Текст книги "Поздний бунт. Андрей Старицкий"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Спустя короткое время в Псков уже скакал гонец, всего лишь сотник царева полка, чтобы объявить Юрию Акимову волю самодержца: на вече избрать самых знатных горожан для прямого суда с наместником. Кроме того, непременно прибыть в Великий Новгород всем псковским посадникам. Если эта воля царя не будет безоговорочно исполнена, в ответе за это – вся псковская земля.

Не прикрытая ничем угроза. Теперь, как говорится, дошло и до посадников, и до простых горожан, что по их вольности готовится удар. Во всей оголенности перед ними встал выбор: не пререкаясь, подчиниться воле царя всей России либо проявить характер. В последнем случае – война, и тогда уж не избежать Пскову участи Великого Новгорода. Впрочем, как многие понимали, ни в том, ни в другом случае не сохранить прежних вольностей, а поэтому нужно сделать так, чтобы не случилось Ненужного кровопролития и разграбления города.

Однако посадник Акимов и его сторонники упрямо твердили о праве Пскова жить по уставу, дарованному великими князьями и подтвержденному царем Иваном Великим, но большинство знатных горожан рассуждали разумнее:

– Только в единстве со всей Россией – наше благополучие. Если изменим России, вольготней ли станет жить под пятой Ордена Тевтонского? Иль не ведомо нам, сколь рыцари кровожадны и алчны?

Победило большинство, оказавшееся столь же упрямым, как и безудержно-крикливое меньшинство, часто добивающееся своего наглой напористостью. Победила разумная неизбежность.

Вроде бы в конце концов условились на вече выступить с единым мнением или, что еще лучше, не обсуждать слово царя Василия Ивановича, а сразу же избрать посольство, в которое само собой войдет посадник, и все же, когда вечевой колокол собрал псковитян, Акимов, пользуясь своей властью, рассказал народу и о воле царя московского, и о споре между знатными горожанами по этому поводу. Мало того, он попросил горожан высказать свое мнение. Для чего? Разбудить еще раз горожан, играя на их привязанности к вековым вольностям?

Ничего не вышло у посадника и на этот раз. Псковитяне все хорошо понимали, что не от нечего делать царь зовет в Великий Новгород посадников и посольство из знатных, имеет, стало быть, заднюю мысль. Не будь ее, сам бы приехал в Псков. Или нет здесь места для него? Не хуже, чем в Великом Новгороде, приветили бы. Нет, неспроста он выбрал Новгород. Понимая все это, псковитяне, поднимаясь на Лобное место, более сетовали на судьбу, чем излагали что-либо толковое. Ни одного голоса не прозвучало против поездки посольства и посадников на суд с царским наместником. Вот и вышло, что делать нечего, нужно ехать. Не воевать же с Россией, тем более что народ этого не желает, даже не держит такой сход в голове.

В свое время Псков не поддержал Великий Новгород, поднявший против Ивана Великого (объединенными усилиями они вполне могли бы добиться победы), а теперь, в одиночку, разве серьезно можно говорить о ратном противостоянии? Что Псков против могучей России? Вслух же этого никто не говорил. Лишь купец Филимонов, сын Филимонов, уважаемый в городе за размах торгов своих не только с Ганзой, но и с Шемаханами, – вот уж для кого, казалось бы, вольность Пскова более чем на руку – отважился сказать правду-матку:

– О чем стонешь, Великий Псков? Наша древняя вольность уже давно под пятой великих московских князей, царей всей России. Нам осталась только тень от прежней вольности. Так стоит ли ради былого проливать православную кровь? И еще… Хотите ли вы участи Великого Новгорода? Не лучше ли, не оголяя меча, не пыжась мыслью о своей вольности, о власти над этой вольностью, смиренно принять волю государя Василия Ивановича как неизбежность, сохранив город от поругания и разорения, сохранив свои жизни и свое имущество? Уверен и вас уверяю, что только малое число гордецов думают иначе, да и они, скорее всего, думают точно так же, но их одолевает страх перед расплатой. Но если могли шкодить, пусть смогут и ответить. Разве не правители наши, по недогляду нашему, нами же избранные, вызвали гнев государя Всероссийского?! Вот я и предлагаю вечевому собранию Великого Пскова сказать так: пусть едут и судятся с царским наместником. Пусть доказывают царю, что они правы, а не морочили бы головы честному люду.

– Верно! – выкрикнуло сразу несколько голосов, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы вече выдохнуло единой грудью:

– Пусть едут!

Посольство, из знатных, избрали быстро и без особых споров.

Однако еще пару дней посадники оттягивали выезд, задерживая тем самым посольство. Это и привело к роковым последствиям: когда Василия Ивановича оповестили, что посадник Акимов уже второй день после вече не трогается с места, удерживая всех остальных, это пришлось не по нраву единовластцу. И все же царь еще не готов был к крутым мерам, которые ему советовал предпринять Глинский, но когда узнал, что на вече Акимов выступал с крамольными речами, призывая не идти на поклон к Москве, и что большинство его перебороло, а он теперь не сидит сложа руки, Василий Иванович вторично послал гонца со строгим словом: не будет посольства и посадников в Великом Новгороде в два-три дня, в Псков войдет царев полк и посадников тогда доставят под конвоем.

– Не послушал, государь, моего совета сразу, а я был прав, – удовлетворенно заметил Михаил Глинский.

– Признаю. Схватят всех, кто смутьянит!

– А почему не всех, кто приедет? – спросил князь Андрей. – На словах многие перечат Юрию и его сторонникам, а на деле? Кто бы им помешал, если противники Акимова спешно откликнулись на твой зов, государь?

– Верное слово Андрея Ивановича, – поддержал Старицкого князь Глинский, – очень верное. Но есть еще одно очень важное условие. Как сказал на вече знатный купец? Шкодливая кошка должна нести ответ. Вот и посуди: ты схватишь шкодливых, озаботится ли город об их судьбе? Псковитяне вполне могут махнуть на них рукой: пусть получают, что заслужили, а с тобой продолжат торговаться, чтобы добиться большей для себя выгоды, тебе уступая. Если же ты посадишь всех да поставишь их судьбу с судьбой города в один ряд, все пойдет проще и надежней.

– Вроде бы на пользу пойдет, если взять под стражу всех, но бесчестно, – возразил князь Андрей. – Вероломство не украшает правителя. Честь государя…

– Эко, честь – бесчестие, – хмыкнул Глинский. – Интересы державы, вот это – честь. Все остальное – плевелы.

Василий Иванович не останавливал препирание брата с Глинским, слушая их доводы, но вот высказал наконец свое мнение:

– Ты прав, Андрей. Честь для государя – высшее из высших. По нему строят жизнь все его дворовые, все его князья и бояре, а дальше – по ступенечкам – и вся отчина. Но прав и ты, князь Глинский. Честь отечества – превыше всего. Я собираюсь совместить вроде бы несовместимое, возьму под стражу всех, что пособит мне окончательно сломить город без кровопролития, не обнажая меча. А вот покараю я только тех из посадников и знатных горожан, кто держал сторону Акимову, тех, кто бузотерил. Уверен, Псков поймет и одобрит мои действия.

Посадник Акимов тем временем снова проявил самовольство: вместе с избранным посольством повез в Великий Новгород и младших псковитян, а для чего, не понятно. Для солидности, что ли? Или, может быть, пытался многолюдным мнением убедить Василия Ивановича в том, что они всей душой за единство с Россией, но с сохранением прежних вольностей. Наивен либо совершенно близорук оказался посадник: и судьба Пскова, и его собственная судьба давно уже были решены. Твердо и бесповоротно.

Встретили псковитян у ворот Давмонтовых и повелели направиться в архиепископский дом, который в ^то время пустовал из-за отсутствия в Великом Новгороде поставленного архиепископа. Едва они вошли во двор, их тут же окружили дети боярские царева полка, а вышедший к ним дьяк Долматов объявил:

– Вы еси пойманы Господом Богом и царем всей России Василием Ивановичем. За ослушание в исполнении его воли.

Юрия Акимова и улицких посадников, бояр и купцов заключили под стражу в архиепископском доме, младших горожан, переписав, отдали под охрану новгородских детей боярских.

– Не время ли князю Петру Шуйскому с дьяком Долматовым ехать в Псков с моим словом к вечевому собранию? – спросил царь Михаила Глинского, помня его прежний совет.

– Думаю, еще не подоспело оно. Сейчас нужно бы озаботиться, чтобы прошел слух о том, что призванные на суд с твоим наместником вельможи, среди которых есть очень уважаемые, взяты под стражу. Если ты, государь, не против, я займусь этим. Подождем, что ответит псковский люд.

– Не слишком ли много выжидаем. Будто нет у нас решительности?

– Не слишком, государь, если, конечно, намереваешься бескровно, но полностью подчинить Псков.

– Хорошо. Еще раз послушаюсь твоего совета.

Михаил Львович пошел к содержащимся под стражей младшим людям на беседу, выяснив, кто менее всего поддерживает посадника Акимова, отпустил их домой. Они, несказанно обрадованные, поспешили в Псков.

Весть о том, что схвачены и посадники и иные уважаемые горожане, всполошила Псков донельзя. Кто-то по собственному разумению даже ударил в вечевой колокол. Нет посадника, кому зачинать вечевое собрание, нет и улицких посадников, нет даже ни одного боярина. Что делать? Толкуют на площади меж собой, ставить, ли щит против царя, закрывать ли ворота, чтобы _всех не схватили, не взяли бы под стражу безвинных. Иные, наоборот, заговаривают о челобитной, что послать надо с низким поклоном. Только все это пустословие. Вече должно утвердить свое веское слово о том, как поступить дальше. Слово всенародное, а не межсобойное. Наконец на Лобное место вышел кольчужник, славный своим мастерством. Его кольчуги пользовались спросом не только в самом Пскове, но и в землях заморских. Поклонившись поясно, мастер заговорил:

– Осиротели мы, но не лишились права сказать свое слово, слово Великого Пскова! Многие горячие головы предлагают взяться за мечи, а я скажу так: слабость не может одолеть силу. Что Псков против России?! Если кто мыслит Польшу с Литвой да рыцарей душегубцев звать в поддержку, предает благополучие Великого Пскова! Разве не опорочит нас на веки вечные подобное?! Да еще подтолкнет под ярмо иноземное, от которого мы отбивались всегда с помощью московской рати. Вот я и спрашиваю: гибели мы хотим или мирного житья в лоне матери-России?!

– С Россией! – послышались со всех сторон голоса.

– Тогда слушайте мое слово: бьем челом царю всей России Василию Ивановичу от мала до велика, да жалует он свою древнюю отчину. Заверим мы государя, что ни в чем не станем противиться Богом данной власти, да будет царь российский волен в своей вотчине.

Долго молчала вечевая площадь. Послышались всхлипы, кто-то даже зарыдал навзрыд. Но вот площадь в конце концов выдохнула тяжелым словом:

– Принимается.

– Тебе везти челобитную, – раздались тут же голоса.

– С честью исполню волю твою, Великий Псков, – ответил мастер.

Появился писарь со свитком и своими принадлежностями, сам составил челобитную на основе слов кольчужника, тут же ее зачитали, и псковитяне еще раз единодушно, хотя и с тоской, выдохнули:

– Принимается. Нынче же ехать в Великой Новгород.

Чтобы не обузно и споро ехать, посольство небольшое – в основном ремесленники, коим усталость не великая помеха. Они выбрали мало езженную дорогу, поболее короткую: через Боровичи и дальше – по Шелоне. Полторы сотни верст одолели менее чем за два дня. И вот ударили челом боярам, их встретившим.

Прочитав челобитную, царь Василий Иванович допустил к себе псковских ремесленников.

– Я вижу теперь, что псковитяне душой со мной, в это верил и прежде. Воду мутят посадники.

– Великий Псков, государь, молит тебя сменить гнев на милость. Отпусти уважаемых горожан. Не все они мутят воду. Объяви им свою волю, пошли с ними своих бояр на вече либо приезжай сам, и мы скажем свое слово. Псков – с Россией. Псков – твоя вотчина, как вся русская земля. И волен ты в единовластии твоем.

– Уважу. Ступайте с миром.

Сдержал обещание Василий Иванович, освободил всех. Послал к ним князей Ростовского, Шуйского, конюшего Челяднина[110]  [110] Челяднин Иван Андреевич – конюший, воевода. При дворе Василия III занимал одно из виднейших мест. Под Оршей попал в плен. В 1518 г. Герберштейн видел его в оковах в Вильно.


[Закрыть], дьяков Мисюра-Мунехина и Луку Семенова с твердым наказом:

– Либо Псков в единстве с Россией, либо – кара. Вечевой колокол – долой. Наместники мои в Пскове и всех меньших городах. Воеводы – тоже мои. Ты, Иван Челяднин, более речист, вот и убеди вольницу в пользе единения и единовластия.

– Приложу все усилия.

Челяднин действительно расстарался, выступление начал с обвинения:

– Самодержец всей Русской земли еще не сменил гнев на милость. Младшие люди Пскова, оставшись без вас, посадники и бояре, признали Василия Ивановича своим государем. Их окончательное слово: «Господь Бог и ты волен в твоей отчине». Стало быть, вы мутите воду, строите ковы. Хитрость-то ваша белой стежкой смотрится: обвиним, мол, наместника, глядишь, выгадаем что-нибудь для себя. Не выходит это у вас. Хитрость ваша вам же боком оборачивается. Вот так. Если уразумели, то слушайте теперь, что вещает вам Василий Иванович милостью Господа царь и государь всей России.

Челяднин строго оглядел всех посадников и бояр, особенно долго задержав взгляд на Акимове, и когда убедился, что во всех глазах знатных псковитян больше нет гордыни, есть лишь смирение – а у иных даже страх, – ибо именно их касалось обвинение, продолжил более спокойно:

– Вот слова государя: предки наши, отец мой и я доселе берегли вас милостиво, ибо вы держали имя ваше честно и грозно, наместников слушались. Ныне же дерзаете быть строптивыми, оскорбляете наместника, вступаетесь в его суды и пошлины.

Обвинения конюший сыпал горстями, многое преувеличивая. Сильнее всего досталось посадникам и судам земским, которые непомерно притесняют меньших горожан, но особенно сельский люд. Обвинил конюший сановных псковитян даже в том, что они готовы принять врагов единовластия в России под свое крыло, хотя об этом прежде никакого разговора в боярских кругах не велось. Стало быть, мыслилось. Не с потолка же взял это конюший?

Закончил Челяднин свою пылкую речь так:

– Государь считает, что вы заслуживаете великой опалы, но он смилуется, если вы исполните в точности его волю: уничтожите вече, примете его наместников в самом Пскове и во всех меньших городах, если примете единый для всей России порядок, установленный Русской Правдой и иными уложениями, единый суд, единую пошлину. Примите беспрекословно его царское слово, и он не тронет вашей собственности, приедет к вам помолиться Святой Троице. Ну, а ежели ваше властолюбие затмит разум, царь Василий Иванович будет вынужден делать свое дело с Божьей помощью. Кровь же христианская взыщется с мятежников, которые смущают народ на прозрение к государеву жалованию и на действия, противные единовластию. Все. Никаких слов ваших слушать сейчас не будем. Поезжайте в Псков, собирайте вече и решайте. Пока государь шлет к вам не рать, а дьяка Долматова. Он повторит слово царя Василия Ивановича всему честному народу Великого Пскова. Дьяк Долматов выедет вместе с вами.

– Дозволь слово, конюший? – поднялся боярин Сильвестр, ярый противник посадника Юрия Акимова.

– Свое слово скажешь на вече. Не здесь нам обсуждать волю государеву.

– А я и не собираюсь этого делать, только прошу от имени тех, кто не держал сторону Юрия Акимова, прежде нашего выезда послать свое слово гражданам Пскова. С этим посланием пусть поедет не из посадников кто, не из бояр, а из купцов или ремесленников. Выберем самого уважаемого. Мы же задержимся с выездом всего-то на пару дней. Пусть наши сограждане, почитав наше воззвание к ним, подумают перед вечевым собранием о судьбе Великого Пскова.

– Предложение разумное. Думаю, государь не воспротивится.

Василию Ивановичу понравился этот ход. Он даже высказался за то, чтобы вече было проведено до возвращения и первого посольства, и знатных граждан города.

– Задержу их теперь словно гостей своих, а поступлю с ними так, как решит вече.

В Псков воззвание повез купец Онисим Манухян. Короткое воззвание, крик души: «Перед лицом государя мы единомысленно дали ему крепкое слово своими думами за себя и за вас, братья, исполнить его приказание. Не сделайте нас преступниками. Буде же вздумаете противиться, то знайте, что великий князь в гневе и ярости устремит на вас многочисленное воинство: мы погибнем и вы погибнете в кровопролитии. Решайтесь немедленно…»

Купец Манухин прочитал это воззвание всему народу, собранному на площадь вечевым набатным звоном.

– Теперь, – пояснил он, – не станем обсуждать. Думайте. Мой совет: разумно решайте. Вече соберем, когда приедет из Великого Новгорода посланец царев – дьяк Долматов.

О чем думать, о чем рассуждать. Выбор мал: гибель или смирение. Обливайся, стало быть, слезами и жди терпеливо дьяка Долматова. Впрочем, терпеливо ли. Дьяку не дали даже отдохнуть с дороги. Едва Долматов въехал в город – ударил вечевой колокол. Все понимали, что это последний его звон. Своими руками придется снимать дорогой сердцу колокол, сопровождавший всю их жизнь с самого рождения. Снимать и грузить на розвальни.

Площадь заполнялась быстро. Хрустел под ногами морозный снег, но – чудо: пока слушали слово царя, которое передал дьяк Долматов, пока обсуждали ответ, на небо наползли брюхастые тучи, и повалил снег. Липкий, лохматый. Падая на лица, он таял, и поэтому казалось, что лица жестокосердных, кто не обливался слезами, видя, как спускают на землю вечевой колокол, все равно бороздят слезливые потоки.

Но что теперь слеза?! Падение вечевого колокола – Неизбежность. Конечно, до одури жаль вольности, но разве она такая, как прежде, когда, осели на берегу Балтийского моря. И когда каждый гражданин основанной венедами[111]  [111] Венеды – древнейшее наименование славянских племен (по-видимому, западной ветви) встречается у античных авторов с I в. н.э.


[Закрыть] Вольной республики – от первого Посадника до последнего слуги – по доброй воле неукоснительно исполнял правила общежития, установленного на вечевых собраниях. За пару сотен лет д₀ рождества Христова, отступив под натиском готов на восток, венеды осели на новых местах, основав Псков и Новгород, где сохранялся неизменным вечевой образ правления. Быстро эти города набрали силу, торгуя с помощью собратьев-финикийцев со всеми странами Европы и даже с Африкой.

Процветание, главный источник которого виделся в добровольном и неукоснительном соблюдении нравственных законов, послужило хорошим примером для других славяно-русских ветвей – вечевые колокола возвысились во всех крупных городах России.

Увы, золотой век не был слишком долгим. Властолюбие и алчность, свойственные большинству людей, особенно обретающим богатство, постепенно подсекали корни народовластия, и вечевые колокола начали исчезать с городских площадей один за другим, а вместо них возводились дворцы князей-властелинов, хоромы бояр, тоже охочих до власти.

Особенно споро единовластие княжеско-боярской кучки стало набирать силу с проникновением в Россию христианства, проповедовавшего власть от Бога, призывавшего к смирению и рабскому поклонению власти.

И вот осталось всего два города с вечевым правлением: Псков и Великий Новгород, да и в них от подлинного народовластия – только едва уловимая тень. Богатые властолюбцы грызлись между собой за власть, а граждане давно разделились на больших и меньших. Тень извращенного народовластия должна была неизбежно исчезнуть. Первым потерял вечевой колокол Великий Новгород, и вот – Псков.

Что теперь лить слезы. Раньше нужно было плакать, а еще лучше стоять стеной, не поддаваясь сладкоречивым посадникам и боярам. Однако время ушло. ГраЖ" дане давным-давно обмануты, хотя никак не хотят это_го понять. Последний признак давно утерянного народовластия, вечевой колокол Пскова, пал. Его погрузили на розвальни, и на исходе того же дня дьяк Долматов, несмотря на непогоду, выехал в Великий Новгород. Вез он не только вечевой колокол, но и клятву псковитян признать над собой единую царскую власть. А Псков со следующего утра начал готовить дворец царева наместника к приезду самого Василия Ивановича, его брата, ближнего советника князя Михаила Глинского, князя Даниила Щени и боярина Давыдова. Для всех остальных князей, бояр и дворцовой челяди предназначили Средний город, временно переселив из него жителей в Большой город.

Через несколько дней, получив весть о том, что царь уже подъезжает к городу, псковитяне выступили через Довмонтовы ворота встречать Василия Ивановича. Так бы и шли они, невесть как долго, но вмешалась церковная власть, велев остановиться в версте от городских стен и ждать терпеливо государя. Сами священнослужители, с крестами и иконами, в торжественных облачениях, пестрых от золотого и серебряного шитья, от множества драгоценных каменьев, выпялились перед толпой. А между горожанами и священниками втиснулся хор певчих, отобранных из всех церквей, не только соборной, но и приходских.

Царь Василий Иванович спешился и, подойдя к встречавшим его церковникам и псковитянам, поклонился:

– Благодарю за здравомыслие, граждане Пскова. Иду, как и обещал, в храм Святой Троицы благодарить Господа за бескровный конец распри.

Хор грянул долгие лета и не замолкал, идя в ногу за священнослужителями, сопровождавшими государя до храма Святой Троицы.

Пока в храме шла благодарственная служба, князь Петр Шуйский оглашал список тех, кому надлежит собраться во дворце наместника. Предупредил строго:

– Если кто захочет уклониться, все едино будет пойман. И тогда тому будет кара иная.

– Что с нами станет? – спросил посадник Акимов.

– Вы, – ответил Шуйский, -= смущали Псков, зачто достойны смертной казни, но государь Василий Иванович, – милостив. Он, не лишая вас жизни и даже имущества, отправляет на новые места в Подмосковье.

– А что с городом?

– Продолжит жить, как жил. Никого не тронут пальцем. Такое твердое слово самодержца. От имени государя, клятвенно в том заверяю всех псковитян.

Лелеют души такие слова, успокаивают. Теперь с радостью можно ждать выхода из храма Василия Ивановича, чтобы отблагодарить его за милость великим ликованием.

В ту же ночь опальных увезли из города. Лишь тех оставили на псковской земле, кто пожелал принять постриг.

Попировав пару дней, Василий Иванович назначил наместниками в Пскове боярина Григория Феодоровича Давыдова и конюшего Челяднина. Дьяка Мисюря оставил ведать делами приказными; дьяка Андрея Волосатого – ямскими. Определил сразу же воевод, тиунов[112]  [112] Тиуны – наместники великого князя, заняты в управлении отдельными волостями и городами.


[Закрыть] и старост в меньшие города; установил новый чекан для монет и ввел единую для всей России торговую пошлину; раздал московским боярам землю сосланных псковитян и, наконец, вздохнул свободно.

– Все, слава Богу. Теперь можно без всякого огляда браться за Сигизмунда. Как, князь Михаил Львович?

– Совсем скоро, мой государь.

Князю Старицкому не ясен был ни вопрос, ни ответ, однако не спросишь, о чем их разговор. Хотя и любопытно. Василий Иванович, не приоткрывшись, еще больше раззадорил брата:

– Тебе, Андрей, тоже с нами придется. Пока же, если хочешь, отправляйся в Старицу миловаться с молодой женой. А ежели, возникнет желание, приезжайте в кремль.

– Останусь в Старице.

– Ладно. К весне, должно быть, позову.