Текст книги "Последняя любовь лорда Нельсона"

Автор книги: Генрих Шумахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятнадцатая

Двадцать второго сентября…

В этот день пять лет назад Эмма в последний раз видела Нельсона, исчезнувшего на «Агамемноне» в лучах восхода. Тогда он был простым, никому не известным капитаном корабля. И вот он возвращается в сиянии недавней славы…

Неаполь готовил ему торжественную встречу А в Неаполе – весь мир королей.

Теперь они могут свободно вздохнуть, уже не страшась тайных, грозивших им гибелью планов Бонапарта. А кому они этим обязаны? Сие известно только Марии-Каролине.

Ее благодарность выразилась в данном ею Эмме поручении. Притворившись больной, она деликатно уклонилась от торжественной встречи. Передала Эмме честь выразить спасителю благодарность Неаполя, радость – на глазах всего народа возложить лавровый венок на чело тайно любимого ею человека.

Королевой этого дня была Эмма.

Словно королева, плыла она сияющим полднем на королевском барке Сидела на палубе на высоком стуле Марии-Каролины, украшенном гербом испанских Бурбонов. Слушала льстивые речи короля, принимала низкие поклоны придворных вельмож. Ей рапортовал командир корабля герцог Франц Караччоло, адмирал королевства обеих Сицилии, отпрыск самых гордых княжеских родов Калабрии. Артисты отвешивали ей глубокие поклоны. Ей надлежало выбирать песни и мелодии, которые неслись во славу старой Англии над си ними водами Тирренского моря, исполняемые певцами Паизиелло и музыкантами Чимарозы. На нее с восхищением глядели пассажиры празднично разукрашенных лодок, стаями круживших около королевского корабля. В этой женщине, облаченной в сияющие белизной одежды, они чтили гения славы, который плыл впереди, чтобы приветствовать победителя.

Она была королевой. И плыла, как королева.

И вспомнился ей другой день – день, когда она впервые увидела королевский барк. На тихих водах залива Ди, далеко, у берегов Уэльса…

Сияющий розовыми, золотистыми, пурпурными, лазурно-голубыми красками корабль показался ей тогда большой заморской птицей, прибитой ветрами Ирландского моря к берегам ее родины.

Из него явилась прекрасная женщина. В переливающихся одеждах, подобно ящерице скользя по прибрежному песку, она шутила с простой девушкой. Огнем своих глаз, жаром губ, волшебством слов она разбудила дремавшие мечты молодого сердца. Она показалась Эмме королевой. А теперь…

С тех пор как принц Георг отдал свое сердце прекрасной Марии Анне Фицгерберт, никто уже не знал ничего об Арабелле Келли. Она была забыта. Словно ушла из жизни…

Королева…

Ах, только дочери старинных властительных родов становились королевами. И оставались ими даже в несчастье. Даже после смерти.

Лишенная всех знаков своего достоинства, брошенная на эшафот дочь Марии-Терезии никогда еще не обладала таким могуществом, как в момент, когда под ликующие клики толпы голова ее покатилась в песок. Даже бледная тень ее имени разжигала в мире пожар, заставляла литься кровь целых народов. Пустой самообман – думать, что можно уничтожить монархию, убивая королей. Их право на господство заложено самим Богом в основание земли, на нем зиждется человеческая вера.

А права Арабеллы Келли… Леди Гамильтон… Пусть она хороша собой, умна, талантлива. Имя ее – знаменито. И тем не менее она все та же Эмма Лайен, что некогда отправилась в погоню за счастьем. Она всем обязана слепому случаю, приведшему ее в объятия старого человека. Как только он умрет, померкнет ее слава. Она из тех авантюристок с большой дороги, все права которых зависят от каприза мужчины. Эти права – не более чем песок, нанесенный ветром. И следующая волна может смыть его…

Она – королева. Милостью сэра Уильяма.

С такими мыслями ехала она навстречу любимому. Иначе представляла она себе эту встречу пять лет назад. Тогда она была во власти раздражения и отвращения к старику, который унизил ее своей похотливостью. К миру, который вынуждал ее лгать. А она мечтала о руке, на которую смогла бы опереться, о сердце, которое любило бы ее.

Сегодня она едет навстречу Нельсону. Любит его. Сильнее, чем прежде. И все же…

Чего было ей ожидать от него? Он был пленником своей родины, своей славы, своей жены. После нескольких коротких недель призрачного счастья он бы отвернулся от нее. Как принц Георг отвернулся от Арабеллы Келли. А тогда она потеряет и сэра Уильяма. Его, по воле которого она обрела свои права…

Этого не должно случиться! Ей нельзя принадлежать Нельсону! Да что же это с ней такое? Почему именно сегодня приходят ей в голову все эти мысли? Может быть, в ней таится еще болезнь и делает ее мысли столь низкими? Неужто в свои тридцать три года она навеки утратила блаженство мечтаний юности, блаженство сладких разочарований? Ах, как изменилась она за эти пять лет!

Всеми силами души стремилась она увидеть любимого. Теперь она едет ему навстречу. И рассчитывает…

Вдруг она вздрогнула. Люди в лодках повскакали на ноги, замахали шляпами, платками и флажками, голоса их слились в единый громкий крик.

К Эмме поспешно приблизился адмирал Караччоло. Вытянув руку, он указал ей на приближающийся остров Капри. Из-за скалы Тиберия появился в лучах солнца флот, одержавший победу при Абу-Кире.

* * *

Нельсон! Нельсон!

Повторенное тысячами голосов, пронеслось над морем это имя. Подобно бесчисленной стае пестрых птиц взметнулись над всеми мачтами вымпелы и флаги. Загрохотали залпы орудий.

«Нельсон! Нельсон!..»

Барк неаполитанского короля, стройный, изящный, как морская ласточка, взял курс на плавучую крепость Британии. Один-единственный человек сошел по трапу «Вэнгарда»…

Жгучее нетерпение охватило Эмму. Вырвав свою руку из-под руки короля, она бросилась к соединявшему корабли трапу…

Она готовилась произнести торжественную речь, полную пламенного воодушевления. Но оказавшись перед Нельсоном, она забыла все. Она смотрела на него безмолвно, не дыша. Она видела почетные награды, о которых он писал ей. И видела то, что осталось от Горацио Нельсона…

Он стоял бледный, с провалившимися щеками, худой как скелет. В свисающем рукаве – дергающаяся культя отпиленной руки. Лоб выпуклый, покрытый багряными рубцами ожогов, старательно подштопанный клочком кожи. Под ним – глаза, обведенные землистыми кругами, один – наполовину скрыт распухшим веком, другой – нечто неподвижное, стеклянное, невидящее, мертвое.

– Боже мой, Боже мой, Нельсон? Возможно ли?

Ее душил страх. Расплавленный огонь потек по ее жилам. Перед глазами замелькали путаные черточки, невыносимо закололо в затылке и кончиках пальцев… Всеми силами сопротивлялась она припадку. Но все вокруг нее заколебалось. Корабль взмылся вверх. С карканьем налетели на нее тысячи ярких пестрых птиц, пол стал ускользать из-под ее ног, и стало темно… темно…

– Нельсон!.. Нельсон!..

* * *

Луч солнца проник сквозь косое окошко. Упал на портрет над письменным столом…

Эта холодная улыбка… она уже видела ее где-то? Жена Нельсона…

Неприязненно отвела она глаза. Увидела озабоченное лицо сэра Уильяма. А рядом с ним…

Ужас! Ужас!

Торжественной, достойной величия этого момента должна была быть встреча. Так ей мечталось об этом. Теперь все было загублено. Она хотела встать, извиниться перед Нельсоном. Но когда взглянула на него… Ей стало легче, когда она наконец смогла заплакать.

Плакать… над его искалеченным телом, над его погибшим лицом, над владевшей всем его существом глубокой печалью.

А он смиренно стоял перед ней, не осмеливаясь поднять на нее глаз. Он, победитель…

Она пыталась улыбнуться ему сквозь слезы. Взяла его руку. Нежно гладила ее. Старалась найти для него доброе слово…

Но он не отвечал. Он стоял молча. И ей тоже отказал голос. Между ними повисла страшная тишина…

Вошел король. В свойственной ему псевдодеревенской манере он громко приветствовал, «спасителя Бурбонов» и «освободителя Италии».

– Нельсон!.. Нельсон!

Все еще кричал народ, гремели пушки, звучал гимн бога морей. Гимн этого несчастного бога.

* * *

Фердинанд осмотрел «Вэнгард», нашел слова утешения для раненых, попросил представить ему капитанов флота, в том числе и молодого командующего «Талии» Джошуа Несбита, пасынка Нельсона.

Потом Нельсон взошел на королевский барк, где его встретил с почетом адмирал Караччоло, его соратник по Тулону. Сопровождаемые музыкой, под гром орудий цитадели, под звон колоколов и радостные крики лаццарони, густыми толпами расположившихся на набережных, вошли они в гавань Неаполя.

Ступив на сушу, Нельсон впервые обратился к Эмме. Протянув ей руку, он просил у нее позволения сопровождать ее. Впервые поднял он на нее свой глаз, и взгляд его был многозначителен. Залившись румянцем, она подала ему руку и последовала за ним сквозь плотно окружавшую их ли кующую толпу. Король, сэр Уильям, двор… никто не подумал о ней, ее пытались оттеснить в сторону, чтобы видеть Нельсона.

Эмма и Нельсон шагали рука об руку по празднично разукрашенным улицам, под балдахином горящего в вечерних пурпурных лучах неба. Перед ними толпы одетых в белое девушек осыпали их путь цветами, мальчики выпускали из клеток сот ни плененных птиц, возвращая им свободу в день, когда Неаполь чествовал своего освободителя. Толпы слепых стремились коснуться их одежд, женщины целовали их плечи, щеки, старики бросались перед ними на землю, стараясь, чтобы они перешагнули через них. Какой-то ирландский монах-францисканец встал на их пути и в пламенной речи требовал от Нельсона уничтожить антихриста, предрекая ему завоевание Рима[17]17
  Исторический факт. Это пророчество сбылось, когда корабли Нельсона, поднявшись вверх по Тибру, вынудили к сдаче занятый французами Рим. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Нельсон с трудом расчищал дорогу себе и Эмме, не выпускал ее руки. Она должна была разделить с ним все изливавшиеся на него похвалы, все это бурное, восторженное поклонение. Догадывался ли он, что она сделала ради него? Может быть, он хотел продемонстрировать свою благодарность ей перед всей Европой? Он шествовал как король, как победитель. А она была его королевой.

Весь Неаполь знал ее, приветствовал ее, восхищался ее красотой. Сравнивал ее с златокудрой Мадонной, подарившей человечеству Спасителя…

Когда процессия достигла палаццо Сесса, была уже ночь. Войдя под портал, Нельсон повернулся к толпе, молча приподнял в знак благодарности шляпу и быстро потянул за собой Эмму. Его, казалось, угнетала свойственная южанам избыточность восторгов и приветствий.

Но крики толпы продолжали доноситься до них. Непрерывно звучали их имена, и народ не успокоился до тех пор, пока оба они не вышли на балкон. И тогда тысячи голосов слились в единый, далеко разнесшийся приветственный крик.

И это словно послужило сигналом: у подножия дворца вспыхнул яркий свет, побежал вверх по стенам, залил все здание ослепительным потоком. А высоко на крыше в окружении сияющего лаврового венка горело имя Нельсона, как бы в расточительном изобилии изливая на старый город свет победы.

Неаполь ответил. Потоки света осенили все уголки города. От благородной вершины Капа ди Монте до украшенных серебряными пряжками лодыжек Ривьеры ди Кьяйя улыбающаяся Партенопейя укуталась в праздничный наряд, сотканный из солнц и звезд…

На балконе Эмма стояла рядом с Нельсоном. Там она впервые по-настоящему увидела его таким, каким он стал за эти пять лет.

Он был некрасив, невелик ростом, калека. Но в героическом ореоле, озарявшем его, он казался ей прекрасным. Шрамы, полученные в боях, облагораживали его. Он возвышался надо всеми известными ей людьми, как благородная вершина горы, покрытая зеленым лесом, над низкими песчаными барханами бесплодной пустыни.

Исчезли трезвые размышления и холодный расчет – словно упали цепи, которыми опутывала ее жизнь. Тепло, исходившее от Нельсона, вновь пробудило мечты ее одиноких ночей.

Она любит его. Так, как не любила никогда раньше. Любовью, которая опаляла ее тело огнем горячего желания, наполняла ее душу чистым светом благоговения.

Он внезапно повернулся к ней, указал на окружавшее их сияние и остановил на ней долгий взгляд.

– Всем этим я обязан вам! Вам! Вам!

Она покачала головой:

– Я смогла лишь убрать пару камешков с вашего пути. Не больше. Сама победа…

Он резко прервал ее:

– Я никогда не пришел бы к ней без вас! И Англия обязана всегда помнить об этом!

Она тихонько улыбнулась про себя:

– Англия? Разве я делала это ради Англии?

Он был близко от нее. Его горячее дыхание касалось ее щеки. Без слов он страстно сжал ее ладонь…

Сладкая дрожь охватила ее. Ах, будь что будет! Она любила его. Была готова принадлежать ему…

Она ждала дрожа. Склонилась к нему, но он… Он резко выпустил ее руку и нерешительно отдалился от нее. Как будто ему была неприятна ее близость.

Что оттолкнуло его? Быть может, ему вспомнилась холодная улыбка над его письменным столом?

Луч света упал на его лицо, выражавшее бессильный гнев, горькую печаль, усталое отречение. И что-то похожее на страх. Как будто его мучило сомнение…

Наступила долгая тишина. А потом вошел сэр Уильям.

Глава шестнадцатая

Уже назавтра рано поутру Нельсон был принят Марией-Каролиной. Без особого парада. На аудиенции присутствовали только сэр Уильям и Эмма. Все-таки нужно было еще соблюдать осторожность по отношению к Франции.

Улыбнувшись Эмме, Мария-Каролина заявила, что уже поправилась, рассыпалась в благодарностях Нельсону, спросила его совета по поводу шагов, которые она собиралась предпринять, чтобы избежать грозящей со стороны Рима опасности. Она просила своего зятя, немецкого кайзера, разрешить барону фон Маку перейти к ней на службу и заручилась его согласием.

Гениальный стратег и реформатор австрийской армии должен был высказать свое компетентное суждение о боеспособности неаполитанского войска и взять на себя верховное командование в ближайшей военной кампании. Его прибытия она ожидала в начале октября. Тогда она хотела бы созвать военный совет и просила Нельсона принять в нем участие. Она рассчитывала на его действенную помощь, что еще умножило бы ее благодарность. Само имя победителя на Ниле прибавит мужества и уверенности даже самым робким.

Единственный глаз Нельсона загорелся. Он увидал перед собой новый путь – вторым ударом на суше еще больше унизить заклятого врага Англии и тем самым, может быть, навсегда обезвредить его. Он радостно принял предложение Марии-Каролины, выразив полную готовность предоставить себя и свой флот в полное ее распоряжение.

Она милостиво протянула ему руку для поцелуя. И тот, кто чуть ли не в страхе отпрянул при прикосновении к Эмме, не дрогнув, без колебаний тотчас же прижал губы к изящной руке королевы.

Не влюблен ли он в Марию-Каролину?

Чувство, похожее на ревность, овладело Эммой. Но уже в следующее мгновение она улыбнулась своей недостойной мысли. Мария-Каролина была как ее сестра Мария-Антуанетта. Нельсон же был не Мирабо, который ради того, чтобы поцеловать руку королевы, отрекся от самого себя.

* * *

После аудиенции Эмма рука об руку с Нельсоном отправилась к морскому арсеналу. Необходимо было переправить с корабля раненых, пока еще дули свежие морские ветры.

Эмма подготовила все заранее, как только прибыло известие о приближении флота. Экипажи, носилки стояли наготове на берегу, слуги раздавали освежающие напитки. Корабельные медики передавали раненых с рук на руки госпитальным врачам, дежурным сестрам и братьям общества самаритян, представителям властей. Все происходило в полном порядке: ни толкотни, ни спешки, ни криков. И все же Эмма ощутила, как дрогнуло ее сердце. Когда мимо нее поплыли на носилках жертвы войны, на нее впервые повеяло ужасом сражений – оборотной стороной воинской славы. Сердце ее исполнилось горячего сочувствия. Но позже, когда все было закончено, когда ее окружили капитаны, превозносившие ее предусмотрительность и заботу, когда она читала в глазах Нельсона восхищение и благодарность, ею снова овладело опьянение новым счастьем. Чем были все эти жертвы по сравнению с ним, любимым, великолепным! Они были инструментами его величия, мелкими камешками в стремительно растущей пирамиде его подвигов! И они должны быть счастливы, что служили ему, что им была оказана честь пролить за него кровь…

Ах, эти мелкие душонки, которым казалось болезненным все, выходившее за рамки их ничтожного мирка! Они называли сентиментальностью и истерией то, что на самом деле было высочайшим полетом души, расцветом духовной жизни.

* * *

Среди капитанов был и Джошуа.

Она часто вспоминала красивого, живого мальчика, который некогда был ее постоянным спутником. Того, кто пробудил в ней материнские чувства, которые ей приходилось подавлять, когда дело касалось ее собственного ребенка…

Она была удивлена, насколько он изменился за это время. Высокий, всегда навытяжку, с резкими, неловкими жестами, он походил на тех офицеров, с засильем которых на флоте всегда боролся Нельсон. Своим высокомерным поведением и невниманием к другим людям они вызывали насмешки и ненависть иностранцев и где бы ни появлялись – всюду множили ряды врагов Англии.

Пока она беседовала с Трубриджем и другими капитанами, Джошуа держался вдали. Притворялся, что не видит ее. Пока вдруг не прозвучал голос Нельсона. Резкий, острый, словно с юта «Вэнгарда»:

– Капитан Несбит! На пару слов!

Джошуа вздрогнул и, чуть-чуть помедлив, пошел к Нельсону, отдал ему честь.

– Сэр?

Приглушив голос, Нельсон продолжал говорить. Но он стоял так близко к Эмме, что она все поняла.

– Капитан Несбит, вам известно, кому обязаны ваши раненые товарищи тем, что их приняли в Неаполе, и тем, что они получили таким образом возможность излечения? …Капитан Несбит! Я жду от вас ответа!

– Я полагаю, что известно, сэр, – ответил Джошуа, цедя слова сквозь зубы. – Говорят, что леди Гамильтон!

– Не только говорят, это так и есть. Все капитаны флота признали это и выразили надлежащую благодарность. Все, кроме вас. Капитан Несбит, не угодно ли вам наверстать упущенное?

Темный румянец залил щеки Джошуа. Он упрямо откинул голову.

– Ваша милость…

Но Нельсон прервал его. Быстрым движением он приблизился к сыну настолько, что их лица почти соприкоснулись.

– Леди Гамильтон – супруга британского посла, который замещает здесь его величество короля Георга. Мы – на службе, капитан Несбит, и только негодяй не выполняет своего долга, находясь на службе! – и повернулся к нему спиной.

Лицо Джошуа покрылось смертельной бледностью. Медленно, чуть ли не шатаясь, он приблизился к Эмме, что-то пробормотал, склонился над ее рукой, как бы для поцелуя, но не прикоснувшись к ней губами.

– Джошуа! – пробормотала она, пораженная его поведением. – Я вас умоляю, что с вами? За что вы на меня сердитесь?

Выпрямившись, он холодно взглянул на нее:

– Я не понимаю, миледи…

– Джошуа, я всегда была вам другом и, думается, вы раньше неплохо относились ко мне. А теперь… вдруг… Скажите, в чем дело? Позвольте мне пригласить вас к нам в палаццо Сесса. Я надеюсь, вы не забыли еще тех дней, которые мы провели там вместе…

Он презрительно пожал плечами:

– Это было так давно, миледи! Но если вы хотите показать мне дом. Как прикажете, миледи!..

Он отвесил неловкий поклон, отдал честь Нельсону и присоединился к другим офицерам.

На обратном пути она забросала Нельсона вопросами. Вдруг ей вспомнилось, что в его письмах давно уже не было приветов от Джошуа и вообще не упоминалось его имя.

Но он отвечал очень кратко и нехотя. Он и сам не мог объяснить себе, почему после Тенериффы между ним и Джошуа наступило отчуждение. Там Джошуа спас ему жизнь, ухаживал за ним неделями, как любящий сын. Но вдруг, за несколько дней до прибытия Нельсона в Англию, он исчез, оставив все на врача. Он, кажется, не появился даже к отплытию корабля. Попрощался мимоходом, холодно, как с чужим.

В своих заботах о будущем Нельсон не обратил особого внимания на странности поведения Джошуа. И только в Англии, в долгие часы постепенного выздоровления, он задумался над этим и справился о Джошуа у его матери. Но и она ничего не могла сказать ему. А Том Кидд, единственный, кто был близок Джошуа, остался с ним на флоте. Позже, когда Нельсон, возвращаясь к театру военных действий, получил командование эскадрой, к которой как капитан «Талии» принадлежал и Джошуа, тот старательно избегал отца, общаясь с ним только по делам службы.

На капитанских встречах он вел себя холодно и замкнуто. Постоянно искал повода к спору. Оспаривал влияние отца, главенство начальника, его мужество. И это он, до того видевший в Нельсоне свой идеал! Возможно ли, что в двадцать один год он находится на той юношеской стадии развития, когда сыновья из неясного стремления к оригинальности ополчаются на отцов? Он всегда делал противоположное тому, что желал и что ценил Нельсон. Педантично добросовестный на службе, он совершенно менялся, как только попадал на сушу. Тогда он пил все ночи напролет, играл, охотился за женщинами. С преднамеренной хвастливой откровенностью. Как будто он нарочно старался огорчить и задеть отца…

– Я напрасно пытался снова сблизиться с ним, – закончил Нельсон печально. – А теперь он, кажется, перенес свою неприязнь ко мне на моих друзей. Иначе откуда же взяться такому загадочному поведению по отношению к женщине, которую он сам прежде почти боготворил?

– А Том Кидд? – продолжала спрашивать Эмма. – Он еще с ним?

Нельсон покачал головой.

– Я оставил его в Англии. Своими темными предрассудками он вряд ли оказывал на Джошуа благоприятное влияние. И мне он стал в тягость. Он вечно следил за мной, пытаясь оградить меня от тысячи воображаемых опасностей. Но моя жена расположена к нему. Выходцы из Вест-Индии немного склонны к мистике.

Он сказал это в шутливом тоне. Но меж его бровей легла глубокая складка, старившая его.

Он выглядел больным и усталым. Казалось, что-то угнетало его.

* * *

Джошуа пришел тогда, когда палаццо Сесса был полон гостей. Неаполитанское общество изо всех сил стремилось увидеть вблизи героя Нила, получить приглашения на праздник, который в честь него устраивало посольство. Двадцать девятого сентября готовились отпраздновать рождение Нельсона.

Поэтому Эмме не удалось поговорить с Джошуа. И когда он, следуя приглашению сэра Уильяма, стал приходить часто, а потом чуть ли не ежедневно, он, казалось, нарочно старался избегать ее. Он был изысканно вежлив, в обществе никогда не нарушал приличий и даже присоединялся к похвалам, которые воздавали ее красоте и художественным талантам его товарищи. Причем достаточно громко, чтобы его голос мог достичь ушей Эммы. Но она была не в силах избавиться от неприятного ощущения. Часто, разговаривая с Нельсоном, она ловила на себе взгляд Джошуа. Как будто он издали хотел прочесть по ее губам то, что она говорила. Когда она смотрела на него, он отводил глаза как ни в чем не бывало.

Следил он за ней, что ли? Как Том следил за ней? Она улыбалась этому. Пусть Том передал ему все измышления Гревилла. Нельсон знал правду. Нельсон оправдал ее. Не все ли ей равно, что думают о ней другие!

* * *

Двадцать девятое сентября. Сороковой день рождения Нельсона… Вся Европа чествовала героя. Король Георг III возвел его в достоинство пэра Англии, даровав ему титул «Барон Нельсон Нильский из Барнэм-Торпа». О его славных подвигах говорилось в тронной речи, обращенной к парламенту, обе палаты проголосовали за ежегодную пенсию в две тысячи фунтов ему и двум ближайшим наследникам его нового титула.

Освобожденный от гнетущих забот о своей египетской провинции, турецкий султан прислал ему соболью шубу, плюмаж из драгоценных камней для украшения адмиральской шляпы и сумку с десятью тысячами цехинов[18]18
  Примерно 92 500 марок.


[Закрыть] для раненых; мать-султанша присовокупила к этому золотую шкатулку, усыпанную драгоценными камнями. Русский император Павел I и король Сардинии прислали свои портреты в золотых, украшенных бриллиантами ларцах. Город Лондон преподнес ему золотой меч. Ост-индская компания – десять тысяч фунтов.

Капитаны флота наперебой оказывали ему почести – иногда, правда, их «находки» были достаточно грубыми, совершенно в моряцком духе. Капитан корабля «Свифтшир» Халлоуэлл, например, велел смастерить для него гроб из грот-мачты «Ориента», чтобы когда-нибудь героя похоронили в одном из его трофеев…

Неаполь превзошел себя в изъявлении восторгов. Толпы поздравителей стекались в виллу сэра Уильяма на Позилиппе, в центр торжеств. Высокая колонна, украшенная рострами, которую Эмма велела соорудить в память о победе, покрылась именами гостей. Восемьдесят были приглашены к обеду, восемьдесят – к ужину, и тысяча семьсот сорок гостей – на ночной бал.

Море света заливало обширные залы дома и зеленые аллеи парка. Красавицы в шуршащих шелковых платьях, статные мужчины в покрытых золотым шитьем мундирах двигались взад и вперед – живая река блеска и роскоши, текущая в русле славы под пьянящую бессмертную музыку Паизиелло и Чимарозы.

И надо всем этим – одно имя…

Оно было у всех на устах, глядело со всех ковров, приветствовало вас с каждого флага. Его инициалы были вышиты на ливреях слуг, на дамасте скатертей и салфеток, выгравированы на серебре приборов, горели золотом на хрустале бокалов.

Нельсон, всюду Нельсон.

Как имя, так и человек. Он возвышался надо всеми, невозможно было не отличить его от остальных. Его стройная фигура, изящные контуры его головы, его одухотворенное лицо высоко вознесли его над толпой посредственностей. И то, что он недавно назвал жалкими развалинами разбитого корабля, стало теперь знаком его величия. Не было здесь ни одного мужчины, который не смотрел бы благоговейно на пустой рукав его мундира, на шрамы на его лбу, и ни одной женщины, которая не ловила бы его взгляд.

Сколько ран, столько и побед.

Но для него среди всей этой цветущей красоты живой, казалось, была только одна женщина.

За столом, во время прогулок по залам и аллеям, и тогда, когда произносились торжественные речи, она всегда должна была быть рядом с ним, ему необходимо было чувствовать ее кисть у своего локтя. Он улыбался, когда улыбалась она, пил, когда пила она, ел, когда она ела. Громко, во всеуслышанье выражал он одобрение, когда она, уступая настойчивым просьбам гостей, показала на маленькой сцене виллы некоторые из ее «живых картин», изобразив помпейскую танцовщицу, музу танцев, влюбленную мечтательницу; восхищенно хвалил благородную прелесть ее линий, грацию движений, открыл с ней бал, танцевал только с ней. Ее имя не сходило с его губ.

Может быть, он только сейчас осознал свою славу? И хотел воздать ей свою благодарность за помощь, гораздо большую, чем она того заслужила? Обычно такой серьезный, почти робкий, он вдруг явился ей совсем в другом свете. Теперь он был словно необузданный, смеющийся мальчик, впервые отведавший огнетворного сладкого вина.

Она читала зависть на чужих лицах, слышала тайное шушуканье. Видела испытующий взгляд сэра Уильяма, серьезную настороженность Джошуа. Гордо подняв голову, она смеялась над несвободой мелких душ, расправляла плечи в гордом сознании своей красоты, своей силы. Разве не рождена она для любви? Только для этого и вознесла ее из тьмы на свет судьба. Для того, чтобы она любила Нельсона. Она, некогда простая служанка, – героя…