Текст книги "Голый шпион. Русская версия. Воспоминания агента ГРУ"

Автор книги: Геннадий Соколов

Соавторы: Евгений Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Тогда, в середине шестидесятых, официальная советская пропаганда всячески стремилась преуменьшить значение той информации, которой обладал Пеньковский и которую он передал разведкам Великобритании и США. Это были тщетные потуги, рассчитанные лишь на обман непосвященных. Ущерб, нанесенный Пеньковским, было невозможно скрыть даже тройной пропагандистской завесой. Проведенное в ГРУ по заданию руководства страны расследование показало, что через Пеньковского спецслужбам США была выдана важнейшая стратегическая информация о советских ракетно-ядерных силах, то есть о военном потенциале СССР. И не когда-нибудь, а в разгар Карибского кризиса, когда военное противостояние двух стран достигло своего апогея и вполне могло перерасти в вооруженное столкновение с непредсказуемыми последствиями.

Более того, оказались переданными западным спецслужбам десятки имен сотрудников ГРУ и КГБ, работавших за рубежом легально и нелегально. Контрразведке Великобритании и США стали известны также те из граждан этих стран, кто работал на Москву, поставляя секретные сведения, представлявшие большую ценность для советского военного и политического руководства.

Столь существенный урон стал возможным, не в последнюю очередь, из-за особых и отнюдь не только служебных отношений, установившихся между Пеньковским и Серовым, из-за коррупции и взяточничества, поразивших Главное разведывательное управление Советской армии в те годы.

Покровительство со стороны начальства открывало предприимчивому полковнику двери многих кабинетов и секретных архивов. Оно делало доступными для него шифровки, получаемые из зарубежных резидентур, документы, подготавливаемые для высшего руководства страны. Эти материалы никак не должны были по законам конспирации и правилам внутреннего распорядка ГРУ попадать Пеньковскому на глаза. Он же получал возможность не только знакомиться с ними, но и копировать некоторые из секретных материалов, переправляя все наиболее важные сведения на Запад.

В ряде случаев Пеньковскому не нужно было даже выяснять имена агентов, завербованных военной разведкой в Англии или США. Ему достаточно было передать своему связному в Москве, что в ГРУ получена копия документа с таким-то грифом и порядковым номером, чтобы из расчета рассылки этого документа вражеская контрразведка могла определить, откуда произошла утечка.

Под крышей Государственного комитета СССР по науке и технике, куда полковник был направлен работать по заданию Главного разведывательного управления, ему было поручено вести весь комплекс вопросов экономического и научно-технического сотрудничества с западными странами. На языке ГРУ это означало, что на этом посту полковник Пеньковский отвечал за организацию военно-промышленного шпионажа по каналам ГКНТ.

Работа в этом ведомстве предоставляла отличные возможности для получения закрытой информации о советском экономическом, технологическом и военном потенциале. Статус советника Государственного комитета обеспечивал Олегу Пеньковскому выход на руководителей крупных военных заводов и конструкторских бюро, высокопоставленных чиновников министерских аппаратов, управлявших военно-промышленным комплексом страны.

Еще одним важным источником секретных данных оказались родственники Пеньковского. Ведь тестем Олега был никто иной как маршал ракетных войск и артиллерии страны Сергей Варенцов. За непринужденной беседой в семейном кругу Пеньковский получал от него бесценные для западных спецслужб данные о реальном состоянии и технических характеристиках новейшего советского ракетно-ядерного оружия, эффективность и боеспособность которого в ту пору была на деле не такой впечатляющей, как это пыталась представить официальная пропаганда. Потерять такого ценного агента в разгар «холодной войны» было непозволительной роскошью как для американцев, так и для англичан.

Я не присутствовал на процессе Пеньковского, но о нем мне рассказал Горкин. Как председатель Верховного суда страны он был в курсе всех нюансов дела, хотя вела его военная прокуратура.

– Как он держался на суде? – спросил я однажды Горкина.

– Держался, как ни в чем ни бывало. Очень нагло. На вопросы отвечал надменно, самоуверенно. Видимо, рассчитывал, что ему дадут не больше десяти лет, а американцы уж как-нибудь потом о нем позаботятся, организуют обмен.

Когда процесс закончился и обвиняемому был вынесен смертный приговор, не подлежавший обжалованию, это мало кого удивило, но, видимо, было шоком для Пеньковского. Горкин так описал последние минуты процесса.

– Когда Олег узнал, что ему дали «вышку», он сломался. Закрыл лицо руками и долго их не опускал. Такого приговора он не ожидал. Все надежды рухнули для него в одночасье.

Приговор Пеньковскому стал суровым приговором и для ГРУ. Серову дело его бывшего любимчика стоило карьеры. Почти четверть века он правил бал в советской разведке, сначала будучи замом у Берии, затем во главе КГБ, а потом и ГРУ. Измена Пеньковского отправила генерала армии в преждевременную отставку сроком на 28 лет. Его лишили званий и наград. В 1990 году бывший шеф КГБ и ГРУ Иван Александрович Серов тихо умер в Москве без каких-либо объявлений в газетах и официальных траурных церемоний.

В 1963 году в спешном порядке были смещены с постов многие руководители Главного разведывательного управления. Советской военной разведке пришлось срочно отзывать своих сотрудников из-за рубежа. А кое-кого отзывать было уже поздно. Ряд многообещающих разведывательных операций был безнадежно провален. Многие агентурные связи утрачены навсегда. Долгие годы ушли впоследствии на восстановление утраченных позиций.

Не успев залечить полученные раны, организм советской военной разведки уже был поражен новым недугом. Имя ему– генерал Поляков. Он начал работать на американскую разведку примерно в одно время с Олегом Пеньковским, но оставался неразоблаченным четверть века.

Офицер-артиллерист, орденоносец, как и Пеньковский, Дмитрий Поляков начал свою карьеру в ГРУ в начале 50-х в Нью-Йорке, работая в советской миссии при ООН. В 61-м, как и Пеньковский, он предложил свои услуги противнику и начал работать на ЦРУ под псевдонимом «Топхэт».

Ущерб, нанесенный Дмитрием Поляковым, был поистине колоссальный. Проведенное расследование установило, что предатель выдал ЦРУ до полутора тысяч агентов советской разведки, два десятка нелегалов, более полутора сотен агентов, завербованных ГРУ и КГБ за рубежом.

Если бы не Олдрич Эймс, наш «крот» в оперативном директорате ЦРУ, Дмитрий Поляков мог бы и дальше работать на Лэнгли. Но благодаря информации Эймса агент ЦРУ «Топхэт» в 1986 году был арестован и через два года по решению суда расстрелян.

Многие полагают, что на начало шестидесятых годов прошлого века выпала золотая пора в истории Советского Союза. Несмотря на международные кризисы и внутренние проблемы, страна была на подъеме. Сбросив с себя сталинские путы, семимильными шагами двигались вперед экономика, наука, культура. Рос и креп лагерь союзников СССР, причем не только среди стран народной демократии, но и в так называемом «третьем мире». Поднимался престиж государства трудящихся.

Но вот парадокс – именно в эти годы стране Советов стали все чаще изменять ее наиболее преданные стражи: разведчики. Только за два года – с 61-го по 63-й – на советскую разведку обрушилась настоящая лавина измен и предательств. Изменили родине, помимо упомянутых уже Пеньковского и Полякова, Анатолий Голицын, Юрий Носенко, Богдан Сташинский, Николай Чернов. Это не могло не сказаться на работе ГРУ и КГБ. Наиболее чувствительный урон был нанесен резидентурам советской разведки в Англии и США.

– Сворачивай свои проекты, Женя, и ложись на дно, как подводная лодка, – советовало мне начальство. – Если высунешься, съедят!

За дружескими советами следовали должностные инструкции и приказы из Москвы: прекратить контакты, свернуть связи, законсервировать агентуру, быть сверхбдительным и осторожным.

Руководство разведки пыталось застраховаться от новых провалов.

Подогревался ажиотаж в английской печати, без устали писавшей о коварных и вездесущих красных шпионах. Русских агентов призывали искать чуть ли не под кроватью в каждом доме.

Из-за предательства к 1962 году оказалась проваленной лондонская нелегальная резидентура Конона Трофимовича Молодого. В тюрьму вместе с ним попали замечательные разведчики супруги-нелегалы Леонтина и Моррис Коэны. Был арестован в Лондоне Джон Вассал, агент КГБ в Адмиралтействе. Бежал в Москву Ким Филби, которого в последнюю минуту удалось вывезти из Бейрута в Одессу. Оказался «засвечен» и другой член «Кэмбриджской пятерки» – Энтони Блант.

Эта цепочка провалов заметно сказалась на работе советских спецслужб. Она существенно повлияла и на деятельность лондонской резидентуры ГРУ, разработку и реализацию планировавшихся Центром операций.

Рассказ двадцать первый

О влиятельных потомках испанского мясника, о «гостеприимной проституции» и знакомстве с лордом Астором

В Кливден, имение лорда Астора, Стив стал приглашать меня все чаще по выходным. Там он арендовал у хозяина за символическую плату в 1 фунт стерлингов дачный домик – Спринг-коттедж. Эти визиты не могли долго оставаться незамеченными для лорда Астора. Я полагал, что рано или поздно случай сведет меня с ним. И ждал этого часа, не навязываясь в знакомые к знаменитому хозяину Кливденского имения, но, зная, что этой встречи нам, очевидно, не избежать.

Как старший из сыновей рода Асторов Билли получил по наследству роскошный дворец и четыреста акров прилегающих к нему земель на берегу Темзы десять лет назад. И жил теперь в нем со своей молодой женой, бывшей французской манекенщицей и протеже доктора Уарда Бронвен Пью.

Готовясь к встрече с Асторами, я проштудировал те несколько изданий, посвященных их роду, что нашел в библиотеке. И выяснил, что Асторы, как бы сказали у нас на Руси, были люди пришлые. Их предка, простого испанского крестьянина, звали Асторга. Был он неплохим животноводом, успешно торговал мясом.

В XVIII веке Асторга перебрался с семьей в Германию в небольшой городок Уолдорф под Гейдельбергом. Окончание «га» в фамилии переселенцев опустили. Так родилась фамилия Астор.

В 1783 году двадцатилетний сын мясника Джон Джейкоб Астор Первый (1763–1848) отправился на заработки за океан и преуспел в торговле мехами. Его сын Вильям Бэкхаус Астор (1792–1875) начал строить Нью-Йорк и с помощью земельных спекуляций сделался одним из первых богачей Америки. Двое его сыновей Джон Джейкоб Астор Второй (1822–1890) и Вильям (1827–1892) отправились в Англию. В Лондоне они занялись производством музыкальных инструментов. Сделанные ими флейты посылались в Нью-Йорк, где их успешно продавал отец.

Старший сын Астора Второго – Вильям Уолдорф, первый лорд Астор (1848–1919), вознамерился круто изменить семейный имидж клана Асторов. Он предал забвению бизнес и торговлю, решил стать политиком. И кое в чем добился успеха. Получив неплохое образование, пожив короткое время в Европе, молодой Астор в 29 лет баллотировался сначала в Ассамблею Нью-Йорка, а год спустя – в Конгресс США, но потерпел неудачу.

В 1881 году президент страны Джеймс Гарфилд предложил Вильяму Уолдорфу Астору возглавить посольство США в Италии в ранге чрезвычайного и полномочного посла. Вернувшись домой после пяти лет дипломатической работы в Риме, Астор оставил международные дела и всерьез увлекся эпистолярным творчеством. Бывший дипломат написал свою первую, почти автобиографическую книгу «Силуэты», выдержавшую в Америке четыре издания, но довольно враждебно встреченную местной критикой.

Разочаровавшись своей карьерой на родине, в 1890 году неудавшийся конгрессмен и писатель, захватив с собой унаследованные от умершего отца капиталы, переехал из США в Англию. Через три года у герцога Вестминстерского он приобрел Кливденский замок и поселился в нем с семьей.

Дела Астора в Англии шли, казалось, неплохо. Но в 1894 году скончалась его жена, оставив ему 15-летнего сына. Вдовец активно занялся благотворительностью. Построил в Лондоне детскую клинику в госпитале на Грэйт Орманд стрит. Взялся помогать бедным и обездоленным.

Семейного капитала, впрочем, хватило и на то, чтобы купить в 1899 году себе гражданство Великобритании, а в 1917 году – титул английского дворянина. Однако два года спустя первый лорд Астор скончался в возрасте 71 года, так и не насладившись жизнью британского аристократа.

Его старший сын, Уолдорф, второй лорд Астор (1879–1952), получив в Англии хорошее образование, решил пойти по стопам отца и занялся политикой. Чтобы имидж молодого человека соответствовал требованиям высшего общества, второму лорду Астору, прежде чем идти на штурм властных бастионов, необходимо было жениться.

В 1905 году он познакомился в Лондоне со своей соотечественницей Нэнси Лэнгхорн. Они были одногодки. Обоим было по двадцать шесть лет. Только Нэнси была уже замужем, развелась и воспитывала сына Бобби. Это не помешало, однако, молодым людям сочетаться законным браком. Мисс Лэнгхорн стала леди Астор и родила в течение ближайших нескольких лет своему новому мужу четырех сыновей: Уильяма Уолдорфа – будущего третьего лорда Астора, Майкла, Дэвида, Джекки, а также дочь Фелицию, будущую графиню Анкастерскую.

Муж Нэнси и новый хозяин Кливдена уже в 1910 году стал членом британского парламента от консервативной партии и проработал в Вестминстере два срока. Он преуспел не только в политике, но и в печатном бизнесе, став владельцем газеты «Обсервер». Самое удивительное, однако, заключалось в том, что Нэнси не стала в семье Асторов простой домохозяйкой, привязанной к детям и домашнему очагу. Она тоже пошла в политику, поддержав мужа в его увлечении. И стала одной из выдающихся исторических фигур двадцатого столетия.

Нэнси была уроженкой Вирджинии. Ее отец Чизвел Дэбни Лэнгхорн владел на юге крупной табачной плантацией. Гражданская война лишила его и рабов и плантации, которая перешла к французам. Чтобы выжить, он перебробывал разное: торговал на аукционах лошадьми, работал носильщиком в гостинице, – делал все, что мог, лишь бы раздобыть немного денег, но преуспел лишь в одном – карточной игре. Играл он настолько хорошо, что смог безбедно содержать всю семью из одиннадцати детей.

Когда Нэнси исполнилосьсемнадцать лет, ее отправили на учебу в Нью-Йорк. Год спустя она познакомилась с Робертом Шоу, состоятельным молодым человеком из Бостона. В 1897 году они поженились. В Бостоне, куда переехала молодая чета, у них родился сын Бобби. Через три года брак, однако, распался: у Роберта появилась другая женщина.

Миссис Лэнгхорн, чтобы немного отвлечь свою дочь от пережитого, взяла ее с собой в поездку по Европе. В Лондоне они остановились погостить у своих знакомых – Асторов. Так была решена дальнейшая судьба Нэнси.

Нэнси и Уильям Уолдорф после свадьбы поселились в Плимуте. Именно в этом городе и состоялись поначалу не только семейное счастье, но и политическая карьера молодой четы. Семейный капитал, хорошее образование, связи в высшем обществе и удивительная предприимчивость, которую супруги, возможно, унаследовали от своих родителей, привели сначала Уильяма Уолдорфа, а затем и Нэнси Астор в британский парламент и большую политику. За них преданно проголосовало большинство избирателей Плимута, покоренных красноречием и интеллектом Асторов. Нэнси будет представлять жителей этого города в британском парламенте на протяжении 20 лет. А потом будет избрана его мэром.

1919 год был годом серьезных перемен для их семьи. После смерти первого лорда Астора супруги перебрались из Плимута в Кливден. Начался новый этап их жизненного пути.

Кливденский замок, расположенный в непосредственной близости от Виндзора – летней резиденции английского королевского дома, постепенно, начиная с 1919 года, со времени переезда в него Вильяма и Нэнси, стал превращаться в один из центров политической жизни Великобритании.

Капитал, заработанный Асторами, окружил их дом вниманием высочайших особ. Монархи и премьеры, министры и послы стали постоянными гостями Кливденского замка. Асторов начали ассоциировать с британской политикой так же, как Шекспира с английской литературой. Взлет этого богатого рода к вершинам политической власти в стране был на удивление стремительным.

До Второй мировой войны Асторы, без преувеличения, признавались властителями дум высшего общества. Их именовали «миротворцами» в Европе. Нэнси, по мнению историков, представляла крайне правый фланг консервативной партии и его лидера премьер-министра Невилла Чемберлена. Асторы поддерживали популярный тогда не только в Европе, но и в Америке политический курс на умиротворение фашистской Германии.

На посиделках у Нэнси в Кливденском имении бывали многие видные гитлеровские чины, в частности немецкий посол в Англии, а затем министр иностранных дел Германии фон Риббентроп. На Нюрнбергском процессе по окончании Второй мировой войны он даже попросил у суда вызвать в качестве свидетеля леди Астор. Риббентроп надеялся, что она встанет на его защиту. Суд, однако, отверг просьбу нацистского преступника.

Астора-младшего – Билли, с которым мне предстояло познакомиться, – в политику подтолкнула его мать, леди Астор. При семейной поддержке и с двумя дипломами, Итона и Оксфорда, в кармане Вильям Рандольф Астор уже в 1935 году в возрасте 28 лет завоевал себе место парламентария в Вестминстере. В годы Второй мировой войны он неплохо зарекомендовал себя на службе в британской разведке, связи с которой были продолжены и после победы.

В победном сорок пятом третий лорд Астор женился. Его супругой стала Сара Грэнтли, дочь барона Грэнтли, известного английского кинопродюсера. Другом семьи барона были лорд Маунтбаттон и принц Филипп, будущий герцог Эдинбургский, супруг английской королевы, а также Кетлин Кеннеди, сестра будущего президента США. Этот брак продлился восемь лет и завершился в 1953 году, в год смерти отца Билли, разводом.

Его второй женой стала Филиппа, крестница будущего премьер-министра Великобритании Гарольда Макмиллана и дочь подполковника Генри Ханлоука, бывшего резидента МИ-5 в Иерусалиме, с которым Билли был знаком по совместной работе в годы войны на Ближнем Востоке. Этот брак был недолгим. Через несколько месяцев супруги разошлись.

Происхождение и социальный статус первых двух жен третьего лорда Астора уже сами по себе свидетельствовали о круге общения нового хозяина Кливдена. С благословения Билли родовое гнездо Асторов превратилось в базу для английской разведки и правительства страны при проведении конфиденциальных встреч и консультаций с зарубежными партнерами. Здесь гостями лорда и его коллег из британских спецслужб нередко бывали высокие заокеанские гости, в частности руководители ЦРУ и ФБР.

Резидент ГРУ в Лондоне генерал Павлов, сменивший на этом посту Льва Сергеевича Толоконникова, любил повторять:

– Женя, имей в виду: то, что сегодня говорится в Кливдене, завтра станет официальной позицией и практической политикой правительства консерваторов. Нам как воздух нужно, чтобы ты прижился под боком у Асторов. Ты – первый русский в Кливдене после войны. Такая удача выпадает раз в столетие. Из нее надо выжать все возможное, до последней капли.

Можно было подумать, что я был против.

У лорда Астора со Стивом существовали давние дружеские связи. Из рассказов Уарда я постепенно смог составить полную картину их взаимоотношений. Не остались без внимания и интимные подробности любовных похождений Билли.

Третьего лорда Астора и высокопоставленных гостей Кливдена, как я понял, обслуживали девушки из команды доктора Уарда. От них Стив получал информацию о сексуальных вкусах своих клиентов. Билли, например, по рассказам Мэнди Райс-Дэвис и Мариэллы Новотной, был не только фанатом лисьей охоты и игры в бридж, но и большим любителем «клубнички», в частности садомазохизма. Этот вид сексуальных забав милорд, очевидно, не мог практиковать в супружеской постели. Зато старлетки из команды доктора Уарда ему ни в чем никогда не отказывали. Девушки, кроме того, утверждали, что Билли – бисексуал. И приводили тому немало доказательств.

Подобные рассказы из-за безмерной словоохотливости Стива нередко доходили и до моих ушей. Благодаря доктору Уарду и его женской команде у меня постепенно набирался солидный компромат на лорда Астора и его друзей. Они, как оказалось, были весьма падки на товар, который поставлялся им арендатором Спринг-коттеджа. Ни английские, ни зарубежные гости Билли не брезговали услугами молоденьких девиц легкого поведения. А доктор Уард был рад им услужить.

Мне оставалось лишь подкрепить эту информацию документальным подтверждением, скажем, в виде нескольких фотоснимков, незаметно сделанных «Миноксом», и фундамент для последующего шантажа был бы заложен. Необходимые доказательства я собирался получить от Стивена Уарда и его неотразимых девушек. Вопрос в столь деликатном деле стоял лишь об одном: как это лучше всего сделать. Я рассчитывал на помощь и совет Стива. И ждал подходящего случая, чтобы завести разговор на эту тему.

Для меня вскоре стало ясно, что в Кливдене с благословения лорда Астора и доктора Уарда широко практиковалась «придворная» разновидность проституции. Напомню тем, кто не знаком с историей этой «первой древнейшей» профессии, что далеко не везде, не всегда и не во всем проституция считалась позорным или криминальным явлением. В древнем Вавилоне, например, все женщины города должны были хоть раз в жизни явиться в храм Мелитты, чтобы там отдаться какому-нибудь чужестранцу. Деньги, заработанные таким путем, считались священными. Такой же обычай существовал и в Армении. Девушка, которую посетило максимальное число иностранцев, считалась самой желанной невестой.

Так называемая «гостеприимная» и «религиозная» проституция практиковалась и у финикийцев. Подобные обряды были распространены в Италии, Египте, на Кипре и у евреев.

Христианское учение, заклеймившее любые внебрачные половые связи как тяжкий грех, тем не менее, не смогло остановить распространения проституции. Средневековые бордели существовали уже с ведения и под контролем государства или городских властей. Произошло классовое расслоение проституции. Появились так называемые «эстетические», или «придворные», проститутки. Дамы этого класса в отличие от обыкновенных проституток имели высшее образование, вращались в высшем обществе среди аристократов, сановников, артистов и знати.

Связь с наиболее известными куртизанками не только не скрывали, но даже хвастались ей. И каждый претендент стремился добиться у известной придворной проститутки большего расположения, чем соперник.

Придворная проституция в Европе расцвела в XVIII веке. Широко известна серия книг под рубрикой «Amours des rois de France», издававшихся во Франции в XVIII столетии более десятка раз. Скандальные по нынешним меркам истории Маргариты Валуа и ее многочисленных любовников королевской крови, равно как и прочие любовные похождения других аристократов не вызывали ни у кого неприятия и отторжения.

В Англии середины XX века была распространена все та же придворная проституция, что во времена Маргариты Валуа, только она никем не афишировалась и существовала тайно.

Субботними вечерами в Кливдене мне не раз доводилось видеть, как Стив исчезал из Спринг-коттеджа на час или чуть больше, чтобы навестить лорда Астора. С ним уходила и одна из его молоденьких знакомых. Так происходило постоянно.

Случались, впрочем, и врачебные визиты. Лорд Астор был не прочь «попотчевать» своих гостей, особенно тех, у кого не все было в порядке со здоровьем, своим домашним остеопатом, жившим всего в двух шагах от дворца.

После таких врачеваний Стив, возвращаясь в Спринг-коттедж, мог, причем без особых на то приглашений, поведать мне о том, кто гостит у Асторов и в связи с чем. Порой он оказывался особенно словоохотлив и тогда рассказывал о беседах, свидетелем которых становился. Для меня это была весьма полезная информация, ибо, как правило, речь шла о негласных контактах крупных политических фигур того времени. Крайне редко это были лишь встречи в семейном кругу старых и добрых знакомых. Чаще имели место деловые контакты, результаты которых становились реальной политикой нового дня.

После одного из таких визитов в кливденское имение Уард вернулся с приглашением лорда Астора в мой адрес пожаловать к нему на обед.

– А кто еще приглашен на трапезу? – поинтересовался я.

– Кроме нас – никто. Так что считай, что это приглашение лично тебе. Билли давно хотел с тобой познакомиться. Просто ждал подходящего случая. Надеюсь, ты не откажешься уважить старика?

Отказываться от такого приглашения я, естественно, не собирался.

Кливденское имение Асторов производило сильное впечатление. До званого визита я не раз прогуливался по парку возле особняка, любовался его величественной красотой. Сам замок чем-то напоминал ленинградский Петродворец. Но в России это был музей, а здесь – жилой дом, родовое имение. Все это с трудом укладывалось в голове. Для меня Астор был классовым врагом, чем-то чуждым, чего у меня на родине уже не было. И чего вообще не могло существовать в единственно правильном и справедливом для всех коммунистическом обществе.

Войдя в дом, мы со Стивом оказались в просторном зале. Все в этом особняке было огромным: потолок, окна, стол, камин и бронзовые фигуры обнаженных женщин.

– Обрати внимание, – сказал мне Стив, – как блестят их металлические грудки. Старик Билли, видно, натирает их каждый день. Иначе чего бы им так сверкать?

Он взялся было сам опробовать выпуклые места статуэток, как раздался голос вошедшего в зал лорда Астора.

– А, прелюбодеи, попались! И вы туда же. Еще ни один мужчина, когда-либо переступавший порог этого дома, не мог устоять перед соблазном приласкать моих бронзовых девочек.

Для своих 54 лет лорд Астор выглядел несколько старше. Высокий лоб пронизывали бороздки многочисленных морщин. Редкие седые волосы на висках дополняло их почти полное отсутствие в верхней части головы и на затылке. Тонкие губы были едва заметны и при улыбке, казалось, вовсе исчезали. Негустые брови накрывали близко посаженные глаза с редкой сеткой коротких ресниц. Плохо скрываемую сутулость выдавала сухая фигура человека, не страдающего избытком мышц.

Словом, Билли не был обременен признаками мужской красоты. Не случайно в годы учебы в Итоне и Оксфорде его считали самым стеснительным из студентов. Стеснительность, впрочем, прошла с годами. Отсутствие внешней привлекательности сохранилось. Подкупала, впрочем, живость ума, отменная реакция и изрядный жизненный опыт.

Стив представил меня хозяину дома. Билли протянул мне руку и долго сохранял рукопожатие, рассматривая меня почти в упор. Кажется, именно также беззастенчиво и продолжительно разглядывал в свое время советских солдат в строе встречавшего его почетного караула в Крыму сэр Уинстон Черчилль в день своего прилета на историческую Ялтинскую конференцию.

Лорд Астор познакомил меня со своим сводным братом Бобби Шоу, импозантным мужчиной лет шестидесяти, вышедшим на встречу с гостями, держа в руке стакан с виски. Бобби был сыном леди Нэнси Астор от первого брака. Холодно поздоровавшись, он тут же обратился с дружеским приветствием к доктору Уарду, с которым был хорошо знаком.

Чуть позже в зал вошла и супруга лорда Астора очаровательная Бронвен Пью.

Джанет Бронвен Алан Пью, как я уже рассказывал, была третьей женой Билли. Бывшая супермодель, она прославилась, работая на известного французского кутюрье Пьера Бальмена. Став супругой Билли в I960 году, летом шестьдесят первого новая леди Астор находилась в интересном положении, ждала ребенка.

Забегая вперед, скажу, что в декабре она родит Билли их первую дочь Джанет Элизабет, а через три года еще одну девочку – Полин Мэриан. Отцом двух дочек, впрочем, лорд Астор пробудет недолго. В 1966 году, едва пережив скандал с делом Профьюмо, он скоропостижно умрет в возрасте 58 лет от сердечного приступа.

Миледи любезно поздоровалась со мной и пригласила всех за стол. Никакой прислуги на обеде не было. Вино и еда были отменные. Мы быстро разговорились и, кажется, понравились друг другу.

За послеобеденными сигарами и коньяком подошел черед политики. Бронвен Пью быстро ретировалась. Лорд Астор был удивительным собеседником. Даже то немногое, что он говорил по той или иной проблеме, было существенно и интересно.

В тот день его особенно увлекали перспективы возможного вступления Англии в Общий рынок. Лорда Астора, в частности, волновали экономические последствия этого шага. Особенно иммиграция дешевых рабочих рук. На континенте в те годы рабочая сила была в целом дешевле, чем в Англии.

Но присоединение к Европейскому экономическому сообществу, по мнению лорда, было палкой о двух концах. С одной стороны, ЕЭС могло приручить не в меру своевольные британские профсоюзы, с другой – взвинтить и без того высокую безработицу. Первое было, по понятным причинам, весьма кстати, ну а второе ничего хорошего не сулило.

Изложив свои соображения, хозяин дома неожиданно спросил у меня:

– Ну, а что думают в Кремле по этому поводу?

Я сказал, что в Москве эту проблему видят скорее в политической, чем в экономической плоскости, считая создание Общего рынка курсом на раскол Европы и конфронтацию с социалистическими странами. Я понимал, что столь ортодоксальным заявлением не открою Америки для хорошо осведомленного о советской позиции хозяина дома. Поэтому добавил, что у меня есть и свой взгляд на интеграционные процессы в Европе.

– Как же вы на них смотрите, если не секрет? – поинтересовался лорд Астор.

– Действительно, Юджин, что ты сам думаешь об этой затее? – присоединился к вопросу Стив.

– Для меня, как военного человека, – сказал я, – проблема Общего рынка является скорее стратегической, чем финансовой. Его организация ставит своей целью создание третьей силы, способной сравняться по мощи с Соединенными Штатами и Советским Союзом. Я знаю, что не в моих интересах подыгрывать вам в политике, но для Англии остаться вне Общего рынка значило бы превратить вашу страну в изолированный остров, лишенный политического влияния на события в мире.

Откровенность моего суждения была, похоже, оценена лордом Астором. Я дал понять, что не во всем и не всегда обязательно согласен с позицией своего правительства, хотя и служу в Лондоне как его представитель. Такая позиция, похоже, подкупала.

Отношения с лордом Астором были установлены. Причем достаточно дружеские. Я получил приглашение бывать в его доме без особых церемоний.