Текст книги "Монархия и социализм"

Автор книги: Геннадий Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

Ну ладно, как там говорится? «Ближе к делу, шире круг»? Перейдём от скорой помощи к делу. До того, как отправиться пить виски с китайскими товарищами, генерал Харлей в годы войны был назначен на пост ответственный и щекотливый одновременно, он был «спецпосланником» президента Рузвельта при дворе товарища Сталина. Весельчак, знавший толк не только в «выпить и закусить», но и в застольной беседе, не мог не привлечь внимания Сталина и они с Харлеем часто обменивались шутками. Одним из любимых присловий генерала было «What the hell goes on here?» («Что, чёрт возьми, здесь происходит?» Сталин, ни слова не знавший по-английски, запомнил эту фразу на слух. Запомнил и заботливо уложил на полочку в своей памяти. У рачительных людей ничего не пропадает.

Во время Тегеранской конференции Сталин частенько запаздывал к началу переговоров, делая это, конечно же, специально, с тем, чтобы если не позлить, то раззадорить «друзей-соперников», ну и вот, в один из дней, ожидая Сталина, Рузвельт и Черчилль, доверительно склонившись друг к другу, о чём-то тихо, вполголоса «сами с собою» разговаривали, не замечая неожиданно появившегося в дверях Сталина. Тот, мгновенно оценив ситуацию, громко произнёс: «What the hell goes on here?!»

Сказать, что Черчилль и Рузвельт друг от друга отскочили будет, конечно же, преувеличением, Рузвельт скакать не мог, но то, что они от неожиданности друг от друга отпрянули, это точно. Под их сверлящими взглядами, в воцарившейся напряжённой тишине Сталин, сохраняя невозмутимый вид, прошёл к своему месту, неторопливо сел, сделал характерный жест рукой и ЧЕРЕЗ ПЕРЕВОДЧИКА предложил приступить к повестке дня.

Это называется дипломатией.

8. В понедельник, который был понедельником, случившимся 26 февраля 1945 года, журнал «Тайм» опубликовал посвящённую завершившейся двумя неделями раньше ялтинской конференции статью под названием «The Yalta Doctrine».

Статья очень интересная, желающие узнать как оно всё было в далёком 1945, кто и что там стоил и стоил ли вообще хоть что-нибудь, кто и какие цели преследовал, могут ознакомиться с текстом на сайте журнала «Тайм», но я хотел бы остановиться не на геополитике и не на играх государств между собой, статья привлекла моё внимание играми не государств, а людей.

Начинается статья фразой – «No doubt about it – the Russians were changing» («Нет никаких сомнений – русские стали другими.») Сказано неплохо. Что да, то да, в 1945 русские стали другими, их изменила война, и стали русские другими потому, что другой стала Россия. Россия как победитель и русские как победители. Ну, или можно сказать так – Россия победила потому, что победили русские, а русские превратились в победителей потому, что победила Россия.

С тегеранской встречи в верхах пролилось много крови и утекло много воды, прошло два года и за это время изменилось очень многое, претерпел изменения и словарный запас первых лиц. Товарищ Сталин, который остался доволен впечатлением, произведённым в Тегеране на Черчилля и Рузвельта ввёрнутой им к случаю английской фразой, расширил свой лексикон. Теперь в нём появились такие выражения, как «So what?» и «The toilet is over there!»

Для того, чтобы автор статьи в американском журнале упомянул об этом, он должен был сперва услышать, как эти фразы звучат в устах Сталина, так что сомнений в том, что тот пускал их в ход, нет.

Представить себе Иосифа Виссарионовича, с лёгким пожатием плеч и с неизбывным акцентом говорящего по-английски: «Ну и что?», мы можем легко. Эти слова могли быть им произнесены множество раз по самым разным поводам. Но представление представлению рознь и теперь попробуйте-ка представить себе момент переговоров, когда Сталин, прищурившись, со снисходительной полуулыбкой, указывая направление движением головы, говорит растерявшемуся и лихорадочно подыскивающему ответ на что-то сказанное раньше собеседнику: «Туалет – > во-о-он там!»

Какой психологический выигрыш!

9. Ну, и в завершение вернёмся в последний раз к героям весьма поучительного в своей сентиментальности сериала «Монархия и социализм». Бывшему Эдварду VIII, после отречения известному миру как герцог Виндзорский, в послевоенные годы было запрещено вернуться в Англию. Во избежание, так сказать. Мало ли чего… Лишь дважды ему было разрешено нанести туда краткий визит. Оба раза по весьма уважительной причине. Он побывал на двух похоронах. Матери и брата. В конце концов того требовали приличия.

Немаловажным будет упомянуть, что герцог Виндзорский получал нечто вроде содержания – десять тысяч фунтов в год. Сумма очень внушительная, напомню, что в те годы автомобиль стоил 500–600 фунтов. Ну и вот, когда умер Георг VI, никто иной, как милая Уоллис подбила Эдварда немедленно отправиться в Лондон с тем, чтобы лично засвидетельствовать свою скорбь и выразить соболезнования вдове и дочерям умершего короля. Уоллис полагала, что это позволит как-то наладить отношения между членами монаршего семейства и герцог с ней немедленно согласился.

Разрешение на визит в Англию было дано и аудиенция состоялась, да и как ей было не состояться, брат же всё-таки, не чужой человек. Дядя, деверь, племянницы, невестка. Все дела. Траур. Богатые, поди, тоже плачут. Дело только было в том, что жена Георга, Елизавета, которая после его смерти тут же из просто королевы превратилась в Королеву Мать, Эдварда не любила. «Не любила» это мягко сказано. Она его очень не любила. Очень-очень. По мнению врачей болезнь Георга (у него был рак) стала следствием нескончаемого стресса, в котором он вынужден был пребывать последние лет десять своей жизни. Так вот Елизавета считала первопричиной, источником стресса отречение Эдварда, и не только так считала, но даже и не находила нужным этого скрывать. Следует сказать, что Елизавета Георга любила, любила по-настоящему, не как королева короля, а как женщина мужчину, что в королевских браках является отнюдь не правилом, а редчайшим исключением, в общем, в свете вышеизложенного можно сказать, что она Эдварда с его Уоллис просто напросто ненавидела. Ну, а если кого-то ненавидит мать, то и отношение дочерей к объекту ненависти хочешь не хочешь, а как-то да меняется. Девочками дочери Георга Елизавета и Маргарэт дядю любили, но стоило им повзрослеть и вникнуть в суть проблемы, как отношение их к дядюшке претерпело вполне по-человечески понятные изменения.

Ну и вот, когда Эдварда подвели к ставшей после смерти отца королевой («Король умер, да здравствует Королева!») Елизавете, то не успел он витиевато выразить свою скорбь, как двадцатипятилетняя королева, перебивая его, сказала, что он отныне не будет получать свои десять тысяч фунтов, к которым он уже успел привыкнуть и воспринимал эти деньги, как что-то вроде пенсии. У бедняги глаза вылезли на лоб, но Елизавета тут же спокойно ему всё и разъяснила – оказывается эти деньги были не из государственной казны, а рассматривались покойным Георгом как его личный подарок брату. Теперь же – «нет короля, нет и подарка.»

Это было тем, что по-английски очень точно называется «a slap in the face», русский аналог «оплеуха» звучит не так сочно. Эдвард, с трудом скрывая охватившие его чувства, раскланялся и пошёл прочь. В дверях он, не удержавшись, произнёс достаточно громко, чтобы быть услышанным: «Cold blooded bitches!»

«Холодные стервы!»

Холодные? Не знаю, не знаю. По-моему, поступок вполне себе женский и свидетельствует о чём угодно, но только не о холодности чувств. Но как, однако, хорошо сказано – «нет короля, нет и подарка!» Какая многослойная, многосмысловая фраза. Коротко, ясно и обо всём сразу.

«Нет короля, нет и подарка.»