Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 7"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 50 страниц)

Некоторое время Орм молча слушал их, а потом сказал:

– Вот что, друг мой, если вы не замолчите – быть потасовке. Придержите язык, сержант. Мы встретили их, так что не о чем шуметь. Друг Шадрах, поворачивайте в оазис. Мы останемся там еще на несколько дней.

Шадрах с сердитым видом пробормотал, что повернуть должны не они, а мы. В ответ на это я достал древнее кольцо, кольцо царицы Савской, которое привез из Мура. Я поднес кольцо к его глазам и сказал:

– Попробуйте ослушаться, и вам придется ответить перед той, которая послала вас, потому что даже в том случае, если мы все четверо умрем, – и я многозначительно взглянул на него, – не надейтесь, что вам удастся скрыть что-либо, слишком много здесь свидетелей.

Не говоря ни слова, он преклонился перед священным кольцом, и мы все направились к оазису Зеу.

Глава V. Фараон вызывает сумятицу

Прошло еще шесть недель, и мало-помалу характер окружающей местности начал меняться. Мы наконец покинули бескрайнюю пустыню, по которой прошли столько сотен миль – не меньше тысячи, по нашим наблюдениям. Со времени приключения в оазисе путешествие наше протекало чрезвычайно спокойно. Бесконечно однообразное, оно все же, как это ни странно, было не лишено некоторой прелести – во всяком случае, для Орма и Хиггса, путешествующих впервые.

Пересекать пустыню – Это двигаться день за днем по бесконечному морю песка, в течение целых недель не встречая никого, даже кочующих бедуинов. Каждый день видеть, как солнце поднимается из песков на востоке и, совершив свой дневной путь, погружается в пески на западе. Ночь за ночью любоваться луной, той самой, на которую смотрят глаза тысячи городов и которая превращает пески пустыни в море серебра, или наблюдать сквозь прозрачный воздух за созвездиями, по которым мы держали наш путь, за тем, как торжественно они плывут в пространстве. И знать, что эту обширную страну, теперь такую скудную и безлюдную, когда-то попирали ноги давно забытых людей, ступавших по тем самым пескам, по которым мы шли, и выкопавших те колодцы, откуда мы брали воду.

Целые армии шли через пустыни и гибли здесь. Однажды мы вышли на место, где бурный ветер сдул песок и обнажил скалу, и увидели там скелеты тысячи тысяч воинов и их вьючных животных, а среди них валялись наконечники стрел, клинки мечей, обломки панцирей и расписных деревянных щитов.

Здесь погибло целое войско, быть может, его послал Александр Великий или какой-нибудь еще более древний властитель, самое имя которого позабыто на земле. Здесь были вожди, военачальники, воины и даже их жены, потому что в стороне я нашел груду скелетов женщин; на некоторых черепах еще сохранились длинные волосы, свидетельствовавшие о том, что несчастные женщины сбились в кучу в предсмертный миг ужасной бойни или перед тем, как погибнуть от голода, жажды либо надвигающихся песков.

О, если бы эти кости могли говорить, какую ужасную повесть поведали бы они!

В пустыне были также города, в местах оазисов, которые потом пожрали пески. Дважды мы видели развалины таких городов, остатки каменных стен, мощные остовы человеческих жилищ, торчавшие из-под открывшего их песка, – здесь некогда люди боялись и надеялись, рождались, любили и умирали; девушки бывали горды, добры и злы, играли маленькие дети. Мир очень стар. Мы, пришельцы с Запада, еще раз убедились в этом, глядя на развалины городов и на останки людей, когда-то возводивших их.

Однажды вечером на фоне ясного неба проступили туманные очертания высоких гор, формой напоминавших подкову. Это были находившиеся на расстоянии многих миль от нас горы Мур; наконец-то мы увидели их! На следующее утро мы уже начали спускаться по лесистой равнине к большой реке, как мне кажется, одному из притоков Нила, хотя наверняка я этого сказать не могу.

Спустя еще три дня мы добрались до берега этой реки, пройдя по старой дороге и вознаграждая себя за пережитые лишения, – здесь было много дичи, и трава росла в изобилии, так что наши верблюды объелись и мы боялись, как бы они не лопнули. По всему было видно, что мы поспели как раз вовремя. Облака скрывали от нас горы Мур, и над равнинами, простиравшимися до самых гор, шел дождь. Началась дождливая пора, и, если бы мы опоздали еще на неделю, нам не удалось бы переправиться через реку, которая уже разлилась бы к тому времени. А пока мы спокойно переправились через нее по старому броду, и вода ни разу не поднялась выше колен верблюдов.

Пройдя еще немного по другому берегу, мы остановились и стали совещаться, так как уже вступили на землю фенгов и нам предстояло совершить наиболее опасную часть нашего путешествия. Приблизительно в пятидесяти милях от нас вздымалась твердыня Мур, но, как я объяснил своим товарищам, вся трудность состояла именно в том, чтобы пройти эти пятьдесят миль. Мы призвали на совещание Шадраха, и по моему предложению он изложил все обстоятельства.

– Там, – сказал он, – вздымалась неприступная горная крепость абати, а всю обширную равнину, являвшуюся бассейном реки, которую называют Эбур, населяют дикие фенги, чье войско состоит из десяти тысяч воинов и чья столица Хармак находится прямо против каменного изображения их божества, которое тоже называется Хармак.

– Хармак, то есть Гармахис, – бог зари. Существует какая-то связь между вашими фенгами и древними египтянами, или и те, и другие происходят от одного корня, – торжествуя, перебил профессор.

– Позволю себе сказать, дорогой друг, – ответил Орм, – что вы, по-моему, уже говорили нам это в Лондоне, но археологией мы займемся позднее, если только доживем до этого времени. Пусть Шадрах продолжает.

– Этот город, население которого равняется пятидесяти тысячам человек, – продолжал Шадрах, – стоит у входа в расщелину, по которой мы должны пройти, чтобы попасть в Мур.

Орм спросил, нет ли другой дороги в крепость, потому что, насколько он мог понять, мы отправились в путь, спустившись в пропасть со скалы.

Шадрах ответил, что все это так, но что, хотя верблюдов и их ношу возможно спустить вниз, поднять их вверх совершенно невозможно, потому что у абати нет подходящих веревок, да и само строение скалы не позволит сделать это.

Далее Оливер спросил, нет ли окружной дороги, нельзя ли проникнуть в Мур с другой стороны горной цепи. Шадрах ответил, что такая дорога существует в восьми днях пути. Но только в это время года она непроходима, так как в этом направлении позади гор Мур расположено большое озеро, откуда берут начало оба рукава реки Эбур, между которыми лежит долина, населенная фенгами. Теперь это озеро вышло из берегов от дождей и превратило все окружающее его пространство в непроходимую топь.

Орм, все еще не удовлетворенный этими ответами, спросил, не можем ли мы, бросив верблюдов, подняться вверх по скале, с которой спустилось наше посольство. На это последовал ответ, который подтвердил и я. Если наше приближение будет замечено и если нам окажут помощь сверху, это возможно при том условии, что мы бросим всю поклажу.

– Об этом не может быть и речи, принимая во внимание, что мы везем с собой издалека и зачем, – сказал Орм. – Поэтому, Шадрах, объясни нам, как же мы проберемся мимо фенгов и войдем в Мур?

– Есть только один способ, о сын Орма: нам придется скрываться днем и идти ночью. Завтра вечером фенги справляют большой праздник весны в своей столице Хармак, а на рассвете следующего дня совершают жертвоприношение своему идолу. Но после захода солнца они едят, пьют и веселятся и тогда обычно снимают с постов стражу, чтобы она тоже могла участвовать в празднестве. Поэтому я так рассчитал наш путь, чтобы мы пришли сюда в самую ночь празднества, которую я определил по луне, и надеюсь, что нам удастся в темноте проскользнуть мимо Хармака, а на рассвете быть уже в расщелине, по которой прямая дорога ведет в Мур. Более того, я хочу дать знак своим соплеменникам, что мы близко, чтобы они могли приготовиться и оказали нам помощь, если это будет нужно.

– Каким образом? – спросил Орм.

– Я зажгу камыши, – Шадрах указал на огромное количество мертвых, высохших камышей, окружавших нас, – как я условился со своим народом, когда покидал Мур много месяцев назад. Фенги, увидев пламя, подумают, что это дело рук какого-нибудь рыбака.

Орм пожал плечами и нехотя согласился:

– Хорошо, друг Шадрах, ты знаешь эти места и народ, который живет здесь, а я их не знаю, так что нам приходится делать то, что ты нам советуешь. Но твой план кажется мне чрезвычайно опасным.

– Он опасен, – ответил тот и добавил с насмешкой: – Но я думал, что вы, чужестранцы, не трусы.

– Трусы! Ах ты, сукин сын! – вспылил Хиггс. – Как ты смеешь так разговаривать! Видишь вот этого человека? – И он указал на сержанта Квика, который возвышался рядом с Ормом и мрачно наблюдал эту сцену, понимая почти все, что происходило. – Так вот, он, по положению младший среди нас, слуга (здесь сержант поклонился), но в его мизинце куда больше смелости, чем в тебе и во всех абати, вместе взятых!

Сержант снова поклонился и пробормотал сквозь зубы:

– Надеюсь, что так, сэр, хотя ни за что нельзя ручаться.

– Ты говоришь дерзкие слова, о Хиггс, – ответил Шадрах нагло, потому что, как я уже, кажется, говорил, он ненавидел профессора, который догадывался, что Шадрах плут, и всячески допекал его своим острым языком, – но если фенги захватят нас, тогда мы узнаем правду.

– Прикажете расшибить ему башку, сэр? – раздумчиво спросил Квик.

– Утихомирьтесь, прошу вас, – прервал его Орм. – У нас и так достаточно хлопот. Можете рассчитаться с ним, когда нам удастся попасть в Мур.

Потом он обратился к Шадраху:

– Друг, теперь не время препираться. Ты проводник нашего отряда, веди нас куда хочешь, но помни, что если дело дойдет до сражения, мои товарищи выбрали меня начальником. Не забудь еще вот что: в конечном итоге тебе придется дать отчет твоей владычице, той, которую, как сказал мне доктор, зовут Вальда Нагаста, Дочь Царей. А теперь довольно слов; мы пойдем тогда, когда ты захочешь и куда захочешь. Ответственность да падет на твою голову.

Абати выслушал его и поклонился. Потом повернулся, бросив полный ненависти взгляд на Хиггса, и ушел.

– Лучше было бы, если бы мне позволили расшибить ему башку, – говорил сам с собою Квик. – Это принесло бы ему большую пользу, а нас избавило бы от многих неприятностей, потому что, правду сказать, не верю я этому метису.

Потом он отправился осмотреть верблюдов и ружья, а мы вошли в палатки, чтобы поспать немного. Сам я почти не спал – меня тревожило недоброе предчувствие. Я знал, как трудно попасть в Мур по какой-либо другой дороге, хотя бы по той, по которой я оставил его, особенно принимая во внимание, что с нами были тяжело нагруженные верблюды, – и все же я сильно опасался за исход попытки проскользнуть в темноте мимо диких фенгов.

Мне представилось, что Шадрах настаивал на этом пути из чистого упрямства, чтобы только не согласиться с нами, англичанами, которых он ненавидел всей душой, или, быть может, имея какую-либо другую темную и тайную цель. Но в любом случае мы были в его власти. Я не хотел быть проводником, так как вышел из Мура по другой дороге, ночью, а попал туда, будучи без сознания. Если бы я попытался повести наш отряд, и Шадрах, и все остальные абати, несомненно, просто дезертировали бы, бросив нас, верблюдов и весь багаж. Они могли быть спокойны, зная, что мы не сможем обвинять их за этот поступок перед их правительницей.

Перед самым заходом солнца Квик пришел сказать мне, что верблюды готовы.

– Мне все это не слишком нравится, доктор, – заявил он, помогая мне сложить вещи, – вы знаете, я не верю Шадраху. Товарищи называют его Кошкой – по-моему, весьма подходящее прозвище для него. Как раз теперь он показал свои когти. Он всей душой ненавидит нас всех и очень хотел бы вернуться в свой Пур или Мур, потеряв нас по пути туда. Вы, вероятно, видели, как он взглянул на профессора. О, мне очень хотелось бы, чтоб капитан позволил мне расшибить ему башку! Я уверен, что атмосфера здорово очистилась бы.

Случилось так, что башку Шадраху все же расшибли, хотя сделали это другие руки. Вот как это произошло. По его, Шадраха, распоряжению зажгли камыши, чтобы часовые абати могли увидеть сигнал, хотя теперь я вполне убежден, что сигнал этот предназначался не для их глаз. Потом мы отправились в путь при свете звезд, идя по какой-то полуразрушенной и, по-видимому, очень древней дороге.

Едва занялась заря, мы свернули с этой дороги и расположились среди развалин покинутого города, построенного на некотором расстоянии от отвесных высот Мура; по счастью, мы никого не встретили, и никто нас не видел. Я первым стоял на часах, в то время как все остальные отправились спать, позавтракав холодным мясом, – здесь мы уже не решались разводить огонь. Когда солнце поднялось выше и разогнало туман, я увидел, что мы находимся в густонаселенной стране, не чуждой некоторой своеобразной цивилизации. Несколько ниже нас, в пятидесяти или шестидесяти милях, находился большой город Хармак, который я мог ясно разглядеть в свой полевой бинокль; в прошлый раз, когда я посетил эту страну, я не видел его, потому что мы проходили мимо него ночью.

Это был типичный город западной части Центральной Африки, с открытыми торговыми площадями, с улицами, на которых стояли тысячи белых домов с плоскими крышами. Город окружала высокая и толстая стена, построенная, по-видимому, из высушенных на солнце кирпичей, а перед двумя воротами стояли охранявшие их сторожевые башни. Поля, окружавшие этот город, были обработаны, и, так как стояла ранняя весна, уже показались зеленые ростки маиса и других злаков.

Вдали я видел еще города и селения. Фенги были, по-видимому, очень многочисленным народом, и их никак нельзя было назвать дикарями. Неудивительно, что небольшое племя абати так страшилось их, несмотря на неприступные горы, оберегавшие его от ненависти фенгов.

Около одиннадцати часов Орм сменил меня, и я отправился спать. Вскоре я заснул, несмотря на мучившие меня страхи, которые, будь я менее усталым, не дали бы мне спать. А причин для страхов было немало.

Ближайшей ночью нам предстояло проскользнуть мимо фенгов и до полудня либо войти в Мур, либо попасть в руки врагов. В таком случае нас ждала смерть или, что во много раз хуже, рабство у варваров и медленная гибель, сопровождаемая теми или иными пытками.

Мы, разумеется, могли бы благополучно добраться до цели, идя темной ночью и с хорошими проводниками, – дорога была пустынная и наш небольшой караван остался бы незамеченным, если бы только не повстречались отряды стражи, которой, как нам говорили, в эту ночь здесь не должно было остаться. Шадрах, казалось, думал, что нам удастся наша затея, но – и это было самое худшее – я, подобно Квику, не доверял Шадраху. Даже сама Македа, повелительница абати, та, кого они называют Дочерью Царей, сильно сомневалась в нем, или так мне показалось. Как бы то ни было, она сказала мне перед тем, как я покинул Мур, что избрала Шадраха в провожатые только из-за его опытности и отваги и еще за то, что он, один из немногих в ее племени, в молодости совершил переезд через пустыню и поэтому знал дороги.

– И все же, доктор, – добавила она многозначительно, – приглядывайте за ним, потому что разве не его прозвали Кошкой? Ведь если бы у меня не оставались в качестве заложников его жена и дети и если бы я не была уверена, что он жаждет получить в награду те земли, которые я ему обещала, я не доверила бы вас этому человеку.

И вот теперь, когда я хорошо познакомился с Шадрахом, я был вполне согласен с мнением Македы, и то же думал Квик, а он неплохой знаток людей.

– Посмотрите на него, доктор, – сказал он, подойдя ко мне, чтобы сообщить, что я могу идти спать (чей бы черед ни был стоять на страже, сержант всегда бодрствовал и был при деле). – Посмотрите… – И он показал на Шадраха, сидевшего в тени дерева и с серьезным видом шепотом говорившего что-то двоим своим подчиненным; на его лице была странная и неприятная усмешка. – По-моему, этому негодяю хотелось, чтоб мы все погибли там, в Зеу; того же он хочет добиться и сегодня ночью. Даже пес его терпеть не может.

Я не успел еще ответить, как получил подтверждение последних слов сержанта. Большой желтый пес Фараон, который нашел нас в пустыне, услыхав знакомые голоса, выскочил из-за какого-то угла и направился к нам, виляя хвостом. Пробегая мимо Шадраха, он остановился и зарычал; шерсть дыбом встала у него на спине. Шадрах кинул в него камень и попал в ногу. Мгновение спустя Фараон, обладавший непомерной силой, уже сбил абати с ног и едва не перекусил ему горло.

Мы подоспели вовремя, раньше, чем поднялся шум, но лицо Шадраха, которое пересекали багровые шрамы, врезалось мне в память. Написанные на нем ярость и страх делали его поистине дьявольским.

Я отправился спать, думая о том, что это, наверное, мой последний отдых на земле и что я никогда не увижу лица своего сына, если только он еще жив.

К вечеру меня разбудил ужасный шум, и я явственно различил пронзительный голос Хиггса, изрыгавшего всевозможные ругательства, лай Фараона и приглушенные крики и проклятия кого-то из абати. Выскочив из небольшой палатки, я увидел странное зрелище: профессор Хиггс, захватив голову Шадраха под левую руку, правой рукой изо всей силы бил его по носу и по всему лицу, а профессор, как я уже говорил, не из самых слабых. Подле них стоял сержант Квик, удерживая Фараона за ошейник, который смастерил для него из кожи павшего верблюда, и смотрел на происходящее с выражением мрачного удовлетворения на своем деревянном лице; вокруг суетились погонщики-абати, издавая громкие горловые звуки и по-восточному жестикулируя.

Орма здесь не было, так как он в это время спал.

– Что вы делаете, Хиггс? – крикнул я.

– Разве… вы сами… не видите? – буркнул он, сопровождая каждое слово новым ударом по бедному носу Шадраха. – Колочу по голове это животное. А-а! Кусаться?! Ты вздумал кусаться?! Вот тебе за это, и еще, и еще! А какие у него крепкие зубы!… Ну вот, теперь довольно с него. – И Хиггс вдруг отпустил абати, который упал на землю и остался лежать, дрожа. Его товарищи, видя жалкое состояние своего начальника, угрожающе двинулись было на профессора, один из них даже достал нож.

– Убери эту штуку, парень, – пригрозил сержант, – или я спущу на тебя собаку. Выньте револьвер, доктор.

Если слова Квика были непонятны для этого человека, он, очевидно, все же понял их смысл, – спрятал нож и ушел вместе с другими. Шадрах тоже поднялся с земли и пошел прочь. Однако на расстоянии нескольких ярдов от нас он остановился, обернулся, поглядел на Хиггса своими распухшими глазами и злобно прохрипел:

– Не беспокойся, чужестранец, я не забуду и отомщу.

В это мгновение Орм, зевая, появился у входа в палатку.

– Что случилось, в чем дело? – спросил он.

– Не знаю, чего бы я ни дал за пинту ледяного морса, – произнес профессор, нисколько не заботясь о последовательности своего ответа.

Потом он выпил немного тепловатой воды, которую предложил ему Квик, и сказал, возвращая флягу:

– Благодарю вас, сержант, это лучше, чем ничего, к тому же нехорошо пить что-либо слишком холодное, когда разгорячен. Что случилось? Ничего особенного. Шадрах пытался отравить Фараона, вот и все. Я следил за ним краем глаза и видел, как он подобрался к банке со стрихнином, вывалял в нем кусок мяса, который притащил с собой, и бросил это мясо бедному зверю. Я вовремя удержал пса и выбросил мясо за стену, где вы найдете его, если захотите. Я спросил Шадраха, зачем он это сделал, а он ответил мне: «Чтобы пес не помешал нам пройти мимо фенгов», – и прибавил, что пес этот – дикое животное и что его лучше убрать, так как он пытался искусать его сегодня утром. Тут я потерял терпение и набросился на негодяя. Я лет двадцать не боксировал, но вы, наверное, заметили, что восточные люди совсем не умеют работать кулаками. Вот и все. Дайте мне еще воды, сержант.

– Вполне возможно, – сказал Орм и пожал плечами. – Сказать правду, дружище, остроумнее было бы подождать немного и дать взбучку этому Шадраху, когда мы будем в Муре. Но теперь не к чему больше говорить об этом, и, по всей вероятности, я сам поступил бы таким же образом, увидев, что он пытается отравить Фараона. – И Орм стал гладить по голове пса, которого все мы безумно любили, хотя пес этот любил одного Орма, а нас только терпел.

– Доктор, – прибавил Оливер, – сходите и полечите-ка нос нашего проводника, а заодно успокойте его немного. Вы знаете его лучше нас. Подарите ему ружье. Хотя… нет, не делайте этого, а не то он выстрелит кому-нибудь из нас в спину – предумышленный несчастный случай! Пообещайте подарить ему ружье, когда мы проберемся в Мур; я знаю, что ему очень хочется иметь ружье, – я как-то накрыл его, когда он пытался украсть карабин.

Прихватив с собой бутылку арники и пластырь, я пошел искать Шадраха и нашел его окруженным соболезнующими абати, плачущим от ярости при воспоминании об оскорблении, нанесенном в его лице, как он говорил, древнему и знатному роду. Сделав все, что мог, чтобы успокоить его физические и нравственные страдания, смачивая арникой его изуродованное лицо, я сказал, что всему виной он сам, – незачем было пытаться отравить Фараона лишь за то, что тот хотел его укусить. Шадрах ответил, что у него были совсем другие причины желать смерти пса, и пространно повторил мне все то, что говорил профессору. Потом он таким тоном начал излагать мысли о мести, что я счел нужным прервать его-

– Послушай, Шадрах, – пригрозил я, – если ты не откажешься от своих слов и не успокоишься, мы немедленно же свяжем тебя и будем судить. Быть может, нам скорее удастся ускользнуть от фенгов, если мы оставим здесь твой труп, чем если возьмем с собой в путь нашего смертельного врага.

Едва я замолчал, как он мгновенно переменил тон и сказал, что видит свою неправоту. Больше того, он отыскал Хиггса и поцеловал его руку, рассыпаясь в похвалах, уверяя, что все забыл и что любит его, как родного брата.

– Превосходно, приятель, – ответил Хиггс со своей обычной прямотой, – только не пытайся больше отравить Фараона, а что касается меня, я обещаю не вспоминать об этом, когда мы прибудем в Мур.

– Сложная личность этот Шадрах, не правда ли, доктор? – насмешливо заметил Квик, наблюдавший эту назидательную картину. – Скверный характер восточного человека исчез; никаких разговоров про «око за око, зуб за зуб!», а вместо этого одни поцелуи. И все же я хотел бы, чтобы эта свинья была подальше от нас, особенно в темноте.

Я ничего не сказал сержанту, хотя в душе был с ним согласен.

Наступил вечер, предвещавший бурную ночь. Надвигались тучи, и ветер все усиливался. Мы должны были выступить немного погодя после захода солнца, приблизительно через час. Собрав свои пожитки, я помог Хиггсу сделать то же с его багажом, и мы оба отправились искать Орма и Квика. Мы нашли их в одном из сохранившихся в целости домов, где они были заняты каким-то делом. Квик, казалось, разбирал фунтовые банки из-под табака, а Орм осматривал электрическую батарею и внимательно проверял моток изолированной проволоки.

– Чем это вы забавляетесь? – спросил профессор.

– Забавляемся лучше, чем вы, когда дьявол дернул вас поднять руку на Шадраха. Но уберите-ка подальше вашу трубку. Говорят, что этот азо-имид так же безопасен, как уголь. Но только в этом нельзя быть уверенным – климат и путешествие могли изменить его качества.

Хиггс поспешно удалился на добрых пятьдесят ярдов, выколотил там свою трубку и даже оставил на камне коробок со спичками.

– Не тратьте времени на расспросы, – сказал Орм, когда профессор с опаской приблизился к нему. – Я все объясню сам. Наше ночное путешествие будет очень опасным – нас всего четверо белых среди дюжины чумазых негодяев, верность которых к тому же под большим подозрением. Мы с Квиком решили, что неплохо будет иметь наготове некоторое количество этого взрывчатого вещества. Оно, быть может, и не потребуется, а если потребуется, мы можем не успеть воспользоваться им – почем знать? Во всяком случае, вот десять жестянок: этого достаточно, чтобы взорвать половину всех фенгов, если они будут над этими штуками. Возьмите пять жестянок, Квик, я возьму тоже пять, батарею и триста ярдов проволоки. Детонаторы на месте? Прекрасно.

И, не говоря больше ни слова, он начал рассовывать банки, батарею и проволоку по карманам своей куртки. Квик последовал его примеру. Потом они закрыли ящик, из которого взяли взрывчатое вещество, и отнесли его туда, где его должны были погрузить на верблюда.