Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

И продолжил: ему-то было вовсе не больно, наоборот. Закончив, Менедем похлопал любовницу по круглому заду.

– Вот, дорогая, это тебе. – Он дал ей пару оболов. – И вовсе не обязательно говорить Клейтелию, что ты их от меня получила.

– Спасибо, – сказала Эвноя. – Все было не так уж плохо. Маленькие серебряные монеты явно многое ей возместили. Менедем на это и рассчитывал.

Он лег со словами:

– Поспи со мной. Мы повторим утром, тем способом, каким ты захочешь.

Он не сказал, что даст ей за это еще денег, но не сказал и обратного. Женщина легла с ним довольно охотно. Кровать была узка для двоих, но они прижались друг к другу, и стало вполне сносно. Обняв рабыню, Менедем уснул.

* * *

Соклей проснулся, когда женщина, которую Клейтелий одолжил ему на ночь, почти вышибла его из постели. Ему пришлось вцепиться в кровать, чтобы не упасть на пол, и его резкое движение разбудило рабыню. Оба они не сразу поняли, почему лежат тут рядом друг с другом. Соклею понадобилось еще мгновение, чтобы припомнить имя женщины.

– Доброе утро, Фестилис, – сказал он, все-таки вспомнив, как ее зовут.

– Доброе утро, господин, – ответила рабыня, усевшись и зевнув.

Ее груди слегка свисали, соски были большими и темными. Соклей догадывался, что она уже успела родить ребенка. Может быть, тот не выжил. Когда он протянул руку и лениво погладил женщину, та сказала:

– Погоди немножко, господин. Дай мне сперва воспользоваться горшком, если не возражаешь.

До того как она это сказала, Соклей не был уверен, что хочет ее снова, теперь же решил, что то был бы неплохой способ начать день.

– Давай, – кивнул он. – И когда закончишь, я воспользуюсь им сам. А потом…

Но едва он успел поставить горшок, как во дворе раздались быстрые шаги. Кто-то постучал кулаком в их дверь, а потом в дверь соседней комнаты, где ночевал Менедем.

Фестилис испуганно пискнула. Она явно не ожидала, что кто-то побеспокоит их так рано; свет, пробивающийся сквозь ставни, был еще серым, предрассветным.

– Кто там? – спросил Соклей.

Он взглянул на нож, который обычно носил на поясе, теперь лежавший на полу, – то был скорее инструмент, чем оружие. Соклей услышал, как Менедем задает тот же вопрос с таким же беспокойством в голосе. После того что случилось в Кавне, кто мог бы поручиться, что оставаться в доме проксена безопасно?

– Это я, Клейтелий, – раздался голос. – Вы, господа, должны немедленно одеться и выйти.

– Почему? – спросил Соклей с некоторым раздражением. Он оглянулся на Фестилис, которая в ожидании лежала голая на постели. Упустить шанс перепихнуться с ней после того, как он решил так поступить, – вот что его раздражало.

– Потому что рядом со мной стоят слуги Птолемея, – ответил Клейтелий. – Птолемей желает как можно быстрее с вами поговорить.

Соклей похолодел.

«Великий Зевс! Неужели Птолемей проведал об изумрудах? Как он мог о них узнать? Но о чем еще он может желать с нами поговорить?»

Соклей не знал ответов на эти вопросы, но понял, что вскоре все так или иначе выяснится.

Фестилис изумленно распахнула глаза.

Пока Соклей надевал хитон, из другой комнаты донесся голос Менедема:

– Ты сказал, Птолемей хочет с нами поговорить?

Двоюродный брат Соклея говорил необычно подавленно.

«Ничто не может заставить тебя испугаться богов – кроме страха, что твои секреты раскроются или уже раскрыты», – подумал Соклей.

Менедем определенно боялся если не богов, то человека куда более могущественного, чем он сам.

– Правильно, – ответили Клейтелий и еще кто-то: вероятно, слуга Птолемея.

Соклей дотронулся до своего небольшого ножа. Что проку от этой штуки против одного из самых великих военачальников эллинского мира?

– Еще увидимся, – сказал Соклей Фестилис, пытаясь уверовать в свои слова.

Затем открыл дверь и шагнул во двор.

Человек, стоявший рядом с Клейтелием, смахивал на Эвксенида из Фазелиса: крепко сбитый, с хорошей выправкой, по-военному настороженный. Соклей подумал, что человек этот похож на воина, каковым он, без сомнения, и являлся.

– Радуйся, – сказал незнакомец. – Я – Алипет, сын Леона.

Соклей тоже назвался, а тут вышел и Менедем. Алипет снова представился и жестом указал на дверь дома Клейтелия.

– Пойдемте со мной, почтеннейшие.

– Не мог бы ты сказать, зачем Птолемей хочет нас видеть? – спросил Соклей, когда они вышли на улицу.

– Точно не знаю, хотя и догадываюсь, – ответил Алипет. – Но я могу ошибаться, и, в любом случае, человеку, занимающему мой пост, лучше помалкивать.

Тут Соклею пришла в голову одна мысль.

– Мы только что заключили сделку с Пиксодаром, торговцем шелком. Он, вероятно, принесет этим утром ткань на «Афродиту», чтобы взамен забрать краску и благовония. Не мог бы ты послать кого-нибудь в его дом и попросить Пиксодара подождать до тех пор, пока мы не вернемся и не проследим лично за обменом?

– Я об этом позабочусь, – пообещал Алипет.

Судя по его тону, Птолемей не собирался сделать с родосцами ничего ужасного. Это слегка успокоило Соклея, но лишь слегка.

«Он ведь не собирается нас казнить, правда? А то, может, лучше попытаться сбежать».

Кос просыпался. Женщины с кувшинами уже собрались у фонтана и обсуждали последние новости. Крестьянин из пригорода топал на рыночную площадь с большой корзиной лука. Каменотес обрабатывал с помощью молота и долота надгробие. Маленький голый мальчик – его член болтался на бегу – гонялся за мышью до тех пор, пока зверек не юркнул в трещину в камне и не исчез из виду. Ребенок ударился в слезы.

Как любое другое здание в городе, дом, который занял Птолемей, демонстрировал миру только голую побеленную стену. Но в отличие от любого другого виденного Соклеем жилища этот охраняли два гоплита в полном вооружении – шлемы с гребнем, бронзовые корселеты, наголенники, щиты, копья, мечи у бедра. Воины стояли перед входом, вытянувшись во фронт.

– Радуйтесь, – сказал им Алипет. – Вот родосцы, которых хотел видеть Птолемей.

– Радуйтесь, – в один голос ответили часовые.

Потом один из них добавил что-то на непонятном языке, который, однако, очень напоминал по звучанию эллинский. И тогда Соклей сообразил, что перед ним македонцы. Не приходилось удивляться, что Птолемей использует в качестве телохранителей своих соотечественников. Для того, кто не привык к македонскому говору, он звучал как чужой язык, но Алипет понял воина без труда.

– Он говорит, чтобы вас немедленно провели в дом, – сказал он Соклею и Менедему.

* * *

Внутри дом оказался большим и просторным, с фонтаном и бронзовой статуей Артемиды, вооруженной луком, в саду. Алипет, пригнувшись, вошел в андрон. Соклей гадал – чей это дом и куда переехал хозяин, освободив место для Птолемея.

«На этот вопрос мы едва ли узнаем ответ», – подумал он.

Снова появился Алипет.

– Птолемей завтракает. Хлеба, оливок и вина с лихвой хватит и на вас. Входите.

– Спасибо, – сказал Менедем.

Соклей кивнул. Вот теперь он понял, что такое чувство истинного облегчения. Птолемей, по всеобщим отзывам, не был из числа тех тиранов, что преломляют хлеб с человеком, а в следующий миг велят отдать этого человека палачу.

– Пойдемте, пойдемте. – Алипет настойчиво вел их к андрону.

Менедем напустил на себя отважный вид и вошел. Соклей последовал за ним, на сей раз вполне довольный тем, что двоюродный брат взял на себя инициативу.

Птолемей, макавший кусок хлеба в чашу с оливковым маслом, поднял глаза.

– А, вы, должно быть, родосцы, – сказал он на аттическом эллинском с легким акцентом, напомнившим Соклею выговор телохранителей перед домом (в андроне с невозмутимым видом стояли еще два стражника). – Радуйтесь, оба. Садитесь, поешьте.

– Радуйся, господин, – ответил Менедем.

– Радуйся, – добавил Соклей.

Сев и потянувшись за хлебом, он уголком глаза рассматривал правителя Египта. Птолемею было под шестьдесят, но он был силен и энергичен для своих лет. Волосы его поседели, но ничуть не поредели; довольно длинные локоны прикрывали уши. Лицо его было притягательно-некрасивым, с крупным носом и выступающим подбородком, с большими мясистыми губами и темными настороженными глазами под кустистыми бровями.

С точки зрения Соклея он смахивал скорее на крестьянина, чем на генерала.

Раб налил родосцам вина.

– Оно не очень крепкое, боюсь, – извиняющимся тоном проговорил Птолемей. – Не люблю напиваться с утра пораньше.

Менедем имел репутацию гуляки и любил крепкое вино. Но когда Соклей пригубил вино, он понял, что Птолемей не разделяет вкусов его двоюродного брата: вино было разбавлено водой в соотношении один к трем или к четырем – и в самом деле слабая смесь. И все же то было хорошее вино, и Соклей так и сказал.

– Благодарю за любезность. – Улыбка Птолемея тоже была притягательно-уродлива, потому что демонстрировала два сломанных зуба.

«Он далеко не юноша, – подумал Соклей. – Этот человек с боями прошел через Персию и добрался до Индии вместе с Александром Великим».

Множество шрамов, старых, белых, неровных, пересекали руки Птолемея.

Хлеб оказался таким же хорошим, как и вино: из белой муки, мягкий и отлично выпеченный. И масло имело острый привкус, говоривший о том, что его выжали из первых оливок, собранных осенью. Все это не удивило Соклея. Если повелитель Египта не может позволить себе самое лучшее, то кто же тогда может?

Птолемей позволил Соклею и Менедему поесть, а потом, отхлебнув вина из своей чаши и поставив ее на стол, сказал:

– Вы, ребята, небось гадаете, почему я послал за вами этим утром.

Соклей кивнул, а его двоюродный брат ответил:

– Да, господин.

– Тогда мне лучше рассказать вам об этом, верно? – засмеялся Птолемей. – У вас был слегка позеленевший вид, когда вы сюда вошли, но не беспокойтесь. У вас не будет никаких неприятностей, по крайней мере связанных со мной. Прошлой ночью я поговорил с офицером с «Ники», и он сказал, что вы показывали ему шкуру тигра. Это верно?

– Да, господин, – ответили разом Соклей и Менедем.

В голосе Менедема прозвучало огромное облегчение; Соклей полагал, что и в его собственном голосе слышалось то же самое. Теперь они знали, что неожиданное приглашение никак не связано с контрабандными изумрудами из Египта.

– Где, во имя неба, вы ее откопали? – спросил Птолемей.

– На рыночной площади в Кавне, – ответил Соклей.

– Мы попали туда чуть раньше тебя, – добавил Менедем, осмелившись улыбнуться.

– Да, этот город теперь мой, – согласился Птолемей. – Одна из его крепостей сама нам сдалась; другую пришлось брать штурмом. Но найти тигровую шкуру – там? Разве это не удивительно? – Он почесал нос и спросил: – Что вы собирались с ней делать?

– Считается, что Дионис пришел из Индии, господин, – сказал Менедем. – Мы думали, что сможем продать ее в святилище Диониса, чтобы в нее облачили культовую статую.

– А что, неплохая идея, – кивнул Птолемей. Когда он снова поднял глаза, взгляд его был отсутствующим. – В Индии я пару раз охотился на тигров. Грозные звери – рядом с ними большинство львов кажутся маленькими египетскими кошками. По правде говоря, никогда не думал, что увижу тигровую шкуру так далеко на западе.

– Мы и сами удивились, господин, – проговорил Соклей. – Наверное, удивились даже больше тебя – мы ведь, в конце концов, никогда не были в Индии.

– Это верно. – Птолемей снова засмеялся. – У вас еще даже не было волос в паху, когда Александр повел нас в Индию.

У Соклея возникло чувство, что его сверстники всегда будут жить в тени славы поколения Птолемея – поколения, вершившего великие дела. Прежде чем он что-либо сказал, даже прежде, чем эта мысль полностью оформилась в его голове, правитель Египта продолжал:

– Вот что, ребята, а не продадите ли вы шкуру мне, вместо того чтобы продать ее в храм?

Соклей подался вперед в своем кресле.

«Так вот зачем нас сюда пригласили», – подумал он.

Голос Менедема тоже звучал настороженно, когда тот ответил:

– Мы могли бы ее продать, владыка, если бы цена оказалась сходной.

– О да. Понимаю. – Птолемей по-прежнему больше смахивал на крестьянина, чем на генерала, но на очень здравомыслящего крестьянина. – Что ж, и какая цена представляется вам сходной?

– Ты ведь сам сказал: такие вещи уникальны, – проговорил Менедем.

– Что означает – вы собираетесь вытягивать из меня деньги. – Кустистые брови Птолемея сошлись к переносице. – Вам следует помнить – я хотел бы приобрести эту шкуру, но это вовсе не обязательно. Так что, если вы станете слишком завышать цену, я скажу: «Рад был с вами познакомиться» – и отошлю вас прочь. А теперь давайте попробуем еще раз – сколько вы хотите за шкуру?

Соклей быстро подсчитал в уме.

Менедем купил шкуру тигра вместе с двумя львиными шкурами и черепом грифона. Поскольку череп был куплен для себя, а не на продажу, шкура будет стоить примерно… стало быть…

– Восемь мин, повелитель. Птолемей покачал головой.

– Рад был с вами познакомиться, – сказал он. – Поешьте еще хлеба, выпейте вина, и мой человек проводит вас до дома проксена.

Он окунул еще один кусок хлеба в оливковое масло, потом медленно и неторопливо съел. Только проглотив хлеб, Птолемей нехотя добавил:

– Я мог бы дать вам половину запрошенной цены.

– Очень рад был познакомиться с тобой, господин, – сказал Менедем. – Ты же понимаешь, мы должны получить какую-то прибыль.

Один из стражников прорычал в адрес Менедема нечто очень нелестное и потянулся к эфесу меча.

– Спокойно, Лисаний, – проговорил Птолемей на чистом эллинском. – Это всего лишь торг, а не битва.

– Еще один вопрос: о каких именно минах мы говорим? – уточнил Соклей.

Птолемей ткнул себя большим пальцем в грудь.

– О моих, само собой.

– Хорошо, – кивнул Соклей. – Всегда не мешает заблаговременно внести ясность.

Пятьсот драхм Птолемея – или, если разделить на сто, пять его мин – равнялись четырем аттическим, самым известным среди эллинов. Но родосская драхма была чуть легче драхмы Птолемея, поэтому Соклею было не на что пожаловаться.

Правителя Египта, казалось, не рассердил вопрос.

– Ты из тех парней, которые предпочитают держать все в полном порядке, расставив по алфавиту – альфа-бета-гамма, так? Это неплохое качество, особенно для молодого человека. Полагаю, я мог бы дать вам четыре мины пятьдесят драхм.

– Я уверен, что в другом месте мы бы выручили больше.

Соклей встал.

Так же поступил и Менедем.

Соклей повернулся к Алипету.

– Не будешь ли ты так добр проводить нас обратно к Клейтелию?

Они успели сделать пару шагов к выходу из андрона, но тут Птолемей окликнул их:

– Подождите.

Когда братья вернулись, он улыбался.

– Вам нравится ходить по лезвию ножа, так ведь?

Соклею это не нравилось, но он знал, что Менедем любит играть с огнем.

Однако его двоюродный брат очень уверенно ответил:

– Соклей прав. Мы выручим за шкуру больше в Афинах, господин.

Птолемей перестал улыбаться.

– Тогда ладно. Вы говорите, что хотите восемь мин, и думаете, что четырех с половиной недостаточно. Где-то между этими цифрами есть сумма, которая сделает вас счастливыми. Давайте выясним, что же это за сумма.

И он принялся выяснять.

Впоследствии, мысленно оглядываясь назад, Соклей сознавал, как это было забавно. Вот он сидит лицом к лицу с самым богатым человеком мира – и Птолемей торгуется, как бедная домохозяйка, пытающаяся сбить на пару халков цену мешка ячменя.

Птолемей нелепо жестикулировал. Он кричал и топал ногами. Его брови подергивались. Он ругался на эллинском, а потом, окончательно выйдя из себя – хотя не исключено, что это было лишь игрой, – на македонском. Он торговался так, будто доставал каждую лишнюю пару драхм из своего живота.

Соклей делал все, что мог, чтобы торговаться не хуже, а Менедем великолепно его прикрывал. Конечно, Птолемей правильно понял – Менедем и впрямь любил рисковать, и его, казалось, не беспокоило, что взбешенный правитель Египта мог оказаться куда опасней взбешенного мужа молоденькой красотки.

Торг продолжался все утро.

Наконец Соклей сказал:

– Что ж, почтеннейший, поделим разницу пополам?

Птолемей посчитал на пальцах. Он отлично считал. «Почти так же хорошо, как я», – без ложной скромности подумал Соклей.

– Стало быть, сойдемся на – сколько это будет? – шести минах и сорока пяти драхмах, верно?

– Да, повелитель, – кивнул Соклей.

– А теперь я скажу, что еще из этого следует, – проворчал Птолемей. – Из этого следует, что вы, мальчики, – два самых отпетых разбойника из тех, что еще не распяты на крестах.

Он приподнял мохнатую гусеницу брови.

– И между прочим, я мог бы исправить это упущение, знаете ли.

– О да, – ровным голосом проговорил Соклей. – Если ты хочешь, чтобы Родос склонился на сторону Антигона, нет лучшего способа добиться такого результата.

Птолемей фыркнул.

– Я просто пошутил.

Может, он и вправду шутил, а может, и нет.

– Мне было бы легче, если бы вы оба были дураками. Хорошо: шесть мин и тридцать пять драхм. Договорились?

– Договорились! – согласился Соклей.

Он протянул руку, то же самое сделал Менедем. Птолемей по очереди пожал им руки. Хватка его была твердой и теплой – то была хватка человека, который проводит много времени с оружием в руках.

– Я уверен, что сам могу вернуться в гавань, – сказал Соклей. – Если ты будешь так любезен послать со мной человека, чтобы он проводил меня обратно с тигровой шкурой…

– Хорошо. – Птолемей указал толстым пальцем с коротким ногтем на воина, явившегося в дом Клейтелия за Соклеем и Менедемом. – Алипет, присмотри за этим лично.

– Как прикажете, господин, – ответил Алипет и встал. – Скажи, когда будешь готов, почтеннейший, – обратился он к Соклею.

– Пошли прямо сейчас, – откликнулся тот.

Он бы предпочел, чтоб за шкурой отправился Менедем: Соклею очень хотелось еще посидеть и поболтать с Птолемеем.

«Однако ничего не поделаешь, – сказал он себе. – В конце концов, мы получили неплохую прибыль».

Но, шагая к гавани, он не мог избавиться от чувства сожаления. Шансы покупать и продавать подворачиваются каждый день, но когда еще он сможет поговорить с правителем Египта? Да и сможет ли вообще когда-нибудь? Соклей в этом сомневался.

Когда тойкарх появился на «Афродите», Диоклей с любопытством посмотрел на него.

– Этим утром многое случилось, верно, молодой хозяин? – спросил начальник гребцов.

– О, можно сказать и так. – Соклей очень старался говорить небрежно.

Судя по выражению лица Диоклея, его стараний оказалось недостаточно.

– Во-первых, пришел раб Клейтелия и объявил, что вас с Менедемом вызвал к себе Птолемей, – продолжал келевст. – Потом появился раб Пиксодара, сказав, что тот знает – ему придется отложить сделку с шелком из-за вашего визита к Птолемею. Похоже, Пиксодар хотел обидеться, но не осмелился.

– На это я и надеялся, – сказал Соклей: куда уж бывшему рабу против генерала Александра Великого. – Оказывается, Птолемей услышал о тигровой шкуре от офицера с военного судна, который заставил «Афродиту» лечь в дрейф, и захотел ее купить.

– А. Так вот что происходит. – Диоклей медленно кивнул. – А я-то, честно говоря, гадал, в чем дело. Но это хорошие новости, очень хорошие новости.

– Несомненно. А сейчас я собираюсь взять шкуру и пойти получить за нее плату. – Соклей поднялся на борт «Афродиты», нашел кожаный мешок со шкурой и спустился обратно на пирс.

Алипет ничего не сказал, но, судя по его виду, готов был лопнуть от любопытства. Сжалившись над ним – а также рассудив, что знакомство с этим человеком может оказаться полезным, – Соклей развязал сыромятные ремешки, стягивавшие мешок, и дал своему спутнику взглянуть на тигровую шкуру.

– Ну разве это не удивительно? – негромко сказал человек Птолемея. Он погладил мех. – И что, этот зверь такой же большой, как лев?

– У нас на борту есть две львиные шкуры, и эта больше любой из них, – ответил Соклей. – Но тигр, похоже, в отличие от льва не имеет гривы.

– Ну разве это не удивительно? – повторил Алипет.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.

– Что ж, пошли обратно. Теперь я понимаю, почему Птолемей столько платит за шкуру, очень даже понимаю.

* * *

В андроне дома, который забрал себе правитель Египта, уже лежали на столе кожаные мешки, набитые серебром.

Двое слуг вытащили шкуру и расстелили ее, чтобы Птолемей мог хорошенько рассмотреть. Тот вздохнул.

– Тигровая шкура, без сомнений. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я видел одного из таких зверей, но я вряд ли когда-нибудь об этом забуду.

– Есть ли у вас весы, повелитель, чтобы я мог взвесить монеты? – спросил Соклей. – Так будет куда быстрее, чем если я буду их считать.

Менедем в ужасе уставился на него. Соклей чуть-чуть не угодил в беду с подобной просьбой прошлым летом в Сиракузах, а ведь тамошний правитель Агафокл не мог и мечтать сравниться в могуществе с Птолемеем.

Но генерал спросил по-прежнему мягким тоном:

– Ты мне не доверяешь, вот как?

– Я этого не говорил, повелитель, – ответил Соклей. – Кто угодно может ошибиться или иметь слуг, совершающих ошибки, а я во всем люблю точность.

– Да, я уже заметил, – сказал Птолемей. – Посмотрим, что тут можно сделать.

Его люди отыскали на кухне весы, но гири оказались нестандартными.

– Пересчитай драхмы в одном мешке, – предложил Птолемей. – А потом используй его как гирю для взвешивания остальных.

– Как скажете, господин, – согласился Соклей.

В мешке оказалась сотня драхм.

Судя по показаниям весов, в остальных было столько же – кроме одного, показавшегося Соклею странным; содержимое этого мешка он тоже пересчитал.

– Благодарю за терпение, господин. Все в порядке.

– Рад, что ты все одобрил, – сухо проговорил Птолемей. Но потом добавил: – Если бы мои люди так же ревностно относились к своим обязанностям, как ты к своим…

«У меня в услужении не так уж много людей, – подумал Соклей. – Мне приходится надеяться лишь на себя самого. Кто же еще это сделает, если не я?»

Но он ничего не сказал, даже такому добродушному правителю, каким оказался Птолемей.

* * *

Когда братья возвращались на «Афродиту», Менедем заметил:

– Я чуть не ударил тебя, когда ты решил пересчитать деньги.

– Мне и вправду нравится во всем точность, и теперь я знаю, что все и в самом деле в порядке, – ответил Соклей. – О чем говорил Птолемей, пока я ходил за шкурой?

– Так… О том о сем, – ответил Менедем, и теперь уже Соклею захотелось его стукнуть.

Менедем почувствовал это и очень постарался выразиться точнее:

– Немного рассказывал об охоте в Индии, а еще о том, как забавно там пахнет воздух.

– А. Это любопытно, но не слишком интересно с исторической точки зрения.

– А почему это должно быть интересно с исторической точки зрения? – спросил Менедем.

Вообще-то в этом был резон. Птолемей мог говорить обо всем, что ему в голову взбредет, в том числе и о тиграх и далекой Индии. Но…

– Да потому, что люди, наверное, будут помнить Птолемея даже через сто лет, как мы сейчас помним спартанца Лисандра.

– А кто это? – поинтересовался Менедем.

Сперва Соклей подумал, что его двоюродный брат шутит, и засмеялся. Потом понял, что вопрос был задан всерьез, и всю дорогу до торговой галеры помалкивал.

* * *

Утром Менедем вовсю расточал улыбки Клейтелию.

– Нет-нет, мой дорогой, – говорил он родосскому проксену за ужином (ячменный хлеб, сыр и мелкая жареная рыбешка – довольно хороший ситос, но не слишком роскошный опсон). – Просто Птолемей узнал, что у нас есть тигровая шкура, и захотел ее приобрести. Он и вправду купил ее по хорошей цене.

– Рад слышать, – ответил Клейтелий. – Считай, вам обоим повезло. У нас ведь тут бывали случаи, что люди исчезали. Когда вас потребовали привести к Птолемею, я, честно говоря, боялся худшего. Подумал, вдруг он застукал одного из вас в постели со своей женой… Эй, что с тобой, почтеннейший?

– Просто попало не в то горло, – ответил Соклей, который и впрямь подавился рыбой.

Менедем бросил на брата злобный взгляд. Соклей ответил невинной улыбкой – слишком невинной, чтобы Менедем почувствовал себя спокойно.

– Ваша сделка с Пиксодаром прошла удачно? – спросил Клейтелий.

– О да, – кивнул Менедем. – Жаль старого Ксенофана, наконец переправившегося через Стикс, но его дело, кажется, в надежных руках.

– Пиксодар – умный парень, – согласился Соклей.

– Без сомнения, но он чужеземец, – сказал Клейтелий. – Слишком много вольноотпущенников получают дела, которые раньше принадлежали гражданам полиса. Я рад, что у меня двое сыновей, и каждый день воскуряю фимиам, чтобы боги их хранили. – Он вздохнул. – С детьми может столько всего случиться, пока они растут, даже в мирное время. А уж когда разгорается война… – Клейтелий поморщился и снова вздохнул.

– Воскурение не повредит, – серьезно проговорил Соклей.

Менедем знал, что его двоюродный брат имеет в виду – оно, скорее всего, и не поможет, – но проксен этого не понял.

– Мы недавно выторговали в Книде бальзам у двух финикийцев, – продолжал Соклей. – Я был бы рад дать тебе завтра на драхму этого бальзама, чтобы отплатить за доброту.

– Спасибо большое, – ответил Клейтелий с широкой улыбкой. – Я жег мирру, но уверен, что богам полюбится новый запах, когда он коснется их ноздрей.

– Напомни мне завтра, почтеннейший, прежде чем мы вернемся на «Афродиту», и я позабочусь об этом, – сказал Соклей. – Боюсь, я слегка рассеян.

Так оно и было на самом деле, но лишь в вопросах, имевших отношение к истории, философии или там зоологии, но никогда это не касалось торговли.

Менедем кивнул с откровенным одобрением: с бальзамом хорошо придумано.

«И почему мне самому это не пришло в голову?»

Раб родосского проксена принес вино: сегодня Клейтелий заказал более крепкую смесь, чем прошлым вечером. Осушив пару чаш, он сильным, уверенным баритоном завел непристойную песню. То не был симпосий в точном смысле этого слова, но нечто вроде.

Клейтелий выжидательно взглянул на Менедема.

Мысль о Ксенофане, переправившемся через Стикс, дала толчок вдохновению Менедема, и он процитировал слова Харона, перевозчика душ умерших, из «Лягушек» Аристофана:

– Кому в места блаженного успокоения?

 
Кому в долину Леты, к Церберу,
В юдоль печалей, к воронам, на мыс Тенар?
 

Менедем и сам был на мысе Тенар в прошлом году. В нынешние времена из ничтожного места, о котором не стоило и говорить, мыс этот превратился в центр поселения наемников.

Менедем продолжал цитировать «Лягушек», нелепый спор Диониса с хором квакающих созданий.

Клейтелий от души рассмеялся.

– Это хорошая вещь, – сказал он, салютуя своей чашей Менедему, а может, и Дионису. – Ква-ква.

Проксен снова засмеялся, потом взглянул на Соклея.

– А ты что приготовил для нас, почтеннейший?

Менедем гадал, уж не прочтет ли его двоюродный брат лекцию, как частенько делал, – например, о некоем Лисандре из Спарты, который, очевидно, был важной персоной сто лет тому назад. Но у Соклея на уме было другое.

– Я? – переспросил он. – Я собираюсь рассказать о грифонах.

И он довольно подробно изложил все, что знал: о сторожащих золото грифонах севера и одноглазых аримаспах, которые, как считалось, расхищали их запасы; о том, как художники-эллины по заказу скифов изображали грифонов («Он чаще прислушивался к россказням Телефа, чем я думал», – промелькнуло в голове Менедема), и о том, как же эти самые грифоны выглядели, если и впрямь были такими тварями ужасными, какими их описывают. Однако при всем том Соклей и словом не обмолвился, что на «Афродите» среди прочего имеется череп грифона.

Кое-что из этих рассказов Менедем слышал и раньше, но он никогда не слышал столько сведений о грифонах сразу – и это невольно впечатлило его. Когда Соклей толковал о том, что его интересовало, слушать его было весьма увлекательно.

Клейтелия он, несомненно, заинтересовал.

– Браво! – воскликнул родосский проксен. – Но вот интересно, как ты можешь рассказывать об этих зверях, словно только на днях видел одного из них, если они, по твоим же собственным словам, выдумка?

– Неужели я рассказывал именно так?

По мнению Менедема, Соклей ответил слишком вкрадчиво, а оттого неубедительно. Но Клейтелий, который уже порядком выпил, не был склонен к критике. Он только кивнул, чтобы показать – да, родосец рассказывал именно так.

Соклей слегка улыбнулся загадочной улыбкой.

– Говорят, Гомер был слеп. Он никогда не видел того, о чем пел, но заставил видеть это всех остальных, и люди видят это до сих пор.

– За последнее время ты уже дважды удостаиваешь поэта похвалы, – сказал Менедем. – К чему бы это?

Соклей показал двоюродному брату язык, высунув его как можно дальше. При этом оба юноши засмеялись.

Засмеялся и Клейтелий, хотя и не понял, что имел в виду Менедем. Он выпил достаточно и доказал это, обратившись к Соклею:

– У тебя есть дар все объяснять. Ты ведь умеешь писать? Такой умный парень наверняка должен знать грамоту.

Соклей не отрицал своего умения, и родосский проксен продолжил:

– Ты должен записать то, что только что рассказал, чтобы сохранить для потомства.

– Может, однажды и запишу, – ответил Соклей. – Я уже думал об этом.

– И правильно делал. – Клейтелий отпил из чаши большой глоток. – Ну, чем займемся дальше?

– Если ты приготовил девушек, ожидающих нас в наших комнатах, я был бы не прочь прямо сейчас туда отправиться, – ответил Менедем.

– Приготовил, – засмеялся проксен. – Хорошо вам, ребята. Вы двое можете трахаться с ними до одурения, но если я возьму рабыню к себе в постель, жена будет до бесконечности меня этим попрекать. Пойдемте.

Он взял со стола лампу.

– Я отведу вас.

* * *

Войдя в комнату, Менедем кивнул рабыне, ожидающей его в постели.

– Радуйся, Эвноя.

– Радуйся, – ответила она. – Нам так и не дали заняться этим утром.

Она, без сомнения, подразумевала: «Тебе не дали заплатить мне утром».

Менедем кивнул, подумав, что, родись Эвноя мужчиной, она давно уже была бы на мысе Тенар. В ней было много качеств, присущих наемнику.

– Птолемей и впрямь хотел вас видеть? – спросила она.

– Да, – ответил Менедем.

Это, казалось, произвело впечатление на Эвною. Она приняла горделивый вид – будто, отдаваясь мужчине, встречавшемуся с великим человеком, и сама становилась более значительной персоной. Рабы часто грелись в отраженных лучах славы своих господ; в данном случае, похоже, происходило то же самое.

Менедем сорвал хитон и лег на кровать рядом с любовницей.

Как и прошлой ночью, Эвноя застенчиво возразила против того, чтобы он просто овладел ею.

– Я не хочу иметь ребенка, – повторила рабыня.

Менедем нахмурился. Считалось, что она здесь ради его удовольствия, а не наоборот. Но он ублажил ее, сев на край кровати и широко раскинув ноги. Эвноя помрачнела; это нравилось ей еще меньше, чем подставлять зад. Однако в конце концов рабыня присела на корточках между его ног и наклонилась к члену. Пальцы Менедема запутались в ее волосах, направляя и торопя любовницу.

Прошло немного времени, и она отодвинулась, слегка кашляя и давясь, нашла под кроватью горшок и сплюнула в него.