Текст книги "Возвращение. Части 1-3 (СИ)"
Автор книги: Геннадий Ищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)
В середине марта я дописал рукопись «Волкодава» и передал ее в редакцию. Через неделю мне позвонили и попросили приехать. Чтобы не прибежать туда к концу рабочего дня, пришлось отпрашиваться у директора.
– Ты что, по мне соскучился? – усмехнулась она, когда я переступил порог ее кабинета.
– И это тоже, – сказал я. – Но, вообще-то, я здесь сейчас по другой причине. Позвонили из редакции, куда я отдал рукопись книги. Я должен у них появиться, но после занятий никак не успеваю, поэтому хотел отпроситься завтра с последнего урока. Это английский, а вы же знаете…
– Знаю, – прервала она меня. – На урок можешь не оставаться, а Ларисе Васильевне я сама скажу. Книга хоть хорошая?
– Мировой уровень, – скромно сказал я. – Спасибо, что выручили.
О моем знании английского она была наслышана от нашей англичанки, на уроках которой я теперь обдумывал свои дела, даже не делая никаких попыток это скрыть. Лариса Васильевна была женщиной умной и прекрасно понимала, что ее уроки мне ничего не дадут. На следующий день перед английским я оставил портфель Сергею и устроил небольшую пробежку от школы до троллейбусной остановки. Можно было попросить у Васильева машину, но я не стал наглеть. Время у меня теперь было, а троллейбус шел почти до самой редакции "Молодой гвардии".
– Поздновато ты, – поморщился редактор.
– Как смог! – ответил я. – И так отпросился с урока, а у вас, Валентин Петрович, еще два часа работы. Какие ко мне вопросы?
– Рукопись я прочитал, – сказал он мне. – И не я один. – Книга очень хорошая и оригинальная, поэтому мы ее без сомнения возьмем в печать. Но кое-что в ней нужно подправить. Оживших покойников убрать, всякое колдовство…
– Вы сказку "Конек-Горбунок" читали? – спросил я. – Или любую другую? Выбросите из нее всю магию, и что останется? Уродливый конь-мутант и деревенский придурок. Так и здесь. В книге все подогнано и отшлифовано. Это сказочная фантастика, так можете на обложке и написать крупными буквами. Если не пропустит цензура, скажите мне, и я попытаюсь это дело поправить. А если вы сами не хотите такое печатать, то просто верните рукопись, я найду, куда ее пристроить. Я хотел разорвать договор, вы меня отговорили. Видимо, зря.
– Не кипятись, – сказал редактор. – Тебя вообще по тексту хотели видеть. Ты знаешь, куда идти, когда закончишь, зайдешь ко мне.
С любителями править чужой текст, вставляя в него свои мысли, я ругался с полчаса, отбив почти все нападки. В конце концов, они удовлетворились парочкой второстепенных правок, и я направился к редактору.
– Ну как результаты? – спросил он. – Пришли к консенсусу?
– У них ко мне претензий нет, – сказал я. – Внесут пару правок и все.
– Ладно, – сказал он. – Попробую отдать в таком виде. – Но если не пропустит цензура, я с ними из-за твоего упрямства копья ломать не буду. Или возьмешь рукопись на переделку, или заберешь ее совсем.
Через неделю после нашей поездки в Окружной Дом офицеров мне позвонил Олег Астахов и сообщил, что они согласны попробовать. И чего было столько думать?
– Давай споем вдвоем одну очень хорошую песню, – сказал я Люсе. – У нас с тобой в репертуаре ничего военного нет, этот пробел надо заполнить.
– А погоня? – возразила она.
– Это я сказал, что она о героях гражданской войны, – отмахнулся я. – Ее с таким же успехом можно петь и о махновцах. А эта песня из тех, которые хватают за сердце. Ее написали к фильму, посвященному военным медикам. Снимут его еще только в семьдесят пятом году, так что мы с тобой ничем не рискуем. Она и поется в два голоса поочередно. Давай я тебе ее спою без музыки. Слушай. Сестра, ты помнишь, как из боя меня ты вынесла в санбат. Это поет мужчина. Потом вступает женщина. Остались живы мы с тобою в тот раз товарищ мой и брат. Потом они поют оба. На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы…
Когда я закончил песню, в глазах подруги стояли слезы.
– Ну вот еще! – я обнял ее и полез в карман за носовым платком. – Это не ты, это слушатели должны плакать. Если я нашим музыкантам и с этой песней не угожу, я им сам помашу ручкой!
Прежде чем ехать к музыкантам, я подобрал мелодию для гитары, и мы с Люсей ее несколько раз спели. Потом мы ее исполнили нашему ВИА.
– Вот это то, что надо! – сказал Астахов. – У меня просто нет слов. Когда же ты ее успел написать?
– Это так важно? – спросил я. – Стихи у меня были в набросках, чуть подправил, и все. А мелодия… Я до сих пор не могу понять, откуда они у меня берутся. Главное, что песня такая, что с ней не стыдно выйти и на праздничный концерт, посвященный Дню Победы, и не только в Минске, но и в Москве. А репертуар у нас будет разный. Только давайте сначала доведем до ума одну песню, пока я сам занимаюсь другими.
Было видно, что они загорелись. В тот вечер я играл мелодию раз шесть, пока не сказали, что довольно и отправили домой на машине Дома офицеров. Это было кстати, так как прямого маршрута к ним не было, и приходилось ездить с пересадкой или минут пятнадцать топать по вечерним улицам пешком. Через неделю нам позвонили опять. Получилось у них здорово и мне ничего поправлять не пришлось. Не симфонический оркестр, но и не наша домашняя игра. Мы к этому времени эту песню спели уже, наверное, раз двадцать, поэтому номер вышел – просто блеск! Мне бы еще малость подправить голос, но, скорее всего, я уже достиг своего потолка.
Николай куда-то сбегал и вернулся с каким-то майором, для которого мы спели еще раз.
– Замечательно! – сказал он. – Репетируйте дальше. Эту песню мы вставим в свой репертуар. И готовьтесь петь ее девятого мая. Больше из военной тематики ничего нет?
– Пока нет, – ответил я. – Но до мая еще есть время, может быть, и успею.
– Дерзайте, молодой человек! – обратился он ко мне на "вы". – С такими песнями мы вам окажем всемерную поддержку. Песни о любви это хорошо, но несерьезно. Вы сначала пробейтесь на большую сцену, тогда сможете себе больше позволить. А пробиваться лучше с серьезными песнями.
– Хотят серьезную песню, значит, пойдем навстречу, – сказал я Люсе, когда мы поднимались на ее этаж. – Приготовим такую, что будут рыдать. До партийных песен мы с тобой еще не доросли, а вот патриотические на военную тему – это самое то. Надо мне было самому додуматься. Я сегодня подберу музыку к одной песне, а завтра послушаешь. По-моему, как раз для тебя.
– Подобрал? – спросила подруга на следующее утро, едва я, помахивая портфелем, сбежал на второй этаж.
– А поздороваться с любимым человеком?
– Здравствуй. Ну, Ген!
– Если я что-нибудь обещаю, то делаю. Хорошо хоть вчера успел переодеть костюм, а то бы вы сегодня ушли в школу без меня.
– Почему? – не поняла она.
– Потому что он бы еще не высох от слез. Где Сергей?
– Сейчас должен выйти. Ты бессовестный, я теперь весь день буду умирать от любопытства.
– Это естественное состояние почти любой женщины. Ну чего он задерживается, опоздаем же!
– Не шуми, – сказал Сергей, появляясь в дверях. – У нас соседи-пенсионеры еще спят. Идите без меня. Отцу плохо, я ему вызвал "скорую". Скажете классной.
Настроение сразу упало. Сергей бодрился, но я его уже достаточно хорошо знал, чтобы понять, что ему страшно. Три года назад он потерял мать, которая не перенесла родов, а вскорости у отца случился инфаркт. И вот опять…
– Давай, я останусь с тобой? – предложил я, уже заранее зная, что он откажется.
– Бежите в школу, а то опоздаете! – сказал он. – Ты ничем не поможешь, а отца, наверное, увезут в больницу.
Мы опоздали первый раз за весь год. Урок вела классная.
– Так и знала, что это когда-нибудь случится, – сказала она, когда я пропустил вперед Люсю и зашел следом за ней в класс. – А где Деменков?
– Его сегодня не будет, Ольга Владимировна, – ответил я. – Он вызвал "скорую" к отцу. Мы из-за этого и задержались.
– Садитесь на свои места, – сказала она. – Продолжаем урок.
День тянулся еле-еле, я переживал за друга и с большим трудом дождался окончания занятий.
– Что ты так трясешься? – недовольно сказала Люся. – Ну стало человеку плохо, зачем же его сразу хоронить, а себе мотать нервы?
– Не знаю, – ответил я. – Почему-то не получается успокоиться. Даже медитация не помогает, просто не могу войти в нужное состояние.
Моя тревога передалась и ей, поэтому почти весь путь от сквера до своего дома мы пробежали. Все оказалось не так страшно.
– Я недавно приехал из больницы, – сказал Сергей, когда мы вломились к нему в квартиру. – Отцу лучше, но сказали, что он будет дней десять под наблюдением.
– Ты у нас тоже будешь под наблюдением, – сказал я ему. – Мама не работает, и ей приготовить тебе еду ничего не стоит.
– Не нужно, – стал отказываться он. – У меня все есть, а одному до воскресенья хватит. А там что-нибудь сам приготовлю, деньги есть.
– Значит, придет в воскресенье, – сказал я. – И не вздумай отказываться. Держи тетради, завтра отдашь.
От Сергея зашли в Люсину квартиру. Оказалось, что моя мама зашла к Надежде, и сейчас они общались на кухне.
– Мойте руки! – сказала Надежда. – Сейчас будете обедать.
– Чуть позже, – ответила подруга. – Мы ненадолго поднимемся к Гене.
– Давай пой, пока никого нет! – сказала Люся, когда мы зашли в мою комнату.
Таня еще не пришла со школы, а отец со службы никогда так рано не возвращался.
– Ну слушай, – сказал я, беря гитару. – Песня называется "Баллада о матери". Постарела мать за двадцать лет, а вестей от сына нет и нет. Но она всё продолжает ждать, потому что верит, потому что мать…
Я и раньше пел эту песню Мартынова. Не для кого-то, просто для себя. И всегда у меня на глаза наворачивались слезы. Я не знаю, как такое можно слушать спокойно.
– Трудно это было вспоминать. Вдруг с экрана сын взглянул на мать. Мать узнала сына в тот же миг, и пронёсся материнский крик…
Как всегда при исполнении песни, я на ней полностью сосредоточился, и, только закончив петь, я услышал, что Люся плачет навзрыд.
– Я не смогу такое спеть! – давясь слезами, говорила она. – Как это можно спокойно петь?
– Успокойся сейчас же! – сказал я, вытаскивая носовой платок.
Он оказался не слишком свежим, и пришлось лезть в шкаф за другим.
– Ну куда это годится? – выговаривал я ей, промокая слезы. – Я ее тоже не могу спокойно слушать, а тем более петь, но не так же реветь!
– Кто ее написал? – успокаиваясь, спросила она.
– Должен в семьдесят первом написать Мартынов. Классный певец и композитор. Говорили, что и человек хороший.
– И ты хочешь спереть у него такую песню!
– Ничего, напишет другую, – ответил я. – А его я отблагодарю. Я знаю, когда он умрет, причем, по мнению врачей, его можно было спасти, если бы вовремя оказали помощь. Ему и сорока трех не исполнилось, а сколько всего сделал! Я найду возможность с ним познакомиться и отправить на лечение. Незачем ждать, пока его прихватит в лифте. Он, кстати, не один такой, кому можно будет помочь. Если бы ты знала, сколько талантливых людей умерло раньше срока! Хрен у меня вообще поднимется в воздух тот самолет, на котором разбился Чистяков! Двадцать восемь лет было парню, а выступал гениально! До семьдесят второго года время еще есть, а я хоть так немного успокою свою совесть. А ты будешь учить эту песню и петь, пока не вытекут все слезы. Все равно к нашим музыкантам с ней рано выходить. Я и так пеку песни как блины, поэтому пока поработаем со старым репертуаром.
– Послушай, а кем ты сам хочешь стать? – спросила Люся.
– Пока не определился, – ответил я, – но уж точно не инженером. Не хочу повторять свою жизнь даже в малом. Понимаешь, таких, как я, будет как собак нерезаных. Обычный инженер средних способностей, добросовестный и исполнительный.
– А ты бы хотел руководить?
– Вот чего не хотел бы, так это руководящей работы. Я ею тоже наелся. Всегда лучше отвечать за себя самого, чем за кого-то, особенно у нас. Нет, я бы хотел прожить эту жизнь творчески. Не все же время будут ворованные песни. Можно выступать с пародиями, которых я знаю… до фига!
– А пародии не ворованные?
– Есть разница, – пояснил я. – Многие юмористы в мое время смешили людей не рассказами собственного сочинения, а тем, что для них писали другие. Здесь главное уметь правильно преподнести написанное. Можно сниматься в кино, подружиться с массой талантливых людей. И потом, не забывай то, о чем я говорил раньше. К добру или к худу, но будущее будет меняться, меняя жизнь миллионов людей. Поэтому многое просто не напишут или напишут иначе. В ближайшие годы это будет мало заметно, но чем дальше, тем сильней. Ладно, беги домой, а то твоя мама сейчас начнет звонить. Держи слова песни и больше не реви, иначе все подумают, что плачешь из-за меня.
– Как он погиб? – спросил Машеров.
– Взрыв бытового газа, – пояснил Юркович. – Все сделали так, что комар носа не подточит. Хотя расследовать, конечно, будут. Все-таки второй секретарь ЦК.
– Кто-нибудь еще пострадал?
– Нет. Жена с детьми была в отъезде, а шофера он оставил в машине. Соседи были дома, но обрушения стен не произошло. В квартире Щелокова возник пожар, пока его потушили, все выгорело.
– Неприятный сюрприз Леониду Ильичу перед самым съездом.
– Скоро у него будет еще один сюрприз. Разработка Павлова почти закончена.
– С этим будьте особенно осторожны, – сказал Машеров, – тем более что он уже не первый. Управляющий делами ЦК – это фигура.
– Я своим людям верю, – сказал полковник. – Все будет тихо. Обычное пищевое отравление. Он большой любитель маринованных грибов, которые в семье больше никто не ест. Способ подсунуть ему нужное уже разработан, но там сложная подстановка, поэтому до съезда не успеем.
– И не надо. Большой срочности нет. Главное, управиться не позже лета. Есть что-то еще?
– Есть, но я не уверен, что это нужно использовать.
– Рассказывай, подумаем вместе.
– В тетрадках есть одна интересная запись. Вы могли на нее не обратить внимания. Я, во всяком случае, обратил не сразу. Мы в первую очередь прорабатываем шестидесятые и семидесятые годы, а запись относится к ноябрю восемьдесят седьмого.
– И что там такого интересного?
– Двадцать седьмого ноября восемьдесят седьмого года Военной коллегией Верховного суда СССР был приговорён к расстрелу генерал-майор ГРУ Дмитрий Федорович Поляков. Формулировка – за измену родине.
– Припоминаю. Но ты прав, я особого внимания не обратил. Все это еще очень нескоро.
– А я решил уточнить у нашего лейтенанта. В тетрадке только событие и дата. А когда сделали запрос, получили это.
Полковник передал Машерову исписанный тетрадный лист.
– Ну не сволочь? – сказал Петр Миронович. – Практически всю нашу агентуру в Штатах сдал!
– Вы дальше читайте, – сказал Юркович. – Там много чего написано. Правда, не все он еще успел сделать. Вот я и думаю, как эту информацию подбросить Ивашутину.
– А где сейчас Поляков?
– Меньше года, как назначен военным атташе в Бирме.
– Ты же сам хотел оставить всю кадровую информацию нам, а делиться только наукой и катастрофами. И под каким соусом тогда это преподнести начальнику ГРУ? Через три дня я еду на съезд и буду просвещать Брежнева. Уж до Ивашутина эта информация все равно дойдет. Петр Иванович не дурак и сразу сложит два плюс два. Ясное дело, что мы всех водим за нос и знаем гораздо больше того, чем делимся. И долго мы тогда сохраним контроль над объектом?
– Вы могли бы с ним договориться. Эта информация – огромная услуга. Я на месте Ивашутина сделал бы так, чтобы Поляков из Бирмы вообще не вернулся. У него достаточно спецов, которые эту падлу там выпотрошат и зароют под какой-нибудь пальмой. И концы подчистят так, чтобы ни у кого не возникло вопросов, а всю информацию по своему ведомству он получит от вас. Я думаю, он не станет ни с кем делиться. Если у нас отберут объект, он останется в проигрыше. Что-то он, конечно, получит, но что и из чьих рук? Если подружиться с его ведомством… Я наводил о нем справки у наших военных. Отзывы в основном положительные.
– Подготовь мне не каракули лейтенанта, а нормальную бумагу, а там посмотрим. Надо сначала разыграть свою партию на съезде, а потом уже решим, стоит ли рисковать. Отделку объекта закончили?
– Научный центр готов, на днях будем завозить оборудование. А общежитие полностью закончим через неделю. Потом сразу же завозим весь персонал. Топить пока придется электричеством.
– Для меня главное, чтобы центр через неделю работал.
– Леонид Ильич, мне нужно, чтобы вы мне уделили немного своего времени.
– Это очень срочно, Петр Миронович? – спросил Брежнев. – Перенести никак нельзя? Если честно, я немного устал и хотел бы отдохнуть. Сколько времени займет ваш вопрос?
– Трудно сказать, – ответил Машеров. – Чтобы доложить, мне хватит десяти минут. Просто у вас неизбежно возникнут вопросы. Но в любом случае в полчаса уложимся. Только вопрос не из тех, которые можно обсуждать на ходу и при охране.
– Даже так? Шура, узнайте в секретариате, где можно уединиться на полчаса.
– Сейчас все сделаем, Леонид Ильич, – ответил Александр Рябенко – начальник личной охраны Брежнева.
Через несколько минут они сидели вдвоем в небольшой комнате для заседаний.
– Я хотел поставить вас в известность о работе одного секретного объекта в республике, который я курирую лично. С год назад нам стало известно об уникальных способностях одного старика. Информация была бредовой, поэтому поначалу в нее никто не поверил.
– Ну-ну, – заинтересовался Брежнев. – И что же умеет ваш дед, если его курирует первый секретарь ЦК?
– Я курирую не его, а научный центр, который построен в селе, – усмехнулся Машеров. – Старика изучают полсотни медиков и ученых, а село взято под охрану республиканским Комитетом.
– Считайте, что вы меня заинтересовали, – сказал Брежнев. – Теперь давайте ближе к делу.
– Можно и ближе, – согласился Машеров. – Как бы в такое ни было трудно поверить, но старик предсказывает будущее. Причем четко и конкретно с местами и датами.
– И что он вам конкретно предсказал?
– Вот, пожалуйста. Это протоколы научной комиссии. Здесь все его предсказания за восемь месяцев. Раньше просто не вели учет. Абсолютно все сбылось, причем в указанные дни. Наиболее точно он предсказывает масштабные природные катастрофы, крупные аварии с жертвами и разрушениями определяются на более короткие сроки. Еще за меньшее время он сообщал о всякого рода политических потрясениях в мире. Чтобы точно установить страну, старика пришлось изрядно подучить географии. Теперь он сразу безошибочно говорит, о какой стране идет речь. Проверить правдивость того, что я говорю, легко.
– И как же? – спросил Брежнев.
– На последней странице есть предсказание сильного землетрясения, которое двадцать шестого апреля примерно в половине шестого утра почти полностью сотрет с лица Земли центральную часть Ташкента. Ждать уже недолго.
– А больше здесь ничего нет?
– А зачем? – спросил Машеров. – Вы же мне не верите, так какой смысл приносить остальное. Да и не было там ничего существенного на апрель. В мае что-то было по Нигерии и в конце июня еще должен быть военных переворот в Аргентине. Прошу отнестись к тому, что я вам сказал со всей серьезностью. Я не человек со стороны и от попытки мистификации ничего не выигрываю, наоборот, теряю авторитет.
– И не боитесь, что у вас этого деда заберут?
– Абсолютно не боюсь, – улыбнулся Машеров. – Когда стариком заинтересовались по-настоящему, его привезли в Минск и дали отличную квартиру. Он был доволен, но дар предвидения как отрезало. Его отправили в Бешенковичи – это центр района, в котором находится село, – результат тот же самый. Стоило его вернуть в село, все опять заработало. Поэтому нет никакого смысла его забирать, а информация я вам готов предоставлять всю. Естественно, тогда, когда вы сами убедитесь в ее истинности.
– Значит, подождем до двадцать шестого, – сказал Брежнев. – Ваши бумаги я забираю.
– Конечно, Леонид Ильич, – кивнул Машеров. – Эти материалы приготовлены для вас.
– Кто еще в курсе вашего проекта?
– Очень узкий круг лиц. Ученые центра, несколько руководящих работников в Комитете и МВД, правительство республики и пара моих доверенных людей, через которых я отслеживаю ситуацию. Правительство пришлось ввести в курс дела, чтобы утвердить объемы финансирования.
– Много! – поморщился Брежнев.
– Все дали подписку о неразглашении, – пожал плечами Машеров. – Информация фильтруется, полный доступ к ней имеют всего пять человек.
На следующий день в перерыве съезда Брежнев подошел к беседующим Суслову и Мазурову.
– Кирилл Трофимович, вас можно буквально на пару минут? У меня к вам будет один вопрос. Вы ведь хорошо знаете Машерова?
– Естественно, Леонид Ильич. Мы много проработали вместе. А с чем связан вопрос? Вы его не хотите, случайно вытащить в столицу?
– А если бы хотел? – спросил Брежнев. – Есть возражения?
– Я думаю, что это несвоевременно, – сказал Мазуров. – Он прекрасный партийный руководитель и хозяйственник, но на месте первого секретаря проработал слишком мало, да и заменить его пока некем. Лет через пять – другое дело.
– Он не склонен к фантазиям?
– Машеров? – удивился вопросу Мазуров. – Вот уж кого бы заподозрил в этом в самую последнюю очередь. У него очень трезвая голова. Так что, если вам о нем что-нибудь наболтали, не верьте.
– Спасибо, Кирилл Трофимович, – кивнул Брежнев. – Вы мне помогли.
– Черт! – выругался мужчина. – Почему так мало фонарей?
– В центре их больше, – с небольшим акцентом ответил его спутник. – Через пару часов совсем рассветет…
– По прогнозам ученых тряхнуть должно до рассвета.
– Если не тряхнет, люди будут сердиться, – сказал мужчина с акцентом. – По утрам еще холодно. Боюсь, многие люди, вернутся в дома.
– Им же хуже. Воду перекрыли?
– Воду час назад перекрыли, а электричество должны сейчас отключить. Вот, отключили.
Немногочисленные фонари погасли, и стало еще темней.
– Осталось десять минут, – сказал приезжий, посмотрев на часы со светящимся циферблатом. – Давайте отойдем от домов на проезжую часть.
Они отошли на середину дороги и начали ждать, как и многие жители города, вышедшие на улицы по призыву властей.
Внезапно раздался низкий гул, и сильный удар повалил многих с ног. Где-то недалеко обрушилось здание, подняв тучу пыли. Несколько секунд было трудно удержаться на ногах, потом все быстро успокоилось. Здесь были преимущественно одноэтажные дома, которые пострадали мало. Но центр города был затянут пылью.
– Черт! – выругался приезжий. – Надо же, разбил часы! И куда теперь пойдем?
– А зачем куда-то идти? – спросил узбек. – Скоро посветлеет, да и пыль немного уляжется, тогда и пойдем. Все равно мы сейчас никому ничем не поможем.
– Передают! – сказала Надежда, и мы собрались возле телевизора.
– К ним Брежнев прилетел, – сказала Люся. – Сразу же утром.
– Прилетел, и ладно, – сказал я ей. – Что смотреть на чужое горе? Теперь им будут помогать все республики. Хорошо еще, что уже не зима и можно ночевать в палатках. Пойдем в твою комнату.
– Я в своих тетрадях рекомендовал использовать это землетрясение, как доказательство истинности предсказаний, – сказал я подруге. – Следующий раз тряхнет Турцию, но еще не скоро. Понимаешь, что это значит? Если к моим рекомендациям прислушались, Машеров сейчас начнет крупную игру с центром. А там все по-разному может повернуться. Хорошо предсказывать, когда все наперед известно. А когда эти знания начинаешь использовать и на что-то влиять, все меняется. Надеюсь, я сделал ставку на того человека.
– А если нет? – спросила она. – Что тогда?
– Не бери в голову, – растрепал я ей волосы. – Живем один раз, поэтому наслаждайся каждым мгновением жизни и не думай о плохом.
– Кто бы говорил! – рассердилась она. – Ты-то живешь второй раз и уже успел все узнать и почувствовать. Я тоже хочу, как ты говоришь, наслаждаться жизнью, а ты мне мешаешь! А если с тобой или со мной что-нибудь случится?
– Хочешь? – спросил я, заглянув ей в глаза.
– Хочу! Мне уже пятнадцать!
– Пятнадцать тебе будет завтра, – засмеялся я. – Что хочешь в подарок?
– Хочешь сказать, что еще не купил подарка?
– Конечно, купил, но я могу купить еще один. Знаешь, сколько я получу за книгу?
– Мне не такой подарок нужен!
– А какой?
Она наклонилась ко мне и прошептала на ухо.
– Я подумаю, – ответил я. – А теперь иди сюда, я тебя поцелую. Пока они прилипли к телевизору, это можно сделать не один раз.
