Текст книги "О кораблях и людях, о далеких странах"

Автор книги: Гец Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Здесь, у штурмана, совсем другие книги. И имена авторов какие-то странные. Руди записал эти имена в блокнот на последней странице. Не там, где он делает всякие записи о продуктах или портах, в которые заходит "Сенегал".

Только где бы узнать, как эти имена правильно произносятся! Чарльз Диккенс, Эмиль Золя, Иван Тургенев, Редьярд Киплинг, Роберт Стивенсон, Джозеф Конрад, Джек Лондон.

Что же это все за книги такие? Руди так хочется прочитать их! Штурман же читал их. А "Первый" – настоящий штурман. Но Руди побаивается просить его об этом. Ему прежде всего хочется разузнать что-нибудь об этих писателях, а то еще штурман подумает, что саксонцы все такие глупые. Надо бы себе карманную энциклопедию завести.

Руди подливает воды в большой кувшин и в умывальник. При этом он должен широко расставлять ноги, так как качка порядочная. Но Руди уже привык к ней. Закончив все дела, он подходит к письменному столу и молча ждет.

– Тебе что?

– Можно мне теперь пол мыть?

Штурман резко отодвигает стул и смотрит на Руди. Руди замечает, что он в теплых домашних шлепанцах.

– Что я тебе сказал?

– Но ведь сегодня суббота, господин Pay.

* Автор приключенческих романов.

Штурман поднимает руку и кричит:

– Вон!

– Так точно, господин штурман! – Руди открывает дверь, но "Первый" уже вскочил:

– Всегда-то за тобой последнее слово!

– Совсем не всегда! – И Руди пулей вылетает из каюты.

– Молчать!

– Так точно! – кричит Руди и бросается к трапу.

Но по дороге еще раз оглядывается и вовремя успевает пригнуться. Над ним со свистом пролетает теплая домашняя туфля из верблюжьей шерсти и, ударившись о фальшборт, падает в воду. Руди слышит, как она шлепается внизу.

– Тю-тю! – поддразнивает он штурмана и мигом слетает по трапу вниз.

– Вонючий козел!

На этот раз Руди оставляет последнее слово за штурманом.

4

Зайдя в буфетную, Руди увидел стармеха. Тот стоял рядом с буфетчиком Ваалем и наливал в рюмку водку.

– С утра неплохо горло прополоскать! – сказал он буфетчику и опрокинул стопку в рот,

Шишковатый нос стармеха уже побагровел. Вытерев губы, он налил новую стопку.

Руди терпеть не может толстого механика. Из-за него часто приходится задерживаться в буфетной. Почти каждый вечер стармех в одиночестве сидит за столом в салоне и пьет голландский джин или виски. А Руди приходится ждать у стойки. В открытую дверь ему виден весь салон.

Сейчас Руди достает булочку, медленно жует и смотрит на толстого стармеха, живот которого так выпирает, что кажется, будто он проглотил футбольный мяч. Темно-синий китель весь в пятнах. Входит боцман Иогансен. Он принес буфетчику три новых оцинкованных ведра и целый ворох половых тряпок.

– Хватит, что ли, на первый раз, Фреди? – спрашивает он.

– Спасибо, боцман! Мочала бы мне еще! Пусть Генрих сходит с тобой в канатную.

Руди кивает. Рот у него забит булкой.

– А ну-ка, две кружки пива – для меня и для боцмана! приказывает стармех.

– Благодарю вас. Я с утра никогда не пью. Разве что после вахты. Тогда оно как-то вкусней.

– Боцман, я вас приглашаю! – Стармех встает и выпячивает толстое пузо.

– Очень благодарен, стармех, но я сейчас на вахте.

– Как же так? Вашу матросню я же не буду угощать, а вас я приглашаю со мной выпить.

Руди испуганно смотрит на стармеха, потом на Иогансена.

Тот улыбается.

– Премного благодарен, но мне, правда, некогда. Пойдем! – добавляет он, обращаясь к Руди.

Выходя, Руди слышит, как стармех кричит:

– Рюмку коньяку!

Стараясь не отставать от Иогансена, Руди все увеличивает шаг и думает: "Почему же боцман не выпил со стариком? Теперь стармех на него обозлится".

В канатной Иогансен выдает юнге пук мочалки и, когда Руди уже собирается уходить, спрашивает его:

– Генрих, кажется тебя на самом деле Руди зовут?

Юнга кивает.

– Так вот, Руди... – Боцман достает из кармана носовой платок, вытирает им рот, снова прячет его в карман и потом садится на свернутый канат. – Ну, иди, садись! – Руди не решается, и боцман Иогансен добавляет: – Да я тебя тут только спросить кое-что хочу. – Он пододвигает юнге небольшой ящик; Руди садится.

Некоторое время оба молчат. Иогансен набивает свою коротенькую трубочку табаком.

– Я давно уже хотел спросить... вам, что же, на палубе не разрешают работать? Правда, что тебя и твоего друга... Боцман умолкает.

– Куделька, – подсказывает Руди.

Иогансен улыбается и говорит:

– Так вот, правда, что тебя и твоего друга Куделька списали с "Пассата", будто вы бунтовщики?

– Бунтовщики? Нет, мы только больше не хотели заниматься у Медузы... у боцмана...

– Я знаю, о ком ты говоришь. – Иогансен большим пальцем уминает табак. – Расскажи, как оно все было!

И Руди рассказывает о последних днях на учебном корабле. Под конец он горячится и заканчивает словами:

– Только вот стали их потом по одному вызывать к капитану и этому, из гитлерюгенд и из Трудового фронта, ну они все и сдрейфили. Все, значит, зря было.

Боцман Иогансен посасывает трубочку и говорит, глядя прямо перед собой:

– Да, да, так оно и бывает – сдрейфили! – Потом, улыбнувшись, добавляет: – Но ты не прав! Не зря все это! Зря ничего не бывает. И не зря я там служил, и не зря меня оттуда списали. Да и не зря я сюда попал.

Руди молчит. Он не понимает боцмана и спрашивает:

– А ведь лучше было бы, если бы они не сдрейфили, верно?

– Что верно, то верно, – отвечает Иогансен, поднимаясь, – так оно и должно было бы быть. Ты думаешь, у нас, у взрослых, это подругому бывает? Все они трусят! Почти все. Но вот вы двое – вы не струсили. А потому-то это и не было зря.

Руди тоже встал. Пучок мочалки торчит у него из-под мышки. Ему хочется спросить боцмана кое о чем.

– Боцман Иогансен!

– Ну что? Думаешь это не так, как я говорю?

– Нет, так. Но ведь они у нас отняли членские билеты. Они выгнали нас из гитлерюгенд, а ведь я только... Обратно-то они нас примут?

– А тебе разве охота? – говорит Иогансен, закусив нижнюю губу.

Руди таращит на него глаза:

– Конечно. Что я, хуже других, что ли? И Куделек не хуже. Да мы ничего плохого и не сделали.

– Значит, тебе охота?

Руди видит, что лицо боцмана вдруг изменилось, будто на него упала какая-то тень.

– То-то и оно, – бормочет боцман и неспеша запирает шкафчик.

А Руди поднимается на палубу и относит мочало в буфетную. Но небольшой пучок он прячет в карман, затем достает все, что нужно для чистки, и принимается наводить блеск на все медные части в салоне: на иллюминаторы, пороги, ручки дверей, абажуры. При такой работе хорошо думать – заняты ведь только руки.

"А тебе разве охота?"... Вопроса этого Руди не понимает. Да и как ему понять его, не зная Иогансена. Он ведь знаком с ним только по учебному кораблю. Что ж, боцман не кричал, как Глотка, не издевался над ними, как Медуза с его омерзительной улыбкой. Правда, боцман Иогансен и не сдрейфил, как остальные. Он ведь пошел к капитану, когда было это дело с портфелем. А в грозу спас тонувшего человека. И еще раз пошел к капитану – из-за Эрвина...

Да, боцман Иогансен – настоящий моряк!

И все же Руди не знает Иогансена. Не знает он, что, когда Иогансену было двенадцать лет, он избил кучера, издевавшегося над своей лошадью. Не знает он, что новобранец Иогансен в лицо обозвал унтер-офицера, гонявшего их по казарменному двору, живодером. Не знает он, что в 1918 году, в дни ноябрьского восстания матросов в Киле, ефрейтор Иогансен стоял перед ненавистным обер-лейтенантом и так и не нашел в себе сил выстрелить в него – ведь тот был безоружен.

Не знает он, что матрос первой статьи Иогансен после войны сбежал в американском порту Балтимора на берег искать счастья на "обетованной" земле. Не знает, что Иогансен во время инфляции снова оказался в Гамбурге, потому что по ту сторону океана он не научился "делать доллары" и чуть не стал бродягой. Что в Гамбурге он поступил на верфи "Блом и Фосс" и что там нашел своих настоящих друзей, которые стали называть его "товарищ Иогансен". Не знает Руди, что двое таких товарищей погибли в большом лагере с прожекторами, высокими сторожевыми башнями, огромными собаками и охранниками в черных мундирах, давно уже потерявшими человеческий облик. Не знает юнга: боцман Иогансен только потому не погиб в одном из таких страшных лагерей за колючей проволокой, что товарищи, несмотря на муки и пытки, не выдали его. Не знает юнга, что рослому боцману всегда грозит опасность, потому что он и среди команды "Сенегала" ищет таких людей, которые могли бы стать настоящими товарищами. Не знает Руди, что боцман Иогансен никогда не перестанет думать и действовать!

А что знает юнга о боцмане, если он всего этого не знает? И как ему тогда понять вопрос боцмана Иогансена?

Вечером Руди спрашивает своего приятеля:

– А ты хочешь снова в гитлерюгенд?

Куделек сидит за столом и читает. Услышав вопрос, он резко вскидывает голову и говорит:

– Да они у нас только билеты отняли. Вот вернемся из плавания, нам их и вернут.

– Ну, а если они тебя там спросят, признаешь ли ты свою ошибку, раскаиваешься ли в том, что ты затеял на "Пассате"?

Куделек листает книгу.

– Да они и не знают, как оно было на самом деле. Медуза им все наврал. Мне они и сказать-то ничего не дали,

– Видишь, и мне не дали. А когда мы вернемся, ты что, думаешь, дадут они нам говорить?

Куделек встает и захлопывает книгу.

– Вот дьявол! – ругается он. – Да мы же ничего плохого не сделали!

Долго оба молчат. Затем Куделек, глядя на своего друга, говорит:

– Ничего, как-нибудь обойдется!

III

Шторм в Бискайском заливе. – Куделек попадает в беду. – Руди

остается один. – Удивительный подарок.

1

Вот он каков, настоящий шторм! Именно о таком Руди мечтал с той поры, когда отец рассказал ему о мысе Горн.

Сколько читал о штормах Руди, сколько раз ночью стоял во сне за штурвалом парусного корабля и слышал, как воет ветер в реях. Но все его мечты, все его представления оказались ничем по сравнению с действительностью.

С утра Руди забрался в кубрик и оттуда выглядывает через маленький иллюминатор на палубу. Он стоит по щиколотку в воде, которая переливается по всему полу. Фите, матросский старшина, тот самый, что в тумане стоял рядом с Иогансеном, дал Руди свои огромные сапоги. Две ноги юнги свободно влезают в один такой сапог, ведь Фите – великан. Но зато они не промокают. Клаус Прютинг – маленький черноволосый матрос подарил Руди две пары шерстяных носков и сказал при этом: "Правда, они дырявые, но, если надеть сразу обе пары, дырок не видно будет". А Фите, вручая Руди сапоги, сказал: "Все равно они мне малы". Сейчас Фите стоит рядом, набросил Руди на плечи одеяло и объясняет: – Первый шторм всегда самый страшный. Ну что, тепло так?

Руди кивает:

– А вы сами не простудитесь?

Фите смеется в ответ:

– У меня за двадцать лет ни разу и насморка-то не было – я к сырости привык. Но если ты мне хоть раз скажешь "вы", то я тебя так вздую, что тебе сразу жарко станет. – И он дает Руди понюхать свой огромный кулачище.

Руди краснеет.

– Нет, лучше не надо, Фите! – просит он тихо.

Широкоплечий матрос хохочет от всей души.

В матросском кубрике собралась почти вся команда.

Многие лежат на койке, кое-кто спит. Этого уж Руди никак не может понять. Качка такая сильная, что он еле удерживается на ногах. Руди хорошо чувствует, когда корабль поднимается на волну, потом на минуту как бы замирает...

Руди быстро хватается за что-нибудь: сейчас нос корабля ринется вниз, в пропасть между волнами, а та, первая волна, уйдет под ним за корму. С грохотом волна за волной ударяются о борт, перекатываются через палубу, налетев на надстройки, разлетаются на тысячи брызг. Люки, лебедки – все исчезает под водой, и, только когда корабль вновь взбирается на огромную водяную гору, вода двумя мощными потоками несется через боковые проходы к корме и выливается за борт. От мостика к носу протянуты штормовые лееры, но уже с десяти утра никто не осмеливается перейти сюда. Скоро наступит вечер. Нос отрезан водой от командного мостика.

С утра, еще в начале седьмого, в буфетную зашел кок.

Руди как раз кипятил воду. Одной рукой он ухватился за столик, другой придерживал примус, чтобы тот не упал.

Вааль забрался в угол между холодильником и стенкой.

Обеими руками он держал кофейник, обернутый в полотенце.

– Ну, Фреди, как дела? А ты, Генрих? Ты чем тут занят? Такого ветерка у вас в Саксонии небось не бывает? – шутит кок.

Руди не отвечает ему: вот-вот должна закипеть вода, и он лихорадочно соображает, как лучше всего перелить ее в кофейник. Буфетчик грозился убить Руди на месте, если юнга брызнет ему на руки кипятком.

– Впять тридцать прошли горло канала, – говорит буфетчик коку.

– Ну, тогда скоро начнется. Вот и все, что мне надо было знать. А ты, Генрих, держись: твой предшественник мне в Бискайском всю плиту заблевал. Я пошел.

В Антверпене все в последний раз сидели вместе в салоне: капитан, первый штурман и стармех. С тех пор в салон заходил один стармех. Капитан и штурман вечно торчат на мостике, и Руди приказано приносить им туда еду.

И Руди таскал им обычно крепкий кофе и бутерброды. Но сколько же это может продолжаться?

Когда Руди сегодня в первый раз вышел на палубу, ветер чуть не сбил его с ног. Он дул так сильно, что вздохнуть не давал. Но Руди, согнувшись в три погибели, побыстрее перебежал палубу и влетел на мостик. Там оказались капитан, первый штурман и Тюте, бледный второй штурман. Тюте тут же пошел в штурманскую рубку и что-то там все измерял циркулем. Руди видел, как он, сдвинув фуражку, чесал затылок.

Рулевой не сводил глаз с компаса и все время поворачивал штурвал. Трудно было вести корабль точно по курсу.

Потом Руди послали за кофе для капитана. Но на первой площадке он все же остановился и посмотрел за борт.

Ветер трепал волосы. Небо было серое, над морем низко ползли клочки туч. А впереди один за другим накатом шли валы. Они походили на огромные черные стены с белой каемкой наверху и поднимались все выше и выше, потом вдруг с грохотом обрушивались и разлетались брызгами, словно белый снег по черной воде. И уже следующая волна гасила их. Руди казалось, что вода течет вверх, в гору. Постепенно на гребне этой горы собиралось все больше пены, но очередной шквал вдруг сбивал ее.

Руди стоял, вцепившись в железные поручни. В лицо хлестал ледяной ветер. Стало очень холодно. Валы шли на корабль косо, по левому борту. "Сенегал" с трудом поднимал нос, пробивал вздымающуюся водяную стену, отряхи вался, словно намокший зверь, и бросался вниз, в пропасть водяными горами. Порою нос уходил под воду, а корма вылезала вверх. Винт с грохотом вращался в воздухе, и Руди чудилось, что весь корабль стонет. Волны захлестывали бак и мидльдек. Ветер выл вокруг мачт, словно бритвой срезая дым над трубой.

На палубе почти никого не оставалось. Только Иогансен и два матроса закрепляли спасательные лодки. Все трое были в штормовых куртках и зюйдвестках. Руди, увидев боцмана, не зная даже сам почему, быстро побежал вниз...

2

В буфетной Вааль ругался на чем свет стоит: из-за большой качки без конца билась посуда. Казалось, будто здесь готовились к свадьбе. Руди перескочил через осколки и достал совок и метлу.

После завтрака они вместе с Кудельком отнесли матросам и кочегарам в кубрик кофе, хлеб, масло, колбасу и повидло. Дедель – юнга кочегаров – один не управился, а палубный юнга Билле лежал на койке с высокой температурой. Два раза ребята бегали из буфетной на бак, и все сходило благополучно. Перед тем как броситься вперед, Руди всегда пережидал, пока пройдут самые большие волны, и брал старт в тот момент, когда палуба поднималась вверх, но в третий раз он вдруг поскользнулся и упал в воду, ринувшуюся ему навстречу. Руди выронил ведерко с повидлом. Чтобы поймать его, он даже отпустил леер, но ведерка уже и след простыл. Вскочив, Руди мельком взглянул в сторону моря и, ни о чем не думая, со всех ног бросился вперед. Когда новая волна обрушилась на палубу, Руди уже держался за ручку двери. Вода залила бак. Руди сразу промок до нитки и чуть не захлебнулся. Он нерешительно посмотрел назад. На выкрашенном в белую краску мостике виднелось огромное лиловое пятно. Руди вспомнил, что в ведерке было его любимое малиновое повидло. Нет, ему во что бы то ни стало надо вернуться и притащить новое ведерко! Но в этот момент нос корабля ухнул куда-то вниз и с грохотом погрузился в пучину. Руди, вцепившись обеими руками в дверную ручку, пригнулся. "Вот пройдет эта волна, и побегу. Всего-то сорок метров, не больше!" – подумал он. Когда вода сбежала с палубы, пятна на белом мостике уже не было видно. Руди как раз хотел броситься назад, но палуба снова оказалась под водой. Вся храбрость Руди, о которой он грезил в спокойные солнечные дни, куда-то исчезла, он весь дрожал, сразу превратившись в маленького мальчика, затерянного среди чудовищного грохота и воя. В этот момент кто-то изнутри открыл дверь, и чья-то огромная лапища схватила его и втащила в кубрик.

Руди услышал голос Фите:

– Нечего тебе там бегать! Да и вода чересчур холодна для купанья!

Море кипит. Оно бело от пены. Почти без перерыва обрушиваются на палубу волны. Некоторое время Руди поджидал Куделька и в то же время хотел, чтобы приятель сюда не приходил. Начало смеркаться. Лишь далеко на западе чуть светлеют серые тучи. Там где-то прячется солнце.

Фите велел Руди прилечь. Но Руди, не отрываясь, смотрит через иллюминатор на палубу. Время от времени Фите подходит к нему:

– Пора бы в дрейф лечь.

– Что-то не похоже, чтобы Старик любил дрейфовать! замечает толстый Иохен. Он четыре года плавает на "Сенегале" и после каждого рейса все собирается списаться.

– У Мевеса – ну, того, что плавал с нами в тридцать пятом, – так под Капштадтом...

– Брось болтать про своего Мевеса! – прерывает его Клаус Прютинг. – Я уже знаю, какой у него номер воротничка...

– Да что ты понимаешь-то? Чего лезешь?

– Наш капитан свое дело знает! – вставляет Холлер, низенький матрос с необыкновенно широкими бедрами.

– Не тебе советовать капитану, когда ложиться в дрейф!

Но никто ему не отвечает. Руди на своем посту внезапно вздрагивает: в правом проходе под мостиком виднеется маленькая фигурка. В одной руке у нее судки, а другой она тянется к лееру.

– Куделек! – шепчет Руди, потрясенный, и подзывает к себе Фите.

– Да куда ты лезешь! – кричит Фите, как будто Куделек может услышать его. Он открывает дверь, собираясь позвать юнгу, но Куделек видит только поднятую руку и бросается через палубу к матросу.

Руди точно прилип к иллюминатору. Он держит дверь чуть-чуть приоткрытой, чтобы как можно скорее втащить Куделька в кубрик. Позади него стоит Фите, еще дальше Клаус Прютинг, за ними толстый Иохен и еще два матроса, поднявшиеся с коек.

"Нет, Куделек идет слишком медленно, – думает Руди. Неужто он не знает..." И Руди кажется, что корабль остановился. Куделек проделал уже примерно половину пути.

– Да что он, с ума сошел, что ли! – выкрикивает Фите и рывком открывает дверь.

В этот момент нос корабля рушится вниз.

– А-а-а! – кричит Руди и закрывает глаза.

Когда он их снова открывает, вся палуба кипит, залитая пенистой водой. В открытую дверь врывается ветер. Фите по пояс в воде, загребая руками, продвигается к мостику.

Медленно, очень медленно нос корабля начинает подниматься, Вода уходит к корме. Но где же Куделек?.. Руди срывает с себя сапоги, выхватывает из шкафчика лотовый конец и выскакивает на палубу. Фите стоит по пояс в воде, как в бурлящей горной речке. Мимо него, приплясывая, проплывает белый судок.

– Фите! – кричит Руди, бросаясь вперед.

Между лебедкой и люком лежит Куделек. Фите наклоняется к нему. Корабль снова лезет на водяную гору.

– Держись крепче! – приказывает Фите.

Прижавшись к стенке люка, Руди хратается за лебедку.

Куделек пытается встать, стонет. Руди делает еще один прыжок и оказывается совсем рядом с Куделькой. Налетает очередная волна. Руди с концом в руке придерживает друга и в то же время держится за лебедку. Когда отступает волна, он вместе с Фите вытаскивает Куделька на палубу и обвязывает его концом под мышками. Снова налетает волна, но уже не такая страшная, и они вдвоем перетаскивают Куделька в матросский кубрик. Левая нога юнги безжизненно болтается. Куделек кричит.

Но вот Руди уже устроился на койке рядом с другом.

Фите накладывает шину на сломанную ногу. Проходит немного времени, и качка начинает ослабевать. Наконец-то капитан решил лечь в дрейф.

– Я что говорил? – обращается Фите к Холлеру.

Тот тоже слез со своей койки.

– А я тебе что – капитан?

У Куделька стоят слезы в глазах, но он не плачет. Руди и толстый Иохен снимают с него всю одежду. Брюки Фите разрезал ножом. Матросы подносят одеяла со своих коек.

– Руди... В судках ведь молочный суп был... – с трудом произносит Куделек. – Знаешь, сладкий какой!..

Руди улыбается.

– Я тебе сделаю бутерброд, – говорит он. – У нас сегодня масло есть. Много масла.

3

Темнеет. Словно развевающийся по ветру плащ, на бурное море опускается ночь.

На небе жаркое, ослепительное солнце. "Сенегал" только что покинул Лиссабонский порт. Море гладкое – будто масло разлито по нему. Перед носом корабля ныряют, играя друг с дружкой, дельфины; когда их отливающие металлом тела исчезают, вверх поднимаются серебряные струйки воды.

Руди стоит на баке и смотрит вперед. Хотя он и прикрыл глаза рукой, они болят от этой ослепляющей белизны.

Корабль идет на юг, туда, где сейчас над морем стоит солнце. Руди никак не может понять, что произошло: опять лето!

Когда корабль лег в дрейф, Руди забрался на чью-то койку и проспал шестнадцать часов. День был серый и холодный. Ветер почти утих. А на следующее утро первое, что Руди увидел, было яркое солнце. "Сенегал" подходил к высокому белому берегу. После полудня они уже поднимались по синеводному Тахо, и только возле отмелей, под самым Лиссабоном, корабль снова начало немного качать.

В камбузе на пол съехала большая кастрюля с горячим супомКалле зазевался, играя с котом. За отмелями река стала опять широкой, как большое озеро. На холмах вокруг раскинулся огромный город. В море выходили весело раскрашенные рыбачьи шхуны. На рейдах виднелось множество кораблей.

Да, все это было чудом! "Сенегал" попал из холодной бурной осени прямо в лето! И те дни, когда над каналом висел туман, а в Бискайском заливе ревела буря, отошли куда-то далекодалеко. Но ни солнце, ни огромное синее море не радуют Руди. Он остался один. Куделька в Лиссабоне отправили в больницу. Когда его перенесли на катер, Руди еще раз подошел к нему. Он даже сам не знал, чего он, собственно говоря, стеснялся – ведь Куделек был его другом. Куделек только сказал:

– Вот беда-то! Так и не поплаваем мы с тобой вместе!

– Главное, чтоб нога поскорее выздоровела. В январе мы снова в Гамбург придем! – обнадежил его Руди. – Я дождусь тебя, и мы вместе снова наймемся на какое-нибудь судно.

– Ну, бывай здоров, Руди! И передавай привет!

– Кому это?

– Неграм, конечно!

Палубные плиты нагрелись. Тихо на баке. Только далеко внизу шумит вода, прыгают дельфины, воздух дрожит над трубой. Из нее поднимается беловатый дымок и тихо плывет к корме. На Руди короткие штаны и майка.

Один день похож на другой. В шесть часов буфетчик будит Руди. Надо быстро одеться и умыться и затем прежде всего вычистить ботинки капитана, потом первого штурмана и стармеха. Раньше-то у люка Куделек всегда вместе с Руди чистил обувь.

После завтрака нужно убирать в каютах. Охотнее всего Руди наводит порядок у первого штурмана. Перебранка с господином Pay становится день ото дня веселее и горячее.

Капитана Руди редко застает в каюте, а если и застает, то тот, увидев юнгу, выходит на палубу. Кажется, капитан доволен уборкой. Только один раз он поймал Руди: достал из ящика письменного стола маленькую кисточку и показал, что пыль не всюду вытерта. С тех пор Руди во время уборки капитанской каюты пользуется рисовальной кисточкой.

Но это отнимает много времени, а нужно еще убрать и ванную, и уборную капитана, и, кроме того, каюту стармеха.

А там сам черт ногу сломает! Стармех почти всегда пьян и до безобразия неряшлив. До обеда Руди надо еще и многое другое сделать: надраить до блеска медь, принести продукты из кладовой, уложить пустые бутылки в ящик, подмести салон, убрать в буфетной – и сколько раз за это время Руди вытрет пот со лба!

В час дня в салоне подают обед. К половине третьего Руди управляется с мытьем посуды. До трех у него обеденный перерыв. А там уже нужно нести по каютам кофе, печенье и кекс. А потом опять драить медь и мыть посуду.

В половине седьмого ужин и в восемь, а чаще всего в половине девятого кончается рабочий день Руди. Обычно он еще немного постоит в буфетной, выпьет стакан лимонада, прислушиваясь к разговорам взрослых, которые потягивают пиво в салоне. Как хорошо было с Кудельком! Сколько веселья, шуток, смеха! Э-эх, Куделек, Куделек!

Что ж теперь делать Руди одному? Нахального Ниманда он терпеть не может. С помощником повара Калле говорить не о чем – скучнее человека на земле не сыщешь, У поваренка Пита свои друзья среди кочегаров, а те очень много пьют. Ну кто же еще? Боцман Иогансен? Руди хотелось бы опять поговорить с ним, но он не решается после того странного вопроса боцмана. Почему он так спросил?

Что он хотел этим сказать? Боцман сам тоже ничего не говорит. Он только здоровается с пареньком.

И Руди все чаще и чаще засиживается в матросском кубрике. Там и Фите, там и Клаус Прютинг, и много других матросов. Если хочешь стать матросом – значит, ты должен быть вместе с матросами.

Сидят они там за длинным столом. Лампа светит тускло.

Фите выставил на стол три свечки. Ему нужно много света: он мастерит модель корабля. Рядом с ним черноволосый, узкоплечий Клаус Прютинг, затем Тетье – корабельный плотник, боцман Иогансен, вечно ворчащий матрос Ян Рикмерс и д'Юрвиль – белокожий, с тонкой женской шеей, рыжеволосый, весь в веснушках Пит Нейгауз и Билле – корабельный юнга. Холлер на вахте в штурвальной, а Иохен – на баке, он – "вперед смотрящий". Даже здесь, в кубрике, слышны его шаги. Из матросского гальюна доносится песня, которую кто-то поет нежным бархатным голосом. Может быть, это Дедель – юнга у кочегаров. В соседнем кочегарском кубрике кто-то ругается. Матросы и кочегары редко бывают вместе. На большинстве кораблей их разделяет вражда между палубой и трюмом. Вражда эта существует с тех пор, как появились пароходы, ...Матросы много рассказали друг другу, спели много песен и просидели так почти до полуночи. Руди вышел на палубу постоять у фальшборта, подышать свежим воздухом. Ночь теплая. Спать еще не хочется. Он смотрит на небо, усеянное звездами, и большими и малыми. Но таких больших, как здесь, Руди еще никогда не видел. И какието незнакомые звезды появились на небосклоне, и каждую ночь из-за горизонта на юге выплывают все новые и новые.

Большая Медведица передвинулась на север, и чем дальше корабль уходит на юг, тем ниже она спускается.

И Руди вспоминает Эльбу, мать, думает об отце, о старой шхуне с залатанным парусом, и снова – о своем друге Кудельке. Но стоит ему только закрыть глаза, как перед ним вырастает маленькая лодка, белый парус над ней и девушка. Ну почему он никак не может вспомнить ее лицо?

Вдруг Руди испуганно вздрагивает. Рядом с ним стоит боцман Иогансен.

Еще не спишь? – спрашивает он.

– Уж очень хорошо тут, наверху.

Боцман облокачивается рядом с Руди и тоже смотрит на искрящуюся воду.

– Нравится здесь?

– Еще как! Только вот Куделька больше нет.

– Я слышал, что это ты его тогда спас?

– Нет, Фите первый выбежал. А я уж за ним.

– Но у Фите ведь ничего не было с собой, а ты лот прихватил.

Руди не знает, что отвечать. Немного спустя он чувствует, что Иогансен положил ему руку на плечо.

– Знаешь что, – говорит он, – приходи завтра ко мне в каюту. У меня есть для тебя кое-что... из Африки! Ну, а теперь отправляйся-ка спать!

И Руди, стараясь шагать в ногу с рослым боцманом, идет к себе в каюту.

4

Каюта боцмана находится, на бот-деке, недалеко от огромной дымовой трубы. В ней жарко, и добела выскобленный деревянный пол испещрен черными точечками копоти. Дверь затянута марлей. Руди видит, что боцман сидит за маленьким столиком и читает. Заметив его, Иогансен откладывает в сторону карандаш, которым он что-то подчеркивал в книге и делал пометки на полях, поднимается, поправляет ладонью темные волосы и подает Руди руку.

– Есть у тебя свободное время?

– До трех, – отвечает Руди. – А потом нужно кофе по каютам разносить. Я уж сегодня всю посуду поскорей перемыл.

Боцман отодвигает в сторону занавеску, прикрывающую одну из коек и достает оттуда ярко раскрашенный ящик.

Руди оглядывается: перед иллюминаторами тоже висят занавески. Столик застлан скатертью. На маленькой полочке стоят книги. Но прочитать отсюда названия Руди не удается.

Гейн Иогансен ставит ящик на стол и пододвигает Руди стул.

– Плотник сейчас на баке, так что ты можешь спокойно посидеть со мной.

Через иллюминаторы Руди видит, как из маленькой трубы рядом с большой дымовой выпускают пар. Через марлю, прикрывающую дверь, проникают мелкие капли воды.

– Будто дождь моросит, – говорит Руди.

Боцман улыбается, открывает ящик и достает из него нож с очень странной резной рукояткой.

– Это крис – малайский кинжал.

Руди с видом знатока пробует лезвие и разочарованно замечает:

– Не острый совсем!

– Я его нарочно притупил немного, чтоб беды не случилось. А когда он ко мне попал, им бриться можно было.

Руди нюхает рукоятку.

– На Суматре это было, – добавляет Иогансен. – А вот это – из Торресова пролива. – И боцман показывает Руди коралл.

– Будто веточка! – Глаза Руди светятся, когда он смотрит на коралл. – Вы сами его со дна достали, да?

Боцман Иогансен смеется:

– Нет, мне его малаец один подарил.

Боцман вынимает из коробки целую горсть ракушек и камней, переливающихся разными цветами. Руди так растерялся, что даже не знает, с чего ему начать. В руках у него огромный зуб.

– Это акулий, да? – спрашивает он.

– У-гу! Но таких у нее в пасти не перечесть, да еще в несколько рядов. До чего же гнусная тварь!

Руди спрашивает и спрашивает. Хочется знать все. От волнения делается жарко. Как здорово было бы забрать к себе в каюту все эти прекрасные вещи! Эх, нет сейчас здесь Куделька!

С мостика доносятся удары склянок. Руди прислушивается. Два двойных удара и еще удар.

– Полчаса у тебя есть еще, – говорит Иогансен. – Вот у меня еще кое-что, позанятнее!

Боцман прячет все чудеса, затем достает из ящика стола коробку от сигар и медленно открывает ее. Там лежит что-то завернутое в папиросную бумагу. Руди сгорает от любопытства. Ему так хочется помочь боцману поскорее развернуть диковинку. Вот наконец боцман торжественно вынимает из коробки маленькую лодку и бережно кладет ее Руди на ладонь.