Текст книги "Возвращение. Части 1-3 (СИ)"
Автор книги: Геннадий Ищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)
Если бы я заранее представил все, с чем придется столкнуться при съемках этого фильма, я бы никогда за него не взялся, а когда я его пробил через Госкино, получив сумасшедшие по меркам «Мосфильма» деньги, отступать было поздно. Если бы не поддержка Брежнева, я бы его никогда не снял, но и с ней приходилось нелегко. К самим съемкам приступили только через год. Весь этот год полторы сотни плотников строили мне сразу два города. Все делалось вручную, разве что машинами на стройку доставлялись пиломатериалы и кругляк, и с помощью техники укладывали бревна. В той части древнего Зарайска, который мы возводили для съемок, ничего каменного, кроме печей, не строили, а вот там, где строился Великий Новгород, выкладывали из камня Николо-Дворищеский собор и некоторые другие постройки Ярославого Дворища.
Конечно, строили мы небольшую часть города, ставя дома и выкладывая тротуары, а каменные двойники только внешне походили на оригиналы. Никто строго не придерживался того, что можно было увидеть на немногочисленных рисунках и гравюрах, а больше приноравливались к местному рельефу, строя так, чтобы можно было снимать с разных направлений. Строилось в расчете не на один мой фильм, а на дальнейшее использование для съемок. А вот Зарайск или Красный, как его называли во времена нашествия Батыя, должны были полностью разрушить, поэтому многое на стройке делалось на живую нитку. Привлеченные историки срывали голос, лаясь с бригадирами, а я мотался по десяткам учреждений и организаций, добывая, согласовывая и обеспечивая все, что требовалось для съемок. Занимался я этим до тех пор, пока не прибыл китаец. Китаец был самый настоящий и такой, какой мне требовался, – мастер Кунг-Фу. Привезли его из Хабаровска, соблазнив высокой оплатой. Русский язык он знал в совершенстве, в том числе и ненормативную лексику, которую часто применял при нашем обучении. По фильму учителя звали Вейж Луанем, и было ему семьдесят лет. Недостающие десять лет добавили с помощью грима. Я переложил нерешенные вопросы на снабженцев и вместе с женой отправился на занятия. По фильму старик должен был нас учить чуть больше года, реально он нас гонял в хвост и гриву месяцев пять. За это время мастером не станешь, но можно было освоить Кунг-Фу настолько, чтобы профессионально заучить отдельные киношные схватки. Сценарий был примерно таким. Я играл Ивора Абаша – сына одного из сотников князя Федора Юрьевича. Федор Юрьевич получил Зарайское княжество от своего отца – великого рязанского князя Юрия Игоревича. Женой нашего князя была та самая княгиня Евпраксия, которая бросилась на камни с малолетним сыном, чтобы не достаться Батыю. Люся играла Анну – дочь боярина Ильи Сувора и подругу княгини. Откуда на границе Дикого Поля взялся китаец, можете не спрашивать, это осталось за кадром. В конце концов, в фильмах Голливуда нелепостей куда больше, и все смотрят. Да и после разгрома Китая монголами прошло уже двадцать два года. Вполне можно было раз десять пройти пешком до Китая и обратно. Обнаружили его на границе княжества дружинники во главе с моим отцом. Отроки хотели позабавиться со стариком, подколов его копьями, но были сброшены с седел и избиты древком копья. Старик поразил Глеба Абаша, и его волей был доставлен к князю. Там он и прижился, а меня учил, чтобы отблагодарить отца. Понятное дело, что у нас с Анной была любовь. Ее отец меня не привечал, поэтому встречаться мы могли только тогда, когда Анна бывала у княгини. Она была единственным ребенком, поэтому ей разрешалось многое из того, что выходило за рамки дозволенного для боярышень. Отец разрешил Анне обучаться оружию и ездить верхом, но когда она попросила разрешение учить у китайца борьбу, он отказал наотрез, поэтому такие занятия проводились в тайне.
Потом пришла беда. Мой отец отправился вместе с князем в ставку Батыя, вместе их там и убили. Черную весть привез Апоница – единственный выживший из всей княжеской свиты. А вслед за ним пришли монголы. По сценарию нас штурмовали воины Берке. Незадолго до этого меня вызвал воевода и дал приказ уходить из города и затаиться. В то, что можно будет отбиться, он не верил, поэтому в нескольких схронах спрятали детей лет пяти-восьми с тремя молодыми женщинами. Старшие помогали в обороне, более младшие все равно не выжили бы, да и мало было тех схронов. После сражения я должен был вернуться и увести этих детишек в безопасное место. Единственным безопасным местом тогда был Великий Новгород, до которого было больше трехсот верст. И все эти триста верст нужно было пробираться по январским сугробам, в мороз и вьюгу с маленькими детьми. Когда воевода отдавал приказ, он отвел взгляд. Это было нечестно, но приказы в военное время принято выполнять. Я пришел проститься с учителем, у которого была Анна, и он уговорил ее уйти со мной.
– Я их знаю, – сказал старый китаец о монголах. – Защититься у вас не получится, а пленных они сейчас брать не будут, все равно все замерзнут. Уходи с ним, здесь ты только зря погибнешь.
Я принес ей зимнюю одежду, а учитель отдал свое оружие, и мы ушли.
Съемки сражения за Зарайск, в которых мы не участвовали, были очень впечатляющими. Используя специальные приемы, мы восемь тысяч наших всадников превратили в тридцать. Отдельные эпизоды схваток отличались непривычным для наших фильмов уровнем владения оружием и натуральностью гибели сражающихся. Потом приемная комиссия требовала вырезать самые страшные кадры, а зрители в кинотеатрах стискивали зубы и сжимали кулаки.
Мы не стали далеко уходить от города, за что и поплатились. На нас наткнулся десяток монголов, которые, на наше счастье, просто не приняли нас всерьез. Эту схватку мы отрабатывали девять дней и отыграли ее безукоризненно. В результате оставшиеся в живых два воина смогли разорвать дистанцию и пустить в ход луки. Мы сделали то же самое, но в лесу от этого страшного оружия мало толку. Поняв это, монголы убрались и вскоре вернулись с полусотней воинов. Отстреливаясь, мы пытались скрыться. Мне это удалось, Анна осталась лежать со стрелой в спине. Ночью я вернулся, собрал хворост, обложил ее тело и сжег. Я насыпал в ладанку горсть еще теплого пепла и спрятал ее на груди, а потом пошел к городу. Незадолго до рассвета наткнулся на тех монголов, которые гоняли нас по лесу и убили Анну. Они слишком далеко ушли в погоне за нами, а начавшийся снег засыпал следы, поэтому воины разожгли большие костры, нарезали лапника и пережидали ночь. Мы смогли выбить из седел некоторых из них, так что я насчитал только сорок два человека. Лошадей было больше. Время от времени кто-то из воинов отправлялся в лес за сучьями. Умерли семеро, прежде чем остальные забеспокоились. Когда они схватились за оружие и бросились в ту сторону, откуда летели стрелы, их стало еще на пять человек меньше. Я уводил от поляны оставшихся в живых воинов, давно бросив лук. Стрелы закончились, и теперь он мне только мешал. В каждой руке у меня было по клинку. Два раза я задерживался, давая себя настичь. В лесу было темно, да и ветви мешали, поэтому за мной тоже гонялись с мечами. Две схватки и еще шесть тел остались лежать в снегу. Эту сцену немного подсветили, чтобы было видно зрителям, а я кого-нибудь не убил на самом деле. Для меня эти сцены были самыми сложными. Кто никогда не брал в руки две сабли и не дрался ими сразу против нескольких противников, тот не поймет. Пусть мы все сто раз репетировали, все равно… После их выполнения я день больше ничем не мог заниматься: дрожали руки.
Оставшиеся двадцать воинов уже не рисковали разбегаться, а шли по моим следам тесной группой. Мне это было только на руку. Обогнув их, я побежал в сторону поляны с лошадьми. Я хорошо запомнил уроки старого китайца, и четверо, оставшиеся караулить лошадей расстались с жизнями раньше, чем монголы добежали до поляны. У них с собой не было луков, у меня теперь был. Я стрелял быстро, укладывая их одного за другим, пока несколько оставшихся в живых не укрылись за лошадьми. Выпускать их отсюда было нельзя, но я не смог помешать, когда сразу пятеро вскочили на лошадей. Один из них упал со стрелой в спине, но остальным удалось скрыться. Они не вернулись, как я боялся. Три тумена Берке сожгли Зарайск и ушли вместе с остальными к Рязани. Я не смог управиться со всеми лошадьми, поэтому просто их развязал. Три десятка это все, что я смог вывести в несколько приемов. На мое счастье волки были напуганы людьми и бродили где-то в других местах.
Города не было. Снег засыпал остатки того, что совсем недавно было жилищами и прикрыл густо лежавшие тела. Над этим кладбищем возвышались только частично уцелевшие печи домов побогаче, все остальное превратилось в пепел. Я прошел мимо валявшегося на боку колокола сгоревшей церкви, нашел место первого схрона и начал втыкать в землю меч, ища крышку. Продухи были завалены, и все в убежище находились в полуобморочном состоянии. Я их оставил и пошел ко второму схрону, потом к третьему. Слава богу, все были живы. Пока женщины и дети приходили в себя, я вытаскивал мешки с едой и укладывал их на лошадей. Я не нравился, но, видимо, перспектива остаться наедине с волками нравилась еще меньше. Самые противные твари скалились и пытались укусить, но мне все-таки удалось их загрузить провизией, а потом усадить детишек, женщин и сесть самому. Детей сажал по двое и по трое так, чтобы старшие заботились о малышах. Странное дело: как только на монгольских лошадей сажали детей, они сразу же переставали проявлять враждебность. По сценарию мы должны были ехать до Волхова шесть дней. На съемках мы проехали километров тридцать и устроили пару остановок, на которых я сооружал укрытия с помощью жердей и шкур, используя громадные ели. Хорошо, что такие еще были в лесах. Я всю ночь проводил у костра, охраняя лошадей. Монголы прошли широким фронтом, поэтому и здесь мы дважды натыкались на сожженные деревни, в одной из которых подобрали уцелевшего крестьянина. Все его близкие погибли, погиб бы и он, не пройди мы рядом с пепелищем. Ему уже на все было наплевать, в том числе и на собственную жизнь. Увидев детишек, он принялся нам помогать, найдя смысл в жизни. Дважды нам пришлось отбиваться от волков. Один я этого сделать не смог, но у женщин были охотничьи луки. На этих съемках измучились и намерзлись все. Самое главное было не застудить никого из детей. Их одели как медвежат, постоянно поили горячим и разводили костры. Их единственной игрой было терпение и послушание. Отыграли они великолепно: никто не капризничал и не доставил нам хлопот. За время этих съемок я понял, что смог бы и на самом деле пройти с этими детьми такой путь. Выложился бы, конечно, полностью, возможно не довез двух-трех самых слабых, но остальных спас.
Вышли мы не к самому Новгороду, а к Волхову, который замерз только у берегов. Там в первый раз наткнулись на людей. Лесорубы хотели нас побить и забрать лошадей, но, рассмотрев сидящих на их спинах детишек, передумали и даже дали провожатого.
– Нешто мы не люди? – говорил мне их старший. – Идите прямо к Ярославичу, он и вам поможет, и ребят пристроит.
Примерно третья часть домов в "Новгороде" была сделана жилыми и сейчас в них жили многочисленные статисты, изображавшие жителей города. Я предстал перед князем, которого играл Еременко, чуть живым. Грима на мне было мало: и усталость и худоба были натуральные, заработанные на съемках.
– Помоги, Ярославич! – поклонился я ему. – Сохрани корень Зарайского княжества. Всех сожгли и побили поганые, может где и остались люди, но надолго ли?
– Кто таков? – спросил Невский.
– Ивор Абаш сотников сын.
– Останешься у нас – приму в дружину. Сотником тебе не по возрасту, десятником будешь.
– Благодарствую, князь, – упрямо сказал я. – Я вернусь. Мне жизнь не в радость, своим я долги отдал, мунгалам – нет.
– Один только сгинешь зря, от тех же волков, – сказал князь. – Нам мунгалы тоже враги, а жизнь тебе господь не для того дал, чтобы ею бросаться! Ты сильный воин, твое семя не должно пропасть! Остаешься, и дело с концом!
Так я остался в Новгороде. Вскоре меня женили. Я не мог забыть Анны и не желал другой женщины, но надавили сначала князь, а потом и архиепископ Спиридон.
– Нельзя жить горем! – втолковывал он мне. – Это противно воли Его! Если нет своего ума, слушай князя, он дурного не присоветует.
Женили меня на дочери одного из купцов Младе, которую сыграла Бондарчук. Гримерам пришлось изрядно постараться, чтобы сбросить ей лет пять. Сцена нашей брачной ночи, по-моему, была первой такого рода в советском кинематографе. Сколько потом потребовалось нервов, чтобы она осталась в фильме! По сюжету я не смог себя перебороть и не тронул молодую жену, из-за чего та тихо рыдала, видимо, проклиная про себя и свою жизнь, и мужа-недоумка, который думает только о себе. Закончилось все довольно откровенной сценой. Наталья вошла во вкус и немного похулиганила, из-за чего я получил пощечину от жены, а с Бондарчук она потом пару месяцев вообще не разговаривала.
Фильм продолжился моей жизнью и службой у новгородского князя. Шли годы, появились дети. Я стал сотником и одним из близких к князю людей. До сорока лет меня успешно старили гримом, заключительные кадры, когда я уже был стариком, играл другой актер. В молодости мне пришлось один раз сопровождать Ярославича в ставку Батыя. Зная о моей ненависти к монголам, князь старался в такие поездки меня не брать, но в тот раз пришлось съездить, да еще побывать на пиру, куда пригласили Невского с ближними людьми. Видимо, я чем-то себя выдал на приеме и заинтересовал монгольского владыку, потому что Батый приказал, чтобы на пиру был и я.
– Редко можно встретить человека, который бы меня так ненавидел! – с улыбкой сказал он Ярославичу, который сидел недалеко от хана. – И который не боялся бы это показать. Твой человек глуп или просто ищет смерти? Смотри, он не съел на моем пиру не кусочка. Тот, кто оскорбляет гостеприимство хозяина, оскорбляет его самого. В чем причина?
В то время князь уже говорил по-монгольски, но для удобства съемок разговор шел через толмача.
– Прости его, великий хан! – побледнел Невский. – Это один из моих лучших воинов. А ненависть… Нукеры Берке убили всех его родных, в том числе и любимую девушку. Время залечит раны, а я сделал ошибку, взяв его сюда.
– Один из лучших, говоришь! – довольно сказал Батый. – Я помогу найти выход его ненависти, а мы все потешим душу доброй схваткой. Давай, кнез, твой воин против моего. Все в руках бога, победит – отпущу.
Противником мне выбрали здорового как лось монгола, с на редкость кривыми ногами и длинными мускулистыми руками. Мы обнажились по пояс, взяли мечи и вошли в круг. Выйти из этого круга я мог только победителем. Противник был гораздо сильнее меня и наверняка искусно владел своим кривым мечом, поэтому вести затяжную схватку я не мог. Я ее и не вел, еще не хватало тешить забавой эту сволочь! Съемка была комбинированной, потому что метать меч в живого артиста я не мог. Я никогда не двигался так быстро и, несмотря на разминку, получил хорошее растяжение. В фильме мое изображение чуть смазалось, и тут же монгол, выронив свой меч, заваливается назад с моим в груди. Меня отпустили, но к монголам я больше никогда не ездил.
Когда умер князь, мне было сорок три года. Итогом жизни с Младой были три сына и две дочери. Фактически на этом фильм для меня закончился. Заключительный эпизод смерти играл не я. За этот эпизод мне тоже досталось. Старый воин приходит на погост к могиле своей жены, где его и находит уже мертвым один из внуков. Старик лежал, обхватив руками могилу, а рядом валялась пустая ладанка. А по протянувшемуся в бесконечность лучу уходил я, держа за руки и свою погибшую любовь и молодую Младу.
Каких только премий не собрал четырехсерийный фильм "Воин"! Но за границу ездили только в Канны за своей "Пальмовой ветвью". Это был первый и последний раз, когда меня с большим скрипом выпустили из страны. Наверное, этот факт сыграл роль в том, что на меня вышли так поздно. Ни у кого в ЦРУ просто не укладывалось в голове, что такого человека, как я, можно выпустить из-под контроля. А поскольку выпустили, я на время выпал из круга подозреваемых. На экраны фильм вышел весной семьдесят третьего года, все лето мы отдыхали, а к следующей работе я думал приступить осенью. Тогда же я узнал, что началось применение сердечного препарата. Одним из первых, кому сделали уколы, был Келдыш. Через неделю он приехал к нам с большим тортом.
– Все прошло, – говорил он за чаем. – И боли, и плохое самочувствие. Я своего сердца теперь вообще не замечаю. Но таблетки все равно сказали пить еще месяц.
– Они и мне в свое время помогли, хоть я уже был в возрасте, – сказал я. – Помимо сердца они, хоть и не так сильно, способствуют оздоровлению всего организма. Теперь проживете намного дольше.
– Производство препарата развернули очень широко, – сказал он. – Сейчас остановка только за ультразвуковой аппаратурой. Ну и самих врачей нужно обучить. Зонды будут серийно производиться в этом году, а подготовка кардиологов уже идет. Через пару лет планируется оказать помощь всем, кто в этом нуждается и обслуживать пациентов из-за границы. Приняты все меры, чтобы дольше сохранить монополию на это средство. По таблеткам ничего, кроме химического состава, определить не удастся, а он очень сложный. Кстати, пробовали синтезировать основные компоненты искусственно, эффекта почему-то почти нет. Видимо, чего-то пока не могут учесть.
– А как дела с термоядерным синтезом? – спросил я. – Хоть какие-то подвижки есть?
– А как же! – оживился он. – Ты рассказал много интересного, да и новая аппаратура дает дополнительные возможности. У вас когда запустили первый реактор?
– В двадцать первом году, – ответил я. – Но массово их строить при мне так и не стали. Сложно, дорого и низкий кпд. Чтобы получить миллион киловатт, нужно было затратить семьсот тысяч. Кому это нужно?
– Подвижки есть и немаленькие, – рассказал Келдыш. – Но много и проблем. – Я думаю, экспериментальный реактор будет не раньше восьмидесятого года. Только и нам по этой схеме придется тратить немало энергии. Пока прикидывают, что это будет треть от получаемой.
– Это уже терпимо, – сказал я. – Лишь бы цена была не запредельной. А как дела с вычислительной техникой? Интересно, я ведь все-таки специалист.
– Пока производим ЭВМ на микросхемах средней степени интеграции. Их и используем для разработки БИС. Первые микропроцессоры должны быть в следующем году. Будем сразу же выпускать тридцати двух разрядные. А восьмибитные процессоры уже серийно изготавливаются, но не для вычислительной техники. Половина тем из запущенных пять лет назад еще только начинает внедряться в производство, слишком много было разного рода трудностей. По твоим тетрадям сейчас работают с полсотни институтов и КБ. К сожалению, результаты будут не сразу, но когда будут…
– Теперь доживете и увидите, – сказала Люся. – Интересно, руководству страны уколы не сделали?
– Брежневу будет шестьдесят семь, – сказал я. – Возраст подходящий. Еще несколько лет, и будет поздно. А Суслову уже поздновато, толку будет чуть.
– Пока об этом разговора не было, – ответил Келдыш. – Наверное, ждут результатов клинической практики. Сначала пропустят таких, как я, а потом уже будут делать им.
– Плохо, что укольчики сделают и таким, как Черненко, – сказал я жене, когда уехал Мстислав Всеволодович. – Попробуй его потом выковырять. Пока он заведует общим отделом ЦК, но Брежнев тянет его наверх. Я один раз позволил себе высказаться, но он меня быстро поставил на место, поэтому я больше кадровых вопросов не касаюсь.
Я, что называется, сглазил. Где-то через час после нашего разговора зазвонил телефон.
– Геннадий, можете сейчас приехать? – раздался в трубке голос Леонида Ильича. – Тогда я отправляю за вами машину.
– Поздновато для посиделок, – сказала Люся, заканчивая наводить марафет. – Он не сказал, для чего мы нужны?
– Тебе, наверное, судьба сидеть с подругой.
– Ну и ладно. Мне ваша политика не больно интересна. Расспрошу Вику о ВГИКе, я в нем сто лет не была.
С сентября внучка Брежнева поступила на первый курс и училась в студии Герасимова, так что общие темы, кроме обсуждения меня, у них теперь были. На выезды к Брежневу я теперь оружия не брал, так что сдавать его не требовалось, и нас сразу же пропускали в квартиру. Встретила нас Виктория Петровна, которая обнялась с каждым и увела Люсю, сказав, что меня ждут в кабинете. Помимо Брежнева, меня поджидал Суслов. Интересно, это был первый случай за последние два года. Что же у них случилось?
– Удивлен? – спросил Михаил Андреевич. – Не беспокойся: ничего особенного не случилось, просто хочу посоветоваться, делать уколы или нет. Врачи говорят разное, поэтому хочется знать твое мнение.
– Большого эффекта не будет, – откровенно сказал я. – Возраст. Возможно, проживете немного дольше. А вот таблетки попить советую. Они хоть и не так сильно действуют, но, в общем-то, оздоравливают весь организм. Мне они неплохо помогли, а я ведь был старше вас. А вот Леониду Ильичу польза будет большая.
– А побочные эффекты? – спросил Брежнев.
Я у него не только подрабатывал совестью, но уже стал кем-то вроде родственника, поэтому решил сказать все, что думаю.
– Побочный эффект может быть один для всего Политбюро. Вы почувствуете себя лучше и моложе, и многие будут продолжать зубами цепляться за власть. В моей реальности старение членов Политбюро принесло немало бед. Я об этом писал. Главное – это вовремя уйти, отдав все в надежные руки.
– В руки Машерова? – спросил Брежнев.
– Найдете кого-нибудь лучше, отдайте ему, – сказал я. – Только не таким, как Черненко, им в Политбюро вообще делать нечего. Я ведь вам о нем все написал, а вы ничего не хотите слушать и тянете его наверх. Константин Устинович – чистый аппаратчик. Он может быть очень полезен, даже незаменим, но только на вторых ролях, первые он не потянет.
– Ладно, это мы решим сами, – недовольно прервал меня Брежнев. – А уколы сделаю и твои таблетки попью.
– Спасибо, – поблагодарил я Суслова. – Я ведь знаю, кому обязан тем, что фильм не укоротили на треть.
– Кто бы мне сказал десять лет назад, что я буду отстаивать эротику в кино, – вздохнул он. – Фигурально выражаясь, плюнул бы ему в лицо. И тебя бы не полез защищать, но уж больно талантливо снято. Убери что-нибудь, и будет совсем не то. В твое время такой фильм был снят?
– Нет. Сценарий я придумал на ходу и написал на коленке. Не все же переписывать чужие вещи, тем более что я их уже так не помню.
– Почему? – спросил Брежнев.
– Немного подсела память, – пояснил я. – Сюжет помню, а текст уже только местами. Написать смогу, но книга будет уже моя, хоть и с ворованным сюжетом. Михаил Андреевич, можно вопрос? А то когда я вас еще случайно встречу.
– Встретимся еще, не переживай. Не собираюсь я от тебя бегать. А вопрос задавай.
– Я отдал вам все, что знал, все переложил на ваши плечи, но это не значит, что меня не волнует, чем все закончится. Волнует и еще как! Чистка партийного и государственного руководства у меня была в первом пункте рекомендаций. Сама по себе она ничего не даст, но без нее ничего другого сделать не получится. Вы взялись за этот неподъемный труд и, судя по коротким сообщениям в газетах, продолжаете им заниматься. В двух словах можете сказать, какой результат?
– В двух словах описать тебе работу нескольких лет? – усмехнулся Суслов. – Это у меня не получится. Все очень сложно. Просто карать здесь нельзя. Легенду о гидре слышал? У нее рубят голову, а взамен вырастают две других. Вот нам и нужно сделать так, чтобы не вырастали. Легко было Гераклу: прижег и готово! У нас все намного сложнее. Я на контроль своих людей трачу большую часть времени. У них сейчас огромная власть, а люди бывают всякие. Не дай бог развязать то, что у нас уже бывало пару раз! Всякой мерзости убрали много. Сейчас заканчиваем с Российской Федерацией и занимаемся Киргизией.
– Не выступают?
– Киргизы? После Грузии все сидят тихо, как мыши. Так что не зря пролили кровь. А с грузинами работает новое руководство. Они люди умные, и все поймут. Есть, конечно, и шваль, и просто обиженные, но эксцессов уже нет. Нужно было один раз проявить твердость и показать стремление идти до конца. Мы показали и проявили, наплевав на хай с Запада. Теперь все пойдет тихо. Кстати, в Киргизии сами стали приходить с повинной, раньше такого не было. Я думаю вообще издать постановление о том, что в случае явки с повинной, дела будут рассматриваться с очень большой скидкой.
– Хорошая мысль, – одобрил Брежнев. – Поддерживаю. Сейчас у провинившихся вообще нет выхода, только ждать, пока ты до них доберешься или пускаться в бега.
– Вы бы сами побереглись, – сказал я Суслову. – Я даже представить себе не могу, сколько в прошлом влиятельных людей спят и видят вас мертвым. А ведь вы при всем желании не рвете все связи.
– Спасибо за заботу, – кивнул Суслов. – Поберегусь. Леонид, уже поздно, я поеду. Вы бы тоже уже ехали.
– Сейчас поедут, – сказал Брежнев. – Будешь уезжать, скажи, чтобы им тоже подогнали машину.
Через полчаса мы подъехали к дому и поднялись к себе. У родителей сегодня уже были, поэтому к ним не пошли и занялись ужином.
– О чем болтали с Викой? – спросил я жену, которая на кухне готовила бутерброды.
– Немного о тебе, немного об институте и много о том, что тебе знать необязательно. Послушай, когда будем снимать фильм? Ты меня убил в конце первой серии, и больше я такого не допущу! Наверное, для того избавился от родной жены, чтобы Наташка тебя под одеялом хватала за что не надо! И это перед камерой! Совсем вы стыд потеряли, чуть было в натуре не провели брачную ночь!
– Не надо преувеличивать, – примирительно сказал я. – Это у нее получилось случайно.
– Случайно можно даже зачать ребенка! И, кстати, я уже хочу своего. Только сначала отыграю хоть в одном фильме. Если будешь тянуть, уйду сниматься к Бондарчуку. Он сказал, что будет сценарий специально для меня.
– Будешь бить морды? – спросил я. – Ты же у нас королева мордобоя! Лучшая из лучших!
В Каннах после просмотра нашего фильма жюри присудило мой жене на пару с Натальей приз за лучшую женскую роль. Кроме того организаторы кинофестиваля пришли в такой восторг от боевых сцен с участием моей миниатюрной жены, что быстро подсуетились и придумали еще одну награду для женщин. Назвали ее "Королеве боя".
– Сейчас как врежу! – замахнулась она на меня недоеденным бутербродом. – Из-за твоей картины и этого Лю я стала совсем психованная. Тебе Еременко не жаловался?
– Нет, а что?
– А то, что он из-за меня пострадал. Вы меня научили сначала бить, потом думать, так я от этой науки теперь никак не избавлюсь. Он меня схватил сзади за плечи, я ему и врезала! Хорошо, что успела остановиться, и он отделался одним ударом.
– Хорошо, что предупредила, – сказал я. – Буду к тебе подходить осторожно и только спереди. А насчет фильма начну думать в самые ближайшие дни, так что Сергей Федорович подождет.
