Текст книги "Брэдбери"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

На русском языке она издавалась под разными названиями: «Недобрый гость», «Чую, что зло грядет», «…И духов зла явилась рать». У каждого переводчика находилось свое понимание приведенных в названии слов Шекспира, которые в четвертом акте «Макбета» произносит вторая ведьма: «Something wicked this way comes…» Или, если быть совсем точным: «By the pricking of my thumbs, something wicked this way comes…»

Вот некоторые варианты.

 
Кровь застыла, пальцы – лед.
Что-то страшное грядет… (Лев Жданов)
 
 
Колет пальцы. Так всегда
Надвигается беда… (Я. Григорьева, В. Грушецкий)
 
 
У меня разнылся палец,
К нам идет дурной скиталец… (Михаил Лозинский)
 
 
Палец у меня зудит,
Что-то грешное спешит… (Анна Радлова)
 
 
Палец чешется. К чему бы? —
К посещенью душегуба… (Борис Пастернак)
 
 
Палец у меня зудит,
Что-то злое к нам спешит… (В. Рапопорт)
 
 
У меня заныли кости,
Значит, жди дурного гостя… (Юрий Корнеев)
 

Кстати, в СССР повесть Брэдбери долго не могла выйти.

Официальное отношение к ней откровенно выразила во внутренней издательской рецензии переводчица Нора Галь:

«В городок, где живут Вилл и Джим (герои повести. – Г. П.), при странных, пугающих обстоятельствах приезжает бродячий цирк. Тут есть карусель, которая может кружиться и вперед и назад. С каждым ее оборотом “наездник” соответственно либо стареет на год, либо молодеет – так можно стать и двухсотлетним старцем и совсем малым ребенком. Раньше времени стать взрослым – соблазн, преследующий одного из мальчиков, Джима. Вилл, верный друг, всячески его удерживает, даже силой срывает мальчика с колдовской карусели, чтобы Джим раньше срока не потерял детство, чистоту чувств и помыслов, а заодно и их дружбу…

Другой чудовищный аттракцион в повести – зеркальный лабиринт. Он манит, завлекает, в нем легко заблудиться и сойти с ума среди тысяч собственных отражений, которые показывают человеку его самого – в прошлом или в будущем – и тоже могут обращать его в ребенка или в глубокого старика…

И вот пожилая учительница превращается в несмышленую маленькую девочку, теряет и память, и связи с людьми, никому даже нельзя объяснить, кто она и что с ней случилось, – никто не поверит! А старому библиотекарю – отцу Вилла – этот лабиринт грозит окончательной потерей душевных сил, воли и мужества, преждевременным одряхлением. Тем же равнодушием к себе и окружающему, готовностью сдаться без борьбы грозит отцу Вилла и встреча с незрячей ведьмой. Колдунья издали чует человеческую боль и волнение и прилетает насладиться чужим страданием. Мудрый, но усталый человек, отец Вилла, сначала едва не проигрывает в поединке с ведьмой, которая уговаривает его уступить, отдохнуть: ты только пожелай сам, чтобы сердце совсем остановилось, тогда не будет больно. Силы Зла откровенно наслаждаются человеческими страданиями, но – надо не поддаваться, надо смеяться над ними, тогда победишь, говорит Брэдбери. В книге много ужасов, много надрывного, болезненного. На последних страницах силы Добра все-таки побеждают, но в целом, как это ни печально, – заключала Нора Галь, – книга Рея Брэдбери оставляет самое тягостное впечатление, и я убеждена, что переводить ее не следует!» 118

31

К счастью, книгу перевели и она вышла.

И теперь мы знаем еще одного Брэдбери.

Утренний поезд, с которого на перрон сгружают огромные клетки с хищными животными и всякие тяжелые загадочные ящики… Ужасная волшебная карусель… Комната мрачных кривых зеркал… Страшный музей восковых фигур, заполненный существами в высшей степени несимпатичными, даже злобными… Тут и Мистер Электрико, и Человек-Который-Пьет-Лаву, и Ведьма, и Висельник, и Скелет. И все они – как живые, все они по ночам проникают в город и творят среди людей свои черные дела.

Символ всего самого отвратительного – загадочный господин Дарк.

Всяческие чудеса (не очень приятные) начинаются в повести с того, что друзья Вилл и Джим встречают на улице продавца громоотводов. Верхушка самого лучшего громоотвода выкована в виде полумесяца-полукреста, а вдоль металлического стержня напаяны хитроумные висюльки и завитушки, ну и сам стержень, конечно, щедро покрыт знаками диковинных наречий, цифрами и числами непостижимой величины, пиктограммами в виде небывалых жуков – сплошные щетинки, усики и жвалы…

«– Этот вот египетский. – Джим носом указал на припаянного к стержню жука.

– Точно, парень, – кивнул ему продавец.

– А вон то – финикийские каракули.

– И это верно!

– А для чего? – спросил Джим.

– Для чего? – повторил продавец. – А для чего понадобились египетские, арабские, эфиопские, индейские письмена? На каком языке изъясняется ветер? Какой национальности гроза? Где родина дождя? Какого цвета молния? Куда уходит гром, когда замирает? Ты должен владеть всеми наречиями во всех оттенках и разновидностях, чтобы, когда понадобится, усмирить огни святого Эльма и шары голубого огня, что рыскают по земле точно шипящие кошки. Во всем мире только мои громоотводы слышат, осязают, узнают и шугают любую грозу, откуда бы она ни явилась. Нет такого чужеродного громового раската, который не мог бы утихомирить этот стержень!»

Но отведет ли надвигающуюся беду даже такой мощный громоотвод?

Маленький Джим любит читать книги, но читает он в основном про всякие ужасы и пытки, про потоки раскаленной лавы, льющейся на непокорные головы, про страшные ограбления. Каждый день он и Вилл бегают в библиотеку. Причем, как все мальчишки, они именно бегают!

«Наметив цель, они мчались к ней сломя голову, только пятки да локти мелькали. Никто не побеждал в этой гонке. Никто не стремился победить. Дружба не позволяла им разлучаться в вековечном беге – ухо в ухо, тень в тень. Пальцы вместе хватались за ручки библиотечных дверей, плечи вместе рвали финишные ленточки, теннисные туфли печатали частые следы на газонах; они вместе прочесывали кусты, белками взбирались на деревья, и никто не проигрывал, оба побеждали, сберегая дружбу до будущего времени утрат…» 119

Опять теннисные туфли – некий наивный фетишизм был свойствен прозе Брэдбери.

И опять, опять библиотека, описанная с постоянным восхищением и обожанием.

«Во вселенной за их спинами не происходило ничего примечательного, здесь же (в библиотеке. – Г. П.) именно в этот вечер, в этой стране, облицованной кожей и бумагой, все что угодно могло произойти, и – всегда происходило. Прислушайтесь, и вы услышите крик десяти тысяч людей на такой высокой ноте, что только одни псы настораживают уши. Миллионы военных суетятся, выкатывая пушки на позицию, без устали шагают китайцы по четыре в ряд. Все это – невидимо и беззвучно, но обоняние и слух у Джима и Вилла не уступали остротой дару слова. Перед ними простиралась фактория специй из дальних стран. Дремали неведомые пустыни. Прямо высилась конторка, где симпатичная старушка мисс Уотрисс ставила пурпурный штемпель на ваших книгах, но за ней вдали помещались Конго, Антарктида и Тибет. Там мисс Виллс, тоже библиотекарша, пробиралась через Внешнюю Монголию, невозмутимо перекладывая фрагменты Пекина, Иокогамы и Сулавеси…»

Вот и странная карусель – антипод библиотеки.

А рядом с каруселью под одиноким светильником стоят деревянные козлы.

На козлах, словно погребальный сосуд из снега и кристаллов, покоится ледяная глыба длиной около двух метров. Зеленовато-голубоватая, она переливается тусклым нездешним блеском, как будто в ней, в ее полутьме, спрятан холодный драгоценный камень. При свете электричества на белой дощечке ближе к окну можно прочесть каллиграфическое объявление:

«Кугер и Мрак – Представление Демонических Теней.

Цирк Кукол и Марионеток и Луна-Парк на Вашем Лугу…»

А на афише с внутренней стороны витрины еще более крупные буквы:

«САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА В МИРЕ!»

Такие чудеса мистер Хэллоуэй – один из главных героев повести – видел еще мальчишкой. Местный промышленный холодильник всегда снабжал гастролирующих иллюзионистов огромной глыбой зимы, внутри которой для всеобщего обозрения по 12 часов кряду лежали снегурочки. Зрители упивались диковинным зрелищем и мелькающими на раскрытых белых экранах комедиями, а под конец покрытые инеем бледные девы извлекались на волю потным кудесником и с улыбкой скрывались во мраке за занавесом.

«САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА В МИРЕ!»

Однако сейчас мистер Хэллоуэй видел просто глыбу замороженной воды.

Ничего особенного… Хотя нет, нет… Это была не просто глыба замороженной воды… Внутри ледяной глыбы смутно угадывалась какая-то особенная необычная пустота… И вроде бы эта необычная пустота повторяла форму женского тела…

32

Что-то страшное грядет…

Вот Джим и Вилл видят паровоз.

С 1900 года в их зеленом городке не бывало таких драных драндулетов.

И весь поездной состав древний – пыльные флаги, серые железные клетки, и скрипит, грохочет он как пыльная церковная музыка. Ох, да это же и правда музыка. Каллиопа – паровой орган, использующий силу пара.

А олицетворение этого ужаса – участники Карнавала.

Вот месье Гильотен – черное трико, черные чулки, на голове черный колпак, руки скрещены на черной груди – стоит навытяжку возле своей кровавой машины; под небесами шатра над ним зависло лезвие, алчный сверкающий нож, жаждущий рассечь пространство. Внизу, у колодок для головы, простерлась в ожидании мгновенной кары черная бутафорская фигура…

Вот Сокрушитель – сплошные жилы и канаты, железо и сталь, поставщик костей, дробитель челюстей, выжиматель живых соков…

Вот Глотатель лавы – со своим давно ошпаренным языком, опаленными зубами, весь в копоти и в шаровых молниях, весь в кипении шипящих прыгающих страшных огней, одну за другой отбрасывающих тени на шатровый свод…

А в кабинах рядом – томятся и ждут своего времени десятки жутких уродцев…

33

Потом начинают бить городские часы.

Долгое эхо катится по темным помещениям библиотеки.

Сорвался с ветки шуршащий осенний листок… Нет, это всего лишь перевернулась книжная страница… Мистер Хэллоуэй неторопливо переставляет книги, некоторые раскрывает, шепчет: «Смотри-ка!»

В книгах всё, что может грезиться человеку.

Книги – это остановленное Время, это – волшебные Часы.

«Тут был портрет Князя Тьмы, – вот как выглядят эти часы. – А рядом – фантастические рисунки на тему “Искушений Святого Антония”. А дальше несколько гравюр из “Бизария” Джованни Баттисты Брачелли, изображающих причудливые игрушки, человекоподобных роботов, занятых какими-то алхимическими действами. Место без пяти двенадцать занимал “Доктор Фауст”, двух часов – “Оккультная Иконография”, на месте шестерки, где сейчас скользили пальцы мистера Хэллоуэя, – история цирков, луна-парков, теневых и кукольных театров, населенная фиглярами, менестрелями, чародеями на ходулях и марионетками. А дальше: “Путеводитель по Воздушным Королевствам”. Ровно на девяти – “Одержимый Бесами”. Под этой книгой – “Египетские Приворотные Зелья”, а под ней – “Муки Обреченных”, которая в свою очередь придавила “Чары Зеркал”. Ближе к ночи на литературных часах можно видеть “Паровозы и Поезда”, “Тайны Сновидений”, “От Полуночи до Рассвета”, “Шабаш Ведьм” и “Сделки с Демонами”…»

Все книги лежали названиями вверх.

И стрелки на странном циферблате отсутствовали.

34

Для темных тайн Брэдбери не жалеет слов.

Вот Вилл и Джим видят красные буквы на карусели: «НЕ РАБОТАЕТ! НЕ ПОДХОДИТЬ!» Но там чудесные лошадки, козы, антилопы, зебры, насаженные на бронзовые колья. Точно ли волшебная карусель не работает? Джим легко перешагивает через бренчащую цепь, подбегает к площадке величиной с луну, и чувствительная карусель под его весом накреняется. Джим не раздумывая вскакивает на спину чудесного фиолетового жеребца, но какой-то мужчина, протянув длинные руки между труб каллиопы, хватает Джима, а заодно и его друга.

И тут же появляется другой – ростом с фонарный столб.

«Его бледное лицо с лунными оспинами отбрасывало свет на стоящих внизу. Его жилет был цвета свежей крови. Брови, волосы, костюм – лакрично-черного цвета, а солнечно-желтый камень булавки в шейном платке переливался такими же яркими бликами, как и немигающие глаза. Однако все внимание Вилла приковал к себе костюм. Казалось, он весь соткан из кабаньей щетины, жесткого пружинистого волоса и какой-то трепещущей, искрящейся темной пеньки. Отражая свет, костюм шевелился на теле великана, словно заросли колючей ежевики, и казалось – обладатель этого костюма, не выдержав терзаний, вот-вот закричит и начнет срывать с себя ужасную одежду.

Но он стоял как ни в чем не бывало, а потом сказал: “Моя фамилия – Мрак”.

И взмахнул белой визитной карточкой.

Шелест! И карточка стала синей. Потом – красной.

Взмах! И вот рисунок: дерево, а на суку висит зеленый человечек.

Порх! Ш-ш-ш. “Я – Мрак. А это мой рыжеволосый друг – мистер Кугер”.

Кугер и Мрак. Хлоп-порх-ш-ш-ш. Фамилии возникали и исчезали на белом прямоугольничке. Комбинированное Теневое Шоу Тик-шлеп. Знахарка мешает варево в бурлящем котле. Трансконтинентальный Демонический Театр. Мистер Мрак вручил свою визитную карточку Джиму. Специалисты по проверке, смазке, полировке и починке жуков, именуемых часами смерти. Джим невозмутимо прочел текст. Невозмутимо сунул руку в набитый сокровищами карман, порылся в нем и предъявил свою добычу. На его ладони лежал мертвый коричневый жук.

“Вот, – сказал Джим. – Почините этого”.

Мистер Мрак громко расхохотался:

“Отлично! Будет сделано!”».

35

«В оставшиеся часы этой ночи ничего особенного не произошло…»

36

Облака…

Шум ветра…

Шуршащая листва под ногами…

Книги Рея Брэдбери напоминают чудесную переполненную шкатулку.

Даже мрачный похоронный марш, который каллиопа могла играть только задом наперед, явно услышан был при каких-то вполне реальных обстоятельствах – Рей Брэдбери его вспомнил.Суть настоящего писателя как раз в этом и заключается – в тайных воспоминаниях, в чувстве некоей не всегда понятной вины за все, что было не совершено, ну и совершено, конечно…

37

«Я хороший человек?» – спрашивает Вилл.

И отец Джима отвечает ему: «Думаю, что да, хороший».

«Но улыбка улыбке рознь, – при этом объясняет он. – Учись отличать мрачные улыбки от светлых. Кто громче всех хохочет и заливается смехом, тот частенько просто притворяется. Он всласть поразвлекался, вдоволь погрешил. А люди очень любят грешить, Вилл, уж поверь мне, если бы ты знал, как они обожают грех во всех его видах, размерах, цветах и запахах. Бывает, человек предпочитает даже насыщаться не за столом, а именно из грязного корыта. Услышишь, как кто-то не в меру громко расхваливает других, обязательно спроси себя – не вышел ли этот человек из свинарника? С другой стороны, несчастный, бледный, замкнутый тип, который кажется тебе прямым воплощением тайного греха и порока, вот он-то нередко и является хорошим человеком – ХОРОШИМ, Вилл. Потому что быть хорошим – тяжелейшеезанятие, люди ну прямо выбиваются из сил. Быть фермером куда труднее, чем быть кабанчиком фермера. Сдается мне, что как раз от упорных размышлений о том, как стать хорошим, однажды ночью сама по себе возникает трещина, из-за которой потом неожиданно рушится огромная стена. Самого достойного человека может согнуть упавшая на него волосинка. Стоит ему один раз отклониться от праведной стези, и он уже не остановится, так и будет сидеть на крючке. Прекрасно быть хорошим, поступать всегда достойно, но ведь трудно, согласись, очень трудно знать, лежа ночью в постели, что в холодильнике лежит кусок торта – не твой кусок, но ты глаз не можешь сомкнуть, так тебе хочется его съесть, верно? Или в жаркий весенний полдень ты в школе прикован к парте, а там, вдалеке, струится через камни прохладный, чистый поток. Мальчики за многие километры слышат голос такого прозрачного ручья… Выбор, Вилл, постоянный выбор… Мы всегда стоим перед выбором… Ну вот, бежать к ручью или сидеть за партой? Спешить к холодильнику или лежать в постели голодным?..»

38

Мы все – переполненные шкатулки.

И тут самое главное: понимать – из чего выбирать?

Когда Рея Брэдбери упрекали в излишнем упрощении, намекали на то, что он так и не смог окончательно выбраться из мутных развалов pulp-литературы, из кучи всего этого дешевого мусора, он только улыбался: «Ну да, я, наверное, как все, похож на кучу мусора, что же тут сделаешь? Зато у меня этот мусор горит ярко!»

39

В 1962 году с Реем Брэдбери встретились сотрудники будущей, только еще готовящейся Всемирной Нью-Йоркской выставки; для возведения Американского павильона им требовался опытный консультант.

«Поможете нам?»

Брэдбери согласился.

Он помнил Всемирную выставку, проходившую когда-то в Чикаго.

«Я тогда будто оказался в чудесном городе будущего, – вспоминал он. – Краски, формы, объемы, все меня тогда восхищало. Долго после этого я строил за нашим домом уродливые, но такие прекрасные дворцы из старых картонных коробок. И до слез страдал, узнав, что все строения удивительной Чикагской выставки будут снесены. Какая глупость, думал я, это же все равно что сносить будущее!»

А в октябре 1939 года Рей Брэдбери побывал еще и на Нью-Йоркской выставке.

И снова он увидел необыкновенные, поистине замечательные конструкции, снова почувствовал ровное дыхание вечно загадочного и в то же время такого реального и близкого будущего. Оно действительно всегда рядом. Оно действительно подступает с каждой проносящейся мимо секундой. Архитектура – первые заметные ростки будущего. Дома, в которых мы будем жить завтра, – это не просто укрытие от непогоды. Они могут быть и спасающими, и охраняющими, и способными накормить, напоить, дать отдых, приютить, но могут стать и опасными, как в рассказе «Вельд» или как в повести «451° по Фаренгейту».

40

Для создателей будущей выставки Брэдбери оказался находкой.

Он сразу понял, как можно устроить Американский павильон – будущее.

Движущаяся круглая платформа понесет зрителей между огромными киноэкранами, на которые будут одновременно проектироваться фильмы и исторические, и географические, и фантастические – по рассказам самого Брэдбери.

И все это – под звучание невидимого симфонического оркестра.

Архитектура надолго стала новым настоящим увлечением Рея Брэдбери.

В 1970 году он даже написал статью для апрельского номера журнала «West» – «Девочки налево, мальчики направо: мечта о Лос-Анджелесе». В ней он обращал внимание на тот странный факт, что в американской архитектуре нет такого важного понятия, как «центральная городская площадь», а ведь именно центральная площадь делает Париж Парижем, Лондон Лондоном, Москву Москвой. Известный американский архитектор Джон Жерде (Jon Jerde)– создатель стиля shopping-plaza, прочел статью писателя с откровенным восхищением. Он увидел в ней отсветы своих идей. Люди всегда должны быть вместе! Даже в торговом центре! Мальчиком Джон Жерде читал удивительные «Марсианские хроники» и обожал повесть «Вино из одуванчиков» – теперь у него, наконец, появился повод лично познакомиться с писателем.

При встрече он спросил:

– Рей, видели вы спроектированный мною торговый центр «Glendale Galleria»?

– Конечно.

– Что вы о нем думаете?

– Приятный.

– Тогда могу признаться, – сказал Жерде. – Он – ваш. Именно – ваш. Ведь в некотором смысле я вычитал его в ваших книгах.

Рей Брэдбери стал консультантом Джона Жерде.

В студии дизайна они встречались раз в неделю – около 7.30 утра.

«Постепенно я открывал для себя своего нового друга, – вспоминал архитектор. – Он мне нравился. Мы провели с ним много совместных исследований. Крупные торговые комплексы, считали мы оба, должны выглядеть привлекательными. Они должны сразу планироваться так, чтобы каждый человек не отрывался бы от других людей, но при этом чувствовал свою самостоятельность».

В 1980-х годах Джон Жерде спроектировал еще один известный торговый центр – «Хортон Плаза» в Сан-Диего, штат Калифорния.

Четыре ступенчатых этажа, удобные балконы, скрытые ниши, внезапные тупики, загадочные колонны. Покупатель не только изучает витрины с товарами, он еще и любуется окружающим.

41

Мысль о домах – спасающих и завораживающих, счастливых и приветливых, радушных и уютных, никогда не оставляла Брэдбери.

Конечно, каждый человек должен жить в таком доме!

Но в реальности, как всегда, все складывалось гораздо сложнее.

В 1961 году правительство США предложило гражданам в массовом порядке приступить к строительству – но не прекрасных удобных жилых домов, а настоящих атомных бомбоубежищ, в том числе индивидуальных.

Президент Джон Кеннеди (1917-1963), пробывший у власти всего три года, оставил о себе противоречивые мнения. Он, несомненно, старался избежать мировой войны, но во многом его собственные ошибки привели к Карибскому кризису. Он выступал за полное уравнение прав чернокожих и белых, но не сумел довести начатое дело до конца. При Джоне Кеннеди была запущена потрясающая космическая программа «Аполлон», но триллионы долларов по-прежнему уходили на вооружение и перевооружение. «Вовсе не требуется, чтобы соседи любили друг друга, требуется только, чтобы они были взаимно терпимы», – говорил Джон Кеннеди, но при этом выступал за активное военное присутствие США в других странах – за «окончательное освобождение Восточной Европы». Отсюда и атомные убежища…

42

В новую книгу – «Механизмы радости» («The Machineries of Joy») Рей Брэдбери включил такие рассказы, как:

«Тот, кто ждет» («The One Who Waits»),

«Тираннозавр Рекс» («Tyrannosaurus Rex»),

«Ребятки! Выращивайте гигантские грибы у себя в подвалах!» («Boys! Raise Giant Mushrooms in Your Cellar!»),

«Золотой змей, серебряный ветер» («The Golden Kite, The Silver Wind»),

«Лучший из возможных миров» («The Best of All Possible Worlds»).

Он, наконец, позволил себе издать книгу, в которой уже не заигрывал с любителями фантастики. Вот вам для затравки несколько вещиц о космосе, но все остальное – о самых обыкновенных людях, психологические, часто не очень веселые рассказы.

К примеру, отец Брайан («Механизмы радости») искренне беспокоится: «Только-только на Земле все более или менее устроилось, святая церковь утвердилась, и вдруг появляется этот странный отец Витторини!»

А ему возражает пастор: «Это вовсе не странный отец Витторини появляется, а новая реальность!»

Понятно, под новой реальностью пастор понимает прогресс.

Отец Брайан отмахивается:

«Это что же, получается, что всё, что мы в прошлом так искренне проповедовали на Земле, теперь, в новом времени, не будет подходить для Марса и для Венеры? Получается, что следует как можно быстрее изгнать Адама и Еву из нового Эдема, согласиться с тем, что не существует ни Рая, ни проклятого Яблока, ни Змия, ни Грехопадения, ни Первородного греха, ни Благовещения, ни Непорочного зачатия, ли даже Сына, вообще ничего не существует, только погибающие миры сменяют друг друга? Этому мы теперь должны учиться, пастор?»

И пастор прямо отвечает ему:

«Раз возникла такая необходимость – то да!»

43

«Механизмы радости» вышли в феврале 1964 года.

А в апреле открылась Всемирная выставка в Нью-Йорке.

140 павильонов самых разных стран, и почти в каждом – нечто, говорящее о космосе.

1960-е годы – это, конечно, прежде всего космос.

Это – искусственные спутники Земли, космические аппараты всех типов, бесчисленные фотографии первых космонавтов и астронавтов, среди них самый популярный в те годы человек Земли – Юрий Гагарин, совершивший 12 апреля 1961 года первый полет в космическое пространство.

Рей Брэдбери с дочерьми Тиной и Александрой приехал в Нью-Йорк поездом, как обычно, а Сусанна и Рамона прилетели – Мэгги всегда предпочитала самолет. Когда поезд пересекал ночные леса Пенсильвании, Рей был поражен мириадами чудесных лесных светлячков, которые, как звездная пурга, летели над травами.

Он не выдержал и разбудил дочерей: «Смотрите! Вы должны это видеть».

И сам постоянно помнил об этой звездной пурге, когда приступил к работе над сборниками «Р – значит Ракета» («R Is for Rocket») и «К – значит космос» («S Is for Space»), вышедшими: первый – в октябре 1962 года, второй – в августе 1966 года.

О лучшем времени для появления таких книг трудно было мечтать.

Это было время великого противостояния между США и СССР в борьбе за Луну и космос.

1946 год.Первая ракета покинула пределы земной атмосферы. Запустили ее американцы, и ракета эта не только достигла рекордной высоты почти в 80 километров, но и вызвала соответствующую ответную реакцию в СССР: Совет министров принял важнейшее правительственное постановление о развитии в стране реактивного вооружения…

1949 год.В США успешно запустили первую двухступенчатую ракету. В ответ на это в СССР начали запуски геофизических ракет, этим обозначив регулярные научные исследования стратосферы…

1950 год.Запущена первая американская ракета с космодрома на мысе Канаверал, штат Флорида…

1955 год.В СССР началось строительство первого космодрома – Байконур (Казахская ССР)…

1956 год.Американская ракета «Юпитер» запущена с мыса Канаверал, а по другую сторону океана столь же успешно проведены испытания советской баллистической ракеты Р-5М…

1957 год.В СССР выведен на орбиту первый искусственный спутник Земли. А через месяц после этого поистине эпохального события там же, в СССР, запущен на орбиту спутник с живым пассажиром на борту – собакой Лайкой. Итог легко можно было предугадать: в США сразу и значительно увеличили ассигнования на научные космические исследования…

1958 год.В США создано Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA).Начинаются запуски межконтинентальной баллистической ракеты «Атлас». Впервые с запущенным на орбиту спутником проведен сеанс активной радиосвязи…

1959 год.Сразу шесть американских спутников ведут успешные сеансы телевещания, а советские космические аппараты достигают поверхности Луны. Более того, в СССР запущен первый искусственный спутник Солнца…

1960 год.В США появились твердотопливные баллистические ракеты, первые спутники навигации и раннего предупреждения, а в СССР создан Центр подготовки космонавтов. Собаки Белка и Стрелка стали первыми живыми существами, побывавшими в космосе и вернувшимися на Землю…

1961 год.12 апреля первый землянин – Юрий Гагарин (1934-1968) совершил полет в космос…

1962 год.20 февраля вышел в космос и первый американский астронавт – Джон Гленн…

А дальше – рабочие будни с приставкой «первый»:

…первый запуск космического аппарата с космодрома Капустин Яр;

…первая телевизионная съемка Земли из космоса;

…первый совместный полет двух космических кораблей;

…первый маневрирующий космический аппарат;

…первый многоместный космический корабль;

…первый спутник, способный засечь точку ядерного взрыва;

…наконец, 18 марта 1965 года советский космонавт Алексей Леонов впервые в истории человечества вышел в скафандре из корабля в открытый космос, а 4 июня ту же операцию повторил его американский коллега – астронавт Эдвард Уайт…

44

Рей Брэдбери зачарован успехами науки и техники.

И не он один. Самые разные писатели увлечены происходящим.

Даже такой, казалось бы, консервативный поэт, как Роберт Фрост (1874-1963), лауреат нескольких Пулитцеровских премий, откликается на происходящее стихами, так и названными – «Научная Фантастика».

 
Судьба меня не минует —
Соседи запротестуют,
Что я не мчусь опрометчиво,
Как прочее человечество.
 
 
Пока еще терпят многие,
Что с веком иду не в ногу я,
Что по жизни пешком следую,
Философской занят беседою.
 
 
Смотрят собратья милые,
Как медленно делаю милю я,
Насмехаются над коллегой,
Зовут меня Старой Телегой.
 
 
Знаю цену я этим ребятам:
Их бог – всемогущий атом,
Наука для них, что Библия,
Все они фанатики гиблые.
 
 
И я им – досада, докука —
Хожу не со скоростью звука,
С атомом силой не меряюсь,
Вообще я хуже, чем ересь.
 
 
И меня сошлют непреклонные
В исправительную колонию,
А чтоб исправить вдвойне,
Учредят ее на Луне.
 
 
С жестянкой сгущенного воздуха
Я готов к освоению космоса,
Готов для науки безропотно
Свинкою стать подопытной.
 
 
Но сначала пускай Америка
Запустит туда бездельника,
Чтоб определить, когда там
Луну объявят штатом. 120
 

45

В эти же годы начинается для Брэдбери эпоха театра.

Продюсер П. Грегори (P. Gregory)и актер Чарлз Лаутон (Ch. Laughton)предложили Рею написать инсценировку – по повести «451° по Фаренгейту». Брэдбери согласился. Он работал с энтузиазмом, горел, как никогда. Работая, даже произносил фразы вслух, пытался представить, как они прозвучат в исполнении того или иного актера.

Но прочитав написанное, Грегори и Лаутон отвергли работу.

– Почему? – удивился писатель.

– Да потому, что ты написал сплошные диалоги.

– Но это же не роман. На сцене люди разговаривают.

– Да, разговаривают. Но они еще действуют! А ты выбросил всю прекрасную словесную ткань своей повести, все свои эпитеты и описания. Для театра одних диалогов мало, Рей!

Брэдбери запомнил это.

Работая над инсценировками рассказов «Первая ночь на Великий пост» («The First Night of Lent») и «Гимнические спринтеры» («The Anthem Sprinters»), он помнил замечания Грегори и Лаутона.

И это многое изменило.

В 1959 году продюсер Сай Гомберг (Sy Gomberg)стал приглашать Рея Брэдбери к себе домой – для чтения театральных опытов, и Рей заслужил похвалу. А в Голливуде известный актер Уитмор прекрасно сыграл роль в инсценировке его рассказа «Лужайка» («The Meadow»). Затем в театре «Люсиль Болл» («Lucille Ball») успешно прошла читка рассказа «Пешеход». С помощью опытного актера Чарлза Смита (Charles Smith)«Пешеход» был поставлен на сцене. В паре все с тем же Чарлзом Смитом Брэдбери поставил ту же свою инсценировку и в театре «Desilu». Наконец, в 1964 году он заключил со Смитом договор об открытии театра «Coronet». В программу нового театра входили инсценировки, сделанные Реем Брэдбери по рассказам «Вельд» («The Veldt»), «Пешеход» («The Pedestrian») и «Чикагская бездна» («То the Chicago Abyss»)…

46

На Рождество 1964 года в одном из супермаркетов Лос-Анджелеса Брэдбери случайно встретил Уолта Диснея (1901-1966). Он всегда считал Диснея выдающимся человеком, потрясающим мастером и безгранично восхищался его умом и воображением. Еще мальчиком Рей бегал на все сеансы знаменитого «Танца скелетов» («The Skeleton Dance»), а в 1940 году вместе с любимой тетей Невой много раз смотрел фильм «Фантазия» («Fantasia»).

Дисней тоже узнал Брэдбери.

– Я знаю ваши книги, – сказал он.

Брэдбери ответил:

– Благодарю Бога.

– За что это вы его благодарите? – удивился Дисней.

– За то, что у меня появилась возможность пригласить вас на ланч.

Дисней улыбнулся:

– Завтра? – И деловито добавил: – Тогда – у меня.

На следующий день Брэдбери пришел в офис Диснея.

Секретарша сразу предупредила Рея: на встречу выделен ровно час.

Даже суп и сэндвичи Брэдбери и Диснею подали прямо в рабочий кабинет.

Говорили о кино, о театре, сожалели о том, что после Всемирной выставки 1964 года все замечательные постройки снесены – архитектура будущего опять превратилась в мираж. Возможно, что именно в том разговоре у Диснея впервые промелькнула мысль о будущем его «Экспериментальном сообществе: Прототип Завтра» («Experimental Prototype Community of Tomorrow – EPCOT»). Когда Рей собрался уходить, довольный Дисней остановил его: «Подождите, я вам кое-что покажу». И повел писателя в огромную мастерскую. Там среди всяческих механических и сказочных чудес Брэдбери увидел робота, идеально похожего на Авраама Линкольна. Он даже слова произносил как настоящий Линкольн.