращена Артемидой в источник на острове Ортигия у Сиракуз, и влюбленный Алфей соединил с ней свои воды. Нельсон намекает здесь на свою погоню за французским флотом, который он хотел бы превратить в воду, т. е. уничтожить. (Примеч. авт.)


[Закрыть] ? При первом благоприятном ветре мы выступаем. И клянусь Вам, вернусь я только украшенный лаврами или крытый кипарисом.

Нельсон.»

* * *

На следующий день Гара стал грозить отъездом. Казалось, война неизбежна.

Актон, трепеща, обещал расследовать дело и наказать виновных. И чтобы доказать добрую волю Неаполя, он согласился на требование Франции и возобновил судебное разбирательство по процессу о государственной измене. Из двух тысяч восьмисот обвиняемых, которые уже четыре года без приговора томились в тюрьмах, по делу большинства были проведены быстрые процессы, в результате которых подсудимые были оправданы и лишь немногие – приговорены к легким наказаниям. Но Ванни был уволен с должности. Преследуемый всеобщей ненавистью, он бежал из Неаполя и затерялся в одиночестве в какой-то далекой глуши.

Несмотря на все это, Гара не оставлял занятую им позицию угрозы. Мол, оправдание невинных – это не более чем долг правительства по отношению к самому себе. Удовлетворение может дать Франции только наказание виновных в двукратном нарушении нейтралитета. И открыто нападая на своего прямого противника, он требовал отозвания сэра Уильяма.

Спасение могла принести лишь победа Нельсона. Но эта победа…

Двадцать пятого июля Нельсон отплыл из Сиракуз. Теперь уже был в разгаре август, а от него – никаких известий… Весь мир ждал с лихорадочным нетерпением. Враги Нельсона ликовали. Распространяли самые дурные слухи о его загадочных блужданиях по морям. Одни называли его человеком неспособным, потерпевшим крах при первой же самостоятельной экспедиции, другие – тайным предателем, купленным на французские деньги.

Одна лишь Эмма во всеуслышанье защищала его. Разве счастье моряка больше, чем счастье любого другого солдата, не зависело от случая, каприза судьбы? Нельсона мог угнать от его цели неблагоприятный ветер, темная ночь могла без его ведома привести его к врагу; буря могла парализовать его боевую мощь. К тому же еще у Нельсона не было фрегатов…

Ее вера в него была неколебима, но страхи и опасения терзали ее. В висках, глазницах появилась сверлящая боль. В затылке у шеи кололо как острыми иголками. Порой кровь приливала к голове и начиналось такое головокружение, что Эмма вынуждена была спешно садиться, чтобы не упасть.

Сэр Уильям, озабоченный ее нездоровьем, пригласил доктора Чирилло. Тот осмотрел ее, покачал головой, повторил, что предостерегает ее от дальнейшего общения с королевой. Уже весь двор заражен ее далеко зашедшей истерией. Эмма противостояла ей дольше других, но теперь и она начинает чувствовать на себе тлетворное влияние этой болезни.

Эмма недоверчиво улыбнулась. Приписала его ожесточенные тирады против Марии-Каролины гневу и отвращению к королеве, старавшейся подавить в своем народе духовное начало, пославшей на эшафот несовершеннолетних мальчиков. Во всяком случае, в своем суждении о состоянии Эммы он ошибался. Ведь она уже страдала от таких приступов задолго до того, как встретилась с Марией-Каролиной. Но она не могла рассказать ему об этом. Как ни хотелось ей услышать мнение опытного врача и узнать истину о своей болезни, было опасно позволить заглянуть в ее темную, исполненную страданий жизнь той поры.

* * *

Чирилло был у нее первого сентября. Второго она почувствовала себя настолько лучше, что уговорила сэра Уильяма отправиться в Помпеи, чтобы завершить начатые раскопки. А третьего…

Уже рано утром слуга подал ей письмо. Доставили его два английских моряка. Они ожидают ответа в вестибюле.

Она сразу узнала почерк Нельсона. Дрожа, распечатала и прочла:

«Моя дорогая леди Гамильтон!

Скоро Вы сможете наконец узреть старую развалину – Горацио Нельсона. Может он рассчитывать на благосклонный приговор? Его аварии – почетные знаки. В лице подателей сего письма я позволю себе представить Вам капитанов Кэпла и Хоста. Они передадут Вам депеши, которые, смею надеяться, хоть немного соответствуют Вашим ожиданиям.

Горацио Нельсон».

Повинуясь поспешно данному ею знаку, слуга ввел капитанов. Задыхаясь, не в силах вымолвить слова, она поднялась со стула и устремила на них неподвижный взгляд.

Старший из них церемонно представился и представил своего спутника:

– Капитан Кэпл, миледи! Капитан Хост. Мы посланы адмиралом Нельсоном из Египта, из Абу-Кира…

– Победа? – воскликнула она. – Ради милости господней, скажите мне, это – победа?

Капитан Кэпл кивнул:

– Величайшая победа, какую видал до сих пор мир…

Он продолжал говорить, но она уже ничего не слышала. Вытянув перед собой руки, она без звука упала вперед, лицом вниз…

Глава четырнадцатая

Абу-Кир…

Может быть, она сама выкрикнула это слово?

Громко произнесенное, оно разбудило ее, и она оглядывала все вокруг блуждающим взором.

Доктор Чирилло склонился над ней и, держа ее руку, считал пульс. А на лоб кто-то клал ей холодный компресс.

Теперь она вспомнила. Она лишилась чувств от радости.

Победа! Победа!

Так стоило ли волноваться из-за какого-то шрама?

Повинуясь ее нетерпеливому жесту, доктор Чирилло вышел из комнаты. Она снова послала за капитанами, засыпала их страстно волновавшими ее вопросами. Ей нужно было знать все, она со жгучим интересом ловила каждую подробность, все было для нее одинаково важно. Слушая рассказы капитанов, она мысленно рисовала себе картины битвы. Словно эта мощная драма разыгрывалась перед ее глазами. Словно она сама участвовала в ней.

Перед ней простиралось спокойное море, погружалось в раскаленный пурпур солнце, белый берег на всем своем протяжении заполнялся темными толпами жителей Разетты и Александрии, стекавшихся сюда, чтобы увидеть битву. Она почувствовала легкое дыхание северо-западного ветра, гнавшего плавучие цитадели Нельсона в абукирскую бухту. Вот «Голиаф» и «Усердный», первые корабли его авангарда, с громким «ура» прорвали вражескую боевую линию. Без единого ответного выстрела выдержали они огонь французских линейных кораблей, канонерок и островных батарей; хладнокровно, как во время мирных маневров, прощупывали незнакомый берег; и вдруг слились с внезапно появившейся в тылу врага эскадрой Нельсона, отрезавшей французам путь к береговым батареям…

А теперь, когда наступила ночь, она была на «Вэнгарде». Рядом с Нельсоном. Видела его борьбу, его страдания, его победу.

Опасаясь, что враг может опять ускользнуть от него, он в дни погони за ним не дал себе ни минуты покоя. Теперь, во время боя, его организм, оказавшийся в невероятно тяжелых условиях, не выдержал: мучительные боли пронизывали его, напряженные нервы ответили судорогами, лихорадочная дрожь сотрясала его члены. Но ни звука жалобы не сорвалось с его губ, он не отдал ни одного неверного или нечеткого приказа. Его воля одержала победу над его немощью, и благодаря этому он сумел победить своих врагов.

В самый разгар битвы его ударило осколком в лоб. Его спешно перенесли в укрытый отсек для хранения канатов. Кровь лилась потоком, голову пронизывала резкая боль, он считал, что рана его смертельна, и готовился распроститься с жизнью. Перевязанный кое-как, он потребовал письменные принадлежности, начал диктовать депешу о ходе битвы. Но в этот момент донеслось бурное «ура» матросов. Не обращая внимания на рану, он бросился на палубу. Бледный, едва дыша, спросил о причине ликования. Адмирал Брюэ, командир нападавших, был охвачен пламенем…

На губах Нельсона заиграла странная мечтательная улыбка. Первым его приказом было – поспешить на помощь команде пылающего корабля.

Было спасено семьдесят душ. Но в десять часов пожар добрался до порохового склада, корабль взлетел в воздух.

Со страшным грохотом летели в пучину обломки, мачты, реи, трупы. Потом наступила торжественная тишина. Как будто по взаимному согласию прекратился огонь противников.

Но снова началась битва…

На рассвете Нельсон увидел истинные размеры своей победы. Только двум линейным кораблям и двум фрегатам, поспешно бежавшим с поля боя, удалось уйти от гибели.

Цель была достигнута: был уничтожен план Бонапарта обрести власть над Средиземным морем и угрожать Англии и Индии из Египта. Отечество было спасено. И бессмертным стало имя победителя…

Когда-то она высмеяла его. Пять лет назад, когда он впервые пришел к ней, увенчанный незаслуженной славой.

«Я надеюсь когда-нибудь доказать, что я не совсем уже недостоин представлять английский флаг. Может быть, миледи когда-нибудь представится возможность наломать для меня ветки лавра в садах Неаполя…»

Так он ответил ей тогда. Теперь он возвратился. Близился день, когда ей придется вручить ему лавры, в которых она отказала ему…

А что скажет Мария-Каролина?

«Моя милая, милая леди! Какое счастье! Какая слава! Какая заслуженная победа Вашей великой, благородной нации! И как огромна моя благодарность вам!

Я будто родилась заново. Целую моих детей, мужа. Каково мужество! Какова отвага! Если когда-нибудь будет написан портрет Нельсона, пусть он висит у меня, в моей комнате Моя благодарность навсегда запечатлена в моем сердце. Да здравствует Ваш храбрый народ! Да здравствует Ваш замечательный флот!

Свершился подвиг, навеки честь и хвала Вашим заслугам, непреходящая слава первому флагу мира.

Ура, ура, моя милейшая леди, я обезумела от радости. Еще сегодня вечером мне нужно увидеть обоих Ваших героев. Я скажу им. Даже если бы я не смогла ничего сказать, то одного было бы уже достаточно того, что я всегда была, есть и буду другом Англии.

Ах, как это возвышает душу, быть благодарной людям, которых любишь и уважаешь!

Мои сердечнейшие приветы сэру Уильяму Вас, моя милая, добрая, отважная, я целую, как целовала моих детей. Все мои чувствуют, чем мы Вам обязаны. Да сделает небо великой и счастливой Вашу великую нацию, способную на такие жертвы! Да дарует Бог мне и моим детям счастливую возможность отблагодарить отважного Нельсона и его героический флот!

До свидания сегодня вечером! Покажите мне хотя бы на портрете лицо Вашего героя! Адье! Адье!

Шарлотта.»

* * *

Через пять дней капитан Хост с письмом Эммы вернулся к Нельсону.

«Уважаемый, дорогой сэр! Как мне начать? Что мне Вам сказать?

Пишу с трудом. С последнего понедельника, получив Ваши строчки, я вне себя от радости, в лихорадочном волнении и счастье. Какая победа! С тех пор как стоит земля, не было еще никогда ничего подобного.

Казалось, сердце мое разорвется, когда я узнала об этом. Я потеряла сознание, упала, поранилась. Теперь я вполне здорова. Ах, умереть в такой момент… Наверно, это – самое прекрасное, самое возвышенное! Но умереть, не повидав, не обняв победителя с берегов Нила? Нет, я не хотела бы такого!..

Невозможно описать восторг Марии-Каролины. Она словно обезумела. Целует своего мужа, детей, бегает по комнате, плачет, смеется, кричит, ликует. И все это в одно и то же время. Прижимает каждого встречного к сердцу. И непрерывно говорит о Вас. „О храбрый Нельсон! Да защитит Бог нашего благородного освободителя! Нельсон! Нельсон! Победитель, спаситель Италии! Как мы должны быть тебе благодарны! Ах, если бы мое преисполненное благодарностью сердце могло сказать тебе уже теперь, каких мы исполнены к тебе чувств!“

Я даже не в состоянии описать Вам хотя бы приблизительно взрывы ее восторга. И неаполитанцы вне себя от радости. Если бы Вы были здесь, Вас замучили бы изъявления бурной любви. Сочиняют сонеты, складывают песни, устраивают иллюминации, народные празднества – все в честь Нельсона. Ни один из этих бесславных французов не смеет показаться на людях. А я… Честь моей родины, слава моего земляка наполняют сердце мое гордостью. И на меня падает луч его сияния. И я родилась в той стране, которая дала миру Нельсона и его героев.

Моя королева, которую я боготворю, написала мне два письма. Первое – днем, когда мы получили весть о победе, второе – вчера. Я посылаю их Вам. Сохраните их, они написаны ею собственноручно.

Ваши комнаты ждут Вас. Надеюсь, Вы не задержитесь надолго.

Благодаря Вашей победе сэр Уильям помолодел на десять лет, для полного счастья ему надо еще увидеться со своим другом. Приезжайте поскорее!

И к Вашему верному благодарному другу

Эмме Гамильтон.

Р.S. Королева посылает также бриллиантовое кольцо капитану Хосту, шесть пип [13]13
  Пип (фр.) – приблизительно 2860 литров.


[Закрыть] вина матросам, две бочки – офицерам и по гинее [14]14
  Гинея равна 21,5 маркам того времени.


[Закрыть] на каждого. По ее просьбе я перевела на английский язык ее сопроводительное письмо Вам. Оно выдержано в таком стиле, будто это письмо незнакомки, которая любит Англию и восхищается Нельсоном. Так как война против Франции еще не объявлена, королева не может быть столь откровенной, как хотелось бы. Но она уже так вооружалась и так открыто демонстрировала свою радость по поводу победы, что ни у кого нет сомнений в характере ее мыслей. Она просит меня сказать Вам буквально следующее: ее страстное стремление увидеть Вас – более чем каприз беременной женщины [15]15
  Намек на тогдашнее состояние принцессы Клементины, невестки Марии-Каролины (Примеч. авт.)


[Закрыть] , она будет несчастна навеки, если Вы не явитесь. Благослови ее Бог!

P.P.S. Еще я должна сказать Вам, как я теперь одеваюсь. Спросите Хоста. Моя шаль – синяя [16]16
  Нельсон был адмиралом синего флага. (Примеч. авт.)


[Закрыть] , с вышитыми на ней золотыми вымпелами. Мои серьги – якоря Нельсона. Все вместе – поэма моря, сонет Нелу.

Впрочем, прилагаю к сему пару сонетов. Может быть, послать Вам все, что о Вас написано? Но для этого мне пришлось бы зафрахтовать целый корабль.

Вы в состоянии прочесть мои каракули?

Я ребячусь, не правда ли? Но когда так радуешься. Еще раз, благослови Вас Господь! Благослови Вас Господь!

Эмма.»

* * *

С прощальной дворцовой аудиенции капитана Хоста сэр Уильям вернулся с запечатанным письмом от королевы Эмме.

Он отдал его с нарочито равнодушной миной. Но по тихому подрагиванию его век она разгадала его неудовлетворенное любопытство, его беспокойство. С тех пор, как она, не испросив предварительно его позволения, послала Нельсону с Трубриджем несколько строк в сопровождении тайного приказа Марии-Каролины, он, конечно, чувствовал, что она вышла из-под его опеки. Она усвоила все его уловки и приемы. Он уже не мог научить ее ничему новому. Заслуги и удачи в исполнении посольских обязанностей он приписывал себе, пожиная за то признание министерства иностранных дел. С возрастом он стал тщеславным бахвалом. В действительности же он только осуществлял идеи Эммы.

Она не завидовала его дешевой славе. Любила оставаться в тени, так она могла быть более полезна Нельсону, чем если бы стала хвастливо выставлять напоказ свое могущество. Когда-то она опасалась злости сэра Уильяма, ненавидела его злорадство. Теперь он представлялся ей едва ли не комическим персонажем. В комедии ее брака роли поменялись. Высокомерный человек, считавший себя всегда первым, он смотрел раньше на Эмму сверху вниз. Теперь он взирал на нее снизу вверх. Осторожно задавал ей вопросы, даже не решаясь дать выход своему любопытству.

С нарочитой медлительностью приняла она из его рук письмо Марии-Каролины, распечатала его. Из конверта выпал листок бумаги – ложное признание, которым Эмма брала на себя ответственность за нарушение нейтралитета… Наискосок Мария-Каролина начертала два слова: «Оплачено Абу-Киром». Эмма задумчиво сложила листок, сделала из него маленький кораблик, такой, какие она пускала в детстве по родной реке Ди, чтобы они плыли в далекое, таинственное море.

С улыбкой опустила она кораблик в наполненный водой умывальный тазик, подожгла его. С удивлением наблюдал все это сэр Уильям, едва скрывая злость и разочарование.

– Что ты делаешь? Разве в нем не было ничего важного?

Она бросила на него странный взгляд.

– Важное? Просто бумажный кораблик. Бумажный кораблик, с помощью которого Нельсон сжег «Ориент» при Абу-Кире!

Ведь так оно и было. Великая битва никогда не состоялась бы, пожар «Ориента» не вошел бы в мировую историю как победный факел Нельсона, если бы не этот листочек бумаги. И вот его пепел плавает в умывальном тазике леди Гамильтон, которая была некогда красавицей Эммой лондонских улиц…