355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Геннадий Ищенко » Возвращение. Части 1-3 (СИ) » Текст книги (страница 24)
Возвращение. Части 1-3 (СИ)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:17

Текст книги "Возвращение. Части 1-3 (СИ)"


Автор книги: Геннадий Ищенко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

Глава 9

– Здравствуй, – сказал Суслов, заходя в кабинет Брежнева. – Говорил с ним?

Еще совсем недавно они обращались друг к другу на "вы", но после последних событий Брежнев отбросил все формальности, окончательно включив Суслова в число друзей.

– Вчера посылал за ними машину, – сказал Леонид Ильич. – То-то у внучки было радости!

– Привязалась к ним?

– Я сам к ним привязался, особенно к Геннадию. С ним весело и интересно, даже не учитывая его знания. Интересная смесь мальчишки и взрослого человека.

– И что он сказал?

– Он считает, что лучше тебя этого не сделает никто. Так и сказал, что в Политбюро Михаил Андреевич – это самый принципиальный человек.

– Это как же он оценил мою принципиальность, если, по его же словам, меня совсем не знает? – хмыкнул Суслов.

– По отношению к детям. Он так и сказал, что о человеке можно судить по его детям. Потом вспомнил о моей Галине и смутился. Я его попросил уточнить, что именно он имел в виду, так он ответил, что ты ни Майе, ни Револию не помогал пробиваться. Всего в своей жизни они добьются сами. Дочери, говорит, мог дать квартиру без проблем, достаточно было одного звонка, а вместо этого пустил жить с семьей в свою квартиру. И еще сказал, что мне это будет трудно сделать. Вы, Леонид Ильич, слишком мягкий человек, особенно по отношению к друзьям. Вы их тяните за собой и не хотите видеть недостатков, а потом еще отстаиваете, несмотря на всю очевидность прегрешений.

– У него что, вообще нет страха? – удивился Суслов.

– Он боится, но старательно это скрывает. Но боится больше тебя, чем меня. Меня он раскусил и знает, что без веской причины я его не трону. Он у меня сейчас вроде совести: может говорить все, что хочет. Лишнего, правда, не говорит. Когда я спросил, были ли про меня анекдоты, он ответил, что были, но рассказывать не хотел. Не было в них, говорит, ничего смешного. Народ раздражали ваш возраст и немощность, их в анекдотах и высмеивали. А над чем здесь смеяться? Здесь плакать надо. Сделаете все, как надо, и не будет никаких анекдотов.

– Но ты из него хоть один все-таки вытянул?

– А как же. Про твои похороны. На поминках по Суслову выступает его лечащий врач и говорит: "Наш главный враг – склероз – вырвал из рядов строителей коммунизма лучшего сына отечества!" "Наш главный враг – недисциплинированность, – ворчит Брежнев, – мы уже час сидим, а Суслова все нет".

– Да, – сказал Суслов. – Действительно, нечему смеяться. Это не смешно, а страшно. Когда будешь в следующий раз говорить с этим любителем анекдотов, скажи ему, чтобы он меня не боялся. Будет нормально работать, во многом пойдем навстречу. Если подумать, он мог со своими знаниями без всякого риска и ограничений до конца жизни как сыр в масле кататься, а вместо этого, рискуя головой, полез спасать страну. Такое нельзя не оценить. Только уж больно тяжелую он для меня выбрал роль. Точно прозовут Аракчеевым или еще похуже – инквизитором. Он прав в том, что чистка нужна, а как чистить? Ну есть в его списке сотни полторы мерзавцев или тех, кто ими скоро станут. Скорее всего, если начнем копать, все подтвердится. А как быть с тысячами других, о которых ничего не известно? Нужно создавать аппарат контроля чистоты партийных рядов, а в него подбирать кристально чистых людей. Ты много таких знаешь? Я знаю десятка три, и все они на своих местах!

– Он высказал несколько мыслей. Если подумать, можно составить список мероприятий, призванных навести порядок в управлении в части того, что касается кадров. Но без периодической порки провинившихся все равно не обойтись.

– И пороть придется мне. Что он там еще придумал?

– В основном меры по сокращению льгот и привилегий и усилению ответственности за результаты работы. Отдельно стоят меры, призванные уменьшить приток в руководящие кадры детей, как он выражается, чиновников, в первую очередь партийных. Протекция в престижные ВУЗы, обучение в них бездарей, уклонение от армии и использование своего положения для того, чтобы выгодно пристроить сынка, и обеспечить его быстрый служебный рост.

– Меня прибьют, – сказал Суслов. – Если создать службу с такими полномочиями, в нее сразу полезет всякая шваль. Это ведь власть над властью! Мне придется больше бороться со своими работниками, чем делать дело.

– Наш консультант по этому поводу сказал, что если мы все будем делать келейно, так и будет. Поэтому борьба за чистоту рядов должна проводиться открыто, и нужно отстаивать равенство всех перед законом. Еще и слова Ленина мне привел о том, что совершивший преступление коммунист должен отвечать дважды: и как гражданин перед законом, и как член партии перед своими товарищами. А мы вроде эту ответственность с партийного руководства в его прошлой жизни фактически убрали. Только Машеров взялся наводить порядок, за что и поплатился.

– А теперь поплачусь я. Здесь еще хоть понятно, с чего начинать, а что делать со среднеазиатскими республиками, я пока даже не представляю.

– Давай собирать группу при ЦК. Причем работников ЦК в ней должно быть чуть. Надо набрать людей на периферии. Озадачить тех секретарей обкомов, в которых мы с тобой не сомневаемся. Пусть присылают своих людей, а потом отвечают за свои рекомендации. И надо начинать работу с членами Политбюро. В первую очередь нужно проинформировать Косыгина, Мазурова, Шелеста и Полянского. Этого хватит. И нужно присмотреться к работе Пельше в Комитете партийного контроля. У кого ни спрошу, никто не в курсе, чем они там занимаются. Похоже, что ничем.

– Как там молодежь восприняла ограничение в свободе?

– С пониманием. Да и нет там никаких особых ограничений. Три дня назад проехались по магазинам и накупили кучу всего на осень. Взяли и гитару, теперь развлекаются. Было уже две консультации ученых. Келдыш сказал, что сразу же прояснили много неясных моментов.

– Он что, специально не все писал?

– Я его тоже об этом спросил. Ответ был такой, что, по его мнению, все самое основное было написано, а если расписывать в подробностях, ему и года не хватило бы. Он и так не был до конца уверен, что все записи попадут в нужные руки. Мол, если ученые не хотят думать сами, сейчас он по ряду вопросов может свои записи дополнить.

– А как у них с любовью?

– Когда мы были одни, я у него спросил. Он мне ответил, что они будут терпеть. Но в ласках зашли далеко, это заметно. Надо будет действительно им помочь. Пускай разделываются со школой, а потом…

– Завтра приезжают ваши родители, – с грустью сказала Елена.

Я ее понимал: то, что для нас было радостью, у нее вызывало печаль. Не знаю, чем она занималась в Комитете, а с нами отдыхала, попробовав себя в роли матери. О себе она говорила неохотно, но мы все-таки допытались, что своих детей у нее нет. За прошедшие дни я еще раз проконсультировал Келдыша, и мы съездили за покупками. Поскольку вскоре мы должны были попасть в семьи, деньги не экономили. Себе я купил не слишком много, но Люсю приодели по полной программе. Купили и гитару, на которой я теперь по вечерам подбирал мелодии к песням, а потом мы их разучивали вдвоем. Елена была из тех немногих, кого посвятили в мою историю, поэтому ее совершенно не стеснялись. Так и проходили дни. С утра после медитаций и завтрака мы садились за учебники и, если не было визитеров, просиживали с ними до обеда. После него отдыхали, чаще всего у телевизора. Потом разучивали новые песни, занимались йогой, а я еще – и своей гимнастикой. Вечером ужинали и уединялись в одной из комнат. Разговаривали, целовались и просто сидели, обнявшись, мечтая о не столь уж далеком времени, когда Люсе исполнится шестнадцать. Пять месяцев это было и мало, и так много!

– А нельзя сдавать экстерном не все сразу, а по одному предмету? – спросила Люся. – Так было бы гораздо легче.

– Вот чего не знаю, того не знаю, – ответил я. – Скорее всего, нельзя, но если нам пойдут навстречу, то никаких препятствий не вижу. Ты все равно учишь материал и сдаешь экзамены, просто это растягивается во времени. Сделать так для всех вряд ли получится, а в виде исключения, почему бы и нет? Сдал предмет и больше на него не ходишь, а используешь время для подготовки к сдаче следующего. У тебя память после медитаций усилилась? Ты ведь давно занимаешься медитациями, а я этот эффект почувствовал уже на третьем месяце занятий.

– Я не знаю, – неуверенно сказала она. – Спать стала меньше и меньше устаю, как ты и говорил, а память… Она у меня и раньше была очень хорошая. Нет, не заметила. Послушай, ты по родителям соскучился?

– И по родителям, и по сестре, и даже по тестю с тещей, – пошутил я. – Завтра они только приедут. Надеюсь, что контейнеры с вещами не задержатся, иначе нам судьба сидеть здесь еще несколько дней. Завтра, во всяком случае, еще не отпустят.

– А к Брежневу больше не поедем? Мне хочется увидеть Вику.

– Такая большая девушка и подружилась с такой малявкой. Не боишься, что она подрастет и отобьет мужа?

– Разница всего в два года, а ты от меня все равно теперь никуда не денешься!

– Вот так и теряют свободу! – вздохнул я. – Насчет Брежнева все будет зависеть от него самого. Мы ему нравимся, но у него полно своих дел и друзей, поэтому не рассчитывай на частые приглашения. Эти поездки могут помочь, а могут и навредить. Не ему, а нам. Генеральный секретарь у всех на виду, а нас возят правительственными машинами к нему домой. Нас самих уже тоже многие узнают, поэтому скоро по Москве пойдут гулять сплетни о новых любимчиках генсека. И твоя Вика наверняка не молчала. Брежневу на это наплевать, а я сразу не подумал ее предупредить, чтобы не болтала. И не факт, что она послушалась бы. Такой повод похвастать! Да ее разорвало бы, если приказали бы держать рот на замке.

– Никогда даже не думала, что может настать время, когда люди будут хвастаться знакомством со мной, – тихо засмеялась подруга. – Да еще родственница Брежнева, пусть даже малолетняя. А все ты!

Шутливая борьба, которая закончилась на ковровой дорожке, чуть не привела к срыву. Люся, сидя на мне верхом, наклонилась и поцеловала в губы. Очнулся я, когда она лихорадочно расстегивала мне пуговицы на рубашке, а мои руки сами ласкали ее там, куда я их раньше никогда не допускал. Сил сопротивляться желанию не было никаких. Как я смог остановиться сам и остановить ее, не знаю.

– Надо прекращать, – сказал я, стараясь не смотреть на пунцовую подругу, которая с ногами забралась на кровать и сидела там, обхватив себя руками. – Я еле удержался.

– Извини, – сказала она. – Не знаю, что на меня нашло. – Я тебе, кажется, на рубашке оторвала пару пуговиц. Я потом пришью.

Я немного посидел, чтобы прийти в себя и не показываться таким Елене, а потом ушел в свою комнату. Следующий день прошел как обычно, только вечером начались звонки. Звонили наши родители и сестры, которым дали наш номер телефона. В квартиры они заселились и вещи из контейнеров перевезли, но еще ничего не успели расставить.

– Главное, что есть кровати, – сказал мой отец. – Переночуем, а все остальное сделаем завтра. – Мы последние дни в Минске вообще ночевали на раскладушках. Вещи отправили заранее, а то их еще долго пришлось бы ждать. Вы там как?

– У нас все прекрасно, – отчитался я. – Завтра, я думаю, увидимся.

– Мне сказали доставить вас по домам завтра после завтрака, – сказала Елена. – В ваши чемоданы все вещи не войдут, поэтому водитель что-нибудь привезет, потом ему вернете. Заодно поговорю с родителями и познакомлю вас с тем, кто будет за вами присматривать.

– Я только сейчас почувствовал, как мне осточертело сидеть в четырех стенах, и как я соскучился по родным, – сказал я Люсе утром, когда мы провели медитацию и пританцовывали от нетерпения возле кухни, одним своим видом торопя Елену с завтраком. – Почему мы с тобой так никуда и не выехали, кроме магазинов?

– Ты у нас голова, вот себе и задавай этот вопрос, – ответила подруга. – Уж в Москве, наверное, было бы на что посмотреть.

– Идите есть, торопыги, – позвала Елена. – Не терпится от меня сбежать?

– Дело не в вас, – сказал я ей. – Вас мы всегда рады видеть. Просто уже давно не видели родных. И казенная квартира, даже такая уютная, как эта, никогда не заменит дома.

– Да, – сказала Люся. – Приезжайте к нам. Честное слово, нам будет приятно вас увидеть.

– Спасибо за приглашение, – улыбнулась она. – Но я и без него, наверное, буду к вам иногда заезжать. В курсе ваших дел всего несколько человек в Управлении, а я одна из них.

К десяти часам к нам в квартиру поднялся водитель, принесший две большие сумки.

– Складывайте в них вещи! – скомандовала Елена. – Гитару я возьму сама.

Все было приготовлено заранее, поэтому много времени сборы не ушло, и уже через десять минут мы спустились к машине. Города мы не знали совершенно, поэтому мелькавшие за окнами машины улицы нам ни о чем не говорили. Ехали с полчаса и свернули во внутренний двор большого пятиэтажного дома, построенного в виде буквы "П". Водитель подогнал машину ко второму подъезду, высадил нас и остался ждать Елену.

– У вас третий этаж, – сказала она Люсе. – У Геннадия двадцать девятая квартира, у тебя тридцатая, а у вашего куратора тридцать первая. Все, вперед!

Я пошел первый, держа в каждой руке по чемодану, следом поднималась Люся с двумя набитыми сумками, а замыкала шествие Елена с гитарой в руках.

– Давайте сначала к вам, – сказал я Люсе. – Здесь на три четверти твои вещи. Ну и, как джентльмен, я уступаю первенство даме.

– Надо было на первое место поставить меня, а не вещи, – сказала она. – Дверь не заперта, толкай.

Я нажал на дверь, открыл ее и первый вошел в пустую прихожую. Зайдя в комнату, я чуть не оказался опрокинутым на пол бросившейся мне на шею Ольгой.

– Мама! – они приехали!

Гостиная уже была заставлена привычной мебелью. Не было пока только ковров и отсутствовало пианино. Так я и думал, что они его продадут. Везти такой инструмент в контейнере без заводской упаковки – это почти наверняка его угробить.

Иван Алексеевич забрал у меня чемоданы, а Ольгу сменила Надежда. Потом они переключились на Люсю.

– Это кто же тебя так приодел? – спросила Надежда, осмотрев дочь. – Жених? Ты, как игрушка, даже трогать страшно.

С утра было еще не слишком тепло, поэтому Люся надела импортный шерстяной костюм, состоящий из любимой ею плиссированной юбки и жакета, под которым была белая блуза с отложным кружевным воротничком. Туфли тоже были из тех, что мы недавно купили.

– Это не я, – сказал я, поворачиваясь к прихожей. – Это государство. Елена Викторовна, заходите, пожалуйста. Представляю вам "Девушку с гитарой".

– Здравствуйте! – поздоровалась зашедшая в комнату Елена. – Это ничего, что я в туфлях? Я смотрю, никто не разувается.

– Ничего, – сказал Иван Алексеевич. – Помоем полы и застелем ковер, тогда будут тапочки, а пока можно и так.

– Я уже не девушка и гитара не моя, – улыбнулась она, отдавая мне гитару. – Я капитан Елена Викторовна Белова. Вот документы.

– Ого! – сказал отец Люси, возвращая удостоверение. – Госбезопасность! Что же это они натворили?

– Ничего страшного, – поспешила их успокоить Елена. – Они задействованы в одной государственной программе. Давайте куда-нибудь уединимся и поговорим об этом подробно.

Беседовали они минут десять в одной из двух небольших комнат, после чего опять вышли к нам. При этом Иван Алексеевич посмотрел на меня… странно так посмотрел, как я мог взглянуть на инопланетянина, а Надежда выглядела какой-то пришибленной, что ли.

– Ребята, – сказала нам Елена. – Берите вещи и инструмент, и пошли к Геннадию.

Мои нас всех зацеловали, конечно, кроме Елены.

– Настоящая красавица! – высказалась мама по поводу внешнего вида Люси. – Гена, ты нам представишь нашу гостью?

– Это Елена Викторовна Белова, – сказал я. – Все остальное она вам о себе расскажет сама. Вы еще тоже не послали ковер? Тогда мы не будем разуваться.

– Да, конечно, – сказал отец. – Проходите все в комнату и садитесь. Сейчас поставим чай.

– За чай спасибо, но мы только что из-за стола, – отказалась Елена. – У меня к вам недлинный, но важный разговор, а внизу ждет машина, так что сверх необходимого я задерживаться не буду. – Я капитан госбезопасности, вот удостоверение.

Отец посмотрел удостоверение и вернул его Елене.

– Мы вас слушаем, – сказал он. – Никому не нужно уйти?

– Нет, мой разговор для всей вашей семьи. Ольгу уже можете считать своей. Если эти молодые люди не передумают, то по достижении обоими шестнадцати лет им разрешат вступить в брак.

Интересное дело, родителям сказали, а нам не могли? Отец воспринял новость довольно спокойно, сестра на нас вытаращила глаза, а мама, видимо, решила, что Люся беременна, и перепугалась.

– Это не то, о чем вы подумали, – сказала ей Елена. – Геннадий с Людмилой заняты в важной государственной программе, поэтому должны жить в Москве. С этим связан и ваш перевод. Реальной опасности для них не существует, но в связи с особой важностью программы мы должны исключить любую случайность, могущую им навредить. Поэтому в течение этого года их самостоятельное передвижение будет ограничено. Забирать их в школу будут наши сотрудники. Школа отсюда недалеко, но возить их в нее будут на машине. Обратно будут возвращаться так же. Если нужно будет куда-либо съездить, звоните по этому телефону, и мы присылаем машину с охраной. Если нужно выйти во двор или недалеко в какой-нибудь магазин, обратитесь к соседу из тридцать первой квартиры. Это наш пенсионер, который большую часть времени будет дома. Он вам составит компанию. Федор Юрьевич еще не стар, хороший боец и имеет оружие. Ваш сын собирается сдать школу экстерном. Если это у него получится, появится возможность заняться им всерьез, научить по-настоящему защищать себя и подругу и вооружить. Тогда можно будет меньше их опекать. Когда они поженятся, получат квартиру. Вот все, что я вам хотела сказать. А теперь, я должна познакомить ваших детей с соседом. До свидания. Ребята, идите за мной.

Сосед оказался невысоким, но широкоплечим мужчиной, выглядевшим лет на пятьдесят с хвостиком. Светлые, стриженые "ежиком" волосы, грубые черты лица и внимательные серые глаза.

– Здравствуй, Леночка! – сказал он Елене. – Это мои подопечные?

– Да, Федор Юрьевич, это они. Геннадий и Людмила. Я вас оставляю и ухожу. Люся, при вызове или поездке в школу приедет эта же машина. Отдашь шоферу сумки, это его личные. До свидания, ребята, надеюсь скоро увидеться.

– Заходите, подопечные, – посмеиваясь, сказал Федор Юрьевич. – Обувь снимайте, под вешалкой тапочки.

– Вы давно въехали? – спросил я.

– На пару недель раньше твоих родителей, так что успел обжиться. Садитесь. Меня не посвящали в ваши дела, но, судя по тому что сказали, ваши жизни очень важны. Если с вами что-то случится, мне лучше будет застрелиться самому. Вы вроде не шалопаи и должны понимать, что это не игры, что все серьезно. Давайте договоримся вот о чем. Во всех случаях, когда вам будет нужно куда-то ненадолго уйти или порознь, или вместе, вы обязательно обращаетесь ко мне. Если меня почему-то нет дома, дождитесь. Если мне нужно будет надолго уйти, в квартире будет замена. В конце концов, у вас должен быть номер телефона. За вами не следят постоянно, но если заметят нарушение режима, начнут опекать плотно. Можете мне поверить, что ничего приятного для вас в этом не будет.

– Я считаю такие меры предосторожности излишними, – сказал я. – Но мы обещали не нарушать режим и будем держать слово. Мы не собираемся вас подводить.

– Хорошо, если так, – кивнул он. – Хотите торт?

– Сами балуетесь или купили для нас? – спросил я.

– Для вас, но и сам съем кусочек.

– Тогда хотим, – сказал я. – Только по маленькому кусочку.

– А что так? – поинтересовался он, заводя нас на кухню. – В тех редких случаях, когда меня навещают внуки, они вдвоем съедают целый торт.

– Торты – это сплошной вред, – пояснил я. – У меня будут портиться зубы, а у Люси – фигура.

– Так уж и испортится! – возразила подруга.

– На сколько частей резать? – спросил куратор, достав из холодильника небольшой торт.

– На четыре, – предложила Люся. – Что я такого смешного сказала?

– Просто вспомнил анекдот, – сказал я. – Одна девушка спрашивает свою подругу, на сколько частей резать торт, на четыре, или на восемь. "Конечно, на четыре" – отвечает подруга: "Восемь это слишком много. Ты же знаешь, что я на диете".

– Ничего смешного, – ответила подруга, с удовольствием поедая свой кусок. – А торт вкусный. Ешь, ничего твоим зубам от одного раза не будет. Спасибо, Федор Юрьевич, мы побежим домой, а то долго не видели родных.

– Конечно, – сказал он. – Вы можете заходить не только по делу. Если будет желание…

– Давай сейчас разбежимся по семьям, а позже встретимся, – предложил я. – Меня сейчас начнут пытать…

– Я хотела предложить то же самое. Я побежала, держись.

Первой за меня взялась мама.

– Геник, скажи честно, у вас с Люсей правда ничего такого не было?

– Не было, – ответил я. – Я же вам обещал.

– А почему такая охрана, если нет опасности? Или есть?

– Просто перестраховка. Честное слово, никакой опасности нет.

Я пошел относить вещи и знакомиться со своей новой комнатой, и здесь меня взяла в оборот Татьяна.

– Не хочешь мне ничего сказать?

– Сядь! – сказал я ей, показав на кровать. – Вижу, что уже созрела поверить во все что угодно. Ты понимаешь, что дело серьезное и языком болтать нельзя?

– Я что, совсем дура? Если нас из-за тебя перетягивают в Москву, и тебя даже в школу собираются возить под охраной, значит, все очень серьезно. Ты ведь родителям сказал?

– Сказал, хоть и не сразу. Они сами признались, что сразу мне не поверили бы. А тебе хотел сказать позже. Я прожил восемьдесят лет, умер, и в момент смерти вся моя память передалась мне же, но в четырнадцать лет. Я твой брат, но приобретший память взрослого человека из будущего. Так вот в знании этого будущего и заключается моя ценность. Извини, но большего я тебе сказать не могу, просто не имею права. Я и родителям сказал только это, ну и еще чуточку об их жизни.

– Офигеть! – сказала она. – Вот почему ты стал вести себя, как взрослый. Сразу вся придурь исчезла! А Люся?

– Люся идет ко мне довеском. Она кое-что знает и очень важна для меня, поэтому заодно носятся и с ней. Если с ней что-нибудь случится, мне все будет по фиг!

– Расскажи, что со мной будет.

– Я не знаю. В той реальности твоя жизнь пошла совсем по-другому. Я бы сказал, что она не очень удалась, хотя у тебя на этот счет было свое мнение, или ты просто не желала это признавать. Пока могу тебе лишь посоветовать не спешить с замужеством и слушать старшего брата. Что вскинулась? Я тебя в четыре с половиной раза старше и могу, в принципе, обойтись без образования.

– Постой, выходит и песни не твои, и книги ты не сам писал?

– А чьи же еще? Назови автора! Молчишь? Вот молчи и дальше. Все равно я тебе не скажу больше, чем сказал. Позже, если приобретешь дурные привычки в питании, как это было в прошлой жизни, дам совет. Послушаешь, может быть, не заболеешь сахарным диабетом. Ты, вообще-то, чем думаешь заниматься?

– Я из-за переезда в этом году никуда не успеваю поступить. Придется куда-нибудь устроиться работать.

Она ушла, а я задумался, где могли установить микрофоны. В то, что этого не сделали за те две недели, когда квартиры стояли пустые, я не верил. Но так просто их не найти. Вот где бы я их установил? Скорее всего, просверлил бы стены со стороны квартиры нашего куратора и вел бы запись. Придется всех предупредить, чтобы не болтали лишнего, а обычную болтовню пусть пишут. И надо будет купить магнитофон. Включил погромче и разговаривай себе на здоровье. Слава богу, цифровой обработки звука еще не придумали. Я вышел из комнаты и пошел на кухню.

– Мам, – обратился я к матери. – Что там с выпуском книги?

– Совсем забыла! – сказала она. – Выпустили твою книгу. Мы твой экземпляр забрали, и Тане удалось купить три книги. Больше не получилось: их все расхватали. Деньги тоже забрали. Из-за переезда их на книжку не положили, поэтому бери из шкатулки. Что-то хотел купить?

– Да, – сказал я. – Хочу купить магнитофон. Ладно, это не горит. Я побежал к Черзаровым.

– Пришло сообщение из Турции, – сказал Брежнев. – Все, как в распечатках. Сильное землетрясение и больше двух тысяч погибших. Надо решать насчет этого урагана. Кубинцев, по крайней мере, нужно предупредить. Фидель, если попросить, промолчит.

– Там, кажется, больше всего досталось Гаити, – сказал Суслов. – Но с Дювалье у нас никаких контактов нет и не будет, да и не поверит там никто.

– От "Инесс" и кубинцам досталось, – Брежнев взял распечатку. – Сотни погибших, сто пятьдесят тысяч беженцев. Там у них был потоп. Надо срочно увеличивать группу, действующую на заграницу и готовиться к американским бомбардировкам Ханоя. До декабря вся техника и люди должны уже быть там.

– Число людей с допуском постоянно растет, – недовольно сказал Суслов. – А нужно еще создать группу по катастрофам, связанным с техникой. И Глушкова придется подключать, у них там было несколько аварий с ракетами. Необходимо потрясти Комитет, особенно его первое и шестое управления. Пусть Семичастный дает людей. И нужно будет придумать какую-нибудь легенду вроде той, которую белорусы придумали для нас.

– Кто поверит в этот бред? – спросил Брежнев.

– А это не бред? – показал рукой на распечатки Суслов. – Нужно быстрее подключать людей, чтобы не заниматься этим самим. Если я займусь кадрами, помогать не смогу. Да и у тебя другой работы достаточно. Есть проверенные профессионалы и вовсе не обязательно, чтобы они знали источник информации. Их дело отрабатывать директивы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю