Текст книги "Таинственное излучение"

Автор книги: Гарри Тин

– Что случилось? – обеспокоенно спросил подбежавший Пуфик.

Трещина на него не произвела особого впечатления. Трещина как трещина. Ну, глубокая. Ну, длинная. Им–то что. Их дело улепетывать отсюда побыстрее.

Зато Буль понял, что его обеспокоило, чем ему это не понравилось. Трещина отрезала их от побережья! Чтобы добраться туда, надо было перебраться через нее и обогнуть лаву.

Времени на раздумье не оставалось. Буквально с каждой секундой раскол перед ними расширялся.

– Мне не очень нравится прыгать через нее, – заглянув в бездонную пропасть под ногами, высказал свое мнение Пуфик.

– Зато мне очень нравится, – коротко ответил Буль, понявший, что ему такое препятствие уже не перепрыгнуть. – Давай на ту сторону.

Так как это прозвучало как приказ, то Пуфик быстро его выполнил.

– А ты?

– Я уже не смогу. Беги сам. Надо сохранить для людей хоть один Измеритель. Мне может быть удастся переждать землетрясение на острове.

На это надежд было мало. Теперь гул и скрип шли отовсюду. Никто не мог отдать нужный приказ. Некому было переключать Пуфика в режим «совет». Пришлось переключаться самому. Без всяких там тумблеров и устройств управления.

Постоянное общение друг с другом и взаимовыручка давно как–то воздействовали на его кибернетическое сознание. Этого просто некому было, заметить за цепью событий. Ведь и Аза давно не использовала дистанционный пульт управления.

Став на другой стороне трещины лицом к Булю, Пуфик просто начал падать в нее. При этом максимально удлинив свои ноги и руки, которыми ему удалось зацепиться за противоположный конец провала.

– Теперь иди и не бойся. Я выдержу, – в дополнение к скрежету раздался голос Пуфика.

Роботы не ведают страха, поэтому перейти пропасть по немного качающемуся мостику из Пуфика для Буля не представило проблемы.

Человек тоже легко сохраняет равновесие на узкой полоске. Каждый может пройти по бордюру вдоль улицы. Но и по впятеро более широкий доске он не решится это повторить на высоте даже нескольких метров. Его колени начнут подгибаться, а тело шататься из стороны в сторону.

А все страх. Он включает у человека чувство самосохранения, заранее рисуя картину печального конца. Не успеет тот поднять правую ногу, как ему уже кажется, что он падает влево. И чисто инстинктивно в противовес отклоняется вправо.

Но ведь саму ногу человек еще не поднял!

Только мысленно представил это. Получается, что еще не начав движения, он отклонился вправо. А значит, потерял равновесие.

Здесь уже по команде мозжечка его тело рефлексивно выравнивается влево. То есть не сделав ни шага вперед, стоя на плоскости обеими ногами, человека уже болтает туда и сюда: сознание в одну сторону, внутреннее чувство равновесия в другую.

Когда он начинает все же идти, то есть уменьшает площадь опоры и становится на одну ногу, дело еще ухудшается. Единственный выход – забыть о высоте, сосредоточиться на конечной цели и быстро преодолеть расстояние.

Просто? Просто! Только для этого надо как минимум победить страх. Вот почему роботу совершить такой переход значительно легче, чем человеку.

Совершив таким образом переправу, Буль вдруг понял, что они просто поменяли шило на мыло. Теперь на этой стороне был он, а Пуфик, ухватившись за противоположный край, мог выбраться только туда.

– А как же ты? – растерянно произнес Буль.

– Со мной все нормально, – почему–то весело ответил Пуфик. – Хватай за ногу и тащи понемногу.

Похоже, в Пуфике начало проявляться не только чувство собственного сознания, но и чувство рифмы.

Буль поднатужился и Пуфик оказался наверху рядом с ним. Затем он подхватил свой приборчик, который предварительно перед выполнением «мостика» оставил на земле, и они побежали вдоль излома земной коры.

К сожалению, было потеряно много времени. Хотя основную массу лавы они сумели опередить, один из ее языков значительно вырвался вперед и грозил перерезать дорогу.

Они ускорились, но и «язык» поступил умно. Он стал тоньше, зато увеличил скорость, достиг края разлома и длинной струйкой потек куда–то в преисподнюю. Стоило, прыгая через него, хоть немного вступить в эту лаву, как они бы в ней завязли.

Расплавленная каменная масса медленно текла мимо них. Но ведь камни не сразу плавятся. Камни…

– Камни, камни! – закричали друг другу Пуфик и Буль, которым одновременно пришла одна и та же мысль. – Пока поток узкий, достаточно и несколько камней.

Хватило двух. По ним Буль быстро перешел через горящий ручей. Когда это собрался повторить Пуфик, то ручей уже облизал камни и, чавкая, поглощал их в себя. Чего– чего, а камней кругом хватало. Два новых валуна помогли переправиться Пуфику. Однако эти же валуны застопорили поток и ручей начал превращаться в небольшую речонку.

Назад пути не было. Но не было его и вперед. По ходу движения перед ними была расколотая надвое трещиной скала, подножие которой начала омывать лава. Свободной осталась только узкая полоска вдоль провала.

Как говорится, подхватив ноги в руки, через несколько минут товарищи по несчастью сидели на самой вершине половинки скалы. Внизу плескались волны. Только не океана, к которому они стремились, а лавы, от которой они убегали.

Картина была ужасная! Гул, треск, столбы пара из бездонной трещины, куда стекала бесконечной лентой огненная нить и зловещая багровая глотка кратера, выплевывающая все новые и новые порции лавы.

И в окружении всего этого две хрупкие фигурки. С двумя никому не нужными в этой обстановке Измерителями.

Очередной толчок – и половинка скалы напротив качнулась, дернулась, рассыпала во все стороны сотни камней и глухо ухнула куда–то в провал. Подземный бог все съел и даже не поперхнулся от такого лакомства.

Что оставалось делать? Только ждать своей очереди. Вот и их скала качнулась, но вместо того, чтобы свалиться в пропасть, начала медленно оседать, одновременно переворачиваясь в сторону потока лавы. Когда казалось, что скала полностью уйдет в лаву, движение вниз неожиданно застопорилось и два робота на макушке просто повисли над раскаленным каменным морем. Раз за разом оно продолжало накатываться на остатки скалы, с каждым разом оставляя все меньше торчащий над поверхностью обломок с фигурками.

От невыносимого жара начали временами отказывать координирующие цепи и цепи управления. Новый удар, новый толчок и, вдобавок ко всему, что–то, скорее всего долетевшее к ним из жерла вулкана, ударило по их телам, заставляя эти тела против воли их владельцев начать короткое падение вниз. От резкого удара в очередной раз разомкнулись цепи управляющих центров и последним их видением был все заслонивший тусклый шар солнца перед глазами.

Глава 12
Возвращение

Оставив своевременно остров и забыв большой Измеритель на берегу, другая группа роботов безмятежно продолжала свой полет, думая только о том, что предстоит впереди.

У них было три возможности. Они могли найти много амулетов. Тогда их хватило бы и Па, и Ма, и другим людям, которых они возможно еще отыщут в будущем.

Они могли найти мало амулетов. Их отдали бы родителям Альфа. А что дальше – неизвестно.

Поиски могли окончиться безрезультатно.

– В этом случае мы поделим с людьми мир пополам, – дала скороспелое предложение Аза.

В этом что–то было. Люди и роботы становились полноправными членами мирового содружества. Роботам оставалась вся суша, поверхность Земли. Людям же доставались океаны и моря, подводные просторы.

– Очень справедливо поделено, – с энтузиазмом поддержал ее Жвачкин. – Им – много, много воды, а нам – немножко земли.

– Правильно! – обрадованная поддержкой, продолжала развивать свою мысль Аза. – Людям можно там купаться, нырять. А на земле и не покупаешься и не нырнешь. В океане жить лучше. А как твое мнение, старичок? – обратилась она к Дормидонту.

Тот от неожиданного обращения даже поперхнулся, хотя ничего и не ел.

– Почему старичок? Я еще молодой, – обиделся Дормидонт. – Мне отроду четыре года. Я старше тебя всего на год или два. Мне – четыре, тебе – два. У нас, если хочешь знать, самый старый – Альф. Ему больше десяти. Это он старичок, если тебе хочется обзываться такими словами.

– Дормидонтик, пожалуйста, не обижайся на каждое мое слово. Иногда я могу, конечно, что– нибудь ляпнуть. Я тебя старичком назвала чисто от большого уважения. Старый – значит мудрый. Ты же – кладезь премудростей. А по годам ты еще совсем молодой, я это отлично знаю. Молодой и совсем зеленый.

– Как это зеленый? – Дормидонт уже не знал, то ли обидеться опять, то ли перетерпеть Азины придумки. А то извинившись, она придумает что–нибудь и похуже.

– Зеленый – это и значит, что молодой. Это такое сравнение с фруктами и овощами. Пока они не спелые, они все зеленые.

«Нет», – подумал про себя Дормидонт, – «лучше быть старичком, чем тебя будут сравнивать с гороховым стручком или кабачком. Кабачок Дормидонт. Фу!, какая гадость. Лучше уж старичок Дормидонт. Старичок – это вам не кабачок! И к тому же мудрый!

– Если тебе не нравится, – продолжала развивать свои глупомысленные идеи Аза, – я буду звать старичком Альфа.

– Нет уж, лучше меня, – как–то неожиданно для самого себя согласился Дормидонт. – Какой же из Альфа старичок, он же совсем молодой? И еще зеленый. Совсем зеленый, – добавил он очень не понравившееся ему сравнение.

Альфу это было все равно. Старички, кабачки, сосиски, морковка и другая капуста. Ему было просто хорошо. Хорошо и интересно. При первом полете было не до красот. Теперь он полностью отдавался полету. Самому лететь на воздушном шаре оказалось много интереснее, чем слышать про ракетосамы и космические корабли.

Между тем Жвачкин не собирался бросать тему разделения сфер влияния. Он все ждал, когда последует предложение сделать его президентом сухопутной части планеты. Наподобие человеческого общества у них тоже должен быть Совет Управления и его руководитель.

– Людям под водой будет хорошо, – доброжелательно радовался за них он. – Всегда одинаковый климат. Что касается еды, так ее целый океан. Еще больше, чем на суше. Отличное сырье для подводных кушальниц. Мы сверху будем помогать живущим под водой. А также заниматься поисками оставшихся на Земле людей и переправлять их вниз.

– А излучение?

– Что излучение? А амулет Альфа зачем? Найдем, нацепим и переправим. Люди приручат себе акул, осьминогов, каракатиц.

И будут у них домашние животные. Не хуже, чем раньше. Нам наверху придется тяжелее. Самим выживать и людям помогать. Мне, как президенту, будет особенно тяжело, но я не жалуюсь.

– Шоколадик, не волнуйся так сильно. Похоже, не быть тебе президентом, – с искренним участием посочувствовала тому Аза.

– Это почему же? – настойчиво стремился к трудностям и тяжестям президентской жизни Жвачкин.

Очень просто. Президентом обычно бывает тот, кто ничего конкретно не умеет делать. В чем заключается его основное занятие? Дать задание построить дорогу, слетать в космос, открыть новый закон. Если бы он сам это мог, зачем тогда было бы приказывать другим? Просто ему очень хочется, чтобы всем было хорошо, но он сам, к сожалению, ничего не может. Вот и командует.

– Можно подумать, что без его команд космонавты бы не летали, хлеб не производили и одежду не шили. Ты же ведь не такой? Тот, кто не умеет, очень часто всем мешает, – жалея президента, горевала Аза. – Ты у нас, Шоколадик, специалист. Ты будешь при нашем президенте главным поваром. Вот кем! Президент будет давать команды отыскивать людей, а ты будешь их кормить, пока мы не переправим всех в подводные города.

– А кто тогда будет президентом? – ревниво поинтересовался Жвачкин, которого такое развитие событий не очень устраивало.

– Кроме меня, тут все специалисты, – притворно тяжело вздыхая, скромно опустила глаза Аза. – Видно, придется быть мне. А так как я ничего не умею, то возьму еще и помощника – Пуфика. Мы вдвоем будем вами командовать.

– Нет уж, нет уж, – живо вмешался Дормидонт, чтобы, пока не поздно, не допустить самоназначения Азы. – Лучше уж мы совсем будем без президента, чем с таким президентом. Если ты ничего не умеешь, то мы беремся тебя научить. Верно, Жвачкин?

– Верно, верно. Научим, – с готовностью откликнулся тот. – Любой профессии.

– Вот и хорошо, – нисколько не огорченная, согласилась Аза. – А пока послушайте мою новую песню. Я, может быть, в новом Совете буду поэтессой или певицей.

Остальные дружно налегли на весла, слушая бодрую мелодию марша.

 
Что на свете лучше всех? – Доброта.
Если потерял успех – Не беда .
Распрекрасные цветочки Вырастают и в горшочках. Это да!
 
 
Махокрыл взмахнул крылом, Нам в полет.
Кто остался не у дел,
Пусть нас не ждет.
Посреди огромных скал
Новый светлый день настал. И вперед!
 
 
Влево, вправо, посильней Налегай.
Эй, последний, будь смелей, Не зевай.
Где–то капают дожди,
Нас теперь ищи–свищи. Прямо рай!
 
 
Раз, два,
Дружно! Три, четыре,
Нужно!
 
 
Разогнали воронье
И железное копье
 

– Кстати о копье, – кончив петь, вспомнила Аза. – Где твоя шпага, Шоколадик? Когда я придумывала последние строки, представляла тебя на носу нашего воздушного блина с обнаженной шпагой в руке.

Жвачкин был польщен. Однако опасаясь подвоха, решил уточнить, почему тогда в песне речь идет о копье.

– Это очень понятно, – успокоила его Аза. – Просто к слову «шпага» все рифмы плохие. «Схватил шпагу и дал маху», «осталась шпага, но пропала отвага», «шпагу держал и от страха дрожал». Самая лучшая из них это «одев шпагу, он ходил по универмагу».

Последним примером Азы все сомнения Жвачкина были рассеяны. Он полез за борт отвязывать свое оружие, чтобы Аза в натуре взглянула на предмет своего обожания.

Это было не так просто сделать в болтающейся корзине. Но Жвачкин решил ни перед чем не отступать и доказать, что он достоин сравнения с копьем. Зацепившись ногой за сиденье корзины и попросив Дормидонта придержать его, он минут двадцать летел вниз головой, что–то откручивая и перевязывая в креплениях груза.

Такое копание настолько надоело Дормидонту, что пришлось ему придумать и вслух произнести еще одну рифму: «Если не найдет он шпаг, сброшу я его в овраг». То ли рифма подействовала, то ли что другое, но Жвачкин немедленно после этого показался над бортом корзины.

– Готово! – радостно сообщил он.

После чего вынул шпагу, а ножны отдал подержать Азе. Затем направился на нос корзины, где стал в живописной позе.

– Ну как? – горделиво осведомился он.

– Превосходно, Шоколадик! Жаль, что нас больше никто не видит. Ты прямо украшение нашего блина.

Украшение блина начало менять позу за позой. То шпагой вперед, то шпагой назад. То одну руку в бок. то другую.

Постепенно позирование стало походить на кривляние, так как нормальных поз больше нельзя было придумать. Даже сам Жвачкин понял, что настало время отправлять шпагу обратно за борт.

Налетевший ветер начал сильно раскачивать корзину. Аза решила помочь Жвачкину вложить шпагу обратно в ножны. Но даже вдвоем это сделать было не легко. Одной рукой приходилось держаться самим. Лезвие никак не попадало в ножны, а один раз даже немного кольнуло Азу. – Какой ты неуклюжий, Жвачкин. Да и ножны у тебя ненормальные. Навесил на них разные украшения и побрякушки, они у тебя все отверстие и закрыли. Ну зачем ты, например, прицепил сюда вот эти две стекляшки на веревочке?

– Я и сам не знаю зачем, – оправдывался тот. – Они валялись у меня в кармане еще со времен Синих гор и только мешали. Вот я и решил их куда–нибудь пристроить. Просто так жалко было их выбросить. Все же они красивые.

Полупрозрачные камушки и в самом деле были красивыми, с необработанными острыми гранями. Чем–то они даже напоминали амулет Альфа.

– Амулет Альфа? – невольно повторила вслух свои мысли Аза. – Амулет Альфа! Все сюда, посмотрите!

Это в самом деле оказался тот же тип камней, что в амулете, но значительно меньше размерами. Зато переливы света внутри острых граней были еще более разнообразными, чем в крупном, но плохо отшлифованном бриллианте Альфа.

– Что же ты, Жвачкин, не сказал нам о них раньше? – Сердясь, Аза перестала называть Жвачкина Шоколадиком. – Чтобы не рисковать амулетом Альфа, Па и Ма не проводили с ним никаких исследований. А твои камни лежали, оказывается, под рукой. Сколько времени потрачено зря!

Тут за Жвачкина вступился Дормидонт, которому не изменило чувство справедливости.

– Да разве мы тогда думали об этих камнях? Сам Альф носил его просто по привычке и мог выбросить в любую минуту. А здесь какая–то пара завалявшихся осколков в кармане. Я лично считаю, что наоборот, мы должны быть благодарны ему.

– За что это? За его склероз?

– За то, что он сохранил их. Найдем ли мы что–нибудь, еще неизвестно. А два экземпляра у нас уже есть. Я даже вот что предлагаю. Не лететь дальше, а вернуться назад.

– Как это назад? – встрепенулся Альф, который почти не вслушивался в привычную перепалку роботов между собой.

– Да вы сами подумайте, – продолжал Дормидонт, ~ сколько времени уйдет на путешествие. А вдруг что–нибудь случится с шаром? Вдруг найдем камни, да не те? Пока мы еще над океаном, вернуться не трудно. Пусть Па и Ма их посмотрят.

– И если даже ничего не откроют, то мы можем теперь их взять с собой в город, – не любившая долго упрямиться, Аза загорелась новой идеей.

– Как раз их двое и камней два. А ты еще ко мне имела претензии, – с обиженной интонацией после некоторого перерыва вступил в разговор Жвачкин.

– Ну, извини, Шоколадик, ты у нас умница. Если бы мы все, как ты, догадались взять хотя бы по два камушка, то и лететь никуда не надо было бы вообще.

– Итак, направление обратно на остров! – Подвел итог дискуссии Альф. – Там мы их предварительно исследуем Измерителями, а потом – прямо к подводной лаборатории. Вот все удивятся!

– Так давай прямо сейчас измерим, – не понял Жвачкин.

– Сейчас не получится. Из–за моего амулета прибор все равно будет показывать ноль.

Роботы дружно заработали правыми веслами. Махокрыл сделал крутой разворот в воздухе и плавно поплыл в обратном направлении.

День проходил за днем, ночь за ночью. По расчетам, на рассвете должен был показаться остров. Поэтому ночью никто не спал, ждали приземления. И тут Жвачкин, который стоял на носу махокрыла, увидел далеко впереди зарево.

– Что бы это могло быть? – удивился Дормидонт. – И как раз по нашему курсу. Для восхода солнца еще рано, да и всходить оно должно совсем в другой стороне.

Чем ближе они подлетали, тем сильнее становилось зарево. В его ровном горении различались отдельные яркие всполохи. Лишь с началом рассвета оно стало постепенно тускнеть. Зато с восходом солнца появились клубы дыма, поднимавшиеся высоко–высоко вверх. К полудню они услышали и отдельные раскаты грома.

Для Дормидонта все сразу стало ясно.

– Извержение вулкана, – изрек он. – Или на нашем острове, или где–то рядом. Я читал, что это грандиозное зрелище, но ни разу не видел.

В самом деле. По их подсчетам до острова оставалось еще километров сорок, а извержение занимало уже половину видимой ими панорамы.

– Это не опасно, Дормидонт, подлетать так близко? – на всякий случай уточнила Аза.

Вообще, конечно, опасно. Но мы еще не близко. И так хочется посмотреть на все. К тому же Жвачкин забыл на острове большой Измеритель и его надо оттуда забрать.

Альф вопросительно взглянул на Жвачкина. Тот виновато молчал. Что тут говорить? Главный измеряльщик, кандидат в президенты, а допустил такую оплошность.

Скоро можно было с уверенностью сказать, что извержение происходит на острове. Но контуров его узнать было нельзя. Из–за дыма и туч пепла.

Для начала решили облететь остров по большому кругу. Чтобы осмотреться, а главное не попасть под обстрел каменных ядер, с грохотом вылетавших из жерла вулкана. Это заняло довольно много времени, так как большую часть пути махокрылу пришлось идти против ветра на веслах.

Картина была одновременно привлекательной и ужасающей. Мощь грозного явления природы притягивала, но оказаться там уже не хотелось. Если бы не забытый прибор, они, пожалуй, с ходу улетели бы отсюда.

Было похоже, что сегодня им посадка не удастся. И тут Жвачкин, напряженно пытавшийся разыскать в этом хаосе знакомую пещеру, заметил какую–то непонятную полосу, делящую остров на две неровные половины. Удивительно, чем ее можно было прочертить, чтобы она так выделялась среди общего беспорядка.

Все стало ясно, когда они пролетели у одного из ее концов. Это оказалась не начерченная или раскрашенная полоска, а глубочайший разрез поперек острова. Вернее даже разлом, похожий на тот, который получается, когда круглый пирог пытаются без ножа разделить на две части руками. В этот разлом во многих местах изливались раскаленные потоки, теряясь в бездонной глубине.

До захода солнца у них еще оставалось время. Дормидонт, которого больше интересовало функционирование самого вулкана, чем поиски Измерителя, предложил пролететь вдоль гигантской трещины, понаблюдав ее поближе.

Туда и повернули махокрыл. Почти сразу же извержение показало свой норов. Не долетев еще до береговой черты острова, махокрыл резко взмыл вверх.

– Аза, что ты там делаешь с горелкой? – недовольно крикнул ей Дормидонт, который перевесился через край корзины и пытался рассмотреть дно трещины, куда сливалась лава и из которой шли плотные потоки пара.

– Ничего не делаю, наоборот, она еле–еле горит.

– Так что тогда нас так гонит вверх?

– Наверно, нагретый над островом воздух, – предположил Альф.

– Да, да, конечно. Ты прав. Здесь воздух нагревается лавой. Еще горячий пар от соприкосновения ее с водой. Но мне нужно ниже, чтобы что–нибудь увидеть.

Для этого Азе пришлось совсем отключить горелку. Затем установили под отрицательным углом подъема крылья и подключили к работе винт. Только тогда, преодолевая подъемную силу горячего воздуха, удалось заставить блин лететь поближе к земле. Совсем опустить его на землю в этом месте им, пожалуй, не удалось бы.

Трещина была неровной и сплошной – длинный черный провал в никуда. Она пересекала как равнинные места, так и отдельно стоящие на ее пути скалы. Дормидонт на этот раз находился впереди и внимательно смотрел вниз.

Вот вдруг он почему–то вскочил и быстро перебежал на корму, напряженно всматриваясь в уходящий пейзаж, быстро заплывающий серой пеленой.

– Что случилось?

– А вы ничего не видели?

– Нет, а ты?

– Мне показалось, что около самой трещины в лаве я увидел Пуфика.

– Пуфика??!

– Ну да! Ярко–оранжевое пятно.

– Не может быть! Что он там мог делать? Он бы завяз, расплавился, свалился в пропасть, что еще, я не знаю.

– И я не знаю, но мне показалось, что это был он. Давайте вернемся еще раз. Лучше перестраховаться, чем потерять друга, хотя его там и не должно быть. Пусть вы еще раз посмеетесь надо мной.

В такой обстановке им было не до шуток. Воздушные потоки в этом месте отличались нестабильностью, поэтому пришлось пересечь остров до конца и развернуться над океаном.

При заходе на остров махокрыл опять подняло вверх и опять пришлось с помощью педалей направлять его вниз. Но что–то они не рассчитали, блин слишком низко опустился над лавой и от этого вдруг, как порох, вспыхнуло одно из крыльев.

– Аза, Жвачкин, быстрее работать веслами, – не растерявшись спас ситуацию Альф.

Риск был очень большой. Если бы загорелись все крылья, то от них могла вспыхнуть и оболочка шара. Машущие же крылья просто сбили с себя искры от горящего крыла. Все это заняло десять, от силы пятнадцать секунд. Крыло мгновенно вспыхнуло и быстро сгорело, оставив только голый каркас. Все решила своевременность команды Альфа.

Но как ни быстро горело крыло и выполнялись команды, Дормидонт сумел совершить еще больше в эти несколько секунд. Его не отвлек от наблюдения даже окрик Альфа и опасность сгореть самому.

Внизу он отчетливо увидел на погруженном в огонь куске скалы Пуфика и рядом с ним темную фигуру Буля, не замеченную им в первый раз.

Обломок уже был почти покрыт лавой. Дормидонт, к счастью, принял единственно возможное решение. Быстро размотав якорь–трезубец, он попытался на ходу зацепить им тела роботов. И ему это удалось! С первого раза!

Дормидонт еще долго гордился этим своим броском. Ведь второго уже не могло быть. И когда потом кто–нибудь говорил о чем–то как о невозможном, Дормидонт вспоминал этот случай и нравоучительно повторял: «It is impossible, but I did it!», что означало: «Это невозможно, но я сделал это».