Текст книги "Путешественник во времени"

Автор книги: Генри Ченселлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2
БОЖЕСТВЕННАЯ ИСКРА

Той ночью Тому приснился сон. На дворе стояло первое июля, день его рождения. Утро выдалось теплым и солнечным, и он слишком разволновался, чтобы спать, поэтому, прежде чем родители встали, прокрался вниз по лестнице посмотреть на ждущие его на кухонном столе подарки. На одном конце громоздилась высокая гора для него, а на другом, гораздо меньшая, – для отца. Так вышло, что они родились в один день, и даже во сне Том это помнил. Он осторожно брал по очереди каждый подарок и легонько сжимал, пытаясь угадать, что внутри. Потом услышал, как щелкнула крышка почтового ящика, выбежал в прихожую и увидел разбросанную по полу небольшую горку писем. «Тому Скаттерхорну, Тому Скаттерхорну, Тому Скаттерхорну…» Последнее оказалось многообещающе тяжелым, и мальчик понадеялся, что в него вложены деньги. Он отнес письма на кухню и торжественно разложил на столе. Только тогда он заметил затесавшийся среди остальных небольшой захватанный конверт с пометкой «Авиапочта».

Том поднял письмо и долго смотрел на него. Бумага пожелтела и запачкалась, как будто конверт пережил кораблекрушение, пожар и, возможно, землетрясение. Адресовано оно было «господину Сэму Скаттерхорну», и, несмотря на потрепанный вид, в нем чудилась некая официальность. Том был озадачен – отец никогда прежде не получал писем в день рождения. Одна из марок была узкой и длинной, с ярким изображением всадника с орлом и надписью на прежде не виданном им языке. Не вполне осознавая, зачем он это делает, мальчик подошел с письмом к плите, зажег конфорку и поднес желтоватый испачканный конверт к синеватому огню. Он смотрел, как бумага постепенно коричневеет, как оранжевые язычки пламени подбираются по ней к пальцам все ближе и ближе…

Ай!

Том резко сел на постели, стиснув одну ладонь другой. Опустив взгляд, он, к своему облегчению, не нашел на ней ни ожогов, ни каких-либо отметин – совсем ничего.

Просто сон.

Или нет?

Том тяжело вздохнул и рухнул обратно на постель, понимая, что это было не просто сном. Скорее, воспоминанием о его седьмом дне рождения, точным во всем, кроме одного. Он не сжег письмо, хотя ему стоило бы это сделать. И он ясно помнил, что случилось дальше.

За завтраком отец Тома вскрыл письмо и поскреб в затылке. Это, безусловно, казалось весьма странным. Затем он прочитал письмо еще раз.

– От кого оно, дорогой? – спросила мать.

– От Международного движения за защиту и развитие насекомых, – медленно ответил тот, перевернув письмо.

Том заметил жирно напечатанные сверху слова: «Лично, в собственные руки».

– А чего они хотят, пап?

– Похоже, предложить мне членство. Видимо, это весьма почетно.

– Тебе? – с улыбкой переспросила его жена. – Почему они обратились к тебе?

– Помнишь, в детстве я собирал жуков?

– Нет.

– И тем не менее. На самом деле вполне успешно. Однажды даже получил награду.

– И поэтому они тебе написали? – спросила мать Тома, не вполне уверенная, шутит он или нет. – Потому что ты собирал жуков?

– Похоже, что так, – ответил совершенно сбитый с толку отец. – Да, сюжетец в самый раз для книжки.

Сэм Скаттерхорн был высокого роста и работал бухгалтером в местном муниципалитете. Он редко улыбался, но его глаза всегда смеялись, и это была одна из тех фразочек, которые он использовал постоянно. Если бы слон сел на его машину, собака забила решающий гол в финале кубка или космический корабль пришельцев приземлился в соседнем саду, он, несомненно, встретил бы это тем же: «Да, сюжетец в самый раз для книжки».

Итак, Сэм Скаттерхорн, как всегда, накинул пиджак, как всегда, не заметил, что на нем разные носки, и вышел за порог двадцать седьмого дома по Среднему тупику. Погудев, он задним ходом вывел машину с подъездной дорожки и уехал на работу. Как всегда.

* * *

Тем вечером Том застал отца за перечитыванием письма, и снова – на следующий день. Неделей позже пришел еще один конверт от таинственного Международного движения. Тоже с пометкой «Лично, в собственные руки». Сэм Скаттерхорн внимательно изучил его и вечером вернулся домой с толстой книгой о насекомых, которую взял в библиотеке.

– Я и забыл, что каждое четвертое живое существо на планете – жук, – заметил он, краем глаза заглянув в книгу за завтраком из кукурузных хлопьев. – Знаете, некоторые из них живут здесь уже двести миллионов лет, почти живые ископаемые.

– Вот как? – поразилась мать, торопливо собираясь на работу. – Как это интересно. Дай нам знать, если к вечеру что-нибудь изменится, хорошо?

– Возможно, если вам повезет, – ответил Сэм Скаттерхорн, чьи глаза, как всегда, смеялись.

Но Том замечал, что за этим весельем отец становится все серьезнее, словно постоянно думает о чем-то еще. Каждую неделю в ящик сыпались все новые и новые письма, помеченные узнаваемым значком МДЗРН и покрытые занятными иностранными марками, которые сын с удовольствием собирал бы, если бы отец не утаскивал все конверты в кабинет. Потом, как-то ночью, Том проснулся и услышал, как внизу спорят родители.

– Но скажи, как мы будем жить! – кричала мать.

По ее голосу мальчик догадался, что она недавно плакала.

– Ты же учительница, у тебя есть работа. Дорогая, я просто обязан так поступить. Пожалуйста, позволь мне.

Тогда мать разрыдалась.

Это было только началом, потому что уже на следующий день Сэм Скаттерхорн уволился с работы в магистрате и купил микроскоп. Сперва он начал собирать насекомых в саду, убивать их, вскрывать и затем часами изучать под микроскопом. Но после нескольких месяцев таких занятий он перестал ими довольствоваться, уходя все дальше и дальше от дома.

– Вот это уж точно сюжетец в самый раз для книжки, – заметил живущий по соседству Дональд Дюк, с сомнением рассматривая старый и ржавый трейлер, припаркованный на подъездной дорожке Скаттерхорнов.

– Эта штука так и будет здесь стоять? – прощебетал из-за живой изгороди голосок его жены Дины.

– К сожалению, да, дорогая, – ответил Дональд.

– Но ты должен что-то с этим сделать, – громко прошептала она и ткнула его под ребра садовой лопаткой. – Им тут что, свалка?

Но Дина Дюк могла не беспокоиться: старый ржавый трейлер не остался стоять у дома, по сути, он там почти и не бывал. Как только начинались школьные каникулы, Сэм Скаттерхорн грузил в него припасы и одеяла и отправлялся с семьей к какой-нибудь далекой горе или реке в погоне за тем единственным, что его теперь интересовало. Во Франции они собирали личинок долгоносиков. В Германии – жуков-щелкунов. В Венгрии – поденок. В Италии – маленьких черных скорпионов. У Тома неплохо получалось их искать: он уходил на рассвете с палкой и коробкой для образцов и к обеду успевал наловить всевозможных существ, чтобы отец изучил их под микроскопом. Поначалу это казалось увлекательным, особенно когда удавалось извлечь из щели в скале какого-нибудь особенно норовистого скорпиона, но Том взрослел и вскоре стал осознавать, что ему не хочется целыми днями ворочать камни и носиться по лесу с сачком. И еще он начал понимать, что страсть его отца не имеет ничего общего с коллекционированием. Сэм Скаттерхорн гнался за чем-то неуловимым, за какой-то скрытой истиной, которую мог так никогда и не найти.

– Ну, – нетерпеливо спросил Том, – так что же это?

Они сидели в озаренном луной сосновом лесу в Испании и наблюдали за танцующими между деревьев светлячками. Отец долго смотрел на тлеющие угли костра.

– В древности это называли божественной искрой, – медленно произнес он. – Это молния, которая заводит мотор. Заставляет все дышать, двигаться, существовать. Дух жизни, я полагаю. Ученые умеют выращивать разные штуки в лабораториях, клонировать животных, даже пересаживать часть одного организма в другой, но все эти существа прежде всего должны быть живыми, верно? Так что именно делает их живыми изначально?

Том вроде бы и понял то, о чем говорит отец, но многое по-прежнему оставалось не вполне объяснимым.

– Но… почему именно насекомые, пап? Ведь эта божественная искра есть во всем живом?

– Хм.

Отец внимательно посмотрел на него поверх костра. Таким серьезным Том видел его впервые.

– Мне бы… – начал он. – Мне бы хотелось объяснить это тебе. И маме. Но нам нельзя об этом распространяться. Это вроде как большой секрет, и если ты узнал… то уже никогда…

Он так и не закончил фразу. Том ждал, сгорая от любопытства. Оглушительно стрекотали сверчки.

– Папа…

– Хм?

– А чем занимается это Международное движение за… за…

– За защиту и развитие насекомых?

Том кивнул. Этот вопрос он хотел задать уже давно, но отец так и не ответил.

– Просто, ну… я не понимаю, почему они именно тебя попросили это искать, – продолжил мальчик, внутри которого медленно нарастало разочарование. – Я имею в виду, ты же не ученый. Почему они не отправили на поиски кого-нибудь другого, скажем, какого-нибудь профессора?

Отец улыбнулся и покачал головой.

– Потому что, Том… он бы ничего не понял. Это не наука, скорее… загадка, – ответил он наконец. – Однажды приняв вызов, ты уже не можешь остановиться. И к тому же на самом деле мне не оставили особого выбора.

Том небрежно потыкал в костер палкой, подняв в ночи тучу искр.

– А что, если ты так и не найдешь эту божественную искру? Такое ведь тоже возможно?

Сэм Скаттерхорн молча смотрел на мерцающие угли. На его лице застыло выражение глубочайшей тревоги.

После этой поездки дела действительно пошли хуже. Сэм Скаттерхорн теперь редко выходил из дома, и Том с трудом мог подняться по лестнице в спальню, поскольку ступени загромождали коробки с насекомыми. Потом его отец заметил, что на углу Среднего тупика часто, в разное время дня или ночи, останавливается машина с парой мужчин внутри.

– Агенты ноль-ноль-семь и ноль-ноль-восемь на месте, – сообщил как-то Том, вернувшись из школы. – Они следят за тобой, пап.

Но глаза Сэма Скаттерхорна больше не смеялись. Он тревожно рассматривал сквозь занавеску стоящую в конце улицы машину, а неделей позже шурупами притянул входную дверь к косяку, вынудив жену и сына пользоваться выходом в сад на заднем дворе. Он был убежден, что эти люди намерены проникнуть в дом и украсть его образцы. И Том, и его мать понимали, что творится что-то крайне неладное: Сэм Скаттерхорн быстро скатывался в параноидальный, безумный мир насекомых и научных формул, где никто не мог до него дотянуться. За едой царило молчание, Том не решался смотреть отцу в глаза, опасаясь ссоры. Тот никак не мог найти то, что искал, и это приводило его в отчаяние. А затем однажды июньским утром случилось худшее из возможного. Сэм Скаттерхорн впервые за долгие месяцы вышел из дома и обнаружил, что его трейлер разгромлен.

– Ну и ну, – ухмыльнулся Дональд Дюк из-за живой изгороди, рассматривая разбитые окна и вспоротые сиденья, разбросанные по забрызганной маслом подъездной дорожке. – Кто же способен на такую подлость?

Сэм Скаттерхорн ничего не ответил, лишь стоял, щурясь против солнца, и смотрел на разгром. Оглянувшись, покосился на припаркованную на углу машину. Двое по-прежнему сидели внутри. Похоже, разорение его драгоценного фургона каким-то образом привело его в чувство. Он казался почти обрадованным.

* * *

Ночью в беспокойный сон Тома ворвалось тихое звяканье. Он повернулся, обнаружил, что на дворе пять минут третьего, и, чуть отдернув занавеску, успел разглядеть, как отец осторожно прикрывает за собой калитку. За спиной Сэм Скаттерхорн нес большой рюкзак, а в руке держал длинный сачок для ловли бабочек. Том видел, как отец осторожно выглянул из-за изгороди на дорогу. Не считая полосатой кошки, обходящей свои владения в свете фонарей, там никого не было. Жители Среднего тупика давно спали. Сэм Скаттерхорн посмотрел вверх, на окно, и Том увидел, что он улыбается, действительно улыбается, впервые за долгое, долгое время. Мальчик хотел было закричать, сказать что-то, но отец уже целеустремленно двинулся по улице. Через мгновение он свернул за угол и скрылся из виду.

Еще несколько недель мать Тома притворялась, что знает, куда уехал муж.

– В Швейцарию, Том. Вскоре мы получим открытку, – говорила она, готовясь к занятиям в школе, и сын наполовину верил ей.

Они снова начали пользоваться входной дверью, и Том заметил, что машина с двумя мужчинами больше не останавливалась в конце дороги. Но недели превращались в месяцы, а от отца так и не пришло ни слова. Каждое утро мать сбегала вниз по лестнице за почтой и возвращалась на кухню, пытаясь скрыть разочарование, каждую ночь она тайком открывала дверь в кабинет Сэма Скаттерхорна и искала хоть какую-нибудь подсказку. Но там царил лишь обычный беспорядок, и Том часто просыпался и слышал, как мать тихонько плачет. Как бы ему ни хотелось утешить ее, что он мог сказать?

Мальчик знал, что если отец отправился на поиски «божественной искры», чем бы та ни являлась, то он мог оказаться где угодно на планете. И почему-то Тому больше не хотелось думать о нем как о высоком стройном мужчине, до безумия одержимом насекомыми. В мечтах сына Сэм Скаттерхорн, словно несгибаемый исследователь из комикса, то героически пробирался по мангровым[3]3
  Мангровые болота – заросли вечнозеленых деревьев и кустарников с надземными дыхательными корнями, способных существовать и развиваться в соленой среде на почвах, бедных кислородом и часто затопляемых приливами.


[Закрыть] болотам, срывая с груди пиявок, то в пургу поднимался на ледник с ледорубом в руке. Он отправился на поиски разгадки столь страшной тайны, что не мог рассказать о ней никому, даже собственной семье. Но однажды он вернется героем, отыскав божественную искру. И в мечтах Том шел по его стопам.

Однажды утром в почтовый ящик опустили открытку, но не от Сэма Скаттерхорна. Черно-белая фотография на обороте оказалась весьма занятной: на ней был запечатлен изящно одетый седовласый и седоусый мужчина, лениво развалившийся на диване. Рядом с ним сидел крупный гепард, и оба – и человек, и зверь – выглядели несколько скучающими. Внизу была подпись: «Сэр Генри Скаттерхорн с другом, 1935 г.». Открытку прислал дядюшка Джос, выразив надежду, что «в ваших краях» все в порядке, и полюбопытствовав, «не могли бы мы малость поболтать о финансировании семейного флагмана Скаттерхорнов, причем в не слишком отдаленном будущем».

– Как если бы мы могли ему что-то дать, – фыркнула мать. – А сам-то он скуп, как ростовщик.

Открытку прилепили к дверце холодильника, и Том больше о ней не вспоминал, пока однажды, несколько недель спустя, вернувшись домой из школы, не застал мать в слезах.

– Мама… Мам, что случилось?

У мальчика внутри похолодело от страха: отца нашли замерзшим насмерть на каком-нибудь леднике или поджарившимся до хруста в пустыне…

– С ним все в порядке.

Она подняла письмо и помахала им, словно флагом.

– Он в Монголии.

Сердце Тома едва не разорвалось от радости, он бросился к матери и обнял ее изо всех сил. Больше никакого притворства. С ним все в порядке. Мама улыбнулась, едва сдержав слезы.

– Он не смог сообщить, где точно находится, но ему нужна моя помощь, – прошептала она, крепко обнимая сына. – Я должна поехать туда и найти его.

Мальчик ничего не понял.

– Но почему…

– Я знаю. Но я вернусь, Том, обещаю. И верну его домой.

Том чувствовал себя так, словно начали рушиться стены его мира. Он остался без отца, а теперь и мать собралась покинуть его. Горло его перехватило.

– А я могу поехать с тобой? – взмолился он.

Мать опустилась перед Томом на колени, так что он увидел блестящие в ее глазах слезы. Казалось, ей очень хочется ответить «да».

– Пожалуйста, милый, – прошептала она, – не усложняй это еще больше. Я просто…

– Что?

Темные пытливые глаза Тома искали ее взгляд. Наконец она посмотрела на него, и на миг они оба замерли в молчании.

– Ты очень храбрый мальчик, Том, – сказала она, убирая светлую прядь с его глаз, – но я не могу потерять вас обоих. – Наклонившись вперед, она обняла его так крепко, как никогда еще не обнимала. – Дядюшка Джос позаботится о тебе.

– Дядюшка Джос?

– Да, – ответила мать, утирая слезы. – Я только что поговорила с ним. Он с радостью приютит тебя на Рождество.

– Дядюшка Джос… на это Рождество?

– Верно, мой мальчик.

Том беспомощно смотрел на мать, пытаясь осмыслить все разом. Казалось, мир внезапно вывернулся наизнанку. Однажды его отец исчез, а они продолжили жить дальше, делая вид, что все в порядке и он уехал куда-то в отпуск. Потом он дал о себе знать, и они смогли признаться себе в том, что оба тревожились о нем и даже порой допускали мысль о его гибели. А теперь мать собирается его спасти. Вот так вот.

– Значит… значит, ты действительно уезжаешь?

– Боюсь, что так, милый. Я должна. Ты же помнишь, в каком он был состоянии.

Том сердито уставился в пол – он знал, что ничто не заставит ее передумать.

– Когда?

– В понедельник. После уроков.

Том посмотрел на низкий чердачный потолок и поежился. Понедельник наступил этим утром.

Глава 3
ГОРДОСТЬ СКАТТЕРХОРНОВ

Следующее утро оказалось морозным и ясным. Том снял все одежки, которые носил вчера вечером, натянул снова, в другом порядке, пытаясь согреться, и спустился на кухню, где у плиты уже хлопотала Мелба.

– Доброе утро, Том, – улыбнулась она и положила перед ним бутерброд с ветчиной. – Хорошо спалось?

– Да, спасибо… только немного холодновато, но…

– Проклятая труба лопнула, – пробормотал Джос из-за газеты.

– Джос, ты вообще собираешься ее чинить? – спросила Мелба, вытирая и убирая на место тарелки. – Он не может жить там в такую погоду без отопления. Даже здесь внизу довольно-таки холодно, не говоря уже…

Джос отложил газету и пристально посмотрел на жену поверх очков с полукруглыми стеклами, одна из дужек которых держалась лишь на скотче. Вокруг лысой макушки, словно сорняки, торчали пучки волос.

– Попозже заскочу в «Станнардс» и куплю ему один из этих маленьких радиаторов, – откликнулся он. – Они стоят недорого.

– Лучше бы ты починил трубу, – возразила Мелба, фыркнув. – Этим штукам нужно много электричества, как тебе прекрасно известно.

Джос снова спрятался за газетой. Том молчал, жуя бутерброд, – меньше всего на свете ему хотелось оказаться поводом для ссоры. Он ненавидел ссоры. Он бросил взгляд на оборот дядюшкиной газеты, и его внимание привлекла фотография странного вида мужчины, стоящего перед большим белым зданием. Его глаза казались неправдоподобно огромными, нос был тонким и острым, а в зачесанных назад черных волосах просверкивала седая прядь.

«Кэтчеры намерены вернуться в Кэтчер-холл, – гласил заголовок, – но они не в восторге от нашей погоды».

Том подался вперед и прочел:

«Кэтчер-холл – родовое гнездо семейства Кэтчеров – снова станет жилым. Долгие годы грандиозный особняк на вершине холма Кэтчера пустовал, но теперь дон Жерваз Аскари, из перуанской ветви семейства, решил поселиться в нем после тридцати лет торговли какао. Дону Жервазу понадобятся немалые средства, чтобы восстановить прежнее великолепие здания, но вчера он сообщил корреспонденту „Вестника Дрэгонпорта“: „Это дом моей семьи, и я готов потратить любые деньги, миллионы, если потребуется. Пугает меня только этот ваш английский дождь“».

– А кто такие Кэтчеры? – простодушно полюбопытствовал Том.

Стоило этим словам сорваться с его языка, как температура в комнате упала градусов на десять. Джос опустил газету и уставился на него.

– А почему ты спросил, Том?

– Ну… просто там, в газете, фотография одного из них перед Кэтчер-холлом, вот и все.

Джос перевернул газету и внимательно рассмотрел фотографию.

– Дон Жерваз Аскари – шоколадный миллионер из Перу, да? – Он громко фыркнул. – Денег больше, чем ума, в этом нет сомнений.

– Да, выглядит он странновато, – добавила Мелба, заглянув в газету через плечо мужа, – но ведь он Кэтчер, и не стоит ожидать от него слишком многого. – Вздохнув, она вернулась к раковине. – Но только подумай обо всем этом шоколаде! Готова поспорить, у него его полные подвалы… Мм… Думаю, ради такого случая я могла бы сделать исключение, – поддразнила она супруга. – Что скажешь, Джос?

– Скажу, что ты совсем спятила, – фыркнул тот, вскакивая на ноги. – Давай-ка, Том, пойдем отсюда.

Дядюшка вышел из кухни, шаркая шлепанцами, вытащил из кармана халата большой ключ и отпер замок.

– Так все же кто такие Кэтчеры? – повторил вопрос Том.

Джос склонил голову набок и нахмурился.

– Том, дружок, тебе нужен небольшой урок истории, – хрипло проворчал он, распахнул тяжелую дверь и двинулся вперед по узкому сумрачному коридору, стены которого были украшены поблекшими гравюрами с изображениями змей и ящериц.

– Видишь ли, как обстоят дела, – начал Джос. – Дрэгонпорт – маленький городок, и долгие-долгие годы здесь жили только две большие семьи: Кэтчеры и Скаттерхорны. Кэтчеры поселились на холме на том берегу, – он небрежно махнул рукой в сторону реки, – а Скаттерхорны – на этом. Но с самых незапамятных времен Кэтчеры и Скаттерхорны ненавидели друг друга. На дух не переносили.

– Почему? – спросил Том, едва поспевая за дядей, когда они свернули за угол в другой полутемный коридор, на этот раз – украшенный выцветшими гравюрами попугаев.

– Почему? Почему? Таков обычай, дружок, – отозвался Джос. – Назови любую войну, спортивные соревнования, состязание по бегу в мешках – что в голову придет, и можешь не сомневаться, Скаттерхорны занимали одну сторону, а Кэтчеры – другую.

Том непонимающе смотрел на дядю.

– Никто не знает почему. Уж я-то точно не знаю. Просто так всегда было и, вероятно, будет.

– Но… это же все равно что ввязаться в драку, а потом забыть зачем?

– Возможно, – протянул Джос, выгнув брови дугой. – Не спорю, малыш. Но в этом и есть суть обычаев. Они просто возникают, и никто не помнит почему.

Дядя ускорил шаг, и Том едва разбирал, что он говорит.

– В любом случае, в этой долгой междоусобице было одно исключение. Около ста двадцати лет назад случилось неслыханное: Кэтчер и Скаттерхорн стали лучшими друзьями. Представь себе! И их семьи ничего не смогли с этим поделать. – Джос задержался полюбоваться картинкой с попугаем, преследующим паука. – Хотя, смею тебя заверить, пытались. – Он опустил взгляд на Тома и громко прошептал: – Их звали Август и Генри.

– Сэр Генри Скаттерхорн – человек, основавший этот музей? – взволнованно спросил Том.

– Верно, – подмигнул Джос. – И заодно брата твоего прапрадедушки. В свое время сэр Генри был одним из величайших охотников в мире, а его ближайший друг Август Кэтчер – одним из лучших, если не лучшим, таксидермистом. Так что этот музей они решили основать вместе. Сэр Генри добывал образцы, а Август их обрабатывал. И хотя я, конечно же, небеспристрастен, но все же считаю, что это самое впечатляющее собрание чучел на земле.

Они дошли до конца коридора и остановились перед высокой дверью красного дерева.

– И находится оно здесь.

Дядюшка Джос, несколько рисуясь, распахнул дверь, за которой обнаружилась погруженная в полумрак квадратная зала. И в тот же самый миг раздался легкий звон, и Том увидел, как в воздухе что-то ярко сверкнуло.

Бах!

Звон разбившегося стекла эхом разнесся по комнате.

– Пиявка на борту! – просипел Джос, щурясь на застекленную крышу, в которой теперь недоставало одной панели. – Думаю, это градина. Размером с чертов мяч для гольфа.

Шаркая ногами, дядя начал собирать осколки. Когда глаза привыкли к сумраку, Том увидел, что находится в просторном, старинного вида зале, заполненном чучелами всех форм и размеров. Некоторые стояли в больших застекленных витринах у стен, другие красовались на разбросанных по залу возвышениях. Мальчик начал медленно обходить помещение, заглядывая в каждый темный уголок. У задней стены под надписью «Африка» прайд львов с высокой скалы озирал равнину, на которой паслись стада газелей и антилоп. Хищников, казалось, возмущало то, что под их лапами мельтешат бородавочники и сурикаты.

Рядом развернулась картина из жизни тропического леса, где змеи, лягушки и лемуры сновали в ветвях, а из листвы застенчиво выглядывал тапир. Огромный орангутанг сидел в развилке дерева напротив волка в снегах, жадно высматривающего зайца-беляка. Вдоль одной стены располагались угрюмого вида осетры под полками, заставленными иглобрюхами и акулами. Чуть выше над головой щетинистого броненосца кружили летучие мыши, а у двери семейство панголинов обнюхивало землю у подножия термитника. В витрине с подписью «Мелкие млекопитающие» вомбат щерился на кенгуру, а полкой ниже носач что-то втолковывал коати. В углу стоял большой стеклянный купол, под которым над цветущим кустарником порхали сотни крошечных, похожих на драгоценности колибри, а маячащий напротив огромный зверь занимал чуть ли не целую стену. Лишь когда Том разглядел пару мощных изогнутых бивней, он узнал в животном мамонта. Все экспонаты успели потускнеть и запылиться, но все же произвели на Тома огромное впечатление. Он никогда прежде не видел столько разных животных – ни живых, ни чучел.

– Этого старикана, конечно же, не отыскали где-то в дебрях, – весело сообщил Джос, подняв взгляд на огромную косматую тушу. – Его создал Август. А еще мне всегда нравился вот этот. – Он неторопливо подошел к крупной серой птице, стоящей на возвышении посреди зала. – Знаешь, кто это?

– Дронт, – ответил мальчик, взглянув на забавное существо размером с индюка. – Я думал, они давно вымерли.

– Именно, – подмигнул Джос. – Но Август купил несколько рисунков, сделанных моряком, который действительно видел дронта, и решил сам создать одного. По большей части из курицы. Искусная работа, не находишь?

Том снова посмотрел на приземистую птицу с загнутым клювом и печальными желтыми глазами. Она так походила на настоящую, что, казалось, могла вот-вот встрепенуться.

– Так значит, Август сам сделал всех этих животных?

– Конечно нет. Они настоящие, по крайней мере снаружи. Сохранив шкуру или перья, он укреплял череп на проволочном каркасе или гипсовой форме, для крупных животных, а потом набивал чучело. Иногда использовал их собственный скелет, но редко. На самом деле это забытый вид искусства. Жаль только, что все чучела уже совсем дряхлые.

Джос был прав. Почти все экспонаты уже приобрели блеклый коричневатый оттенок, а у некоторых даже из прорех вываливалась набивка. Они напоминали Тому его собственного старого плюшевого мишку, застиранного до полной потери цвета. Шерсть мамонта местами облезла клочьями, а кое-где его как будто подлатали мехом чуть иного оттенка. Тем не менее мальчика не оставляло ощущение, что все эти существа выглядели по-своему живыми, – возможно, это объяснялось позами, в которых установил их Август, или выражением морд.

– Выглядят совсем как живые, верно?

Том поднял взгляд на дядюшку Джоса и заметил в его глазах под кустистыми бровями озорной огонек.

– Я думал так раньше. Я часто смотрел на них в точности так, как сейчас смотришь ты, и воображал: «Вот было бы здорово, если бы они были живыми!» – Он усмехнулся. – Знаешь, Том, один из них действительно был… ну почти живым. Там, среди мелких млекопитающих, стоял длинноухий прыгунчик. – Джос кивнул на длинную темную витрину позади мамонта. – Думаю, шуточка Августа Кэтчера. Заводной механизм. Время от времени он подпрыгивал и подмигивал. Пугал посетителей чуть не до смерти. Как-то раз на Рождество здесь устроили праздничное богослужение, и он подмигнул оркестру Армии спасения[4]4
  Международная миссионерская и благотворительная организация, существующая с середины XIX века.


[Закрыть] и перекувырнулся в воздухе. Они едва не проглотили свои трубы!

Плечи Джоса затряслись от смеха при одном воспоминании.

– Боже, боже мой, – пробормотал он, утирая слезы с глаз-бусинок. – А теперь, Том, взгляни-ка на это.

Он подвел мальчика через зал к низкому широкому стенду, протянувшемуся вдоль почти целой стены, и включил свет. Опустив взгляд, Том увидел большой макет Дрэгонпорта, каким тот был сотню лет назад. На холме над городом он узнал Кэтчер-холл, а на другом берегу реки стоял музей Скаттерхорна. Город был запечатлен зимой, и заснеженные улицы полнились народом и запряженными в сани лошадьми, направляющимися к реке. В устье виднелся порт, где разгружали улов рыбацкие шхуны и причаливал колесный пароход. Вверх по течению от города река разливалась широким полумесяцем, и по льду скользили на коньках люди, толпясь вокруг прилавков и балаганов. Прижавшись лицом к стеклу, Том разглядел, что макет проработан до мельчайших деталей – были даже покрашены перья на дамских шляпках. Он словно видел на целый мир в миниатюре.

– Смотри внимательно, – предупредил Джос и еще раз щелкнул выключателем.

– Ух ты! – задохнулся от восторга Том.

В макете внезапно наступила ночь. На каждой улице зажглись крошечные лампочки, изображавшие газовые фонари, и мальчик увидел людей в домах: семьи ужинали на кухнях, старики читали у каминов, по лестницам бегали собаки, в колыбелях спали младенцы. Приглядевшись, Том заметил и более мрачные сцены – в задней комнате пивной дрались двое мужчин, их разбитые лица заливала кровь. Нищий, замерзающий на заброшенном складе, вор, лезущий в чердачное окно, грабитель, ударивший ножом человека на пороге дома. Как будто переход от дня к ночи обнажил совершенно иной мир, куда более опасный и странный.

– Нравится? – спросил Джос. – В твои годы я мог смотреть на эту штуку часами. Еще одно творение Августа.

Они постояли в молчании, с восхищением рассматривая макет. Дядюшка полностью погрузился в собственные мысли. Тишину нарушал только стук дождевых капель, падавших сквозь разбитую панель на каменный пол.

– Только представь, каким было это место в те времена! – наконец проронил Джос.

– Я мог бы помочь вам привести его в порядок, – предложил Том.

– Хм? – пробормотал дядя, явно пребывая мыслями далеко отсюда.

– Ну там, с дырой в крыше. С уборкой, если хотите.

Джос выключил свет. Он вдруг мгновенно постарел.

– Что ж, очень любезно с твоей стороны. Но, Том, оглядись вокруг. Неужели ты действительно полагаешь, что в этом есть смысл?

– Вы о чем?

Избегая его взгляда, дядюшка вновь принялся суетливо собирать осколки.

– Скажу прямо, Том. Ты приехал сюда не в лучшие времена. Отопление, освещение, теперь еще и крыша – все идет ко дну. А у меня попросту нет денег на починку.

– Но разве посетители не платят за вход?

– Больше никто уже не платит за вход, – ответил Джос, безнадежно махнув рукой в полумраке. – Никому не интересно. Здесь нет компьютеров, никакой интерактивности. Только куча измотанных старых животных – уж я-то знаю, что они измотаны. Пережитки прошлого века. Они давно не восхищают людей, только пугают их.

Дядюшка окинул темные витрины рассеянным взглядом. В полумраке поблескивали лишь глаза и клыки.

– Я даже их не могу себе позволить привести в порядок.

– А что насчет Кэтчеров? – вдруг спросил Том. – Они могли бы помочь. Я имею в виду, Август был из их семьи, они должны быть родственниками.

Джос только мрачно покачал головой.

– Как ни жаль, но это невозможно, – проворчал он. – Я знаю, что мы, Скаттерхорны, всегда были не в ладах с деньгами, в отличие от них. Поверь, мне вовсе не по душе ютиться здесь, пока они строят из себя невесть что там, на холме, но таков жребий, не так ли?