Текст книги "Возвращение. Части 1-3 (СИ)"
Автор книги: Геннадий Ищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)
– В связи с ожидаемыми в декабре массовыми бомбардировками Северного Вьетнама, в первую очередь столицы республики, принято решение об оказании вьетнамцам масштабной помощи, – сказал Косыгин. – Два полка ЗРК и авиационный полк, созданные с нашей помощью, с задачей защиты столицы не справятся. Радион Яковлевич…
– Десятое Главное управление Генерального штаба предприняло меры по формированию на добровольной основе трех ракетных полков, оснащенных ЗРК С-75 "Волхов", – сказал Малиновский. – Эти полки необходимо в сжатые сроки перебросить во Вьетнам и там скрытно развернуть для прикрытия Ханоя, порта Хайфон и мостов через Красную реку. Эти комплексы более совершенные чем те, что находятся на вооружении вьетнамцев. Не секрет, что несмотря на обучение нашими специалистами во многих случаях ЗРК вьетнамцами используются неэффективно, особенно в условиях постановки противником помех. Поэтому принятые меры по оценкам наших специалистов позволят с одной стороны увеличить потери противника примерно в десять раз и затруднить ему выполнение боевых задач, а с другой стороны уменьшить потери в ракетных дивизионах. Сейчас вьетнамцам приходится постоянно маневрировать и прибегать ко всякого рода ухищрениям, чтобы снизить потери. С усилением противовоздушной обороны сильно усложнится задача тактической авиации противника по поиску и уничтожению ракетных позиций. У меня пока все.
– Мы не собираемся кричать на весь свет о своем участии, – продолжил Косыгин, – но и скрыть наличие такого количества наших соотечественников долго не удастся, поэтому есть мнение, что с американцами нужно придерживаться более жесткой линии поведения. Андрей Андреевич…
– Подписано два протокола с вьетнамской стороной, – сказал Громыко. – Наше участие в конфликте сводится только к укреплению противовоздушной обороны братской республики и защите ее мирного населения от варварских бомбардировок. Во всех дивизионах будут проходить стажировку вьетнамские товарищи. Как только необходимость в наших добровольцах отпадет, они будут вывезены на родину, а всю технику мы оставим Вьетнаму.
– Вопрос упирается в то, как максимально быстро перевезти во Вьетнам больше полусотни пусковых установок, несколько тысяч ракет и добровольцев, – сказал Косыгин. – Перебросить все это по железной дороге нам не позволят китайцы, поэтому остается только морской путь. Обычно мы используем Черноморское и Дальневосточные пароходства…
– Извините, товарищи, но такие объемы я вам за короткое время не обеспечу, – сказал министр морского флота СССР Бакаев. – Прорыв морской блокады американцев даже одиночными судами это не такое простое дело, а вам все нужно сделать за пару месяцев.
– Меньше, – уточнил Малиновский. – Все еще нужно доставить на позиции, и люди должны хоть немного привыкнуть к климату.
– Тем более! – сказал Бакаев.
– А если бы не было блокады? – спросил Косыгин. – Смогли бы, Виктор Георгиевич?
– Тогда особых проблем не будет. Нужно только обговорить с министерством Патоличева, какие рейсы по их контрактам можно задержать, потому что свободных кораблей у нас не бывает.
– Тогда выслушаем Сергея Георгиевича.
– Мне было дано задание подготовить ударную группу, состоящую из кораблей Черноморского флота, – сказал Главком ВМФ Горшков. – Задание я выполнил. В группу войдет большой противолодочный корабль "Комсомолец Украины", два ракетных крейсера, несколько эсминцев, танкер и тральщики. Возглавит группу командующий Черноморским флотом адмирал Чурсин.
– Постойте, товарищи, вы что, собрались воевать? – удивился Патоличев.
– Пока нет, Николай Семенович, – сказал Горшков. – Планируется дружественный визит наших кораблей в порт Хайфон. Заодно они проведут нужные нам корабли с грузом, постоят в порту и прикроют выгрузку техники и добровольцев. Блокаду Вьетнама Америкой мы не признаем, поэтому пошли они… Честно говоря, давно хотелось утереть им нос, да не давали.
– Вы только поосторожнее, Сергей Георгиевич, – сказал Громыко. – Ни к чему нарываться на неприятности, да и сил у них намного больше.
– Чурсин очень выдержанный человек, а на наших кораблях есть тактическое атомное оружие. Они это прекрасно знают и наглеть не станут. Поводов для провокаций давать не будем, но и хамить не позволим.
– Тогда, Виктор Георгиевич, решите вопрос с заявками министерства внешней торговли и определитесь с кораблями, – сказал Косыгин. – И сделайте все как можно быстрее, потому что через пару дней первые грузы начнут прибывать в Севастополь. Все, товарищи, с этим вопросом закончили.
– Ты долго будешь копаться? – спросил я Ольгу. – Уедем без тебя.
– Я готова! – схватила она портфель. – А обратно отвезете?
– Давай сюда портфель и вперед! – сказал я, отбирая у нее портфель. – Назад тебе придется топать самой или ждать, пока отучимся мы. Шевелитесь обе, опоздаем.
Машина уже стояла у подъезда, а Сергей демонстративно посмотрел на часы.
– Здравствуйте, – поздоровалась Ольга. – Я ее сестра!
– Здравствуй, красавица, – сказал Виктор. – Ребята, грузитесь быстрее, опоздаете.
– Бабушки не будет? – спросил Сергей. – Тогда поехали.
В школе пришлось бежать, потому что звонок прозвенел, как только мы переобулись.
– Никогда я раньше в школе не бегала, пока с тобой не связалась! – высказалась Люся, перед тем, как мы заскочили в класс.
– Считай, что я этот наезд проигнорировал, – ответил я, идя на свое место. – Ольгу надо было раньше будить. Всем привет!
Первый учебный день прошел… скучно. Слушать учителей было неинтересно, ребята меня особенно не интересовали, но Люсе здесь придется учиться год, поэтому я со всеми перезнакомился. Особого ажиотажа наше появление в этой школе не вызвало. Мы еще были чужими, да и выступали в последний раз давно, а "Волкодава", которого уже кое-кто читал, со мной пока не связали. Когда прозвенел последний звонок, все быстро переобулись и высыпали во двор школы. На улице напротив школьной калитки стояла "Волга", но не черная, как наша, а светлая. Светка Ханеева – та самая, которая нахамила нам на классном часе, – бросила на нас презрительный взгляд и направилась к машине, помахивая портфелем.
– Не обращайте на нее внимание, – сказал нам Игорь Сычевский. – Отец у нее работает в МГК, вот она и воображает из себя королеву. Ей до дома идти далековато, поэтому отец иногда присылает за ней машину. Вы сейчас куда?
– Нам до дома тоже не очень близко, поэтому пользуемся услугой соседей, – сказал я. – Если будут проезжать, подберут, нет – дойдем сами.
Машина ждала нас в положенном месте, поэтому уехали без задержки и через несколько минут были дома.
– Зайди к соседу, – сказал мне Сергей, когда мы покидали салон.
Я проводил Люсю, забросил портфель в свою прихожую, после чего позвонил в квартиру куратора.
– Заходи, – сказал Федор Юрьевич, пропустил меня и запер дверь.
– Где мои вопросы? – спросил я. – Вам для меня что-нибудь передали?
– Идем в комнату, – сказал он. – Вот пакет с вопросами, а это магнитофон. Включишь на запись и отчитывайся. Решили, что это будет намного удобнее написанных тобой листов. Сколько тебе нужно времени?
– Дайте хоть посмотреть, что от меня хотят! – сказал я. – Потом определюсь со временем.
Я прочел пять вопросов и прикинул время.
– Примерно полчаса.
– Тогда я вызываю Белову, – сказал он. – Сам я не имею права дотрагиваться до этой кассеты. Работай, а я спущусь и встречу Елену.
Я подождал, пока он выйдет из квартиры, включил магнитофон на запись и начал говорить.
– Причина замены министра обороны – его смерть. Малиновский умрет тридцать первого марта шестьдесят седьмого года от рака. Смерть будет очень тяжелой, метастазы пойдут в кости. Извините, но это как-то не вспомнилось само. Двадцать первое июля – день военного переворота в Греции.
Я минут десять говорил все, что мне было известно о режиме "черных полковников".
– По гибели Комарова двадцать четвертого мне нечего добавить. Все, что я знал, написал. Разбирайтесь с парашютной системой. По шестидневной войне я расписал весь ее ход. Хочу от себя добавить, что настоятельно советую товарищу Косыгину не мешать Египту первому наносить удар Израилю. Когда в Москву двадцать пятого мая прилетел военный министр Египта Шамс эль-Дин Бадран, Алексей Николаевич запретил ему нападать первым. В результате первым напал Израиль, который практически полностью уничтожил на аэродромах всю египетскую авиацию, обеспечив себе полное господство в воздухе. После этого уничтожить тяжелую технику у арабов не составило большого труда. Полная аналогия с Великой Отечественной. Последний вопрос о теракте на Красной площади. Время уточнить не могу. Читал в двух источниках, и в обоих написано, что случилось в конце сентября. Взрыв у мавзолея привел к человеческим жертвам. Смертником был некий Крысанов из Каунаса. Это все, что я знаю.
Я остановил запись, перемотал пленку и снял бобину. Вовремя я закончил: щелкнул входной замок, и в квартиру зашла Елена.
– Здравствуй, – сказала она. – Уже закончил?
– Все, что смог быстро вспомнить, надиктовал, – ответил я. – Держите пленку. Передайте, что через неделю я буду готов к экстерну. И еще будет просьба. Если можно устроить Людмиле экстерн по отдельным предметам, буду очень признателен. У нее все же нет моих знаний, а для меня важно, чтобы за этот учебный год она разделалась со школой.
Неделя прошла буднично, ни в школе, ни дома ничего примечательного не произошло. В воскресенье после звонка за нами приехала машина с Еленой и отвезла на квартиру Брежнева.
– Держи! – протянул я радостно встретившей нас Вике "Волкодава". – Там кое-что написано.
– Ух ты! – воскликнула она, раскрыв книгу. – Мне еще никто из писателей не дарил книг! У меня уже есть твоя книга, только без подписи. Дед взялся читать, но ему вечно некогда.
– Заходите, – заглянула в прихожую Виктория Петровна. – Вика, ты что гостей держишь на пороге? Разувайтесь, мойте руки и идите на кухню, будем пить чай.
– У нас сегодня наполеон, – сообщила Вика. – Дед его любит, поэтому не покупает.
– Не понял смысла твоих слов, – сказал я, пропуская Люсю в ванную комнату.
– Чего тут непонятного! Ты что, не видел, как он ест? У меня мать себя в еде не ограничивает, а он страшно боится переесть. А я из-за этого страдаю.
– Я тебе отдам свой кусок, страдалица, – пообещал я, в свою очередь моя руки.
– Торта хватит, – сказала она. – Но разве им надолго наешься? Идите на кухню, а я пойду отнесу книгу.
После чаепития с действительно прекрасным тортом Леонид Ильич увел меня в комнату, которая, видимо, по совместительству выполняла функции кабинета.
– Садись, – сказал он. – Нужно поговорить. Слышал я твои ответы. У нас по поводу арабской войны возникли разногласия. Косыгин и сейчас считает, что нельзя допустить уничтожения Израиля, а некоторым твое предложение показалось заманчивым. Предполагалось, что ты своими ответами будешь только дополнять те сведения, которые записал раньше. А теперь я думаю, что будет небесполезно по некоторым вопросам выяснить мнение того, кто все это пережил.
– Не уничтожат они его, Леонид Ильич, – сказал я. – По крайней мере, сейчас. У арабов больше техники, но у израильтян она малость получше, а главное, они ею умеют лучше пользоваться. И так по-глупому, как арабы, они не подставятся. Но и блицкрига у них не будет. Передерутся, уничтожат друг у друга большую часть техники, а потом мы со Штатами постучим кулаком по столу. Нельзя допустить слишком большого усиления Израиля. Беда ваших аналитиков, что они за дровами не видят леса. Чтобы иметь полное представление о том, что и к чему приведет, нужно не мои записи читать, а все это пережить. Или мне писать многотомный роман истории своей жизни с описанием всего того важного, что я видел и слышал. Я ведь после пятнадцатого года вообще писал больше о природных катастрофах, поэтому вам трудно увидеть, к чему все придет.
– Да, я заметил, – сказал он, – а с чем это связано?
– Я тогда сильно устал от писанины и не был уверен в том, что все это попадет по назначению и будет использовано. И ценность дальнейших записей была невелика. Все равно большинства того, о чем написано, теперь не произойдет. Разве что можно посмотреть, к чему все катилось. А после двадцатого года я уже многим и не интересовался, а кое о чем не упомянул специально.
– А почему? Какие могут быть причины?
– Есть очень опасные знания, – пояснил я. – И не менее опасные идеи. Когда ими пользуемся мы – это одно, если они начинают расползаться по всему миру… Для примера можно взять ядерное оружие. Представьте, что случится, если оно будет у всех стран.
– По твоим записям в семидесятом году заключат договор.
– Заключат, – согласился я. – А кто его подпишет? В большинстве это те, для кого иметь ядерные арсеналы – неподъемная задача, или те, у кого они уже есть. Я вам приведу только один пример. Сейчас темнокожие американцы борются с расизмом белых. Мартин Кинг организует свои компании гражданского неповиновения, а впереди еще бунты в гетто и "черные пантеры". Но я вас уверяю, что расизм темнокожих ничуть не лучше расизма белых, и американцам со временем придется с ним столкнуться. Одно время рождаемость в темнокожих семьях сильно упала, но потом опять пошла вверх. Усилилась и эмиграция из стран Африки. Незадолго до моего ухода темнокожим был каждый третий житель США. Нашлись люди, которым такое положение категорически не понравилось. К тому времени генетика добилась огромных успехов. Был полностью расшифрован геном людей всех рас, а разработанные методики позволили ученым создавать микроорганизмы с почти любыми свойствами. Когда люди приобретают такую власть над природой, да еще при отсутствии должного контроля, это очень опасно. А игры с геномом микроорганизмов опасны еще и тем, что искусственные организмы не обладают стабильностью тех, над которыми природа работала тысячелетиями. Поэтому, если они самопроизвольно меняются, могут очень неприятно удивить своих творцов. Но сейчас я вам расскажу не об этом. Печально известная организация ку-клукс-клан сделала крупной частное фирме заказ на изготовление лекарства от засилья черных. Наверное, их кто-то хорошо финансировал, потому что деньги были затрачены сумасшедшие. Фирма сконструировала микроорганизм, который мог размножаться только в организме негроидной расы. Это было несложно сделать, используя различие в наших геномах. Обычные средства на него не действовали. Он не убивал, а всего лишь вырабатывал вещества, снижающие вероятность зачатия в десятки раз. Разработчики заложили ограничения на скорость размножения микроорганизма, поэтому зараженный практически ничего не чувствовал. Людей начали массово заражать через продукты питания, главным образом напитки. А дальше заражение могло передаваться самыми разными способами.
– Они снизили рождаемость? – спросил Брежнев.
– Если бы снизили, они ее фактически ликвидировали. Что произошло, когда все открылось… Белая Америка умылась кровью. Там и так последнее десятилетие черт-те что творилось, а тут еще это.
– Судя по твоим записям, черт-те что творилось не только у них, а почти по всему миру, – заметил он.
– Что вы хотите? – пожал я плечами. – Вся беда в перенаселении. И наиболее актуально это там, где людей и без того много. Американцы со своим лекарством опоздали.
– Не понял? – сказал Брежнев. – Ты считаешь допустимым такие приемы?
– Нужно ограничить рождаемость, – ответил я. – Не так радикально, но ограничить. Лучше насильно избавиться от лишних ртов сейчас, чем потом гибнуть всем. Для чего рождались дети в той Африке, если в мое время выживал и становился взрослым в лучшем случае только каждый пятый ребенок? Во многих странах Азии было ничуть не лучше, а ведь и у монголоидной расы свой геном. Земля не так велика, как думают некоторые, и ее ресурсы не бесконечны, а уходить нам будет некуда. Есть, правда, другие реальности, но мы вряд ли сможем в них попасть, просто не успеем.
– Но ведь ты что-то имел в виду, когда говорил о спасении мира? Пусть наша страна не развалится и вырвется вперед, вряд ли мы сможем управлять остальными.
– Можно будет попробовать, – сказал я. – Есть способы. В крайнем случае попытаемся спасти только своих. Сейчас об этом еще рано говорить. Боюсь, что такие люди, как Суслов, не только не захотят меня слушать, но сделают все, чтобы не услышали другие.
– Зря у тебя сложилось такое мнение о Михаиле Андреевиче, – сказал Брежнев. – Он замечательный человек и к тебе прекрасно относится.
– Я в его человеческих качествах не сомневаюсь, – сказал я. – Просто такие люди, как вы, часто переносят свои личные отношения с людьми и на то дело, которым занимаются, а вот такие, как он, четко разграничивают, что для домашнего употребления, а что для работы. Ваша позиция более приятная, его – более жизненная. Только на многие вещи мы с ним смотрим по-разному.
– Ваш последний разговор на него сильно подействовал, – заметил Брежнев. – Он мне сказал, что никогда не думал, что останется в памяти людей держимордой.
– Главное это не намерения, а дела, – возразил я. – В чем-то он был прав, в чем-то – нет. Я ему рассказал, что знал, захочет – сделает выводы. Только меняться в таком возрасте…
– Ты просил насчет экстерната, – сказал Брежнев. – Я поговорил с Елютиным, он не возражает.
Еще бы он возражал!
– Зря вы, Леонид Ильич, вышли на министра, – высказался я. – Мы уже с визитами к вам засветились по полной программе. Сплетен будет… Наверняка еще и Вика всем знакомым растрезвонила. И машина эта…
– Машина отвезла, высадила и все. Не вы одни такие. Думаешь, что привлечешь меньше внимания с толпой телохранителей? А без охраны вас никто пока отпускать не станет. Есть намерение тобой заняться всерьез. Если получится, опеку можно будет уменьшить, но присматривать теперь за вами будут долго. А слухи… Вы в тени все равно не останетесь. Пусть это считают моей слабостью к молодым талантам. Ты, кстати, после школы чем думаешь заниматься?
– Мы оба хотим поступить на актерский факультет ВГИКа.
– Почему туда? – удивился Брежнев. – Вот уж не ожидал. Не славы захотелось? Может быть, все-таки тебя задействовать в программе? Для начала поработаешь в ЦК комсомола, потом вступишь в партию. Переведем в аппарат ЦК и…
– Леонид Ильич, извините, что перебил. Я не отказываюсь ни от партийной работы, ни от политики, но не сейчас. Я ведь тогда все-таки устал от жизни. Не вообще, а от той, какая у меня была. Я ничего не захотел повторять. У меня была хорошая работа и прекрасная семья, но жизнь это не старая интересная книга, которую иной раз хочется снять с полки и перечитать. Вот мне захотелось попробовать себя в кино. По сути, для меня это будет отдых. Техническое образование у меня есть, даже два, теперь будет гуманитарное, а там, глядишь, закончу Высшую партийную школу. И писательство я пока не собираюсь бросать, и песни. Жизнь у меня впереди длинная, если кто-нибудь не укоротит, так что хватит времени все попробовать.
– Да, завидую, – сказал он мне. – Жаль, что я никак не дотяну до прихода вашей девчонки, я бы не отказался прожить жизнь второй раз.
На этот раз мы были в гостях у генсека до самого вечера. Вика опять принесла гитару и мы спели пару новых песен.
– Ты говорил Михаилу Андреевичу о Высоцком, – сказал Брежнев. – Несколько раз о нем слышал, но не слушал ни одной песни. Не можешь что-нибудь исполнить?
– В следующем году должен выйти фильм "Вертикаль" с его участием. Он там будет петь несколько песен об альпинистах. А я разучил пока только одну. Она из моих самых любимых. Напишет он ее только к концу жизни для фильма о Робин Гуде. Я не собираюсь красть у него песни и эту разучил только для своих. Вам спою.
Вика с Викторией Петровной были на кухне, и я мог говорить свободно.
– Лестно попасть в число "своих", – хмыкнул Леонид Ильич. – Люся, позови моих с кухни, пусть тоже послушают.
– Предупреждаю, – сказал я женской части семьи Брежнева. – Песня не моя и говорить о ней никому не стоит. Вика, это в первую очередь тебя касается. Раззвонишь, и мы с тобой незнакомы. Доступно? Вот и хорошо. Называется она "Баллада о борьбе" Средь оплывших свечей и вечерних молитв, средь военных трофеев и мирных костров жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф.
Я вкладывал в пение душу, но до Высоцкого было далеко.
– Липли волосы нам на вспотевшие лбы, и сосало под ложечкой сладко от фраз, и кружил наши головы запах борьбы, со страниц пожелтевших слетая на нас.
Песня отзвучала, но некоторое время все молчали.
– Непривычно написана, – сказал наконец Брежнев, – но цепляет. Я Суслову свое мнение выскажу, думаю, у автора больше не будет проблем с выступлениями.
Вскоре мы попрощались и уехали домой. А во вторник на большой перемене меня вызвали к директору.
– Мне позвонили из министерства, – сказал он, глядя на меня с укоризной. – Попросили оказать тебе содействие в сдаче экзаменов экстерном. Наша школа имеет право на экстернат, поэтому я не вижу проблем. Мог бы обратиться непосредственно ко мне.
– Я просил не столько за себя, сколько за Черзарову, – начал оправдываться я. – Я могу хоть сейчас сдать все предметы за оба класса, ей это сложно.
– И чего вы хотите? – спросил он. – Мне о ней ничего не говорили.
– Мы хотели, чтобы у нее принимали экзамены по одному. Сдала годовой, и освобождается от дальнейших посещений этих уроков. Это позволит сосредоточиться на следующем. Если вы сами не сможете это решить, тогда это попытаюсь сделать я. Я готов сдавать в любое удобное для вас время.
– Садись, пиши заявление, – сказал он, продиктовав мне текст. – Насчет Черзаровой я тебе пока ничего не скажу, мне нужно проконсультироваться.
– Как только я исчезну, готовься к наплыву ухажеров, – предупредил я подругу. – Жаль я тебя совсем не учил драться. Сильная и гибкая девушка, а грамотно по морде дать не сможешь. Сегодня же научу для начала одной связке, будешь потихоньку отрабатывать. Что-что, а умение кому-нибудь врезать, в жизни всегда пригодится. Лишь бы самому тебе не попасть под горячую руку.
Вечером отец сообщил, что его посылают в служебную командировку в Минск.
– В наш полк заедешь? – спросил я, почувствовав, что успел соскучиться и по городку, и по бывшим одноклассникам.
Вот ведь хотели съездить, когда жили в Минске, да вечно ни одно мешало, так другое. Когда теперь удастся вырваться! Пожалуй, половины нашего класса уже не будет.
– Если будет такая возможность, обязательно съезжу, – ответил он. – Что-то хотел передать?
– Зайди к Кулаковым и передай для Сергея наш адрес. Скажи, чтобы переслал мне свой новый адрес, когда демобилизуют отца, и им дадут квартиру. Я не горю желанием сейчас переписываться, просто не хочу его потерять из виду. Ты, кстати, не хочешь уйти на пенсию?
– Зачем? – сказал отец. – Все равно дома не усижу, пойду куда-нибудь работать. Пока не гонят, буду служить.
Неделя прошла спокойно. В школе все шло, как обычно, и только в субботу директор сообщил, что с понедельника у меня сдача экзаменов.
– Держи график, – сказал он, подавая мне бумагу. – Будешь сдавать в день по два экзамена. За пару недель управишься. Когда к сдаче экзаменов будет готова Черзарова, пусть подойдет ко мне.
– Какой предмет будешь сдавать первым? – спросил я, когда шли к машине. – И когда?
– Через неделю сдам русский, а потом литературу. Месяца за три отчитаюсь за девятый класс и займусь десятым. Чем займемся в воскресенье? Надоело дома сидеть, давай опять съездим в парк? Или попробуем сходить в театр. Чего кривишься? Как можно стремиться стать артистом и не любить театр?
– Я не театр не люблю, я не люблю в него ходить. Когда по телевизору показывают постановки, я их почти всегда смотрю. Сколько ходил в своей жизни в театр, и только один раз было нормально видно и слышно. Мне тогда было девять лет, а показывали "Свадьбу с приданым". Я тогда почти все песни запомнил. Хочешь, спою? Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем…
– Перестань немедленно! – схватила она меня за руку. – Люди оборачиваются! И потом, слушать тебя без гитары…
Мы как раз шли в проходе между домами и никого поблизости не было, поэтому я ее схватил в охапку и начал целовать.
– Безобразие! – заорала из окна какая-то женщина. – Совсем стыд потеряли! Милиции на вас нет!
– Кто там орал? – спросил Сергей, когда мы раскрасневшиеся заскочили в салон "Волги".
– Глазастая баба с неустроенной личной жизнью, – ответил я. – Поехали домой. Виктор, как бы нам завтра выехать куда-нибудь на природу?
– Если захотите куда-нибудь поехать, позвоните, – сказал он. – Меня завтра не будет, приедет другой водитель. Но выехать на природу у вас вряд ли получится: завтра почти наверняка пойдет дождь.
– Завтра у вас будут гости, – сказал Сергей. – Поэтому до двенадцати лучше ничего не планировать.
– Ладно, – сказал я. – Надумаем – позвоним.
Машина въехала в наш двор и остановилась у подъезда.
Мы вышли из салона, поднялись на свой этаж и зашли в квартиру Люси. Моя мама общалась с Надеждой на кухне, а рядом с ними обедала Ольга. Отец уехал в Минск, а Таня уже вторую неделю работала, поэтому моя мама почти весь день пропадала у Черзаровых.
– Как дела в школе? – спросила она.
– С понедельника начинаю сдавать экзамены, – ответил я. – Люсе тоже разрешили, но она начнет чуть позже.
– Как вы торопитесь жить! – вздохнула Надежда. – Идите, мойте руки, я вам сейчас налью первое.
– Мы чуть позже, мам! – отказалась подруга. – Сначала немного позанимаемся.
– Чем будем заниматься? – спросил я.
– Как чем? Обещал научить бить морды, так учи!
