Текст книги "Последняя любовь лорда Нельсона"

Автор книги: Генрих Шумахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать девятая

Двадцать пятого января во время торжественной аудиенции Руффо получил королевский декрет, согласно которому он назначался наместником Неаполя. Этот декрет давал ему неограниченное право использовать все средства, которые он сочтет необходимыми для восстановления религии, защиты собственности, жизни, чести семьи, для вознаграждения за службу и для наказания за вину. Он мог смещать судей и чиновников всех рангов с их постов и заменять их другими по своему выбору; все войска с их командирами, все королевские кассы были в полном его распоряжении.

Фердинанд принял проект Руффо без всяких изменений, сделав лишь одно единственное небольшое добавление.

«Ваше высокопреосвященство будет регулярно докладывать мне, какие решения Вы приняли в пределах Ваших полномочий или какие намерены принять, и о тех случаях, когда время позволит Вам узнать мое решение и дождаться моих приказаний.»

Для начала Фердинанд приказал немедленно выплатить Руффо 3000 дукатов, еще 500 Руффо должен был получить от генерального казначея маркиза Такконе в Мессине, и, кроме того, ему назначалось ежемесячное пособие в 1500 дукатов. Маркиз Маласпина был назначен его адъютантом; генералу Данеро, коменданту Мессины, было дано распоряжение предоставить солдат, оружие, боеприпасы и оказывать всю возможную помощь.

Неужели Руффо не ощущал недоверия к нему, которое сказывалось в добавлении к декрету, в незначительности предоставленных ему средств, в почти не завуалированном наблюдении за ним, которое должен был осуществлять Маласпина? Он принял все с бесстрастным лицом, поблагодарил Фердинанда за доверие, простился с Марией-Каролиной, пообещав постоянно ей обо всем сообщать. На следующий день он отбыл в Мессину.

В Мессине Такконе заявил, что не получал указаний относительно 500 дукатов, а Данеро полагал, что, передав Руффо солдат и боевые припасы, он тем самым поставит под угрозу безопасность города. Оба разъяснили, что должны сперва запросить Палермо.

Руффо не стал ждать ответа и вместе с Маласпиной сел на корабль. У флага, развевавшегося на мачте его маленького судна, на одной стороне был королевский герб, на другой – святой крест и надпись:

In hoc signo vinces[55]55
  Сим победиши. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Знамя крестового похода против «патриотов» и якобинцев.

Он высадился на берег в южной Калабрии у Ла Катоны, поселился в доме герцога Баранелло, своего брата, поднял на крыше свой флаг. Разослав с курьерами манифесты епископам, священникам и в монастыри, он призвал народ подняться на спасение святой веры, отечества и короля, создать вооруженные отряды и направить их на соединение с ним у Пальми и Милето. Используя предписанное Республикой упразднение баронатов, фидеикоммиссов[56]56
  Фидеикоммисс – дворянское имение, переходящее по наследству целиком одному члену семьи. (Примеч. пер.)


[Закрыть], провинциальных судов, он обещал ликвидированным воинским отрядам, чиновникам, милиции хлеб, кров, восстановление в должности. А чтобы получить необходимые средства, он конфисковал все имения, начиная с имения Собственного брата, владельцы которых жили вдали от своих подданных, под покровительством французов.

Успех был неслыханным.

Под водительством своих священников, нашив на одежду белые кресты и тем самым объявив себя санфедистами, поборниками веры, к Руффо устремились прихожане. К ним присоединились люди самые разношерстные: землевладельцы, духовенство, буржуа, ремесленники, солдаты уже не существующей армии, разбойники с большой дороги, беглые арестанты, бездельники, ищущие легкой добычи, и мстители, стремящиеся к безнаказанной расплате с врагом.

Он принимал под знамя креста всех без разбора, формировал батальоны, эскадроны, батареи и на торжественном богослужении окрестил их «войском веры», «Армата кристиана».

Затем он выступил в поход, под каким-то пред логом отправил Маласпину обратно на Сицилию, овладел Милетом, Монтелеоне, Катанцаро; несмотря на отчаянное сопротивление покорил Козенцу, столицу передней Калабрии; взял Паоло и сжег его дотла. Дечезари, Пронио, Фра Дьяволо, бывший каторжник с галер Панедиграно привели к нему свои дикие орды. Епископ Людовичи Поликастро призвал к оружию население прибрежных областей. Генерал Дама с летучим отрядом пересек внутренние районы, сея семена мятежа. Напрасно генерал Макдональд, преемник Шампионне, слал из Неаполя грозные манифесты, объявив сторонников короля и англичан вне закона, а их имущество конфискованным. «Армата Кристиана», грабя, убивая, предавая огню, катилась вперед, взяла штурмом Альтамуру, Гравину и открыла путь к Адриатическому морю. Русские и турки под командованием Мишеру высадились в заливе Манфредония. Пала Фоджа, последний республиканский город; Аверза, к северу от Неаполя, объявила себя сторонницей короля и перерезала связь столицы с Капуей. Мятеж распространился до побережья Гаеты, в то время как британские корабли, посланные Нельсоном, появились в Гаетском заливе и закрыли «патриотам» возможность уйти морем.

В это же время в Северной Италии австрийцы и русские под командованием Края и Суворова одержали блестящую победу над Шерером и Моро, овладели Миланом, Турином, Феррарой и угрожали Риму.

Макдональд был больше не в состоянии удерживать Неаполь. В ответ на призывы Моро о помощи он оставил полковника Межана с небольшим гарнизоном в Санто-Эльмо и направился на север, бросив «патриотов» и Республику на произвол судьбы.

Ликование Неаполя по поводу освобождения от французского ига было безмерно. Безмерно восхищение республиканскими идеалами. Но безмерны и заблуждения относительно величины и близости опасности. Основанное почитателем Робеспьера Антонио Сальфо «Патриотическое общество» радикалов захватило верховную власть, изгнало своих противников из законодательного корпуса, вынудило морского министра Дориа уйти в отставку и на его место посадило адмирала Караччоло. Две из наиболее уважаемых дам Неаполя, герцогиня Кассано и герцогиня Пополи, ходили из дома в дом, собирая золото, серебро, украшения, и на полученные средства сформировали три легиона ветеранов. Чтобы просветить лаццарони и привлечь их на свою сторону, устраивались под открытым небом лекции о человеческом достоинстве, порочности деспотизма, чистоте республики. Священники проповедовали около дерева свободы христианское братство и равенство, изображали Христа и святых демократами, называли Фердинанда и его сторонников изменниками, преданными анафеме. Архиепископ Капече Дзурло торжественно отлучил от церкви кардинала как злостного обманщика, врага божьего и человеческого. Показав пример идеального образа мыслей, Доменико Чирилло пожертвовал все свое состояние, а свое искусство врачевания отдал на службу всему обществу, отказавшись от какого бы то ни было вознаграждения. Пламенная музыка Чимарозы стала гимном свободе. Едкие сатиры на рабство властолюбия помещала Элеонора Фонсека де Пиментелли во вновь основанном «Мониторе ди Наполи». Художники и ученые предлагали увековечить итальянских героев мысли и духа: воздвигнуть достойный надгробный памятник Вергилию; великолепное здание в память Торквато Тассо в Сорренто; пантеон для всех, у кого были заслуги перед родиной, и на первом месте поместить здесь имена казненных юношей. При этом и тут не обошлось без карикатурных преувеличений: все, кого звали Фердинандом, должны были сменить имя. Ничто не должно было напоминать об изгнанных «тиранах» в свободной Партенопейской республике.

Однако в то время как государственный корабль, казалось, летел по волнам воодушевления к небесам идеала, эгоизм, с присущим ему низменным инстинктом почуяв опасность, стал искать спасения в лодке предательства, Молитерно, хитростью добившись назначения послом в далеком Париже, слал покаянные письма Марии-Каролине, сокрушенно вымаливал прощение и снятие опалы. Роккаромана бежал под каким-то предлогом из Неаполя, бросился в раскрытые объятия Руффо, принял от него пост главнокомандующего в Терра ди Лаворо и повел Фра Дьяволо с его бандитами на осаду Капуи против прежних друзей…

* * *

«Армата Кристиана» неудержимо неслась вперед.

Обеспокоенный известием, что большая французско-испанская эскадра «Галлиспана», под прикрытием густого тумана не замеченная сторожевыми судами лорда Сент-Винсента, прошла Гибралтар и приступила к снятию осады Неаполя, Руффо ускорил свое продвижение, занял Нолу и приготовился к наступлению на Неаполь.

Но вечером одиннадцатого июня его нагнал спешно отправленный из Палермо курьер. Фердинанд сообщал ему о предстоящем прибытии в залив кронпринца с эскадрой под командованием Нельсона и отдавал строгий приказ воздержаться от наступления на Неаполь.

Руффо ни минуты не колебался.

Назначив наступление на тринадцатое июня, день св. Антония Падуанского, он рано утром надел блестящее пурпурное кардинальское облачение, отслужил перед наскоро установленным алтарем мессу и подал сигнал к началу штурма.

Получив подкрепление со стороны турок и русских, поддержанная огнем британско-сицилийской эскадры под командованием капитана Фута и графа Турна, «Армата Кристиана» начала стремительное наступление на город, сломила сопротивление «патриотов» и вынудила канонерки Караччоло отступить. Было завоевано Гранателло, захвачен врасплох форт Вильена, разбиты у Понте делла Маддалена республиканские войска и взят приступом Кастелло дель Кармине.

На следующий день эти операции продолжались. Последний республиканский корпус был разгромлен у Торре дель Греко, замок Кастелламаре и остров Ревильяно взяты Футом. В предместьях уже раздавались дикие крики лаццарони в защиту короля, прямо на улицах убивали французов и их сторонников, врывались в их дома, грабили, мародерствовали, поджигали.

В это время к Руффо прибыл второй курьер Фердинанда. С тем же приказом, что и первый: прекратить наступление на Неаполь до появления Нельсона с флотом.

Кардинал ответил, что с радостью встретит прибытие Нельсона, хотя бы уже потому, что при этом будет легче обуздать чернь столицы и дикие элементы в «Армата Кристиана».

И он продолжил наступление.

Пятнадцатого июня он направил свои отряды в центральную часть города, в кровавых сражениях овладел улицей Толедо, палаццо Национале, кварталом Пиццофальконе и расположил свою штаб-квартиру на Понте делла Маддалена.

А тем временем чернь уже второй раз за год проливала кровь людей образованных. На Понте делла Маддалена Руффо получил письмо Марии-Каролины.

«Я желаю больше всего, чтобы город не подвергся кровопролитию и разграблению. Беспокоит мет только Санто-Эльмо. Коменданту должно быть предъявлено требование незамедлительно оставить замок, взяв с собой, может быть, пятьдесят, самое большее – сто якобинцев, но оставив в неприкосновенности все военное имущество.

Но ни в коем случае не следует вступать в переговоры с нашими собственными преступными мятежниками! Король в своей милости простит их, уменьшит им наказание. Но он никогда не будет вести с ними переговоры. С ними идет дело к концу. Они рады бы и дальше причинять зло, но уже не имеют такой возможности. Как мышь в мышеловке…»

На следующий день Руффо начал со своими противниками переговоры о капитуляции. С полковником Межаном в Санто-Эльмо. С «патриотами» в Кастель Нуово и Кастель д’Ово. Надеясь на прибытие французско-испанского флота, те делали вид, что согласны, и стараясь выиграть время, требовали четырехдневного перемирия. Якобы для того, чтобы обсудить условия капитуляции.

Руффо согласился, но воспротивился Фут. Пока кардинал не объяснил ему, что в этом случае они получают время для того, чтобы привести в исправное состояние осадные орудия и подготовить к обороне канонерки на случай, если флот Нельсона потерпит крушение или появятся французско-испанские корабли.

Тогда подписал перемирие и Фут.

В ночь с двадцать первого на двадцать второе Руффо отправил окончательный текст капитуляции.

«Замки Кастель Нуово и Кастель д’Ово передаются со всем вооружением, боеприпасами и продовольствием королевским войскам. Гарнизоны обоих фортов покидают их со всеми воинскими почестями, с развернутыми знаменами и барабанным боем, равно как с горящими фитилями, по одному на каждые два орудия, которые им разрешается взять с собой, и складывают оружие лишь на берегу моря. Личному составу, так же как всем находящимся в фортах лицам, желающим присоединиться к нему, разрешается свободный отъезд во Францию, и гарнизоны останутся в замках до тех пор, пока не будут стоять под парусами корабли для отправки в Тулон. Защита личности и имущества всех находящихся в обоих фортах индивидов обоего пола гарантируется. Архиепископ Салернский, маршал Мишеру, епископ Авеллинский[57]57
  После ухода Макдональда были захвачены «патриотами» в качестве заложников. (Примеч. авт.)


[Закрыть] отдаются под защиту коменданта Санто-Эльмо, где они должны оставаться в качестве заложников до тех пор, пока не завершится посадка на корабли, отплывающие в Тулон. Все другие заложники и пленные, находящиеся в фортах, немедленно отпускаются на свободу.»

Это уже подписали наместник кардинал Руффо от имени короля неаполитанского, капитан Белли от русских, полковник Межан от французов, капитан Ахмед Бей от турок, генерал Масса и полковник Л’Аурора от «патриотов» Кастель Нуова и Кастель д’Ово.

Фут колебался.

Его мучили сомнения, одобрит ли его адмирал это явное пособничество «патриотам». Но Нельсон был далеко. Лишь вечером семнадцатого граф Турн сообщил, что британская эскадра, уже направлявшаяся в Неаполь, внезапно прервала свой поход и взяла курс на запад. Может быть, до Нельсона дошли известия о французско-испанском флоте, вынуждавшие его вернуться в Сицилию или выступить навстречу противнику? Если Нельсона постигла неудача, если в заливе появились превосходящие силы противника, разве Фут и Турн со своими немногочисленными, более мелкими судами избежали бы опасности быть отрезанными, подавленными и взятыми в плен? И разве в этом случае не возложили бы ответственности за все происшедшее на того, кто отказался поставить свою подпись?

Кроме того, наместник обладал всей полнотой власти, и кому же как не ему было лучше всего знать волю и намерения своего короля.

Фут подписал вторично.

Сообщение об этом вместе с копией документа и сопроводительным письмом кардинала он отправил Нельсону через капитана Хоста на корабле «Мьютин».

* * *

А что же Караччоло?

Двадцать третьего во второй половине дня Руффо посетила его племянница, молодая княгиня Мотта-Баньяра. Несмотря на свою беременность, она отправилась в путь, чтобы просить дядю за Караччоло.

После падения форта Вильена адмирал, переодетый матросом, тайно пробрался в Неаполь, явился к княгине и умолял ее спросить у кардинала, что тот ему посоветует, – остаться или бежать.

Княгиня была очень взволнована и просила Руффо взять несчастного под защиту. Однако в тот момент, когда кардинал хотел ей ответить, курьер из Палермо доставил письма Фердинанда и королевы.

В записке Марии-Каролины одна фраза была подчеркнута особо.

«Но лишь один ни в коем случае не должен получить возможности бежать во Францию: это недостойный Караччоло. Этот человек, вероломный и неблагодарный, знает все тайные гавани и скрытые бухты Неаполя и Сицилии. Он мог бы стать угрозой безопасности короля.»

Фердинанд писал почти дословно то же самое.

Руффо погрузился в раздумье и, казалось, совершенно забыл о княгине.

– А Караччоло? – спросила наконец Мотта-Баньяра. – Что ему сказать?

– Che fugga! Пусть бежит!

Глава тридцатая

Известие о том что французско-испанская эскадра прошла Гибралтарский пролив, повергло королевский двор Палермо в смятение и страх. Какие цели преследовал противник? Собирался ли он снять осаду Неаполя? Напасть на Сицилию? Если он имел более значительные десантные войска, всякое сопротивление было бесполезно. Нельсон также был бессилен. В гавани находился один лишь «Вэнгард», вся эскадра была разбита на мелкие отряды.

Было так же, как в мучительные дни после выступления Бонапарта из Тулона; каждый час мог принести ужасающие неожиданности.

Мгновенно решив отозвать Трубриджа и оставить у Неаполя только Фута с «Сихорсом», Нельсон стянул к себе со всех сторон подкрепление, поднял адмиральский флаг на «Фоудройанте» и выбрал местом стоянки Маритимо, крайнюю западную точку Сицилии, чтобы там ожидать противника.

Он крейсировал в течение десяти дней. Однако ни один вражеский парус так и не появился. Полный тревоги, он вернулся в Палермо.

То, что он услыхал от Эммы о Неаполе, усилило его беспокойство.

Руффо непрерывно продвигался вперед и стоял уже в виду столицы. Но с каждым очередным успехом его поведение становилось все более непонятным. Он отослал Маласпину обратно, отделался от всякого надзора. Назначив своего младшего брата Франческо инспектором «Армата Кристиана», он с его помощью усилил свое влияние на младших командиров Его доклады королю, Марии-Каролине, Актону приходили все реже. Выдержанные в льстивом верноподданническом тоне, они касались лишь несущественных, второстепенных мелочей и, казалось, сознательно затемняли его истинные намерения.

Не угадала ли Эмма случайно истину, когда она, следуя интуиции, приписала ему самые предательские цели? Не добивался ли он короны – для одного из своих братьев или для себя? Было самое время предпринять что либо против этого коварного человека.

Это было необходимо. Нельсон должен был отправиться в Неаполь.

Этого требовали и британские интересы. Разве Фут не сообщал о строительстве кораблей, предпринятом по приказу Караччоло на верфи Кастелламаре? Разве не нанес уже предатель ощутимый урон «Минерве» Турна, так как он не побоялся напасть со своими вновь построенными канонерками на корабль, которым сам раньше командовал? Какое давление начал он оказывать на Фута и Турна, едва к Неаполю приблизился французско-испанский флот? Стал бы Караччоло колебаться? Он установил бы с ним связь и сам принял бы командование в действиях против Сицилии, против Нельсона.

Возможно, французы даже увидели в нем того великого адмирала, которого до сих пор тщетно искали.

Так уговаривала Эмма Нельсона. Очень убедительно, стремясь умножить его славу, положить конец угнетавшей его бездеятельности. Потому что все это время он представал перед ней странно изменившимся. Как будто его, человека чести, мучила развращенность, царившая вокруг, коррупция придворных и знати, с которыми он вынужден был общаться. И как будто он все еще упрекал себя за то, что так горячо настаивал на этом несчастном римском походе и вовлек в него короля.

Не обязывало ли его чувство чести оставаться с теми, кого он обрек на бедствия и беспомощность? Он прикован к Фердинанду и Марии-Каролине, пока не будет в состоянии вернуть им утраченное.

Но теперь… разве не представилась такая, столь желанная возможность? Ведь в его распоряжении шестнадцать линейных кораблей, с помощью которых он мог подчинить своей воле и «патриотов», и Руффо.

Он с энтузиазмом согласился и возложил всю подготовку на Эмму.

В тот же день состоялось совещание у короля. Все, что предлагал Нельсон, получило одобрение. Фердинанд наделил его неограниченной властью, без всяких условий, безоговорочно. Правда, для того чтобы лишить Руффо влияния, противопоставив ему авторитет имени короля, в экспедиции принимал участие кронпринц. Однако Нельсон должен был оставаться при нем не только советником, но и руководителем.

Одновременно к кардиналу был отправлен курьер с приказом воздержаться от наступления на Неаполь до приезда кронпринца и Нельсона.

Вечером тринадцатого июня Нельсон с кронпринцем на борту «Фоудройанта» вышел в море.

Дул попутный ветер. Путешественники надеялись дойти до Неаполя менее чем за сорок восемь часов.

Четырнадцатого утром Нельсон был снова в Палермо.

По дороге корабли «Беллерофон» и «Пауэфул» передали ему приказ лорда Кейта, который сменил заболевшего Сент-Винсента на посту главнокомандующего эскадрами Средиземного моря. Адмирал сообщал, что сильный восточный ветер помешает ему преследовать французский флот в том случае, если этот флот направится из Тулона к Сицилии. А так как такое продвижение вполне возможно, Нельсону следует в первую очередь позаботиться о защите этого, имеющего столь важное значение острова.

Акцию против Неаполя пришлось отложить, если не отказаться от нее полностью. Нельсон срочно высадил кронпринца на берег.

Эмма виделась с Нельсоном всего несколько кратких мгновений. Он снова показался ей изменившимся. Исчезло его уныние, склонность к раздумью уступила место радостному настроению. Сражение на море, лицом к лицу с противником – это ведь совсем не то, что состязания в хитрости с попами и якобинцами, когда неизвестно, как далеко можно зайти, не запачкавшись.

Он говорил о новом Абу-Кире. Был полон боевого задора и радостного ожидания. Смеясь, распрощался с Эммой и вышел в море, взяв курс на Маритимо.

Но двадцать первого «Фоудройант» вновь вошел в бухту Палермо.

Высадившись на берег, Нельсон вместе с сэром Уильямом и Эммой отправился к королевской чете. Казалось, сама судьба отдала будущее Бурбонов в его руки. Накануне он получил от лорда Кейта приказ плыть в Неаполь и ожидать там противника, ближайшая цель которого, по-видимому, освобождение города от осады.

Фердинанд и Мария-Каролина встретили эту новость с восторгом. Однако когда Нельсон стал просить, чтобы его сопровождал кронпринц, королева испугалась. И ответила отказом. Можно ли подвергать наследника трона опасностям морского сражения?

Нельсон согласился с тем, что это невозможно Просил отправить вместе с ним хотя бы Актона или другого министра, наделенного полномочиями, который, при незнании Нельсоном языка, обычаев и законов страны, оказывал бы ему поддержку в предстоящих переговорах и письменных сношениях и предупреждал возможные ошибки.

Был срочно созван государственный совет. Актон отговорился болезнью, все другие также нашли причины, мешавшие им принять на себя эту миссию.

Три часа тянулся безрезультатный разговор. Наконец Эмма потеряла терпение. Сверкая глазами, с едкой насмешкой высказавшись в адрес трусливых душонок, она заявила, что готова сама плыть с Нельсоном.

На мгновение все застыли в смущенном молчании, ошеломленные. Но когда Мария-Каролина растроганно обняла свою подругу, когда Фердинанд поблагодарил ее за это новое доказательство ее преданности, – тогда все окружили ее восхваляя ее мужество, называя ее намерение наилучшим разрешением всех трудностей.

Сэр Уильям дал согласие. При условии, что и ему будет позволено присоединиться.

Эмма удивленно взглянула на него. О нем она вовсе и не думала. Она представляла себе недели наедине с Нельсоном; великие дни, полные совместных трудов и опасностей, долгожданные ночи, полные любви, подобные тем блаженным ночам Кастелламаре…

И вот вклинивается фигура старого мужа. Всякий раз, когда Эмма хотела сама распорядиться своей судьбой, он предъявлял на нее права. Как будто угадывал ее мысли, прочитывал тайные мечты.

Но странно: несмотря на это, он никогда не становился ей поперек дороги. Старательно поддерживал свою дружбу с Нельсоном. Не успокоился до тех пор, пока они не поселились в Палермо под одной крышей. Не был ли он слеп ко всему, что происходило вокруг него? Или опасался публичного скандала, который заставил бы его расстаться с Эммой, с Нельсоном?

Он покрывал все ее опрометчивые поступки, заслонял ее. Как сводня-дуэнья, которая растягивает свой плащ, чтобы скрыть от чужих взглядов целующуюся пару. Но избегал каких бы то ни было объяснений с Эммой.

Она так и не разобралась в нем. Давно уже перестала ломать над этим голову. Жила, окруженная его любовью, не думая о завтрашнем дне.

Да и мог ли он причинить ей зло? Нельсон никогда с ней не расстанется.

Теперь она снова в этом убедилась. По его горячей радости, вызванной ее решением. По воодушевлению, с которым он восхвалял ее мужество, ее готовность принести жертву.

Ах, она и сама восхищалась собою, тем, что обладала такой силой. Старалась все снова и снова проявить ее перед ним.

В ней зародилась новая надежда, охватив ее душу огнем. Если ей улыбнется счастье и они столкнуться с вражеским флотом… и будут вместе сражаться…

Быть может, грохот орудий, свист пуль, тысячекратная угроза смерти сделают то, на что был неспособен шторм.

* * *

К Неаполю…

Никогда еще Эмма не видала Нельсона в таком возбуждении, как во время этого плавания. Он не ел, не спал. Непрестанно жаловался на черепашью медлительность «Фоудройанта».

И все время сэр Уильям и Эмма должны были находиться при нем. Как будто он боялся остаться наедине с собой. Даже в эти короткие летние ночи он не хотел их отпускать. Если же сэр Уильям, сраженный усталостью, шел спать, Нельсон молча с мольбой смотрел на Эмму.

Она слишком охотно уступала ему. Как только сэр Уильям засыпал, она прокрадывалась к Нельсону, в его каюту. И задыхаясь, дрожа от страсти, бросалась ему на грудь.

Но он… в разгар поцелуев он вдруг замирал, высвобождался из ее объятий и погружался в мрачные раздумья. И затем начинал говорить о Неаполе.

Что его там ждет? Вел ли уже Руффо переговоры с замками? Подписал ли уже договоры? Договоры, которые опозорят государство и которые все-таки навсегда останутся договорами. Имеющими юридическую силу, заключенными от имени короля.

Разумеется, у Фердинанда были добрые намерения. Он оказал Нельсону честь, предоставив ему самому все решать. Но тем самым он переложил на его плечи всю ответственность, получил возможность в любом случае объявить виновным именно его.

А если с ним поступят несправедливо, и это покроет его позором, запятнает его честь…

Что делать? Что делать?

Она слишком хорошо его понимала. Понимала его сомнения, стремление к ясности, желание иметь путеводную нить на том пути, который ему предстояло преодолеть. Но, в сущности, разве не было все совсем просто?

Нельсон – английский солдат. Его путеводная звезда – величие Англии. Его святой долг – защитить Англию от всего, что может оказаться ей во вред. А Фердинанд – союзник Англии. То, что постигнет его, постигнет и Англию. Кто восстал против него, восстал и против Англии. Чужой народ, чужие обычаи, воззрения, законы – разве это имеет значение?

Солдат Англии – одновременно и солдат Фердинанда.

Здесь король, там мятежники. Может ли пострадать честь человека, действующего против мятежников так, как он и должен действовать, будучи солдатом короля?

И разве они не предатели, эти союзники врага? Разве распространяются на них законы мирного времени? Не сами ли они подчинили себя законам войны?

Законы войны…

Не они ли та путеводная нить, та заповедь, которую он силился отыскать?