Текст книги "Брэдбери"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Итак, время для вас субъективно. И все же у него есть своя воля. И зачастую эта воля сильнее нас. Как тут не вспомнить историю мисс Элен Лумис и молодого репортера Уильяма Форрестера из “Вина из одуванчиков”. Разве эта история не о том, что Время распоряжается нами порой несправедливо: Элен слишком стара, Билл слишком молод для этой встречи? Это ли не история об ошибке Времени?

– Это один из самых любимых моих сюжетов. Он – чистая правда. Мы все встречаем людей, для которых либо слишком молоды, либо слишком стары. И в двадцать лет я тоже встречал женщин, которые были на сорок-пятьдесят лет старше. И они были моими возлюбленными и учителями одновременно. И вообще-то в хорошем браке люди всегда учат друг друга. Вы учите друг друга науке жизни. Ежедневно соприкасаясь, лежа на одной подушке, вы влияете друг на друга помимо воли. Вот стоит шкаф с книгами моей жены, а напротив – мои книги. Видите, какое переплетение? Она была моим учителем и возлюбленной одновременно. Она любила французскую историю, она любила английскую историю, она любила итальянскую историю. Она была историком. Она была лингвистом. Она любила языки – видите, сколько книг по сравнительной лингвистике? Она изучала слово как таковое. Изучала науку о значении слов. Она была библиотекарем. Она работала в книжном магазине – вот там мы и познакомились.

– Кем же еще быть жене писателя, как не библиотекарем?

– Правильно. Неким библиотекарем моей жизни. И вообще все девушки, с которыми я встречался в молодости, были библиотекарями, учителями английского языка или продавщицами книг.

– И вот мы подошли к следующему важнейшему определению – определению любви. Что есть любовь?

– Это когда узнаёшь себя, встречая кого-то. Когда в книжном магазине я встретил Мэгги, я вмиг понял, что встретил себя. И когда мы заговорили, я понял, что говорю сам с собой. Когда мы поженились, у нас не было денег. Не было, не было. И каждое утро она уходила на работу, чтобы я имел возможность писать. Тогда я писал короткие рассказы о Марсе.

– И при этом она всегда знала, что замужем за великим писателем.

– Э, нет, не тогда. Тогда-то все ее друзья говорили: “Не выходи замуж за Рея, он затащит тебя в никуда”. А предложение ей я сделал так: “Мэгги, я собираюсь на Марс и Луну. Хочешь со мной?” И она ответила: “Да”. Это было лучшее “да” в моей жизни. Так она и вышла замуж за писателя, который вел ее в никуда и вдобавок без денег. Первые два года у нас даже не было телефона. Мы снимали крошечную квартирку по соседству с бензозаправкой. Там, на этой бензозаправке, на стене висел телефон. Я подбегал к нему, брал трубку, а люди думали, что звонят мне домой. Не было даже телефона, что уж говорить о машине. У нас ничего не было, но у нас была любовь. У нас не было денег, но у нас были мы». 168

29

Работа в ЕРСОТ-центре…

Разработка компьютерной игры «451° по Фаренгейту»…

Проектирование (совместно с Йоном Жерде) торгового центра в Сан-Диего…

8 февраля 2004 года в Нью-Йорке умер от пневмонии давний друг Рея, его первый литературный агент Джулиус Шварц, а 3 апреля 2004 года ушел из жизни брат – Скип. Несмотря на эти горестные вести («Все вокруг меня умирают»), Рей Брэдбери принял участие в открытых слушаниях, посвященных дальнейшему освоению американцами космоса. Ответы писателя на вопросы, заданные членами президентской комиссии, настолько важны для понимания характера и взглядов Брэдбери на мир, что мы приводим их здесь почти полностью.

«Пит Олдридж (член президентской комиссии):В наших слушаниях любезно согласился принять участие блестящий писатель, известный фантаст Рей Брэдбери, живущий в Лос-Анджелесе. Мистер Брэдбери, вы на связи?

Рей Брэдбери: Приветствую вас. Сейчас я работаю над новой книгой, которая будет называться “В двух шагах от пещеры, вдали от звезд”. Мы – переходное поколение. Десять тысяч лет назад человек вышел из пещеры. Наш путь лежит на альфу Центавра, через Луну и Марс. Мы почти ничего не знаем о происхождении жизни на Земле. Мы пытались найти ответ на этот вопрос, но безрезультатно. Несколько лет назад мне довелось поработать в Смитсоновском институте. Я организовывал шоу в планетарии, читал лекции о Вселенной, Большом взрыве. И тогда задумался о происхождении жизни на Земле и о нашем предназначении. Вы никогда не взбирались на гору, не вглядывались в ночное небо? Не задавались вечным вопросом: “Зачем все это? Зачем мы здесь?” Я думаю, что Вселенная, все эти миллиарды звезд абсолютно бессмысленны без аудитории. Поэтому каким-то непостижимым образом Вселенная создала жизнь на Земле. Мы – и есть аудитория. Нам выпало быть очевидцами творения и прославлять его. Мы добрались до Луны, впереди Марс, и нам нельзя останавливаться.

Попробую пояснить свою мысль.

Пятьсот лет назад три мореплавателя из разных уголков Европы отправились на поиски Индии. Из Испании – Христофор Колумб, 169из Англии – Джованни Кабот, 170из Франции – Джованни да Верраццано. 171На пути в Индию каждый столкнулся с неизведанной землей. Голой, варварской, холодной, отвергавшей пришельцев. В первом походе Колумб не стал даже причаливать к этой земле. Кабот обследовал северные районы неизвестного континента. И только Вераццано рискнул высадиться на берег. Итальянец, первый в истории человек высаживается на берегу где-то около Китти-Хок. Вы только подумайте, “где-то около Китти-Хок”, – каково звучит, а? За четыреста лет до появления нашего Китти-Хока некий итальянец высаживается на пустынном берегу, на котором четыре века спустя братья Райт 172впервые преодолели земное притяжение. Никто в Европе не мог предположить, что эти три итальянца станут основателями трехсотмиллионной нации, которой суждено было превратиться в центр земной цивилизации, стать центром того, что сейчас называется демократией…

Попытаемся представить, что Луна – это перевалочная база, а Марс – некая terra incognita, создание новой цивилизации на которой принесет свои плоды лишь через пятьсот, или через тысячу, или через десять тысяч лет.

Марс станет очередной вехой на пути к звезде альфа Центавра.

Вы спросите, почему? Да потому что Жизнь, как всякое живое существо, требует продолжения, стремится выжить, освободиться от раздирающих планету войн, ведь только что открытая Америка довольно долго оставалась в стороне от нескончаемых европейских междоусобиц. Мы просто обязаны отправиться в космос – создавать новую нацию, оставив Земле ее политику вместе с войнами. Вы только представьте, как обрадуются наши дети, все дети мира!

С практической же точки зрения… Мы тратим миллиард долларов в день на вооружение, на войны, пробуждая этим к себе лишь недоверие и ненависть, А если хотя бы один раз, один день в году, отдавать средства, потраченные на оружие, на космические путешествия?

Пит Олдридж:А что скажут наши налогоплательщики? Вы уверены, что подобная перспектива их воодушевит? Как им преподнести всё это?

Рей Брэдбери:Точно так же, как я только что преподнес вам это. Они должны разглядеть предначертанное нашей судьбой, увидеть своих детей и их потомков в новом далеком будущем, которое должно быть несравненно радостнее и лучше нынешнего. Не надо сулить невозможного, обещать золотые горы, которыми бредил Кортес, заманивать благовониями и пряностями, сводившими с ума британских и французских властителей, надо взывать к возвышенному, духовному или, если хотите, человечному. Чтобы, однажды подняв глаза к небу, можно было выдохнуть: “Смотрите, что у нас получилось”…

Пит Олдридж:Вы обозначили рамки допустимых вложений. Если я правильно уловил вашу мысль, то это не такая уж невозможная сумма.

Рей Брэдбери:А вы спросите у детей. Пусть они задерут головы и посмотрят в небо. Уверен, что миллионы, миллиарды скажут вам: “да”. Осознав, что космос – их будущее, они поторопят своих отцов и матерей. Они скажут им: “Сделайте это!” Вот вам и решение проблемы…

Нил Тайсон:Нарисованная вами картина невероятно заманчива и привлекательна и обращена не только к детям, но и к присутствующему здесь старшему поколению. Однако у меня встречный вопрос. Он касается целесообразности подобных трат. Имеет ли смысл бросать такие деньги на ветер? К тому же кто поручится, что, придя в космос, мы не захватим с собой здешние проблемы? Что мы не принесем на Марс все наши войны? Может быть, лучше приложить максимум усилий, чтобы сохранить Землю, которую мы имеем?..

Рей Брэдбери:Вспомните Англию времен Генриха VIII, пославшего Джованни Кабота открывать новые земли. У англичан что, не было проблем? Да полным-полно! Франциску I, отправившему Вераццано покорять чужие берега, тоже забот хватало. Возьмите Испанию, Италию, возьмите любой уголок Европы – везде чума, войны, междоусобицы, кто-то кого-то вечно завоевывает, покоряет. Сегодня, оглядываясь на все эти страсти, можно лишь возблагодарить провидение за то, что монархи не испугались своих внутренних проблем, а отправили подданных на поиски Америки. Всех дел не переделать. Проблемы были, есть и будут. За последние восемьдесят лет американская медицина достигла невероятных успехов. В 1920 году, когда я только родился, люди умирали миллионами. Когда мне стукнуло тридцать, появились пенициллин и сульфаниламид. Кто мог это предсказать? Да никто… В космос мы возьмем только хорошее, а проблемы оставим на Земле. В экспедицию на Марс полетят самые лучшие. Когда они обживутся, за ними потянутся другие. Каждая страна выделит своих достойнейших представителей…

Пол Спьюдис:Мистер Брэдбери, описанные вами перспективы захватывают воображение. Но позвольте вам напомнить, что мы, американцы, – неисправимые прагматики. Призыв к поиску духовности вряд ли получит реальную поддержку А нам необходимо заинтересовать сограждан. Лирика лирикой, но народу требуются факты. Может, нам представить космос этаким рогом изобилия?

Рей Брэдбери:В романе Мелвилла “Моби Дик” есть эпизод, в котором капитан Ахав собирается на охоту за белым китом, а его помощник Старбек недоумевает, зачем ему это понадобилось, какая, мол, с этого выгода? Тогда Ахав прикладывает руку к сердцу и отвечает: “Выгода, дружище, у каждого своя и лежит вот тут”.

Пол Спьюдис:А вы помните, чем это закончилось?

Рей Брэдбери:Выгода не в несметных богатствах. Выгода в любви, в здоровье, в радости. Спросите детей, их радостные голоса заглушат ваши сомнения. Им не нужно ни золото, ни серебро, они радуются встрече с космосом. Радость полета… Счастье впервые ступить на Марс… Нельзя запереть на Земле дух человеческий…

Мария Цубер:В “Марсианских хрониках” описаны разные неудачные попытки колонизации Марса. Для НАСА, у которого недавно тоже произошел ряд неудач, ошибок и провалов, много болезненных вопросов. Так вот, что произойдет, если колонизация Марса не пойдет, как нам хотелось бы? Как мы уговорим людей продолжать колонизацию?

Рей Брэдбери:А вы вспомните историю мореплавания. Тысячи людей – тысячи! – погибли ради того, чтобы добраться до Америки. Тысячи были скошены лихорадкой на ее берегах. Миллионы отдали свои жизни за то, чтобы Америка стала Америкой. Да, потери неизбежны. Я сам терял родных, близких, друзей, но сдаваться нельзя. Мы – маяк, освещающий путь миру». 173

30

17 ноября 2004 года президент США Джордж Буш-младший вручил писателю Рею Брэдбери Национальную медаль США в области искусств – за выдающийся вклад в американскую литературу.

В Белый дом (писатель передвигался в инвалидной коляске и даже хотел поначалу отказаться от поездки в Вашингтон) Брэдбери сопровождали все четыре дочери и верный друг и помощник Патрик Кашурка.

Выдался осенний солнечный день.

Стив Мартин (Steve Martin)– писатель, музыкант, известный актер («Отпетые мошенники», «Розовая пантера») произнес короткую прочувствованную речь.

Он приветствовал писателя Рея Брэдбери.

Именно такую речь Брэдбери всю жизнь жаждал услышать.

В ответ он даже поднялся с коляски. Он горько сетовал на то, что рядом с ним нет Мэгги, ведь, наконец, это ее мужа – писателя Рея Брэдбери признали своим в кругу по-настоящему известных людей. Он – писатель! Настоящий писатель! Не pulp-поэт, не ординарный pulp-труженик, а писатель, имя которого больше не ассоциируется с дешевыми журнальчиками приключений и ужасов, писатель, с которым ни Эрнест Хемингуэй, ни Шервуд Андерсон, ни, скажем, Уильям Фолкнер или Уильям Сароян не отказались бы выпить.

«Вот я здесь, – обратился к залу Рей Брэдбери. – К сожалению, я уже далеко не молод. Один глаз не видит, не слышит ухо, плохо ходит одна нога. – Брэдбери был в черном костюме, элегантная красная бабочка украшала грудь. – Я не очень здоров, к сожалению, но очень рад нашей встрече. А особенно рад тому обстоятельству, что вы сегодня приветствуете не только и не просто меня, – вы сегодня приветствуете всех писателей, на книгах которых я вырос. Это они создали меня. Не существуй множества книг и библиотек, я бы здесь не стоял. Книги и библиотеки выучили меня. Они всегда были и остаются самыми верными моими друзьями».

Он говорил почти 15 минут.

Потом ему аплодировали стоя, и он плакал.

Что такое успех? Слезы на этот раз были невольные.

Неужели любое большое торжество всегда так густо замешено на одиночестве?

Где мать, не спускавшая с него глаз, не раз спасавшая его (будто от этого можно спасти) от многих разочарований? Где строгий отец, редко говоривший с ним на какие-то важные для него темы, но однажды подаривший старые дедовские часы – символ своего времени? Где молодой астронавт Вирджил Айвэн Гриссом, в доме которого он когда-то провел несколько часов? Где главный друг жизни – Мэгги? Где любимая тетя Нева? Где верный Джулиус Шварц? Где Джон Хьюстон?..

Президент Джордж Буш-младший повесил на шею Рея Брэдбери тяжелую медаль.

Неужели это и есть будущее? Неужели будущее – вот эти награды?

Наград у Рея Брэдбери накопилось много.

Среди них – Премия «Небьюла», Хьюго, премия О'Генри, Балрога, Брэма Стокера («за достижения всей жизни»), Энн Радклифф, Бенджамена Франклина, Американской академии, «Гэндальф», «Прометей» (в номинации «Зал Славы»), Пулитцеровская («за выдающуюся, плодотворную и глубоко повлиявшую на всю американскую литературу работу»)…

А еще он получил степень почетного доктора литературы колледжа Уиттьер…

И степень почетного доктора университета Вудбери, штат Калифорния…

31

В том же 2004 году (год президентских выборов) режиссер Майкл Мур 174выпустил на экраны резко антибушевский фильм «Фаренгейт 9/11», поставленный им по собственной документальной книге «Где моя страна, чувак?».

В этом фильме Мур намекал на некую тайную причастность Джорджа Буша-младшего к событиям 11 сентября 2001 года.

Понятно, что интерес к фильму – на фоне объявленной на высшем уровне борьбы с терроризмом – был огромен. 22 самые разные премии собрал этот фильм, в том числе взял «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля. 220 миллионов долларов, собранные в мировом прокате, с лихвой компенсировали те шесть миллионов, что были затрачены на производство фильма.

Но Брэдбери на Майкла Мура обиделся.

Во-первых, режиссер без разрешения автора использовал название знаменитого романа; во-вторых, с определенных пор (с объявления новой гонки в космосе) Брэдбери стал горячим сторонником президента Джорджа Буша-младшего и совсем не хотел хоть как-то ассоциироваться с оппозицией.

В интервью журналу «Playboy» Рей Брэдбери убеждал американцев «не ругать» Джорджа Буша даже за войну в Ираке.

«– Почему-то многие забывают, – сказал он интервьюеру, – что только благодаря нашему вторжению в Ирак был лишен власти один из самых жестоких тиранов XX века. Мир неуклонно идет к свободной демократии, и с этим никто ничего не может поделать. Те, кто сейчас по тем или иным причинам защищают тиранию и рабство, часто прикрываются религией, называют собственные зверства “священной войной”, но им в конце концов придется смириться. Мы ведем войну не за превосходство какой-либо религии, – мы ведем войну за торжество свободы, причем на стороне свободы сражается все больше и больше людей всего мира. Ну да, многие сейчас ругают Америку, многие называют ее страной, якобы всячески попирающей демократические основы, но при этом все они почему-то рвутся к нам, приезжают именно к нам. Приезжают миллионы и миллионы людей со всего света – из Китая, Индии, Японии, даже из России. То есть фактически все признают наше превосходство и понимают, что едут жить в свободной стране…

– А вас не тревожит то, что США очень быстро превращаются в мировую империю и получают слишком уж явное глобальное превосходство? Многие опасаются, что, попав на Марс, США и там сразу же развернут космическую программу вооружений. Не лучше ли в решении многих острых вопросов положиться на ООН?

– Но эта организация ничего не делает! – воскликнул Брэдбери. – ООН ничего не делает! Вы же сами видите. Они все там только и говорят: “Америка – ты самая сильная, сделай что-нибудь”. Вот, когда нужно, мы и вмешиваемся в ситуацию. А тогда нам почему-то начинают говорить: “Не суйте к нам свой нос”, и злятся на нас. В Руанде погибло около миллиона человек, и ООН ничего не сделала для их спасения. Мы помогли, а на нас сразу стали кричать… А тот же Ирак… Это наша великая победа! Мы сместили самого Саддама Хусейна! Иран и другие ближневосточные нации начали активно заигрывать с ядерным оружием, но сейчас под нашим давлением начинают отказываться от него. Надеюсь, что и Северная Корея также прекратит создавать атомные бомбы. И если это произойдет, то учтите – потому, что это мы подталкиваем их к этому. Мы вовсе не пытаемся доминировать в мире, просто Организация Объединенных Наций ничего не делает.

– Как вы думаете, случится ли третья мировая война? И если, не дай господь, случится, переживет ли ее человечество?

– К сожалению, – ответил Рей Брэдбери, – третья мировая война не просто случится. Она уже случилась. Она уже давно идет. И это будет долгая, кровопролитная и жестокая война. Остается лишь верить, что ужасный опыт двух предыдущих мировых войн все же позволит людям сохранить хоть какое-то здравомыслие. Давайте будем надеяться, что нашу расу ждет еще множество великих открытий и свершений, а потрясения нас закаляют.

– Как ваше самочувствие, господин Брэдбери?

– Конечно, я чувствую себя не совсем так, как чувствовал в семнадцать лет. Но, честно говоря, я чувствую себя так, как и должен чувствовать себя человек, которому скоро исполняется восемьдесят семь лет. Я продолжаю работать, вижусь со своими детьми, спокойно принимаю всё, что со мной происходит. Дай бог, так же приму и смерть, когда придет время.

– Чего вы ждете от дня рождения?

– Кучу подарков от своих дочерей и внуков».

И предваряя следующий вопрос, Рей Брэдбери сам заговорил о семье.

«– О, семья… Это и счастье наша, и радость, и стимул к жизни… Почти всю свою жизнь я прожил с одной женщиной – со своей женой Мэгги… У нас была безумная любовь, которая никогда не кончится… Когда-то я пригласил ее с собой на Марс, и вот ее нет со мной… Она уже марсианка…» 175

32

Так же откровенен был Рей Брэдбери в интервью, которое он дал в 2005 году известному российскому журналисту Дмитрию Диброву.

«– Вы патриарх научной фантастики – принято считать, что вы хорошо видите будущее человечества. А можно попросить вас дать несколько определений тому, что волнует нас сегодня? Для начала первый и главный вопрос: в чем, по-вашему, смысл жизни?

– А что такое Вселенная? Это большой театр. А театру нужна публика. Мы – публика. Жизнь на Земле создана затем, чтобы свидетельствовать и наслаждаться спектаклем. Вот зачем мы здесь. Если вам не нравится пьеса – выметайтесь к черту! Я – часть публики, я смотрю на Вселенную, я аплодирую, я наслаждаюсь. Я благодарен ей за это. А Вселенная говорит мне: подожди, то-то еще будет! Будет больше, чем ты можешь себе представить. Будет нечто удивительное, нечто невозможное. Так что гляди в оба, чтобы ничего не упустить. В ближайшие годы мы вернемся на Луну. Мы построим там базу. Мы полетим на Марс, обживем Марс, обоснуемся там на ближайшие пару сотен лет. А потом, надо думать, полетим на альфу Центавра. А потом как здорово быть частью публики, замирающей от восторга, наблюдающей всё это.

– И вот как часть этой аудитории могу заявить: что за скверную пьесу нам порой показывают! Надо полагать, что в эти-то самые ближайшие годы, о которых вы говорите, помимо всего, что должно вызывать аплодисменты, нам наверняка также покажут спектакли о горестях и бедах. Наверняка и на будущий сезон в репертуаре этого театра останутся и трагедии неразделенной любви, и драмы о тяготах и лишениях. Так не прикажете ли и здесь благодарно хлопать, сэр?

– Нужно принимать всё. Каждый из нас проходит свою порцию испытаний. В конце концов мы дойдем до смерти. Люди моего возраста умирают. Мне приходится признать это. Это входит в мою привилегию быть частью мироздания. И я говорю: хорошо, я умру. Люди стареют. Но вот штука: я прихожу домой с поминок и пишу пьесу, или книгу, или короткий рассказ, или поэму. И смерть меня так просто не прихватит. Разве только Господь съездит мне по затылку бейсбольной битой. Понимаете? Каждое утро я просыпаюсь и говорю: это прекрасно! У меня то же чувство, что в двенадцать лет. Вот тогда я посмотрел на волоски, покрывающие руку, и подумал: “Позвольте, я ведь жив! Вот она – жизнь!” И в двенадцать лет я сказал себе: “Ты жив, ты жив – разве это не здорово?” Поэтому надо принимать всё – и горести, и самую смерть. Они есть. Но с другой стороны, есть и все чудеса любви, а одно это уже способно уравновесить всё остальное. Я впервые влюбился в девятнадцать. Я вернулся домой вечером, заперся в ванной и заорал в потолок: “Господи, пусть бы каждый был так счастлив, как я сейчас!” Моя мама подлетела к двери, говорит: “Рей, что случилось? Тебе плохо?” А я сказал: “Мне очень хорошо, мама, мне очень хорошо”. Вот так все устроено: минуты испытаний сменяются мгновениями высшей радости. Первые годы моего брака были годами вдохновения. Это был взрыв! Упоительное сумасшествие. Конечно, так не может длиться всю жизнь. Любовь стихает, вы становитесь друзьями. Но навсегда в памяти остался взрыв первых лет, когда ты говорил: “Слава тебе господи, что я жив и что я все это чувствую”».

33

«– Вы – самый успешный в мире писатель-фантаст. В то же время живете более чем скромно – маленький домик, никакой охраны, каждая комната завалена книгами, бумагами, рукописями…

– О нет, это я вас обманул! – весело сказал Брэдбери корреспонденту газеты «Аргументы и факты». – У меня много ценностей. Видите вон ту мумию фараона Тутанхамона? – Брэдбери ткнул пальцем в сторону сувенира из Египта. – Это огромная ценность! (Смеется.)Я украл ее из музея в Каире! Ладно-ладно, шучу. Но я действительно всегда считал, что труд писателя должен оплачиваться. Например, у вас в СССР много раз издавали “Марсианские хроники”, но мне и рубля не дали. А я очень люблю рубли! (Смеется.)Хотя ничуть не поклоняюсь деньгам. У меня глаза на лоб лезут, когда человек, заработав миллион, покупает дорогую машину “порше”, обзаводится личной охраной и прекращает здороваться с соседями. Мне нужен минимум. И тут вы правы, мой мир – это мой старый любимый дом, по самую крышу заваленный книгами, и мой любой выезд из него – это как для вас съездить за границу. Зачем куда-то ехать? Я фантаст. Просто закрою глаза и увижу себя на Марсе.

– Какой ваш самый интересный вывод за девяносто лет жизни?

– То, что всё в этом мире повторяется. Мое детство пришлось на Великую депрессию, а глубокая старость – на крутой финансовый кризис. Ты смотришь в будущее и видишь там далекие неизвестные планеты, новые космопорты, машины, летающие по воздуху, а всё вдруг заканчивается падением доллара на местной бирже. Но не стану врать: все равно долго жить на свете интересно. Плохо лишь то, что я уже пережил многих дорогих мне людей. Моя жена Маргарет умерла семь лет назад, а ведь не будь ее, если бы я не встретил ее – я никогда не стал бы писателем. Первые годы меня никто не хотел печатать, а она верила и говорила мне: “Пиши! Ты будешь знаменитостью!” Вот теперь меня называют живым классиком. Не могу сказать, что мне это сильно нравится, но звучит лучше, нежели “мертвый классик”…» 176

34

В 2007 году вышла повесть «Лето, прощай» («Farewell Summer»).

«С любовью – Джону Хаффу, который живет и здравствует спустя годы после “Вина из одуванчиков”».

Опять и опять Брэдбери возвращался в детство.

«Иные дни похожи на вдох: Земля наберет побольше воздуха и замирает, ждет, что будет дальше. А лето не кончается, и всё тут. В такую пору на обочинах буйствуют цветы, да не простые: заденешь стебель, и окатит тебя ржавый осенний дождик. Тропинки, все подряд, словно бороздил колесами старый бродячий цирк, теряя разболтанные гайки. Рассыпалась ржавчина под деревьями, на речных берегах и, конечно, у железной дороги, где раньше бегали локомотивы; правда, очень давно. Нынче эти рельсы, обросшие пестрой чешуей, томились на границе осени…» 177

И близок, близок хеллоуин.

И лежат в кузове фургона здоровенные тыквы.

И раскачиваются по обочинам дорог осенние цветы с названием «лето – прощай».

Тоскливое у них название, думает Дуг, герой повести. Но с каждой страницей все больше и больше проясняется, что, в сущности, Дуг неправ – не такое уж тоскливое название у этих цветов, и сам уход лета не может быть тоскливым.

Однажды Дуг слышит какую-то странную музыку и подходит к окну.

А на лужайке под окном с тромбоном в руках, как цветок «лето – прощай», вытянулся его одноклассник и закадычный друг Чарли Вудмен. А рядом – Уилл Арно с трубой, и городской парикмахер мистер Уайнески с большой трубой, весь словно обвитый кольцами удава, и мало того – там же стоят дед с валторной и бабушка с бубном, и младший братишка Том с дудкой.

И все радостно галдят и смеются.

«Сегодня твой день, Дуг! Вечером – фейерверк, а сейчас – прогулка на пароходе!»

И доносится с озера протяжный пароходный гудок. И бабушка в такт ему ударяет в бубен. И вся пестрая толпа, в сопровождении целой своры заливающихся веселым лаем собак, влечет за собой веселого Дуга…

35

«– Хорошо. Остается еще одно определение, – сказал Рею Брэдбери русский журналист. – Это смерть. Когда кто-нибудь жалуется на жизненные испытания, я думаю, что испытания – это милость Господня. Так Бог отвлекает человека от его главной, настоящей проблемы. А она в том, что каждый человек рано или поздно умрет. Но если бы человек думал об этом день и ночь, его жизнь стала бы пыткой. Не так ли?

– Он стал бы Вуди Алленом. Ха-ха-ха. Потому что Вуди Аллен постоянно об этом думает. Вот это в нем забавляет больше всего. Шучу, конечно. Я так не думаю, знаете, почему? Потому что я-то буду здесь всегда. Этот ящик с моими фильмами и полки с моими книгами, беседы с людьми убеждают, что сотня-другая лет у меня есть в запасе. Может, не вечность, но уже неплохо, не так ли? Ведь большинство книг забыто вместе с их авторами. Так что смерть не занимает меня. Мне еще есть что делать.

– О чем ваша последняя книга?

– Это продолжение “Вина из одуванчиков”.

– Продолжение?

– Да, оно называется “Лето, прощай”. Я только что продал его издателю, и книга выйдет в следующем году.

– Дуг стал старше. Ему теперь восемьдесят.

– Нет, ему все еще двенадцать. Он все еще учится.

– Значит, смерть не надо воспринимать как финальную трагедию?

– Нет. Но надо готовиться к смерти. Как? Через любовь к жизни. И тогда на смертном одре ты скажешь себе: я сделал то-то, сделал то-то. Я навредил очень немногим. Я старался не делать людям больно. Каждый день жизни я делал свою работу. И вот теперь я плачу по долгам. Смерть – это форма расплаты с космосом за чудесную роскошь побыть живым. Хоть раз! И вот на смертном одре ты будешь победителем. Ты посмотришь в глаза самому себе. Не окружающим – себе самому. Про себя я знаю: я делал хорошую работу каждый день моей жизни восемьдесят лет. Это чертовски здорово. А? Я не собираюсь себя хоронить – это с успехом за меня сделают другие. Но на смертном одре я скажу себе: “Ну и молодчина же ты, Рей. Молодчина”. А на могильном камне я попрошу написать заглавия пары моих книг. И прохожие смогут прочесть их четче, чем финальные титры на экране». 178

36

«Ход моей работы над повестями “Вино из одуванчиков” и “Лето, прощай”, – рассказал Рей Брэдбери в коротком послесловии к повести «Лето, прощай» («Как важно удивляться». – Г. П.), – можно описать при помощи такого сравнения.

Я иду на кухню, задумав поджарить яичницу, и вдруг принимаюсь готовить праздничный обед. Начинаю с самого простого, но почти сразу появляются, возникают какие-то новые и новые словесные ассоциации, которые ведут меня все дальше и дальше от задуманного, и в конце концов мною овладевает неутолимое желание узнать, а какие еще неожиданности могут произойти за следующим поворотом, в ближайший час, на другой день, через неделю…

Замысел повести “Лето, прощай” возник у меня лет 55 тому назад, когда я был совсем зелен и не обладал должной начитанностью (какая необычная подмена житейского опыта. – Г. П.), чтобы создать хоть сколько-нибудь значимое произведение. Материал копился годами, но потом захватил меня и уже не переставал удивлять; вот тогда-то я и сел за машинку, чтобы написать рассказы, которые впоследствии составили нечто целое…

Основным местом действия в повести опять служит овраг – он проходит сквозь всю мою жизнь. Наш дом в Уокигане стоял на маленькой улочке. Как раз к востоку от нашего дома и был этот овраг – он тянулся к северу и к югу, а потом описывал большую петлю и сворачивал к западу. Получалось, что я обитал почти на острове, откуда в любой момент можно было нырнуть навстречу приключениям. В овраге можно было вообразить себя хоть в далекой Африке, хоть на Марсе. Через эти воображаемые Африку и Марс я каждый день бегал в школу, а зимней порой гонял на лыжах и катался на санках; вполне естественно, что впоследствии именно овраг стал центром повести, а вокруг него расположились все мои друзья, а рядом с ними еще и старики – удивительные живые хронометры…

Меня всегда тянуло к старым людям. Они входили в мою жизнь и шли, шли дальше, а я увязывался за ними, засыпал всякими вопросами и набирался ума, как явствует из повести “Лето, прощай”, ведь и в ней главными героями выступают именно дети и старики – своеобразные машины времени.

Зачастую самые прочные дружеские отношения складывались у меня с людьми, которым было уже за 80, а то и за 90; при каждом удобном случае я донимал их расспросами обо всем на свете, а сам слушал и мотал на ус. В некотором смысле повесть “Лето, прощай” о том, как много можно узнать от самых обыкновенных стариков, если набраться смелости и задать им кое-какие вопросы, а затем, не перебивая, выслушать, что они скажут. Так что ход событий в повести определялся вовсе не мною. Вместо того чтобы уверенно управлять своими персонажами, я предоставлял им полное право жить своей собственной жизнью и без помех выражать свое мнение.