Текст книги "Брэдбери"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

19

«Кроме встречи со Стейнбеком, – вспоминал Брэдбери, – была у меня еще одна короткая захватывающая встреча. В ночь на День мертвецов я нанял долбленое каноэ до острова Ханитсио. Было туманно, и мы с Грантом кутались в шерстяные одеяла. Добравшись в каноэ до острова вместе с одной французской дамой и ее дочерью, мы провели ночь на мрачном кладбище. Там при свете тусклых свечей сидели на могилах две или три сотни мексиканских матерей и плели свои цветочные гирлянды; тут же их живые дети играли, а мужья пили, пели и играли на гитарах у кладбищенских стен. Все было очень красиво и трогательно.

За эту долгую ночь у меня завязалась дружба с упомянутой француженкой и ее дочерью. Она была замечательная собеседница, знала всё о церемонии, которую мы наблюдали, много рассказывала нам о Париже и Франции.

На рассвете мы вернулись в Пацкуаро и проспали там до полудня.

В полдень я один отправился пешком в город, чтобы купить безделушек. На одном из перекрестков рядом со мной внезапно затормозил большой лимузин. Из окошка выглянула женщина и окликнула меня. Я поспешил пожать протянутую руку

“Помните меня?” – спросила она.

“Как не помнить? – рассмеялся я. – Я целую ночь провел с вами на кладбище!”

“Ну, тогда вот вам моя карточка. Я – жена французского посла в Мексике. Будете в Париже – звоните!”

И лимузин укатил в сторону Мехико.

В тот же год я посетил ее во французском посольстве в Пасадене и с тех пор сорок шесть лет подряд отправлял ей письма на хеллоуин.

Во второй раз мы встретились с ней в сентябре 1953 года, когда с женой и детьми мы, по пути к написанию сценария “Моби Дика”, заехали в Париж. Нашей третьей дочери мы дали второе имя Франсьон как раз в честь этой самой жены французского посла в Мексике. Дружбе с ней, с чудесной мадам Мана Гарро-Домбаль, посвящена моя повесть “Канун Всех Святых”. Более чем достойная компенсация за тот мой поход по знойной пыльной дороге в Пацкуаро в начале ноября 1945 года…»

20

В посвящении к повести «Канун Всех Святых» («The Halloween Tree») значилось:

«С любовью мадам Мана Гарро-Домбаль, которую я встретил двадцать семь лет назад в полночь на кладбище острова Жаницио, того, что на озере Рацкуаро, в Мексике, и которую я вспоминаю каждый год в День Мертвых».

Стиль этой книги мягок и сумрачен.

«Канун Всех Святых.

Тише-тише!.. Тихо, неслышно. Скользите, крадитесь.

А зачем? Почему? Чего ради? Как! Когда? Кто! Где началось, откуда все пошло?

– Так вы не знаете? А? – спрашивает Череп-Да-Кости Смерч, восставая из кучи сухой листвы под Праздничным деревом. – Значит, вы совсем ничего не знаете?

– Ну-у… – отвечает Том-Скелет, – это… не-а…

Было ли это в Древнем Египте, четыре тысячи лет назад, в годовщину великой гибели солнца?

Или – еще за миллион лет до того, у горящего в ночи костра пещерного человека?

Или – в Британии друидов, под ссссссвистящщщщие взмахи косы Самайна?

Или – в колдовской стае, мчась под средневековой Европой – рой за роем, ведьмы, колдуны, колдуньи, дьявольские отродья, нечистая сила?

Или – высоко в небе над спящим Парижем, где диковинные твари превращались в камень и оседали горгульями и химерами на соборе Парижской Богоматери?

Или – в Мексике, на светящихся тысячами свечей кладбищах, полных народу и крохотных сахарных человечков в Еl Dia Los Muertos– День Мертвых?

А может, где-то еще?

Тысячи огненных тыквенных улыбок и вдвое больше тысяч только что прорезанных глаз – они горят, подмигивают, моргают, когда сам Смерч ведет за собой восьмерку охотников за сластями, – нет, вообще-то их девять, только куда девался Пифкин? – ведет их за собой то в вихре взметенной листвы, то в полете за воздушным змеем, выше в небо, на ведьмином помеле – чтобы выведать и поведать тайну Праздничного дерева, тайну Кануна Дня Всех Святых.

И они ее узнают.

– Ну-с, – скажет Смерч в конце странствий, – что это было? Сласти или страсти-мордасти?

– Все вместе! – решили мальчишки.

Сами увидите».

В Мексике, на светящихся тысячами свечей кладбищах…

Было что вспоминать. Было что пробуждать в своей памяти.

Кстати, это именно мадам Мана Гарро-Домбаль посоветовала Гранту и Рею посетить мумии селения Гуаножнато (Guanojnato). По своей воле Рей в местечко с таким ужасным названием ни за что не поехал бы, само слово «мумия» обдавало его холодом, но Гранту не терпелось.

Узкие булыжные улочки, здания колониального стиля.

Мрачные, иссушенные голодом и зноем люди. Заунывная музыка.

На местном кладбище друзей провели в пыльное сумеречное подземелье.

Вдоль каменных стен одно к другому стояли, именно стояли, человеческие мумифицированные тела. Мрачного хозяина кладбища нисколько не смущали какие-то там этические проблемы, он просто брал деньги за показ тех, кто еще совсем недавно находился среди таких же живых, как он сам. Родственники покойных не смогли оплатить похороны, что ж, пусть теперь пеняют на себя, пусть долг их отрабатывают покойники. Очередного усопшего должника хозяин не предавал земле, а аккуратно приставлял к каменной стене, – в сухом подземелье трупы быстро превращались в мумии…

21

В Гвадалахаре Рей получил письмо из дома: редактор издательства «Саймон и Шустер» («Simon and Schuster») был восхищен увиденными им в журналах рассказами «Мальчик-невидимка» и «Чудотворец», напечатанными Реем под псевдонимом. Может, у вас, мистер Элиот, спрашивал редактор, имеется замысел романа, близкого по духу этим рассказам?

Такого замысла у Рея не было, но были другие рассказы.

Успехи так радовали Рея, что у Гранта Бича портилось настроение.

«Я ликовал от того, что мои рассказы наконец напечатаны, – вспоминал позже Брэдбери, – а Грант считал, что я просто заношусь и специально хвастаюсь, чтобы только мучить его».

В литературе о Брэдбери время от времени мелькали намеки на некий его интерес к нетрадиционному сексу. «Но я говорил с Филом Николсом, 36– писал автору этой книги Павел Губарев, создатель одного из лучших русских сайтов, посвященных писателю. – Если бы у Брэдбери действительно были подобные контакты, хотя бы кратковременные, он наверняка рассказал бы об этом Сэму Уэллеру, поскольку честно выкладывал перед ним многие интимные подробности своей жизни (скажем, об изменах жене и даже о том, как лишился девственности с проституткой). Ну а вполне доброжелательное отношение Рея к геям проистекало, скорее всего, из общей его миролюбивости и от того, конечно, что обожаемая им тетя Нева была лесбиянкой…»

Отношения между друзьями резко ухудшились.

На обратном пути они постоянно, они все время ссорились.

На границе с США на какой-то заправочной станции Грант попросил Рея заняться заправкой машины, но тот чего-то не доглядел, часть бензина пролилась на землю.

«Ты вообще ничего не умеешь делать!» – разразился ругательствами Грант.

Ах, так! Рей плюнул и ушел, захватив с собой вещи. Правда, пишущую машинку забыл, и разъяренный Грант по дороге выбросил ее в какую-то речку…

22

Поездка в Мексику принесла Рею много разочарований и огорчений, зато на основе увиденного и услышанного он написал недурные рассказы:

«Следующий» («The Next in Line»),

«Дело жизни Хуана Диаса» («The life-work of Juan Diaz»),

«Дорога» («The Highway»),

«Кошки-мышки» («The Fox and the Forest»).

Пока не шедевры, но уже и не pulp-продукция.

Кроме того, в следующем году в Нью-Йорке Рей встретился с редактором издательства «Саймон и Шустер» уже знакомым ему Доном Конгдоном, и тот на многие годы стал его литературным агентом.

Удивительно, но вернувшись, Рей снова начал встречаться с Грантом.

Конечно, Грант Бич ревновал Рея, но ревновал – к литературным успехам.

Рассказ «Черные и белые», опубликованный в журнале «Американский Меркурий» («American Mercury»), Август Дерлет решил поставить в ежегодную антологию лучших коротких американских рассказов, о чем Рей давно и страстно мечтал. Но письмо издателя пришло на адрес Гранта. Движимый раздражением, тот вскрыл конверт и от имени Рея сообщил издателю, что отказывается от публикации.

Узнав об этом, Брэдбери только и сказал: «Ты вскрываешь мои письма?»

И дружба их рухнула.

23

В апреле 1946 года Рей зашел в один из своих любимых книжных магазинов – «Фаулер бразерс» в центре Лос-Анджелеса.

Рей был в длинном пальто с глубокими накладными карманами и с объемистым портфелем в руке. Владельцы книжных магазинов чрезвычайно не любят посетителей в таких вот длинных пальто с накладными карманами.

Белокурая девушка-продавец подошла к Рею:

– Могу я вам чем-то помочь?

Девушка Рею понравилась.

Он спросил:

– Есть у вас антология под названием «Кто стучится?»?

И, конечно, не удержался, выложил, что он – писатель, один из авторов антологии.

Маргарет Макклюр (так звали белокурую продавщицу) удивилась. Она была хорошо знакома с некоторыми писателями, но этот молодой человек (ей самой было двадцать четыре) ничем на писателя не походил, да и пальто, и портфель у него были как у профессионального похитителя книг. В общем, разговор не получился, но Маргарет прочла рассказ «Озеро», включенный в антологию, и когда Рей снова появился в магазине, она встретила его более любезно. Он показался ей забавным, в чем она сама признавалась впоследствии.

А Рея поразили знания Мэгги (так он стал ее называть).

Сам практически всё получивший из книг, даже мысливший и изъяснявшийся литературно, он наконец встретил девушку, которая свободно выражала любые, даже самые сложные свои мысли, да при этом не только на своем родном английском языке, но еще и на французском, итальянском, испанском. При этом Мэгги не придавала никакого специального значения своим знаниям, просто считала, что так всё и должно быть. И нрав у нее был соответствующий. Например, она ушла из Лос-Анджелесского университета только потому, что инструктор по плаванию как-то заметил, что студентке Маргарет Макклюр не следует лениться, – занятия плаванием, несомненно, пойдут на пользу ее фигуре.

«А вот вашей фигуре ничто уже не поможет!»

Мэгги ценила начитанность Рея, но вкусы у них часто не совпадали.

Мэгги нравились произведения Уильяма Йетса и романы Марселя Пруста (1871-1922), а Рей предпочитал Эдгара По или Эдгара Райса Берроуза.

Рей по-детски гордился мифической прабабкой-ведьмой, якобы сожженной на костре в Сайлеме, а Мэгги гордилась вполне реальным отцом – он владел сетью недорогих ресторанов, а в годы Первой мировой войны служил в Европе в экспедиционных войсках генерала Першинга.

Мать Рея, познакомившись с Мэгги, с пристрастием расспрашивала девушку о ее семье и ее интересах и пришла к выводу, что Рей и Мэгги – не пара. Впрочем, и родители Мэгги не были в восторге от Рея.

Вполне возможно, что брак между ними так и не состоялся бы, но вернувшись однажды домой в неурочное время, отец Мэгги застал Рея и свою дочь в гостиной на диванчике – в совершенно неподобающем для воспитанных людей виде.

И он ни разу больше не заговорил с Реем вплоть до того дня, когда тот попросил руки его дочери.

Мэгги признавалась, что они с Реем в те дни с ума сходили от страсти.

«Даже гуляя, мы старались не пропустить ни одного старого причала на океанском берегу, ни одного уютного пустынного местечка. Мы занимались любовью везде, где только было можно». 37

24

В том же апреле 1947 года (судьбоносного, как сказали бы сейчас) вышла, наконец, первая такая долгожданная книга Рея Брэдбери «Темный карнавал» («Dark Carnival») – в издательстве Августа Дерлета «Аркхем-Хаус» («Arkham House»).

Страстный поклонник Говарда Лавкрафта, Август Дерлет создал свою компанию специально для издания его книг. В ноябре 1939 года Рей Брэдбери написал Дерлету восторженное письмо по поводу вышедшего в свет лавкрафтовского романа «Изгой и другие». Дерлет ответил, и выяснилось, что у них много общего – интерес к «черной» прозе, к музыке, к поэзии, даже к комиксам. И рассказы Брэдбери нравились Дерлету, в конце концов зашел разговор об их издании, причем с самого начала подразумевалось, что книгу составят не совсем обычные рассказы. Но это как раз не было проблемой. «Во многих отношениях я тогда был наивен чуть ли не до глупости, – признавался Брэдбери, – но одно знал хорошо, даже, может, слишком хорошо: собственные кошмары и страхи…»

Глупость, эгоизм, неверие…

Душевная слепота, боль совести…

Невинная жестокость детей, осознанная жестокость взрослых…

Холодная расчетливость там, где, конечно, должно говорить сердце…

«Темный карнавал» поистине стал карнавалом самых темных страстей.

«В арендованной квартире на Фигероа-энд-Темпл, – писал позже Брэдбери об истории создания некоторых своих рассказов, в частности о рассказе «Надгробный камень», – мы устроили для Гранта Бича гончарную мастерскую. Приблизительно раз в месяц я ночевал в верхней комнате и тогда поднимался раньше и помогал оборудовать помещение. В одной из нижних комнат лежала оставленная кем-то надгробная плита. Вот уж нашли что оставить. Не помню, что за имя там было высечено, да это и неважно, при взгляде на плиту тебе волей-неволей воображалось твое собственное имя…»

В «Темном карнавале» впервые появились герои будущих книг – «Вино из одуванчиков» («Dandelion Wine») и «Из праха восставшие» («From the Dust Returned»). А еще в книгу вошли рассказы – «Скелет» («Skeleton»), «Банка» («The Jar»), «Озеро» («The Lake») (этот рассказ Брэдбери считал своим первым «настоящим» рассказом). Вошли в книгу и рассказы – «Надгробный камень» («The Tombstone»), «Когда семейство улыбается» («The Smiling People»), «Гонец» («The Emissary»), «Странница» («The Traveller»), «Маленький убийца» («The Small Assassin»), «Толпа» («The Crowd»), «Кукольник» («The Handler»), «Провал во времени» («Time Intervening»), «Попрыгунчик в шкатулке» («Jack-In-The-Вох»), «Коса» («The Scythe»), «Поиграем в “отраву”» («Let’s Play “Poison”»), «Дядюшка Эйнар» («Uncle Einar»), «Ветер» («The Wind»), «Жила-была старушка» («There Was an Old Woman»), «Мертвец» («The Dead Man»), «Постоялец со второго этажа» («The Man Upstairs»), «Водосток» («The Cistern»), наконец, «Следующий» («The Next in Line»).

«Коса»…

«Мертвец»…

«Маленький убийца»…

«Надгробный камень»…

Сами названия говорят об атмосфере сборника.

Случайное настроение, нечаянное воспоминание, случайный намек – все могло стать причиной рассказа. Брэдбери мог сесть перед чистым листом, набросать на нем без всякого порядка десяток пришедших в голову слов – каким-то образом отдающихся в его душе, и вот появлялся рассказ.

«Чаще всего – признавался Брэдбери, – я начинал такой рассказ просто для того, чтобы увидеть, как он будет дальше разворачиваться. Вот что произойдет, к примеру, если героиня встретит такого-то? А что произойдет, если героиня встретит совсем другого?»

Многое в книжке отдавало дешевкой, но ведь и писались эти рассказы в расчете на дешевые pulp-журналы.

И все равно – настоящая книга!

С «Темным карнавалом» в руке Рей Брэдбери появился на любимом перекрестке улиц Нортон и Олимпик, где с 1939 года торговал газетами.

Люди шли и шли. Одни проходили мимо, другие задерживались.

Вот самое удобное место и время похвастаться настоящей книгой!

25

27 сентября 1947 года Маргарет Макклюр и Рей Брэдбери поженились.

Со стороны жениха шафером был Рой Наррихансен, старый приятель, со стороны Мэгги – ее дружок гей Джон Номланд.

В конце концов, кому, как не гею, играть роль подружки?

Рей широким жестом предложил пять долларов священнику, проводившему брачную церемонию.

Тот спросил:

– Что это?

Рей ответил:

– Ваш гонорар за свадебный обряд.

– Но ведь вы писатель. Подозреваю, что вам эти деньги больше нужны.

Молодожены поселились в том же Венисе – в квартирке за 30 долларов в месяц, без телефона.

«Напротив находилась бензозаправочная станция с обыкновенной наружной телефонной будкой, – вспоминал Рей. – Заслышав звонок, я кидался через дорогу и отвечал, словно по собственной телефонной линии. Мы были так бедны, что телефон нам был не по карману».

Мэгги перешла из книжного магазина «Фаулер бразерс» в бюро проката «Эбби» и получала 42 доллара в неделю.

Рей зарабатывал немногим больше.

Зато был океан. Зато были долгие вечера.

Однажды, гуляя по берегу, Рей увидел руины старого пирса, полузанесенные песком, наполовину затопленные. «Смотри, как будто динозавр лежит!» Мэгги была очень осторожна, она ничего не сказала в ответ. А среди ночи Рей услышал вдали высокий тоскливый вой. Он встал, подошел к окну и понял, что это у Санта-Моники завывает сирена маяка.

«А может, это тот динозавр? – подумал он. – Может, он издали услышал вой маячной сирены и решил, что это через время, через эпохи зовет его другой такой же выживший в веках монстр».

И Брэдбери написал красивый рассказ «Ревун» («The Fog Horn»):

«Знаешь ли ты, что океан – это огромная снежинка, самая величайшая снежинка на свете? Океан вечно в движении, тысячи красок и форм, и никогда он не повторяется. Удивительно! Однажды ночью, много лет назад, я сидел на берегу один, й тут из глубин поднялись рыбы, все рыбы моря. Что-то привело их в наш залив, здесь они, дрожа и переливаясь, смотрели, смотрели на фонарь…

Красный огонь… белый… снова красный… белый…

И я видел странные глаза. Мне даже стало вдруг холодно.

До самой полуночи в море будто плавал исполинский павлиний хвост.

И вдруг без звука все эти миллионы рыб сгинули. Не знаю, может, они плыли сюда на паломничество? Удивительно! Только подумай сам, как им представлялась наша башня: высится над водой на семьдесят футов, сверкает божественным огнем, вещает голосом исполина. Они больше никогда не возвращались, но разве не может быть, что им почудилось, будто они предстали перед каким-нибудь рыбьим божеством? Да-да, в море чего только нет. Хотя мы построили так называемые субмарины, но пройдет еще десять тысяч веков, прежде чем мы ступим на землю подводного царства, придем в затонувший мир и узнаем настоящий страх. Подумать только: там, внизу, все еще 300 000 год до нашей эры! Мы тут трубим во все трубы, отхватываем друг у друга головы, а они живут в холодной пучине, двенадцать миль под водой, во времена столь же древние, как хвост какой-нибудь кометы…» 38

Рассказ «Ревун» очень хорош, его можно много раз перечитывать.

«Целый год, Джонни, целый год несчастное чудовище лежит где-то в пучине, за тысячи миль от берега, на глубине двадцати миль, и ждет. Ему, быть может, миллион лет, этому одинокому зверю. Только представь себе: оно ждет миллион лет. Ты смог бы? Может, оно последнее из всего рода. Мне так почему-то кажется. И вот пять лет назад сюда пришли люди и построили этот маяк. Поставили своего Ревуна, и он ревет, ревет над Пучиной, куда, представь себе, ты ушел, чтобы спать и грезить о мире, где были тысячи тебе подобных; теперь же ты одинок, совсем одинок в мире, который не для тебя, в котором нужно прятаться. А голос Ревуна то зовет, то смолкнет, то зовет, то смолкнет, и ты просыпаешься на илистом дне Пучины, и глаза открываются, будто линзы огромного фотоаппарата, и ты поднимаешься медленно-медленно, потому что на твоих плечах груз океана, огромная тяжесть. Но зов Ревуна, слабый и такой знакомый, летит за тысячу миль, пронизывает толщу воды, и топка в твоем брюхе развивает пары, и ты плывешь вверх, плывешь медленно-медленно. Пожираешь косяки трески и мерлана, полчища медуз, и идешь выше, выше – всю осень, месяц за месяцем, весь сентябрь, когда начинаются туманы, и октябрь, когда туманы еще гуще. А Ревун все зовет, и в конце ноября, после того как ты изо дня в день приноравливался к давлению, поднимаясь в час на несколько футов, ты, наконец, у поверхности, и ты жив. Поневоле всплываешь медленно: если подняться сразу, тебя разорвет…» 39

26

«У нас была большая любовь», – не раз повторял Рей.

А Мэгги смеялась: «Он тогда только и делал, что давал волю своим рукам».

Вечером они шли в ресторанчик, но иногда обходились просто парой хот-догов.

Денег ни на что не хватало, но Мэгги не жаловалась. Она была само терпение. Она понимала, что Рею надо писать. Она прекрасно понимала, что его успех – это их общий успех, и никогда не сомневалась, что Рею повезет.

Вставали в семь утра. Мэгги уезжала на работу, а Рей садился за пишущую машинку.

Иногда случалось и такое: вернувшись ненароком, Мэгги заставала мужа с мороженым в руках. О, как нехорошо! Двойное преступление: и уклоняется от работы, и подрывает семейный бюджет!

Но таким Мэгги и любила его.

27

«Я хорошо прочувствовал западную жизнь, – писал из Тулузы автору этой книги математик и писатель Сергей Соловьев. – Конечно, никто из писателей, западных и американских, в том числе Брэдбери, не мог не думать постоянно о финансовой стороне дела. Даже я со своей профессорской фиксированной зарплатой все время чувствую неуклонное финансовое давление и сопротивляюсь ему, так как вырос в иной культуре и с другими принципами; но одновременно я ощущаю, как психика моя продавливается, меняется. Беда в том, что на Западе (тем более в Америке) это не просто часть повседневной культуры. Определенное отношение к деньгам тут глубоко вросло в правила игры. Любая самостоятельность всегда напрямую связана с денежными отношениями. Человеку, попавшему в “банковский минус”, конечно, подрезают крылья, хотя поначалу ничего особо катастрофического не происходит. Конечно, Брэдбери в первые годы – только еще начав писать и публиковаться, но еще не став знаменитостью, вынужден был в какой-то степени жить за счет работавшей жены, и это должно было здорово давить на его и без того не очень прочную психику, создавая, так сказать, комплекс некоего “внутреннего долга”. В любом случае нерегулярность литературного заработка у Брэдбери, Фредерика Пола или Л. Рона Хаббарда, неважно у кого, приводила к постоянному обострению финансового вопроса…»

28

Но жизнь продолжалась.

Она теперь была насыщенной, наполненной.

«На поездах в ночные часы я наслаждался обществом Бернарда Шоу, Дж. К. Честертона и Чарлза Диккенса – моих старых приятелей, следующих за мной повсюду, невидимых, но ощутимых, безмолвных, постоянно взволнованных, – вспоминал Рей Брэдбери. – Олдос Хаксли присаживался – слепой, но пытливый и мудрый. Часто езживал с нами Ричард III, он, конечно, разглагольствовал об убийствах, возводя их в ранг добродетели. Однажды в полночь где-то посередине Канзаса я похоронил Цезаря, а Марк Антоний хвастливо блистал своим красноречием, когда мы выезжали из Элдербери-Спрингс…»

Уильям Блейк (1757-1827), Герман Мелвилл (1819-1891), Уолтер де ла Мар (1873-1956) – ирландец, всё знавший о духах и привидениях, лорд Дансени (1878-1957) – Эдвард Джон Мортон Драке Планкетт, восемнадцатый барон Дансени, богатый аристократ, писавший исключительно для развлечения, Артур Мэйкен (1863-1947), обожавший всё сверхъестественное и таинственное, загадочный Натаниел Готорн (1804-1864), Вашингтон Ирвинг (1783-1859) – певец Нью-Йорка, Генри Джеймс (1843-1916), Фрэнк Баум – создатель волшебной страны Оз, и многие, многие другие – вот тогдашние постоянные собеседники Рея.

29

«Озма и девочки расстались с братьями и, гуляя, отправились дальше.

Вдруг Бетси воскликнула:

– Брат Косматого никогда не будет счастлив в стране Оз так, как я! Понимаешь, Дороти, я просто уверена, что ни одной девочке на свете никогда не было так хорошо, как мне сейчас.

– Понимаю, – отвечала Дороти. – Я сама много раз думала об этом.

– Вот было бы здорово, – мечтательно проговорила Бетси, – если бы все девочки на свете поселились в стране Оз.

И добавила:

– И мальчики тоже.

Озма рассмеялась:

– Знаешь, Бетси, к счастью для всех нас, твое желание никак не может исполниться, потому что тогда огромные толпы мальчиков и девочек всё бы здесь заполонили, и нам пришлось бы перебираться в другое место.

– Да, – подумав, согласилась Бетси. – Да, ты, наверное, права».

В сущности вот в таком – вполне естественном, реальном, бушующем, постоянно вскипающем, но при этом – сказочном и странном, во многом выдуманном мире жил молодой Рей Брэдбери.