Текст книги "В союзе с Аристотелем"

Автор книги: Геннадий Михасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Ну уж, – недоверчиво улыбнулась Катя.

– В миг бы! И Галину Владимировну прихватили бы. Твоя мать и Галину Владимировну боится, – сказал Юрка, вспомнив подслушанный из-под парты разговор учительницы с Поршенниковой, в котором, по мнению мальчишки, так и сквозила эта боязнь. – Она всех теперь боится. Набедокурила – вот и боится.

И Юрка только сейчас осознал вдруг, почему он в обращении к Поршенниковой ненарочито смел и серьезен – он знал о ней правду. Ту правду, которую она должна таить, уберегать от гласности, почему ей и приходится побаиваться их, мальчишек, и, может быть, даже лебезить перед ними и перед учительницей.

– А после того старуха была у вас? – спросил Юрка.

– Нет.

– А этот, с бородой?

– Тоже нет. Один раз я видела его сумку в сенях, но потом она пропала.

– Надо было кирпичей туда наложить.

– Может, он без тебя приходит? – предположил Валерка.

– Не знаю.

– До этого он часто бывал?

– Часто. Даже вдвоем приходили. А в пасху втроем пришли, считали какие-то деньги, а потом молились.

– Кого-нибудь обворовали, – сказал Юрка. – Вон петуха Валеркиного слопали, а там еще… В пасху, говоришь?

– В пасху.

– Хм.

– Это святой божий день – им много подают.

– Интересно, – протянул Юрка. – Значит, мы тоже вроде сектантов, раз славить ходим?.. Ничего себе!

Над Новым городом вознесся серебристый смерч телемачты. До нее было около пяти километров, но в ночи она казалась ближе, даже ближе бугра, на котором стояла; эта мачта рождала представление, что там, на бугре, раскинулся не жилой район, а стартовая площадка космодрома.

– Кать, а ты сейчас молишься? – спросил Валерка.

– Нет. Зачем, раз не заставляют?

– А мать не заставляет?

– Нет. Она и сама не молится. Там, в городе, где мы собирались, она молилась, а дома никогда не молится. И я не знаю, почему так.

– Получается, что и верит она богу и не верит, – проговорил Валерка. – Но разве можно сразу и верить и не верить? А, Юрк?

– Не знаю.

– Странно.

– Знаете, мальчишки, какие я стихи читала… там? – спросила вдруг шепотом Катя, придержав ребят. Они уставились на ее физиономию, выражавшую какую-то решимость, какое-то торжество. – Таких стихов вы никогда не слышали, их и в наших учебниках нет. Слушайте:

 
Господь, я бедное дитя,
Я слаб, где сил мне взять?
Тебе служить желал бы я —
Не знаю, как начать…
 

– Опять про бога, – равнодушно заметил Юрка, ожидавший чего-то иного. – Чепуха.

– А вот, – сказала Катя. – Как это?.. А-а…

 
То жизни счастья призрак ложный
Всегда кружил тебя во мгле.
И забывал ты, прах ничтожный,
Что ты – прохожий на земле.
 

– Тоже чепуха, и притом непонятная.

– Я вот тоже знаю стихи, которых нет в наших учебниках, – проговорил Валерка и тут же продекламировал:

 
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.
 

Пушкина, Александра Сергеевича. Во стихи!

– Законные, – сказал Юрка. – И еще у Пушкина есть про то, что поповскими кишками передавят царей. Тоже законные стихи.

Они снова медленно двинулись по дороге. Девочка, склонив голову, о чем-то размышляла, затем проговорила, не поднимая лица:

– Я и не говорю, что те стихи хорошие. Я их боялась, а сейчас почему-то не боюсь… Ну, вот и мой дом. – Катя вошла во двор, затворила калитку и некоторое время смотрела через планки на мальчишек. – Ну, вы ступайте.

Но едва мальчишки повернулись и пошли обратно, как вдруг Катя крикнула:

– Юрк! Юрк! – Она выскочила на дорогу и догнала ребят. – Я совсем забыла… Мама меня вчера спрашивала, как, говорит, понравился имениннику подарок или нет, а я только глазами захлопала.

Юрка рассмеялся.

– Ты хоть нашел его? – спросила девочка.

– Нашел. Это книга.

– Хорошая?

– Законная. Вот такая… Только ведь книги положено подписывать: на память тому-то от того-то.

– Ну, я потом подпишу.

– Конечно.

– Когда ты прочитаешь. Ты уже начал читать?

– Нет еще.

– Ну ладно, идите.

На обратном пути Юрка подумал, что эту «Советскую оперу» придется, наверное, перелистать или даже прочитать в ней две-три страницы, чтобы знать, о чем там речь.

Юрке на миг взгрустнулось, но тут он увидел впереди сугроб и живо решил пихнуть в него Валерку, а то он что-то задумался. Да и вообще в последнее время что-то все часто задумываются.

Глава третья
ВАЛЕРКА УЗНАЕТ СЕКТАНТА

У Аркадия близилась сессия. Он стал возвращаться из института поздно, часов в десять-одиннадцать, усталый и нахмуренный.

– Туго, брат, – говорил он Юрке, сжимая себе виски и закрывая глаза.

– Очень туго?

– Порядком. Зачеты, чтобы их…

Когда Аркадий говорил: зачеты, сессия, все понимали, что это ответственно и трудно. Василиса Андреевна готовила вечером что-нибудь повкуснее, специально для него. И, когда Аркадий спрашивал, а что ели они, мать отвечала, мол, то же самое и грозила Юрке, который тыкал себя в грудь пальцем, что и ему надо такого же вкусного.

– Ты еще нахлебник, – говорила она после Юрке.

Мальчишка сердился, но переживал несправедливость молча.

Как-то Аркадий принес лыжи и, поужинав, начал собираться.

– Ты куда, Аркаша? – спросил Юрка.

– Покатаюсь. Хоть проветрюсь немного, а то голова трещит, как арбуз.

– На насыпь?

– На насыпь.

– У! И я пойду.

– Пойдем.

– Ура! – запрыгал Юрка. – А Валерку можно позвать?

– Зови.

– Он тебе не помешает? – спросил Петр Иванович, когда Юрка выскочил. – Может, ты с кем встретиться хочешь?

Аркадий улыбнулся.

– Нет, не помешает.

– А то смотри, я его задержу.

С этого времени, как девять часов, мальчишки были наготове.

О приходе электрички жители Перевалки узнавали по волне собачьего лая, которая катилась от остановки вслед за сошедшими пассажирами. И неизменно, когда эта волна заплескивала двор Гайворонских, хлопала калитка и заявлялся Аркадий.

– Ну, как, архаровцы? – спрашивал он.

– Мы уже! – отвечали ребята и принимались одеваться. Часа через полтора они возвращались. Юрка замертво падал в постель и засыпал, не успев укрыться одеялом.

Как-то в канун Нового года заненастилось. С утра был сильный мороз, а с темнотой подул ветер. Юрка сидел в «келье» Аркадия и, прислушиваясь к шуршанию об окно снежных вихрей, налетавших порывами, думал, что сегодня, видимо, не придется покататься, что Аркадий в такую непогодь придет поздно и что вечер этот для него, Юрки, будет страшно длинным и скучным. Он вздохнул и вышел в кухню.

Над косяком висели клетки. Двенадцатихлопка была дачей, куда птицы поселялись на отдых. Ловил же Юрка своими и больше двух синиц в них не держал, чтобы меньше дрались и меньше разбивали носы.

Синицы спали, обратившись в круглые пушистые комочки. Юрка тихонько подставил табуретку и взобрался на нее. Но как он ни двигался осторожно, птицы пробудились и всполошенно заметались. Этого Юрка не хотел.

– Ну что, глупые, ну что? Кот я, что ли? Я не кот. А хоть бы и кот – нечего бояться, вон у вас какие решетки… Тихо, тихо… Разбрызгали всю воду, да? До утра не получите. Хорошо вам тут? Хорошо. А вот кто на улице, те, наверное, ноги задрали. Слышите, как куролесит за окном?.. То-то. Как зарядит на неделю…

– Не мучь ты их, – проговорила Василиса Андреевна. – Нужна им твоя болтовня.

Юрка вздохнул и сел на табуретку.

Петр Иванович подшивал пим, зажав его между колен. На кистях обеих его рук черной спиралью были отпечатаны следы вара от дратвы. Василиса Андреевна тоже что-то чинила. Их позы, их однообразные движения казались Юрке такими же скучными, как и шорох ветра, как и собственная бездеятельность.

– Да, и еще нас спрашивали, кто чем помогает дома, – проговорил вдруг Юрка.

Сегодня их приняли в пионеры, и он, давно рассказав об этом, вспоминал теперь отдельные моменты.

– Ну, и что ты набрехал? – спросил Петр Иванович.

– Я не брехал. Я сказал как есть.

– И крепко тебя настыдили?

– Настыдили? Наоборот, мы с Валеркой всех лучше оказались. Мы сказали, что помогали копать колодец, что это было очень трудно, но мы не испугались.

– Ах, да-а! – протянул Петр Иванович. – Вы же колодец копали, я и забыл!.. Горы земли наворотили.

– А Валерка говорил еще, что носит воду и уголь, что подтирает пол и умеет варить яичницу. Конечно, у них куры, что ему не варить, а вот тут попробуй свари… Но я тоже говорил, что… это… ношу тоже, ну, в общем, все нормально.

– Теперь откажись мне дрова колоть! – сказала Василиса Андреевна. – Теперь ты у меня и белье стирать будешь.

– О, стирать!

– Конечно, – рассмеялся Петр Иванович. – Раз хвалили, значит, должен оправдать.

– А я сон сегодня видела, будто бы изобрели кресла такие – сами движутся. Будто возьмешь билет до куда надо, сядешь, нажмешь кнопку и – ж-жить – поехал… И вот будто Аркаша купил три билета: на меня, на себя и на Галину Владимировну, чтобы, значит, кататься. А кресла было только два. Сперва он будто усадил меня и отвез куда-то на гулянку и за Галиной Владимировной вернулся. А я тем временем отгуляла и возвращалась с бабами домой. И говорю бабам: «Смотрите, сейчас мой сын с учительницей в кресле промчится». И только я это сказала, они тут как тут – р-раз! – и пронеслись, и нас не заметили.

– Ерундовский сон, – сказал Юрка.

Донесся лай собак, и тотчас хлопнула калитка.

– Аркаша! – радостно вскрикнул Юрка.

– Вот погодка, так погодка. Вот дает! – весело воскликнул Аркадий, входя, отряхиваясь и тиская нос пальцами. – Жуть!

– Пусть к рождеству отбесится, – заметила Василиса Андреевна.

– Аркаша, кататься пойдешь?

– Обязательно. Не ломать же порядок из-за какой-то пурги.

– И я пойду.

– Да уж сиди, – сказала Василиса Андреевна. – Не обмораживался еще.

– Ничего. Пусть идет. Не обморозится. Он сегодня пионером стал, а у пионеров кровь должна быть горячей, – поддержал Юрку Петр Иванович.

– Что, приняли? – спросил Аркадий.

– Приняли.

– Отлично, брат! Тогда собирайся без разговоров. Пионер должен вдвойне закаляться.

Юрка быстро оделся и забежал к Терениным. Валерка выжигал на большом куске фанеры силуэт Пушкина. Из-под руки его вилась струйка дыма. Валерка отдувал его, однако глаза слезились, и он то и дело шоркал их. Ниже силуэта чернела недовыжженная надпись: «Пока свободою горим, пока сердца для чести…»

– Не кататься ли? – спросил Василий Егорович.

– Кататься. Не ломать же порядок из-за какой-то пурги. Надо закаляться.

– Ну, валяйте. Чем батя-то занимается?

Юрка сказал чем. Василий Егорович спросил, не пожелают ли они, Гайворонские, сыграть в лотишко. Юрка ответил, что не знает, что надо сходить и узнать. И Теренин стал одеваться вместе с Валеркой. Провожая ребят, Вера Сергеевна сунула им по горячему пирогу – на случай, если «выбьются из сил». Мальчишки подхватили теренинские легкие санки-розвальни и с ликованием кинулись на улицу.

– Ну что, нравится? – закричал Аркадий.

Ветер хулигански присвистывал. Било в глаза. Воздух сам врывался в рот, но воздуха не хватало – замирало дыхание. Юрке показалось, что ветер буйствует только внизу, а наверху его нет, так что стоит лишь забраться на крышу, чтобы очутиться в мире спокойствия. Но по тому, как натружено гудели провода, мальчишка понял, что и вверху та же свистопляска.

Из-за непродуманного расположения домов улицу постоянно заносило снегом, который укладывался волнами: то вздымаясь сугробом выше заборов, то опадая. С лесозавода после буранов приходил бульдозер и все расчищал, но вскоре волны наметало вновь. Ребятишкам нравились эти перепады. Играя в войну, между ними совершали великолепные маневры или просто отсиживались; в сугробах можно было рыть обширные пещеры и в них съедать стащенные из дому бутерброды; наконец, можно было кататься.

Валерка с Юркой, затянув санки наверх, укладывались рядком и, дергаясь во все стороны, сдвигали их. Потом опять тянули и опять укладывались. А ветер бесновался, словно решил сгладить все волны.

У насыпи оказалось тише. Хорошо было видно, как разнузданно дыбились на гребне снежные космы, как они, ослабев, падали вниз и оседали, запорашивая глаза. На зубах похрустывало – видно, тот склон выскребло до земли.

Поднялись к линии. По гребню скользили хлесткие, гибкие вихри. Они, словно какие-то странные белые змеи, появлялись из-за бровки и, огибая рельсы, или ныряли в затишье подветренного склона, или взмывали к проводам, высекая из них, подобно смычкам, пронзительные звуки. Дрожали мостовые прожекторы. На первом пути под прикрытием станционного здания стоял паровоз, окутанный беспорядочно мотавшимся дымом и паром; он походил на привидение.

Аркадий надвинул шапку ниже на лоб.

– Вы хоть до верха не поднимайтесь, катайтесь с середины.

– Нет уж, мы вытерпим… Правда, Валерка?

– Ну, жмите, пока носы не отпали.

Мальчишки бухнулись в розвальни рядом, как поросята, обхватили руками головы, и Юрка глухо крикнул:

– Толкни!

– Ах, вас толкнуть? – проговорил Аркадий. – Сейчас.

Он быстро оглядел откос, заметил широкую выбоину и направил санки на нее. Розвальни с разлету врезались в выбоину, и пацаны как вместе лежали, так вместе, описав дугу, и растянулись на снегу. Аркадий расхохотался, но тут его сильно толкнул ветер. Он не удержался, переступил, скрестил нечаянно лыжи и вдруг покатился. Не успел он что-либо предпринять, как, раза три перевернувшись, очутился внизу, без шапки, облепленный снегом. Мальчишки, было вставшие, опять упали со смеху. И, когда Аркадий, отряхнувшись, подъехал к ним, они в изнеможении уже стонали.

– Смешно, брандахлысты?

– Ох! – отдувался Юрка. – Ох, ты и летел! О-ох!

– А вы-то летели! – позлорадствовал Аркадий. – Вы, братцы, такую траекторию описали, что ай да ну.

– Нет, а ты-то! Вот летел так летел! – не унимался Юрка.

– Ладно, черти, поднимайтесь.

Выдохшиеся от смеха, мальчишки поднимались по лестнице медленно и молчаливо, волоча санки по ступеням. Аркадий был уже на гребне – с помощью палок, уступом, он взбирался быстро.

С моста выскочил пассажирский поезд и начал притормаживать перед красным светом. Заслышав сирену электрички, урывками доносившуюся из Нового города, на перрон вывалились ожидающие.

Позади ребят, не спеша, влезали двое взрослых. Они тихо переговаривались. Юрка вдруг насторожился – один из голосов показался ему знакомым. Он быстро оглянулся и толкнул Валерку:

– Поршенничиха.

Не приостанавливаясь, оглянулся и Валерка. Свет падал тем в лицо, и мальчишки уверились, что это действительно Поршенникова. Спутником ее был высокий мужчина с бородкой. Валерка неожиданно вздрогнул – он узнал эту по-мушкетерски заостренную бородку.

– Он! – выдохнул мальчишка испуганно, вдруг изо всех сил натягивая веревку, чтобы скорее уйти от этих черных людей, скрыться.

– Что? – не понял Юрка, однако тоже приналег на бечевку.

– Это он! – прошептал Валерка. – Который украл Катьку – сектант. То есть Мистера…

– Он? – Юрка остановился, оглянулся, затем, опустив веревку, ринулся вверх по лестнице. Валерка по инерции подался вперед, но рука его выскользнула из пристывшей к веревке рукавицы, санки тронулись, зацепились открылком за перильную стойку, развернулись и, кувыркаясь, полетели вниз, чуть не сбив отпрянувшую Поршенникову. А Валерка без памяти кинулся вслед за другом. Юрка сперва махал через две ступеньки, потом через одну, наконец ноги стали словно чужими, как будто мышцы от напряжения «перегорели», но он, уже не чувствуя их, добежал все же до Аркадия и повис на его руке.

– Аркаша! – задыхаясь, проговорил он, ощущая сухое жжение во рту. – Аркаша… Вон Поршенникова с этим… сектантом.

– Где? – Аркадий выпрямился, оглядываясь, затем, отстранив брата, оттолкнулся палками и стремительно подлетел к лестнице, с которой уже те двое сошли на насыпь, миновав Валерку, присевшего на ступеньку несколько ниже площадки.

Аркадий развел перед ними руки с палками и торопливо проговорил:

– Минуточку, граждане.

Поршенникова как-то ахнула, сделала шаг назад и быстро сказала:

– Это он!..

Мужчина посмотрел на свою спутницу, на Аркадия и пожал плечами. Поезд, отделявший их от перрона, дал гудок и дернулся. Состав тронулся. Мужчина вдруг резко выставил ногу и ударил Аркадия наотмашь.

Аркадий упал и, перевертываясь через голову, покатился по крутому откосу. А мужчина с неожиданным проворством бросился к идущему составу, ухватился за поручни и прыгнул на подножку. Все это произошло так мгновенно, что Юрка вроде ничего не понял. Он проводил взглядом висящего на подножке бородача, взглянул на Поршенникову, стоявшую неподвижно у лестничной площадки, и лишь тогда сообразил, что брата ударили. Может, ножом?! Эта мысль ошпарила Юрку. И он вдруг крикнул что было сил:

– Аркаша!

Аркадий задержался на половине склона и, отцепив сломанные лыжи, лихорадочно вскарабкивался наверх на четвереньках.

– Где он? – хрипло спросил Аркадий.

– Прыгнул на подножку, – сказал Юрка.

– На подножку? Ты видел?

– Видел. Он стукнул тебя и сразу прыгнул.

– Ага. Ну, в добрый час. Это его бог швырнул на подножку, – злорадно проговорил Аркадий, глянув вслед поезду, который уже зачертили серые бешеные вихри.

Затем, будто только теперь заметив ее, он подошел к Поршенниковой и, склонившись к ее лицу, произнес:

– Ну, что? Вы все еще знать никого не знаете?..

– Господи-и, – вздохнула протяжно Поршенникова.

– Рыцарь двадцатого века! Бросил овечку из своего стада… Вы думаете, он достучится? Нет. Ему нельзя отцепить руки, чтобы постучаться, – его сдует…

Поднялся наверх и Валерка. Аркадий тотчас отослал мальчишек за лыжами и санями.

– Видел? – спросил Юрка, когда они, утопая в снегу, добрались до лыж.

– Видел. Как Аркаша летел. Кубарем.

– А как сектант удирал?

– Нет.

– Эх, ты!.. Он как махнет на подножку, как вцепится в ручки – и поехал, упершись брюхом в дверь… Все, теперь Поршенничихе крышка. Теперь ей некуда отступать. За решетку… А ты молодец, Валерк. Узнал этого бандюгу. Без чемоданчика и без плаща узнал. А говорил: не узнаю.

– Я не думал, что так сразу и узнаю. А только посмотрел, как будто током дернуло.

– Интересно, откуда они шли, и куда, и зачем?.. И почему, и отчего?.. Неужели опять Катьку заманивали, а, Валерк?

– Не знаю.

– Надо завтра же расспросить… Хоть бы он сорвался с подножки да шмякнулся бы на что-нибудь!

Потрясение еще не утихло, но Валерка начал вникать в происшедшее глубже. Хоть он и признал бородача, однако опять испугался, опять струсил. Ну что же это такое?.. Не сегодня ли клялся он вместе с ребятами быть мужественным? Не обещал ли он Юрке ничего не бояться?.. Но не только ребятам и Юрке, но и сам себе говорил, что надо перебарывать боязнь и действовать вопреки страху. Вся беда в том, что эти боевые рассуждения в решительную минуту не являются на выручку. Нет, очевидно, невозможно сразу перемениться, подобно тому сказочному дурню, который, прыгая из котла в котел с разными жидкостями, превращается в красавца, нет. Надо больше тренироваться, надо бороться за самого себя, иначе на всю жизнь останешься трусом, и вечно из-за тебя будут страдать другие.

Ребята везли в санях сломанные лыжи, изредка оглядываясь на Аркадия с Поршенниковой, шедших позади, и без аппетита жевали холодные, мокрые от снега и раздавленные пироги. Вьюга приутихла, лишь отдельные порывы достигали прежней пронзительности. Валерка напомнил, что осенью они вот так же двигались следом за старухой и дразнили ее. Юрка опять представил висящего на подножке бородача, и в памяти вдруг всплыл Варфик, едущий на дрожащей рессоре…

Возле Поршенниковых мальчишки остановились. Взрослые приближались молча. Женщина, не замедляя шага, только отпихнув ногой мешавшие санки, свернула во двор и, не поднимая головы, застучала крючком, ища петлю. Ребята смотрели на нее.

– А где Катька? – спросил вдруг Юрка.

– Отстаньте вы с вашими Катьками! – буркнула Поршенникова, заперла наконец калитку и направилась к дому.

– Ну, как, братцы, настроение? – спросил Аркадий, когда, открыв дверь, женщина исчезла в сенях.

– Мы ее так и отпустим? – почти испугался Юрка.

– Как – так?

– Ну вот так: мы – домой, и она – домой.

Аркадий пожал плечами.

– Она не убежит?

– Дальше Советского Союза не убежит!

– Она что-нибудь рассказала, да? Ты ее допрашивал? – не унимался Юрка.

– Она всю дорогу причитала, да охала, да кляла свою жизнь разнесчастную да невезучую… И, между прочим, взывала к моей доброте. «Не сказывай, не выдавай, во всем тебе признаюсь, только утаи». Я сказал, что… посоветуюсь с вами. Как, утаим?

– Ни за что! – воскликнул вдруг Валерка. – Ни за что!

– Ни в коем случае! – заявил Юрка. – Надо завтра же… что-то решить.

– Непременно. Не-пре-мен-но…

– Аркаша, а что ты хотел сделать, когда подъехал к ним на лыжах?

– Не знаю, – задумчиво ответил Аркадий. – Само получилось. А что бы я сделал – не знаю. Видимо, что-то бы сделал… Борода это почувствовал. Он знал, что я могу с ним что-то сделать, иначе бы он не прыгнул на подножку.

– Может, он побоялся, что ты позовешь людей? – спросил Юрка. – Их было полно на перроне. Или дежурного милиционера?

– Возможно.

– А если он доедет до Нового города?

– Вряд ли. Единственное, что можно сделать в его положении, – прыгнуть… И он прыгнет, хотя это для него может плохо кончиться. Не думаю, что он хороший прыгун, да еще при такой скорости…

– Хоть бы руки и ноги себе поломал, – сказал Юрка.

– Как фамилия того летчика?

– Какого?.. А-а! От слова «дятел».

– Дятлов. Толмачихинский аэропорт… Вот что, друзья, никому ни слова по-прежнему. Даже Галине Владимировне! Пусть уроки пройдут спокойно. Я сам приду в школу… А дома скажите, что я остался еще на полчаса. Ясно?

– А ты куда?

– В милицию. Я ведь сейчас в некотором роде тоже преступник – толкнул человека, может быть, на гибель. Найдет обходчик труп на путях – кто? как? откуда?.. Надо, чтобы в милиции все было известно. Так что… Я и так маху дал – нужно было со станции позвонить…

И Аркадий пошел по занесенной улице, то поднимаясь на сугробы, то словно погружаясь в них по грудь. Ветер, точно понимая эту поспешность, одобрительно толкал его в спину.