Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– Давайте, ребята! Спустим судно на воду!

Полдюжины гребцов снова столкнули на воду лодку с «Афродиты» и привязали ее с помощью каната к носу судна.

Остальные моряки вместе с Менедемом, Соклеем и Эвксенидом встали вдоль бортов акатоса и возле кормы.

– Готовы? – Менедем подождал одно биение сердца и закричал: – Толкайте!

Он сам навалился плечом на свинцовые пластины, защищавшие обшивку судна, и толкнул изо всех сил. Люди в лодке изо всей мочи гребли, таща «Афродиту» на буксире, в то время как остальные толкали ее к воде.

С первой попытки ничего не вышло. Менедем и не ожидал, что выйдет. Судно было более неуклюжим, чем торговая галера или пиратский пентеконтор, и груз все еще оставался на борту. Будь груза побольше, Менедем заставил бы команду облегчить судно, прежде чем начать попытки спуститься на воду, или вообще не стал бы выводить акатос на сушу, оставив его на якоре неподалеку от берега.

– Толкайте! – крикнул он снова.

У него заныло плечо, когда он налег еще раз, ноги капитана зарылись в песок, а его кряхтенье вплелось в хор похожих звуков, которые издавали надрывающиеся люди. Телос был унылым островком, в таком месте никому не хотелось бы застрять.

Под фальшкилем акатоса заскрипел песок.

– Судно пошло! – выдохнул Соклей – его отделяла от Менедема пара человек.

– Пошло, – согласился Менедем, тоже задыхаясь.

Он помолчал, пару раз глотнул воздуху и умудрился прокричать:

– Навалитесь как следует, не жалейте спин, ленивые сукины дети!

У него затрещали позвонки, когда он снова толкнул, но это не помешало ему вложить в толчок все силы.

Еще чуть-чуть… и вот, совсем внезапно, «Афродита» оказалась на воде. Моряки радостно закричали и двинулись вброд, чтобы подняться на судно. Голые и мокрые, со стекающей с тел водой, они перебрались через борта.

Менедем занял место на юте и с хмуро-испытующим видом потянулся к рукоятям рулевых весел. Соклей очень хорошо его понимал.

– Надо выяснить, как поведет себя новое весло теперь, когда мы на воде.

Менедем кивнул.

– Именно!

Он крикнул команде:

– Десять человек на каждом борту – на весла!

Диоклей, задай ритм.

– Слушаюсь, шкипер, – ответил начальник гребцов, взяв колотушку и бронзовый квадрат. – Давайте, лентяи, не зевать! Риппапай! Риппапай!

Когда торговая галера заскользила вперед по голубому-голубому морю, Менедем принялся толкать и тянуть на себя рулевые весла, посылая акатос то влево, то вправо и заботясь о том, чтобы не наткнуться на ту коварную скалу, на которую они налетели раньше.

– Ну, как весло? Слушается? – спросил Соклей.

– Да, и прекрасно, – ответил Менедем. – Немножко странное ощущение, потому что у рулевых весел разный вес, я это чувствую, но новое весло хорошо работает.

Он возвысил голос:

– Премного благодарен, Эвксенид!

Офицер Антигона, стоявший на баке, слегка поклонился.

– Я уже сказал – не за что. Мне и самому не хочется задерживаться на Телосе.

– Думаю, на Телосе соскучился бы даже мертвец, – сказал Соклей.

– Согласен, – ответил Менедем и повернулся к Диоклею. – Как ты считаешь, мы будем в Книде до темноты?

– Если и опоздаем, то совсем немного.

Келевст оценил бриз, который дул прямо ему в лицо.

– Но всю дорогу нам придется грести. Во время мореходного сезона по большей части так и бывает, если только не идешь на север.

Менедем кивнул.

– Знаю. Будь у нас крутобокое парусное судно, мы бы потратили целую вечность, лавируя и продвигаясь вперед стадий на пять или чуть больше с каждой сменой галса.

Он помолчал и добавил:

– С другой стороны, будь у нас такое судно, мы бы не пытались вытащить его на берег и не потеряли бы рулевое весло.

Менедем посмотрел на двоюродного брата, который вглядывался в даль, приставив ладонь ко лбу, чтобы прикрыть глаза от солнца.

– О чем размышляешь, Соклей?

– Я просто гадал, насколько большой флот Одноглазый Старик держит в Книде, – ответил Соклей. – Если флот достаточно велик, он может выйти для битвы с Птолемеем. Мне бы не хотелось угодить в центр морского сражения.

– Да неужели? – лукаво спросил Менедем. – Подумай, какой материал ты получил бы тогда для своей «Истории», если, конечно, ты когда-нибудь найдешь время ее написать.

Соклей приподнял брови.

– Попасть в центр морского сражения – один из вернейших способов не прожить достаточно долго, чтобы написать исторический труд.

Менедем поспорил бы с ним, но не нашел подходящих аргументов.

* * *

«Афродита» подошла к Книду, когда солнце стояло низко на северо-западе, а небо было исчерчено красным и золотым.

Соклей испустил вздох облегчения. Он не возражал против неудобств пребывания на борту судна; раз уж они вошли в порт так поздно, ему, вероятно, все равно придется ночевать на юте. Но в Эгейском море торговая галера была беззащитна перед любым штормом. Лучше, гораздо лучше, было провести ночь пришвартованными в гавани Книда.

Книд был эдаким «двойным» городом, наподобие Сиракуз на Сицилии, хотя маленький островок, на котором находилась часть Книда, отстоял чуть дальше от главной земли, чем остров Ортигия, представлявший собой часть Сиракуз. Гавань охраняли молы, связывавшие остров с материком.

Соклей насчитал на берегу примерно двадцать навесов для судов – там оставались для просушки военные галеры, когда не были в море.

«Неудивительно, что они не предприняли вылазки против судов Птолемея, – подумал он. – У Птолемея, должно быть, вдвое, а то и втрое больше судов».

Появление флота Птолемея не осталось незамеченным и, само собой, встревожило гарнизон Антигона в Книде. «Афродита» едва успела найти место у причала, как офицер в корселете и шлеме ринулся к ней по пирсу.

– Что за судно? – рявкнул он. – Откуда вы?

– «Афродита», с Родоса, – успокаивающим тоном сказал Соклей. – Прошлую ночь мы провели на Телосе.

– Родос, вот как? – отозвался офицер. – Так вы – катамиты Птолемея?

– Наш полис свободный и независимый, и мы нейтральны, – ответил Соклей, понимая, что должен сдерживаться.

Офицер Антигона фыркнул.

– Вы, наверное, шайка вонючих шпионов.

– Радуйся, Аристарх, – сказал Эвксенид из Фазелиса. – Не видел тебя два или три года – с тех пор, как мы отвоевали Карию.

– Эвксенид? – недоверчиво спросил офицер по имени Аристарх.

Пассажир «Афродиты» кивнул, и он продолжал:

– Клянусь Зевсом, Эвксенид, что ты тут делаешь?

«Пытается спасти нас от неприятностей», – пронеслось в голове Соклея.

– Удираю от Птолемея, что же еще? – ответил Эвксенид. – Я был в Фазелисе, когда его взял Птолемей, и в Ксанфе, когда Птолемей занял и этот город тоже. А сейчас он заполучил в придачу и Кавн. Эти родосцы везли меня в Милет, но, когда нынче утром мимо нас прошел флот Птолемея, я подумал, что им лучше подбросить меня сюда. Тогда мне не придется прорываться сквозь строй, двигаясь на север.

– А, – сказал Аристарх.

За этим односложным ответом последовало долгое молчание. У офицера был такой вид, словно он откусил большой кусок тухлой рыбы. Человек с широкой душой или просто честный человек извинился бы. Аристарх явно это понимал, но чувствовалось, что он не может заставить себя так поступить.

Соклей слегка поторопил его:

– Вот видишь, о несравненнейший, мы и в самом деле нейтральны.

Для родосцев было очень важно, чтобы офицер Антигона это понял.

– Может быть… – проговорил Аристарх после новой паузы.

Соклей решил не давить на него больше; это, скорее всего, превратило бы офицера во врага.

Аристарх снова повернулся к Эвксениду:

– Говоришь, ты тоже видел проходящий мимо флот Птолемея?

– Еще как видел, – ответил Эвксенид. – Мы были на северном берегу Телоса. Его корабли прошли мимо острова едва ли в пятнадцати или двадцати стадиях от берега, я насчитал пятьдесят пять судов.

«Сразу чувствуется профессионал», – подумал Соклей.

Хотя Эвксенид оказался им очень полезен, Соклей не мог заставить себя симпатизировать этому человеку, который, похоже, разбирался чуть ли не во всем на свете.

Аристарх кивнул.

– Похоже на то. – Он нахмурился. – Должно быть, тогда время уже шло к полудню. Почему вы все еще оставались на берегу? У вас были трудности со спуском на воду?

– Дело не в том, – сказал Эвксенид. – Нам пришлось заняться кое-какой починкой.

– Рулевого весла и паза, в котором держалось весло, – объяснил Менедем. – Весло врезалось в скалу, когда мы выводили акатос на сушу. Должен сказать, почтеннейший, – Менедем был более вежлив с Аристархом, чем Соклей, – что, если Эвксенид больше не понадобится Антигону, он может явиться на Родос и отлично зарабатывать на жизнь в качестве корабельного мастера.

– Эвксенид – мастер по катапультам! – воскликнул Аристарх. Теперь он вспомнил все. – Вряд ли такое случится, родосец. Антигон хорошо вознаграждает знающих людей, а Эвксенид – один из лучших.

Эвксенид отвесил полупоклон, принимая этот комплимент.

– Не сомневаюсь, – сказал Менедем.

Соклей тоже не сомневался.

Нравился Соклею пассажир или нет, но тот был превосходным плотником, настоящим художником тесла и сверла. Наверняка он знал абсолютно все, что касалось работы с деревом. Соклей призадумался: а не считает ли Эвксенид его самого крупным знатоком в делах, в которых у плотника было меньше опыта. Это было бы неудивительно; как указывал в своей «Апологии» Сократ, такая черта характерна для многих ремесленников.

– Я тоже сперва беспокоился насчет родосцев, но они относились ко мне так, как относились бы и к одному из людей Птолемея, – сказал Эвксенид. За это Соклей не мог на него обижаться. – Они и вправду ведут себя, как подобает жителям нейтрального полиса, и я был бы тебе очень признателен, Аристарх, если бы ты был с ними любезен.

Это прозвучало не как просьба, а как приказ, и Соклей понял, который из офицеров Антигона имеет более высокий чин.

– Как скажешь, – ответил Аристарх все еще недовольным тоном. – А сейчас не пройдешь ли со мной? Прежде всего мы отправим посланника к Антигону. Он будет рад узнать, что ты спасся.

Эвксенид подобрал кожаный мешок, в котором были все его пожитки.

– Спасибо, что подвезли, – сказал он, помахав сперва Соклею, а потом Менедему и спрыгнул на сходни, чтоб встать на причале рядом с «Афродитой».

– Спасибо, что помог нам на Телосе, – ответил Менедем.

«Спасибо, что помог нам здесь», – мысленно добавил Соклей.

Может, зависть помешала ему объективно судить об Эвксениде. Они и сами могли бы смастерить на острове рулевое весло, даже если бы оно вышло и не таким отличным, каким получилось у офицера Антигона. Но здесь, на Книде, не окажись Эвксенид знаком с Аристархом, дела у них могли бы пойти куда хуже.

Аристарх спросил:

– Какой груз везете, родосцы?

– Благовония и пурпурную краску, – ответил Менедем.

– Папирус и шелк, – добавил Соклей.

Двоюродный брат бросил на него предостерегающий взгляд, и Соклей понял, что лучше бы ему было промолчать насчет папируса, завезенного из Египта, владений Птолемея. Напоминать об этом капитану Антигона значило накликать беду.

Аристарх только фыркнул.

– Куда направляетесь? – спросил он.

– В Афины, – ответили одновременно Соклей и Менедем.

Потом Соклей подумал – а стоило ли в этом признаваться? Последние восемь лет Афинами правил Деметрий Фалерский, марионетка Кассандра, а Кассандр отнюдь не дружил с Антигоном.

Но Аристарх только снова фыркнул и заметил:

– С таким грузом в этом нет ничего удивительного.

Он подался вперед, пытаясь рассмотреть собеседников получше в сгущающихся сумерках.

– По дороге туда вы остановитесь на Косе?

Еще один опасный вопрос. Солгать было бы безопасней, но зато и более рискованно. Соклей решил сказать правду и ответил как можно спокойней и рассудительней:

– Конечно остановимся, почтеннейший. Мы торговцы, и мы нейтральны. На Косе делают шелк, который нельзя раздобыть больше нигде на свете. Мы купим на острове шелк, чтобы продать его в другом месте, и сбудем там пурпурную краску.

– Когда я оставил Родос, чтобы направиться в Милет, они сразу меня предупредили, что собираются сделать остановку на Косе, – сказал Эвксенид. – Это было еще до того, как весь военный флот Птолемея двинулся в ту сторону.

– Ладно, верю, – ответил Аристарх. Его подозрения, казалось, наконец-то рассеялись. – Вы, наверное, захотите провести день у нас на рыночной площади, прежде чем отправитесь в путь?

Соклей с Менедемом переглянулись.

Меньше всего Соклею хотелось здесь задерживаться. Чего ему действительно хотелось – так это как можно быстрее отправиться в Афины. Но его желания шли вразрез с требованиями здравого смысла.

– Благодарю, – проговорил он. – Предложить такое очень любезно с твоей стороны.

Он сразу понял, что принял правильное решение, когда офицер с облегчением сказал Эвксениду:

– Пошли. Давай вернемся в казармы, пока не стало слишком темно.

И они вместе двинулись по причалу.

– Вот только этого мне и не хватало – провести день на рыночной площади Книда! – воскликнул Менедем. – Если нам удастся заработать столько, чтобы заплатить всей команде за лишний день, это будет чудом, сотворенным самим Зевсом.

– Абсолютно с тобой согласен. – Соклей был еще мрачнее двоюродного брата, но потом лицо его просветлело. – Но, как говорится, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Кто бы мог подумать, что в Кавне мы наткнемся на череп грифона?

– Да уж! – Судя по тону Менедема, он был бы счастлив никогда в глаза не видеть этого черепа. – Теперь нечего и надеяться найти без факела дом родосского проксена, – вздохнул он. – Ну что, пойдем на постоялый двор или предпочитаешь переночевать на юте?

– Меня вполне устроил бы ют, – ответил Соклей. – На постоялом дворе нет ничего завидного – шумно, полным-полно насекомых и воров.

– Там есть кое-что и помимо этого, – заметил Менедем.

– Вино есть и здесь, и я не так сильно желаю девицу, чтобы искать ее, едва войдя в порт, – ответил Соклей.

– Что ж, мне тоже не настолько приспичило раздобыть девицу, – с видом оскорбленного достоинства заявил Менедем.

Соклей потихоньку улыбнулся. Его шпилька попала в цель.

Менедем снял хитон, скомкал его, пристроил на палубе в качестве подушки и, завернувшись в гиматий, лег. Соклей последовал его примеру.

На палубе нашлось бы место и для Диоклея, но келевст примостился на скамье гребца и прислонился к обшивке борта «Афродиты», как обычно поступал, проводя ночь на судне. Эта привычка появилась у него много лет назад, когда он еще сам работал веслом, и Диоклей так и не смог от нее избавиться.

Соклей вгляделся в ночное небо. Блуждающая звезда Афродиты, самая яркая из звезд, сияла на западе, медленно следуя туда, где солнце опустилось за горизонт. Блуждающая звезда Зевса, не такая блестящая, но зато путешествующая по всей небесной сфере, висела низко на востоке. Отдаленная музыка двойной флейты и песня свидетельствовали о том, что немало людей предпочли сегодня пирушки и женщин этой почти спартанской простоте.

«Ну и к воронам их», – подумал Соклей и уснул.

* * *

Менедем очень неохотно смирился с тем, что им придется провести целый день на агоре Книда, торгуя товарами с «Афродиты».

– Это не твоя вина, – сказал он Соклею, когда они разложили напоказ немного краски, благовоний, папируса и чернил. – Ты не мог допустить, чтобы Аристарх на нас разозлился. И все равно…

– Все равно, – печально согласился Соклей, – я хочу отправиться в Афины.

Он говорил, как маленький мальчик, который хочет конфету и собирается устроить скандал из-за того, что педагог не желает ее покупать. Менедем засмеялся. Если бы существовали «мыслительные бордели» наподобие «мыслительных лавочек» Сократа, описанных Аристофаном в «Облаках», ничто не удержало бы его нынче ночью на борту «Афродиты». Соклей чуть ли не бравировал тем, что ему все равно, где ночевать, но устремился бы прочь, как выпущенный из катапульты дротик, если бы углядел хоть малейший шанс подискутировать на тему «Что есть что».

– Поторгуем для виду, – сказал Менедем. – Потом сможем немного побродить по рынку, а после двинемся обратно на судно.

– Идет. – И все-таки Соклей тяжело вздохнул. – Мы сейчас могли бы уже пройти больше полпути до Коса.

Он преувеличивал, но не сильно: остров лежал меньше чем в полудне пути к северо-западу от Книда.

Местные торговцы начали расхваливать свои оливки и чаши, а также шерстяные ткани. Неподалеку два бородатых финикийца в льняных широких одеяниях до лодыжек и в шляпах без полей громко выкрикивали:

– Бальзам! Замечательный бальзам! Это средство одновременно и прекраснейший фимиам, и самое лучшее из лекарств, когда-либо дарованных богами!

Услышав это, Соклей навострил уши.

– Пошли посмотрим, нельзя ли заключить с ними сделку. Мина бальзама идет за две мины серебра.

– Ты прав, – согласился Менедем. – К тому же у нас есть время, чтобы с ними поторговаться. В таком маленьком городке, как этот, нечего рассчитывать на бойкую торговлю.

Но едва братья начали расхваливать свои товары, как к ним приблизился какой-то человек – он шел осторожно, чуть наклонясь вперед, что говорило о его близорукости, – и спросил:

– Это вы родосцы, прибывшие на остров минувшей ночью?

– Верно, почтеннейший, – кивнул капитан «Афродиты». – Чем можем служить?

– Мне нужен папирус, – ответил человек, к удивлению Менедема. – Аристарх сказал, что у вас есть папирус.

Менедем удивился еще больше. Покупатель был не больше похож на воина, чем эфиоп – на светловолосого кельта.

– Аристарх сказал правду, – осторожно подтвердил Менедем. – Кто ты?

– Я Диодор, сын Диофанта, – ответил близорукий, наклонившись поближе к Менедему, чтобы лучше его рассмотреть. Потом объяснил: – Я здешний казначей Антигона.

– А! – Менедем кивнул. Теперь ясно, почему Диодор решил стать их покупателем. – Да, почтеннейший, у нас и вправду есть папирус. Вообще-то у нас его сколько угодно.

– Слава богам! – воскликнул Диодор. – Мой дорогой, знаешь ли ты, как трудно правильно вести записи, если твой начальник воюет с Египтом? Я писал на коже, на досках, даже на глиняных черепках – как делали в старые дни, решая, кого подвергнуть остракизму.

Неудивительно, что Диодор привел такое сравнение: он говорил на аттическом наречии, а Афины были родиной остракизма.

– Мы наверняка сможем тебе помочь, – сказал Менедем. Диодор, хоть и был казначеем, оказался слишком возбужден, чтобы сильно торговаться.

– Сколько у нас осталось папируса? – спросил Менедем Соклея. – Я знаю, ты продал кое-что в Кавне.

– О боги! – Диодор явно пришел в ужас при мысли о том, что от него ускользнет хоть немного папируса.

– У нас остался семьдесят один свиток, – ответил Соклей; Менедем не сомневался, что он наизусть помнит цифру. – А еще у нас есть превосходные чернила, – добавил Соклей, указав на один из маленьких горшочков.

Диодор кивнул.

– Чернила – это хорошо, но я могу быстро приготовить их и сам. Хотелось бы мне, чтобы я умел сам делать папирус. Сколько вы просите за свиток?

«Насколько высокую цену можно с него запросить?» – размышлял Менедем. То были непростые подсчеты, ведь Диодор был казначеем и знал, сколько стоят подобные вещи. Но он также не скрывал, как сильно нуждается в товаре Менедема. И все-таки, если слишком взвинтить цену, офицер Антигона может натравить на родосцев воинов и просто взять задарма то, что ему нужно. Да, и вправду сложное решение. Тяжело вздохнув, Менедем произнес:

– Шесть драхм. Ты сам сказал, господин, – добавил он, – тут идет война. Когда я продам то, что у нас осталось, когда еще я увижу папирус?

– Ты – родосец. Вы торгуете с Египтом, в этом твое преимущество, – ответил Диодор.

Соклей выбрал именно этот момент, чтобы достать из мешка один из свитков папируса и начать рассматривать его гладкую, кремовую лицевую поверхность. Не говоря ни слова, он улыбнулся и убрал папирус обратно.

Глаза Диодора проследили за свитком, как за красивой гетерой, закрывшей за собой дверь. Он вздохнул.

– Нами правит необходимость. Я дам тебе четыре драхмы за свиток и куплю пятьдесят штук.

Даже такая цена была больше общепринятой.

Они сговорились на пяти драхмах и двух оболах за свиток. Немного подумав, Диодор решил купить не пятьдесят, а шестьдесят свитков. Менедему хотелось прыгать от радости.

Когда казначей ушел, чтобы принести серебро, а один из их моряков поспешил обратно на судно за нужным количеством папируса, Менедем повернулся к Соклею и сказал:

– Мы заработали здесь деньги! Кто бы мог подумать?

– В прошлом году в Сиракузах тоже позарез был нужен папирус, ведь из-за карфагенской осады там его давно не получали, – ответил Соклей. – Тот, кто все время ведет записи, никак не может без него обойтись. К тому же в наши дни появляется все больше людей, умеющих читать и писать. Хорошо, что мы привезли папирус.

– Тут нечего возразить. И Диодор прав – у нас и впрямь есть преимущество, поскольку мы торгуем с Египтом. Крутобокое судно, перевозящее зерно, может захватить нам груду папируса для дальнейшей перепродажи, даже не заметив лишнего груза. Соклей кивнул.

– Верно. А теперь пошли узнаем, сколько эти варвары хотят за свой бальзам?

– Да, конечно, – ответил Менедем, и они с Соклеем направились к финикийцам, один из которых был высоким (почти таким же высоким, как Соклей) и худым, а второй – низеньким и еще более тощим, чем его товарищ.

Менедем поклонился.

– Радуйтесь. – Он представил своего двоюродного брата и представился сам.

– Радуйтесь, – ответил финикиец пониже.

Поклонившись, он дотронулся поочередно до своего лба, губ и сердца.

– Я – Абибаал, сын Гисдона. А это мой брат Абимилкий. – Он говорил на хорошем эллинском, хотя и с гортанным акцентом, и даже названные им чужеземные имена вполне могли бы принадлежать эллинам. – Чем могу служить, мой повелитель?

Ни один свободный эллин не назвал бы другого человека повелителем. На взгляд Менедема, финикийцы слишком уж усердствовали в цветистой вежливости.

– У вас есть бальзам, верно? – спросил он.

– А, бальзам! Конечно, есть. – Абибаал снова поклонился. – У нас есть самый великолепный душистый бальзам из садов Энгеди, чистый, желтый, как чудесный гиметтский мед. – Он и вправду хорошо знал эллинов, раз привел такое сравнение. – Бальзам этот при горении дает сладкий дым, а еще полезен как лекарство от всех недугов – различных болей и эпилепсии, а также как противоядие от смертельных ядов. А еще это замечательное средство, согревающее печень и живот, наш бальзам способен вылечить воспаление глаз, предохранить раны от нагноения, исцелить плеврит и мужское бессилие. Он подействует, если будет на то воля богов.

Менедем не ожидал услышать столь длинный перечень достоинств бальзама, едва ли не длиннее, чем список судов в «Илиаде».

– Мы могли бы заинтересоваться этим товаром, если ты назовешь подходящую цену.

Тут впервые подал голос Абимилкий, заговорив низким, гудящим басом:

– Цена – одна часть бальзама за две части серебра, по весу.

Его эллинский был не таким беглым, как у брата, но он говорил решительней и назвал и впрямь общепринятую цену за бальзам.

– Мы тоже торговцы, – сказал Менедем.

Абибаал и Абимилкий улыбнулись.

Менедем уже видел подобную улыбку у финикийцев: улыбка эта говорила, что эллины не могут быть торговцами, или, по крайней мере, хорошими торговцами. Менедем подался вперед, отвечая на молчаливый вызов. Ему доводилось побеждать в торге с уроженцами Востока. Ну а если в этих сделках он слегка проигрывал, то недолго об этом горевал.

Абибаал сказал:

– Мы слышали, как ты расхваливал свои товары. У тебя есть благовония, краска, папирус и чернила, так?

– Папируса осталось уже немного, – ответил Соклей. – Мы только что продали большую его часть одному здешнему военному.

– И должно быть, получили хорошую цену, поскольку Птолемей и Антигон воюют друг с другом, – заметил Абибаал.

Он не был дураком.

– Пурпурную краску я могу получить там, где ее делают. А вот благовония… Это благовония из родосских роз?

Менедем кивнул.

– Именно, почтеннейший. Они еще более душистые, чем ваш бальзам.

– Но не такие редкие, – заметил Абимилкий.

– Благовония пользуются большим спросом, чем бальзам, – сказал Соклей.

– Потому что больше людей могут позволить себе их купить, – парировал Абибаал. – Какого размера кувшины с благовониями?

– В каждом по два котила, – ответил Менедем.

Кувшины были не очень большими.

– Обычного размера, – сказал Абибаал, кивнув так, как часто делали варвары. – Тогда один из этих кувшинов – за драхму веса бальзама.

– Да это же просто кошмар! – закричал Менедем, хотя не так уж сильно ужаснулся. – Мы должны получить за кувшин хотя бы три драхмы бальзама.

Спустя полчаса оскорблений и криков они сговорились на двух драхмах и оболе бальзама – по весу – за каждый кувшин благовоний.

– Для эллина ты не такой уж плохой торговец, – заметил Абибаал, когда они пожали друг другу руки.

– Из уст финикийца это высокая похвала, – сказал Менедем.

И оба они довольно улыбнулись, ибо каждый из них считал себя победителем в торге.