Текст книги "В союзе с Аристотелем"

Автор книги: Геннадий Михасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая
ВИЗИТ К ПОРШЕННИКОВЫМ

Еще до начала занятий, перехватив Галину Владимировну у дверей учительской, ребята рассказали ей все, что вчера случилось, а также все, до чего они сами додумались. Они ожидали, что Галина Владимировна, по крайней мере, удивится, если не ужаснется, но она только спросила, пристально глянув на ребят:

– Значит, про Катю ничего узнать не удалось?

– Мы и говорим, что когда Валерка вошел в сени Поршенниковых и когда увидел зарубленного Мистера…

– Юра, я все отлично поняла. Сегодня я сама схожу к Поршенниковым, сразу после уроков.

– Сами?

– Да. Пойдемте в класс… Юра, принес записку?

– Принес. – Юрка вытянул из кармана бумажку и отдал учительнице. – Только не родители будут, а брат.

– Брат? Почему?

– Да так… А что, нельзя?

– Да нет, отчего же. Пусть приходит брат.

Юрка уловил некоторую растерянность в тоне Галины Владимировны и понял, что ей не желателен приход брата, так как он может напомнить слово «болотце» и может прочесть по этому поводу целую лекцию, такую же, какую прочитал ему, Юрке, а все это Галине Владимировне, как учительнице, неудобно будет выслушивать. Это какое-то время занимало Юркин ум. Затем, уже когда начался урок, он вспомнил, что учительница собирается идти к Поршенниковым, и тотчас зашевелился, заегозил беспокойно, поднял вдруг руку, тотчас опустил. И, когда учительница проходила мимо парты, он прошептал:

– Галина Владимировна, а мы пойдем с вами?

– Куда?

– К Поршенниковым.

– Ну, если ты во время урока будешь шептаться и мешать занятиям, то…

– Нет, – перебил Юрка хрипло, – я буду хорошо сидеть.

– Тогда сиди.

И действительно, до конца занятий Юрка был образцом внимания и послушания. Главное, что он не пересиливал себя, не заставлял себя быть таким, а просто сама собой явилась откуда-то внутренняя собранность. Правда, мысли иногда увиливали в сторону от урока то к жуланам, которые должны скоро прилететь, то к клеткам, которые предстояло ремонтировать к осенне-зимнему лову, то ко дню рождения, который близился и о котором следовало напомнить дома, а то, чего доброго, забудут о подарках. И еще что-то кружило в мыслях, но в этом был уже виноват не столько сам Юрка, сколько его беспокойное воображение…

– Основное – узнать, почему Катя не ходит в школу, – говорила Галина Владимировна, когда они втроем шли по слякотной улице. – Ох, боюсь я, что она может отстать, она ведь слабая. Вы понимаете?

– Если она попадет в чужой класс, она совсем это… – Валерка махнул рукой, – пропадет…

– Вот именно.

– Разузнаем, – заявил Юрка. – Но мы и про сектанта спросим, и про Мистера.

– А вы тут, ребята, ничего не напутали?

– Чего тут путать? Все говорят, что мы путаем. Валерка же своими глазами видел.

– Ну хорошо, спросим… Смотрите – дым.

Над трубой Поршенниковых вился дымок. Юрка как-то злорадно гоготнул, мол, ага, попались, и первым вошел во двор. По-вчерашнему валялись поленья, рубленные крупно, без щепы, по-мужски, и по-вчерашнему были сдвинуты шторы на окне.

Юрка толкнул дверь плечом, но чрезмерно – дверь распахнулась и сильно ударилась о стенку, так что загудела висевшая рядом ванна.

– Кто это так шарашится? – раздалось из комнаты сквозь, очевидно, слабо притворенную дверь, и тотчас выглянула в сени широколицая женщина – сама Поршенникова. Выглянула, присмотрелась исподлобья и как-то не удивленно, а вроде успокоенно протянула: – А-а… Вон кто. Заходите.

В комнате было темновато и пахло, как и в сенях, не то квашеной, не то гнилой капустой.

– Здравствуйте, – сказала Галина Владимировна.

Мальчишки молчали.

– Здравствуйте, – ответила Поршенникова, подставляя стул. – Садитесь. Гостями будете. – Она, видимо, обедала – стол был уставлен едой.

Лицо этой женщины по-прежнему лоснилось и казалось смазанным маслом с примесью угля. Или она не умывалась с того дня, когда видели ее ребята на лесозаводе, или этот лоск не отмывался вообще, или отмывался да возникал снова.

– Мы пришли…

– Знаю. За Катьку узнать.

– Да. Вот это ее одноклассники: Теренин и Гайворонский. Недалеко от вас живут.

– Здравствуйте, – сказал вдруг Валерка.

– Будь здоров. Что-то мне твоя мордашка знакома. Не ты ли это вчерась прибегал к нам, а? Смотрю: идет через двор. Ну, думаю, про девчонку разведать учительница послала. А он что-то пошумел в сенях, как воришка, да и, гляжу, обратно побег, с прискоком. Не ты?

– Я! – выдохнул опешивший Валерка.

– Вишь, какая я приметливая. Чего ж ты умчался? Зашел бы, спросил, как и что, и не мучил бы учительницу, а то вот самой ей пришлось тащиться по грязи.

– А потому что у вас в сенях лежал петух! – выпалил вдруг Юрка.

– Какой петух?

– Наш.

– Какой ваш?

– Которого сектант украл.

Поршенникова некоторое время пристально смотрела на Юрку, потом проговорила:

– Рехнулся.

– Кто рехнулся – я?.. Валерка, скажи! – обратился он к другу, но тут же сам разгоряченно воскликнул: – Да, он у вас на лавке лежал с отрубленной головой!

– Что?

– Да петух наш.

– Вы отколь это свалились, а? Чего это вы плетете? Какой это петух с отрубленной головой?.. Вы чего-нибудь понимаете? – спросила женщина Галину Владимировну.

– По-моему, ребята подозревают вас в укрывательстве краденого, – нерешительно проговорила учительница.

Поршенникова растерялась.

– Краденого? Какого краденого?

– Был у вас вчера какой-то верующий?

– Верующий? Был. Вот как раз когда парнишка-то прибегал, он вот тут и стоял, где вы стоите. Только верующий ли это? Нищий. А молится – так кто ж подаст без мольбы?

– Ну кто бы он ни был, а он украл у Терениных петуха, – сказала Галина Владимировна. – А спустя полчаса Валера обнаружил этого петуха у вас в сенях.

Поршенникова охнула, встала с лавки и приблизилась ко все еще стоявшей на ногах троице, понимающе покачивая головой:

– Вот оно что. Тогда, конечно, нищий. Божий-то человек не осмелится украсть… Я дала ему чего могла, да и выпроводила за порог, а в сени-то выглянуть и не догадалась. А тут самой на электричку надо было. Гляжу – опаздываю, да все бегом, бегом. А он, видать, петушка-то в чемоданчик и – дальше… Зря вот ты, парень, в избу не заскочил. Как признал, так бы и заскочил. Мы бы вдвоем-то его за душу и взяли.

Юрке начинала нравиться эта решительная женщина. Он не выдержал и поддакнул:

– Я его тоже ругал за это. Так нет, елки, побоялся.

– Кабы чужое – бойся ты на здоровье. А за свое нечего бояться, – проговорила Поршенникова. – За горло хватай! А теперь ищи-свищи его, петушатника.

– Ну ладно, – сказала Галина Владимировна. – Это дело такое, мимоходное. А что с Катей-то?

– Болеет Катька. – Женщина вернулась к столу, потрогала чайник и стала наливать кипятку в стакан. – Подцепила гдей-то заразу и мается теперь. Уж не в школе, думаю?

– Да нет, в школе у нас вроде спокойно.

– Так здоровые все. Вон видите, – кивнула на Юрку, – весь нараспашку и щеки красные. Его и никакая холера не возьмет. А моя пройди, так до ворот и – смерть, прости господи. Она ведь у меня никудышная, преждевременная. Я ее на печке допаривала.

– Так что же, Катя в больнице?

– Нет. В больнице людей только угробляют. В городе, у бабки. Там ей и уход, и присмотр, и воздух. В низине-то нашей и воздуха человечьего нет – гниль. У меня уж у самой вот тут что-то покалывает. Как дохнешь, так…

– И сильно больна Катя?

– Вроде сильно. Вы так допрашиваете, что у меня горло пересохло.

– Ничего не поделаешь. Я учительница и должна знать, почему моя ученица не ходит в школу, нужна ли ей моя помощь, – проговорила Галина Владимировна.

– Я понимаю. Конечно, это ваше дело. А помощь, спасибочки, не нужна. Может, ее от книжек и разобрало. – И Поршенникова принялась пить чай, ложкой поддевая из банки варенье.

Ребята мало-помалу огляделись. Избенка была однокомнатная, с низким потолком, с неоштукатуренными и даже непобеленными стенами, доски которых рассохлись; образовавшиеся щели местами были забиты бумагой или тряпками, чтобы не высыпался шлак. Края досок у щелей по всем стенам были опалены, а кое-где просто обуглены – видимо, выводили тараканов паяльной лампой. Из обстановки выделялись огромный сундук, обитый железными полосами, и кровать с высокой периной, на которой покоились две серо-зеленые пятнистые подушки. Эти подушки походили на гигантских, зловеще сидящих друг на друге жаб, готовых по знаку прыгнуть на пол.

Поразмыслив некоторое время, Галина Владимировна сказала:

– На днях я зайду. Возьмите справку от врача.

– М-м, – оживилась вдруг женщина, торопливо шаря что-то в карманах бурого передника и одновременно справляясь с пирогом. – Справка-то есть. Я и забыла… Вот она. Помялась, ах ты…

Справка была порядочно замусолена и замызгана, точно ее корова пробовала на вкус и за неприемлемостью вытолкнула языком. Некоторые слова расплылись. Однако учительнице удалось прочитать стандартную фразу о том, что такая-то, а именно Поршенникова Катя, освобождается от занятий по 25 октября; диагноз – неразборчивая латынь, врач – два крючка, больничный штамп.

– Что же вы ее всю?.. – поворачивая бумажку так и этак, заметила Галина Владимировна. – Документ ведь.

Поршенникова глянула на свои руки, поворачивая их тоже так и этак, точно искала в них какое-то оправдание.

– Кто ее знает. Суешься везде, хватаешь все…

– Ну хорошо. Я или сама буду заходить, или ребят посылать к вам. Как только Кате станет лучше, вы, очевидно, возьмете ее к себе, и тогда мы сможем помочь ей заниматься. А вообще можно ездить и в город…

– Что вы, что вы! – вскинула руки Поршенникова. – Ее там то в жар, то в пот, а вы будете с книжками. Нет-нет-нет! Я мать, знаю, когда чего можно. Пусть поправляется. А вы и сами не беспокойтесь, и парнишек не гоняйте. Я дам знать, как полегчает.

– Ну ладно. Пойдемте, ребята… До свидания.

– До свиданьица. – Поршенникова проводила их до порога сеней, подождала, пока они пересекли двор, вышли на улицу, и вернулась в дом.

Все трое шагали молча.

«Значит, папка прав: Сектант, а может, в самом деле нищий, оставил петуха на лавке, а выходя, прихватил его», – рассудил Юрка и вздохнул – рухнула, порвалась построенная в воображении цепь загадочных, таинственных происшествий, связанных с кражей Мистера.

Часть вторая
Неожиданная встреча

Глава первая
АРКАДИЙ ПОСЕЩАЕТ ШКОЛУ

В понедельник Аркадий приехал из института в седьмом часу и беспокойно спросил Юрку, застанет ли он Галину Владимировну в школе. Юрка ответил, что, может быть, застанет, потому что Галина Владимировна проверяет тетради в учительской – домой носить далеко и тяжело. К тому же сегодня весь класс возился с саженцами, и она наверняка засидится до темноты.

Петра Ивановича еще не было дома – он иногда задерживался на срочных, аварийных работах.

Аркадий шепотом, чтобы не слышала Василиса Андреевна, спросил:

– А все же признайся, что натворил?

– Говорю: ничего. Просто у всех вызывают и у меня вызвали.

– А чего глаза прячешь?

– И нисколько… Я галошу бросил, но вызывают совсем не из-за этого.

– Куда бросил?

– Ну, куда – вверх. Но она попала в чернильницу и обрызгала Фомку Лукина.

– Ну, тогда, конечно, не из-за этого! – воскликнул Аркадий.

– Я и говорю.

Старший брат подмигнул младшему, сменил кепку на шляпу и вышел.

– Куда это он? – спросила Василиса Андреевна.

– Не знаю, – угрюмо ответил Юрка, скрываясь в «келье» Аркадия.

Хоть и взял он книжку, хоть и раскрыл ее, хоть и уставился в строчки, однако не читалось. Все же неспроста Галина Владимировна написала записку, неспроста. Может быть, у девчонок и вызывают родителей безо всякого повода, но на него, Юрку, учительница явно имеет зло, которое, очевидно, копилось-копилось да и вылилось. Юрка попытался припомнить, где, когда и что именно он вытворял за последнее время, но ничего значительного в памяти не воскресло.

Едва Аркадий вернулся, мальчишка утянул его в комнату.

– Ну как?

– Толково.

– Что – толково?

– А что – как?

– Ну, как… вообще?

– Вообще – в норме.

– Ну, Аркаша, ну о чем вы там говорили?

– Ах, о чем говорили?.. Конечно, о тебе. Плохо, брат. Ты катишься в пропасть.

– В пропасть?

Юркино недоумение так ясно обозначилось на лице, что Аркадий не выдержал, рассмеялся и хлопнул брата по плечу.

– Но у тебя есть еще время удержаться. Галина Владимировна говорит, что ты в основном парень крепкий, но… нервишки.

– Какие нервишки?

– А те, коими пронизаны твои телеса. – Аркадий ткнул пальцем в тощий Юркин живот. – Они тобой управляют, а не ты ими. Скажут они тебе: «Сделай рожу!» Ты – раз! – и скорчишь. Скажут они: «Кинь галошу!» Ты – фрр! – и кинул… А надо нервишки в кулаке держать – вот так… А то по молодости-то израсходуешь их, а как придет им самое время служить, у тебя их и не окажется. Понял?

– Хм, – сказал Юрка.

Василиса Андреевна позвала ужинать.

– Что это вы там обсуждали? – спросил Петр Иванович.

– Так. Некоторые физиологические истины.

– Какие, например?

– Ну, например, что такое нервы.

– Ах, нервы!..

Чтобы увести разговор от опасной в какой-то мере темы, Юрка спросил, разглядывая листок отрывного календаря:

– Слушайте, вот загадка в календаре: «По земле ходит, а неба не видит».

– Так.

– А в разгадке написано: «Свинья».

– Ну?

– Ведь это неправильно. Свинья может задрать голову – и все.

– Пожалуй, – согласился Аркадий.

– Или на спину лечь, – продолжал Юрка.

– Конечно.

– Значит, загадка неверная.

– Ну и что?

– А зачем же неверное печатают? Разве можно неверное печатать?

– Но в принципе загадка верная. Ведь свинья смотрит вниз – значит, неба не видит.

– «В принципе»! При чем тут «в принципе», если она может лечь на спину?

– Почему я от тебя ни одного толкового слова не слышу? Все какую-то ерунду, – укорил Петр Иванович.

– А, – махнул Юрка рукой с ложкой, – вечно тебе ерунда.

– Конечно. Разве умный человек будет вот так о свинье рассуждать: почему да отчего?

– Я же у тебя научился. Ты ведь сам всегда: как, что, откуда, зачем?

– Так я же человеческой жизнью интересуюсь.

– Кстати, о человеческой жизни: вы больше не встречали этого мародера Христова? – спросил Аркадий.

– Нет, – ответил Юрка. – Мы вчера с Валеркой почти всю Перевалку обошли – нет.

– Вон они чем занимались, – проговорила Василиса Андреевна. – А я думала: куда они делись? В город? Так денег вроде не просил. А они, дурачки, розыски устроили.

– Почему это дурачки? – возмутился мальчишка.

– А кто же? Нешто верующих выслеживают? Пусть и басурманы. Не подпускать их к себе – не подпускай, а выслеживать-то зачем? Не звери ведь – люди, какие-никакие.

– Ангельское сердце! – заключил Аркадий. – Ты, мама, совершенно не готовишься к небесной революции. С каждым днем человечество все дальше и дальше отходит от религии, и, естественно, вот-вот настанет миг, когда Вселенная крикнет восторженно: «Ура! Я освободилась от этого бремени – бога!»

– Точно! – поддержал довольный Петр Иванович. – И ты, мать, просто на бобах останешься.

– Нечего-нечего старуху подзузоливать… Каши добавить?

– Добавь, – сказал Аркадий.

Юрка любил братовы реплики. В них всегда звучало что-то необычное, смешное и серьезное. Мальчишка чувствовал, что и отцу эти высказывания нравятся – он всегда слушал с улыбкой и хоть коротко, но высказывал свою приверженность к сути сыновьих слов.

– Есть такие стихи, послушайте. – Аркадий перестал жевать.

 
Народ мы русский позабавим
И у позорного столба
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
 

– Хорошие стихи! – сказал Петр Иванович.

– Уж больно замашистые, – заметила Василиса Андреевна.

– Народная молва приписывает их Пушкину. И, по-моему, не зря – все здесь пушкинское: и ритм, и гармония, и острая мысль.

– Сразу и царя и попа!

– Вот именно… Я к чему привел эти стихи? А к тому, что еще в ту эпоху с попами, с религией, как видите, не церемонились. В ту! Так нам ли сейчас с ними церемониться?! Тем более, что от былого божьего могущества остались охвостья.

– Ну вот, значит, не зря мы выслеживаем.

– Выслеживайте, – заметил Петр Иванович. – Только я не знаю, куда вы спрячетесь, когда столкнетесь с ним.

– Не бойся, не спрячемся. Мы будем бежать следом и кричать: «Это вор! Это вор!»

– Э-ха-ха! – вздохнула Василиса Андреевна, ставя на плитку таз с водой и опуская в него грязные тарелки.

Поблагодарив хозяйку за ужин, все вышли из-за стола. Юрка, вытирая руки о полотенце, переброшенное через плечо Василисы Андреевны, грозно прошептал ей в лицо:

– А забыла, что в газете печатали? Про девушку, которая бросилась под поезд?

– А ты не ершись. Мало ли что в газетах пишут. Даже вон в календаре, сам же говоришь, неправильно пишут, а уж в газетах…

– Но в принципе-то правильно!

– Ладно-ладно, «в принципе»! Спать вон иди.

– «Спать»! – сердито повторил Юрка.

Он несколько раз, задумавшись, прошелся от печки до порога, сыто поглаживая живот, затем остановился на миг и шагнул в комнату Аркадия. Аркадий рассматривал какую-то большую книгу и при появлении Юрки захлопнул ее. Мальчишка прочитал: «Тициан».

– Кто это?

– Венецианский художник.

– Ты, по-моему, что-то скрыл от меня, – проговорил Юрка, пытливо глядя в глаза брату.

– В каком смысле?

– В смысле Галины Владимировны. Она тебе что-то такое сказала…

– Ну что же. Может, кое-что и скрыл.

– Почему?

– Есть вещи, которые касаются только взрослых.

– Хм… А почему нет вещей, которые касаются только детей?

– Кто знает. Может, и такие вещи есть. Даже наверняка есть.

Юрка опять хмыкнул и, прищурив один глаз, задумался. Да, пожалуй, такие вещи есть, о которых, кроме мальчишек, никому более знать не дозволено. Значит, вправе существовать вещам, о которых, наоборот, положено знать только взрослым. Сделав такой вывод, Юрка надул щеки, с каким-то кряканьем выпустил воздух из-под губ и пожал плечами.

– А что рисовал этот художник?

– Людей. Воспевал человеческую красоту… Ты вот давеча сказал, что Галине Владимировне тяжело да и далеко носить тетради. Ты что, знаешь, где она живет?

– Знаю. Где-то в Новом городе, у какой-то старухи.

– Словом, где-то на земном шаре?

– Да нет, точнее. Мы с Валеркой однажды прямо из школы побежали по линии к бугру. Там после разлива в ямах вода осталась, и в этой воде развелись щурята. Мы бегали силить. Как-то я увидел вот такую щуку. Стоит, как палка, в метре от берега, и никак ее не достать. Я зову Валерку…

– Погоди-ка, милый, ты ведь что-то о Галине Владимировне хотел сказать.

– Что? А-а… Да мы просто несколько раз видели, как она с тетрадками по насыпи проходила к Новому городу.

– А о старухе ты откуда проведал?

– Это я догадался. Принесла раз Галина Владимировна из дому ножик нам на труд, а мы его потеряли, да так, что и не нашли. Ох, говорит, и влетит мне от старушки моей. Ясно, что у старушки живет и что эта старушка злая.

– Да-а… Ну, а со щукой как, засилили?

– Засилили. Валерка прибежал, придержал меня за руку, я наклонился – и р-раз! Вот такая щука!

– Что-то не помню ее ни в жареном, ни в пареном, ни в маринованном виде, твою щуку.

– Так она сорвалась. Взлетела в воздух и опять плюхнулась в воду.

– Досада.

– Еще бы! Я как сейчас помню, как она плюхнулась. Шмяк – килограммов на десять.

– И в это время вы увидели Галину Владимировну?

– Нет. Чуть позже, когда мы сидели и горевали.

Из горницы вдруг стремительной чередой полетели шипение, треск и свист радиоприемника – это Петр Иванович перед сном «пробегал» по эфиру. Какофонию неожиданно пресекла чистая мелодия. Аркадий рывком, так что настольный «грибок» опрокинулся, бросился в горницу, чтобы Петр Иванович не сбил удачную волну, и тут же вернулся, с улыбкой помахивая руками.

– Что играют?

– Вальс.

– Молодец. Чей?

Этого Юрка не знал. Каким-то чутьем среди других мелодий он угадывал вальс, но композиторов не различал, как Аркадий ни бился; разве что иногда угадывал Штрауса. И теперь, зная, что врет, Юрка выпалил:

– Штрауса.

Не переставая дирижировать, Аркадий покачал головой: нет.

– Чайковского… Римского-Корсакова.

– Глазунова! Концертный вальс. Такие штуки пора знать.

– Ерунда, – сказал Юрка и зевнул с большим усердием, чем хотелось.

Аркадий воспользовался этим и напомнил, что уже двенадцатый час.

– Чувствую, – ответил мальчишка и отправился к своей кровати, сам не замечая, что болтает рукой в такт музыке.

На кровати спала Мурка. Юрка взял ее пригоршней, приподнял, уселся сам на теплый пятачок и положил Мурку на колени. Она как была калачиком, так и осталась, даже глаз не открыла, только замурлыкала.

– Небось забыла Варфика, а? – спросил вдруг мальчишка. – Забыла, какие он тебе трепки давал? Ты же трусиха – должна помнить… А помнишь, клушку испугалась?

В начале лета Василиса Андреевна посадила на яйца парунью в фанерный ящик, под кровать. Из ящика торчал только хвост. Заметив, что хвост время от времени шевелится и дергается, Мурка однажды подкралась к ящику и хотела было заглянуть в него, да тут вдруг наседка как вскинет голову, как по-вороньи каркнет – Мурки как не бывало. После этого она посматривала под кровать не иначе, как из-за косяка.

Юрка чуть усмехнулся при этом воспоминании.

– Забыла все начисто. Тогда иди отсюда, мерзни! Вспомнишь – придешь. – И он спихнул кошку на пол.