Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Он, наверное, и сам заплатил двадцать пять драхм эллину, от которого получил череп, и не хотел расставаться с этой вещью себе в убыток, – предположил Соклей.

– Именно так я и подумал, – ухмыльнулся его двоюродный брат. – Я заметил, ты не стал отрицать, когда тебя назвали чокнутым философом.

– Я и вправду люблю мудрость и пытаюсь стать хоть немного мудрей, – серьезно ответил Соклей. – А что касается эпитета «чокнутый»… – Он пожал плечами. – Я бы предпочел называть себя, ммм… любознательным.

Фукидид очень резко отзывался о людях, которые называли вещи не теми именами, каких они заслуживали. Но Соклей и в самом деле не считал себя чокнутым из-за своей жажды знаний – таким чокнутым, каким, скажем, был Сократ. Впрочем, когда хоть какой-то безумец считал себя безумным?

Телеф подал голос:

– Я плавал мимо Византия в Понт Эвксинский и видел на тамошнем побережье грифонов, нарисованных на тарелках или сделанных из драгоценных металлов. Их изображения очень красивы, но любое создание с таким черепом должно быть самой уродливой тварью, когда-либо вылуплявшейся из яйца.

– Вот вопрос, о мой любящий мудрость брат, – сказал Менедем. – Вылупляются ли грифоны из яиц или родятся живыми?

– Лично я легко могу ответить на твой вопрос, – отозвался Соклей. – Не знаю.

– Во всяком случае, честный ответ, – заметил Менедем. – Пошли, ребята, вернемся на акатос. Спрячем наши трофеи – и череп грифона, – а потом посмотрим, что еще можно тут заполучить.

– Трофеи – и череп? – с несчастным видом повторил Соклей. – А зачем же ты его купил, если не думаешь, что мы сможем извлечь из него какую-то выгоду?

– Затем, мой дорогой, что, если бы я оставил череп валяться здесь, ты бы волновался и бурлил до самого конца плавания. Тридцать драхм – не слишком высокая цена за целое лето мира и спокойствия, – ответил Менедем.

У Соклея запылали уши. Иногда двоюродный брат доказывал, что слишком хорошо его знает.

* * *

– А, Та Самая Штука, – сказал Киссид, когда Менедем и Соклей вернулись вечером поужинать в дом родосского проксена. – Я видел ее на агоре. Осмелюсь сказать, весь Кавн уже видел ее на агоре. Зачем, во имя богов, она вам понадобилась?

– Ну… – Обычно столь говорливый Менедем на сей раз не нашел подходящих слов. – Видишь ли… Это…

Не мог же он сказать: «Я купил его, чтобы осчастливить Соклея».

Зато сам Соклей на этот раз нашелся.

– Я хочу показать его философам в Афинах. Это даст ответы на многие вопросы о грифонах, начиная с того – реальные они звери или мифические. Лично я, например, всегда думал, что они просто персонажи сказок, но теперь вижу, что ошибался.

– Трудно иметь настоящий череп мифического зверя, – с сухим смешком ответил Киссид.

– Именно так, о почтеннейший, – согласился Соклей.

Если бы каждодневные обязанности будили в его душе такое же вдохновенное волнение, какое вызывали подобные диковинки, Соклей был бы просто выдающимся торговцем.

«Вполне естественно, что его интересуют странные вещи, ведь он и сам странный», – подумал Менедем.

– В то же время, – продолжал его двоюродный брат, – настоящий череп грифона порождает столько же вопросов, сколько и ответов.

Эти вопросы были на миг забыты, когда повар Киссида внес морскую собаку, политую растопленным сыром и сдобренную луком-пореем, а еще – свежеиспеченный хлеб.

Менедем позаботился о том, чтобы съесть достаточно хлеба и не выглядеть опсофагом, но поставленная перед ним порция морской собаки исчезла с изумительной быстротой. К его облегчению, и хозяин дома, и Соклей съели свою долю рыбы так же быстро.

Однако, дочиста облизав пальцы, Киссид спросил:

– И какие же именно вопросы порождает череп грифона? Для меня это всего лишь старая уродливая кость.

«И для меня тоже», – подумал Менедем.

Но Соклей ответил:

– Что ж, во-первых, почему из грифонов получились такие хорошие стражи скифского золота? Ведь зубы грифонов – или, во всяком случае, зубы этого грифона – больше подходят для поедания травы, чем для того, чтобы рвать и терзать мясо, как это делает лев.

Киссид заморгал.

– Мне никогда не приходило в голову взглянуть на его зубы. Да и кому бы пришло?

– Соклею, как мы видим, – пробормотал Менедем.

Он сомневался, что торговец оливками его услышит. К его облегчению, двоюродный брат, похоже, тоже не услышал этого замечания.

– И, как ты справедливо заметил, череп внешне напоминает старые кости, – продолжал Соклей. – Однако на ощупь не похож на старую кость. На ощупь это скорее камень, причем там и сям из него торчат кусочки камня. Почему черепа грифонов сделаны из камня, в то время как у всех остальных зверей они из кости?

– У всех остальных зверей они из кости? Об этом я ничего не знаю, – сказал Киссид.

– Назови мне хоть одно живое существо, у которого каменный череп, – с вызовом попросил Соклей.

– Что ж, к примеру, Гиппарх из форта в горах, – с совершенно серьезным выражением лица проговорил родосский проксен.

Менедем захохотал.

– Отлично сказано!

– Это точно. – Соклей имел вежливость тоже рассмеяться, но потом вернулся к сути вопроса: – Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы череп могли осмотреть философы?

– Старые кости. – Киссид покачал головой. – Ты никогда не выручишь серебро за старые кости.

– Мы не так уж много за него заплатили, – сказал Менедем, сильно погрешив против истины. – И Соклей надеется, что мы сможем заставить две философские школы в Афинах торговаться друг с другом, чтобы увидеть, которая из них сможет оставить у себя череп грифона. Поэтому мы еще сможем получить барыш.

На самом деле он в это не верил, но всегда принимал сторону двоюродного брата в спорах с посторонними людьми.

– Ради вашего собственного блага надеюсь, что так оно и будет. – Судя по голосу проксена, Киссид вовсе не был в этом убежден, но не желал больше спорить. – И я надеюсь, что остальные ваши сделки закончились удачно.

– Очень даже удачно, – ответил Менедем. – Мы, правда, не получили за благовония цену, которую выручили бы подальше от Родоса, но тут уж ничего не поделаешь. Если кто-то из местных очень захочет заиметь благовония, он вполне может сам отправиться в наш город и купить благовония на нашей агоре по той же цене, по какой их покупают родосцы.

– Жаль, что мы не сможем заставить Лицей и Академию торговаться друг с другом также и из-за тигровой шкуры, – печально проговорил Соклей.

– Что ж, этого мы и вправду не сможем. – Менедем хотел, чтобы двоюродный брат хорошенько это понял. – Но мы сумеем получить за нее больше в каком-нибудь другом месте.

Соклей кивнул, но вид у него был недовольный.

– Одни боги знают, увидим ли мы когда-нибудь еще череп грифона, мой дорогой, зато ты можешь не сомневаться, что в Элладу попадут другие тигровые шкуры, – продолжал Менедем. – Они красивые и должны приносить много денег тому, кто их продает. А вот о черепе грифона такого никак не скажешь.

– Это верно. – Голос Соклея прозвучал уже значительно бодрее.

Одна из ламп в андроне догорела, задрапировав комнату тенями и наполнив ее запахом горячего оливкового масла. Менедем ожидал, что Киссид кликнет раба и велит ему зажечь лампу снова, но вместо этого родосский проксен приложил ладонь ко рту, скрывая зевок, и слегка невнятно проговорил:

– Прошу прощения, почтеннейшие, но я иду в постель. Сегодня выдался хлопотливый день, и завтра меня ждет такой же.

Он поднял другую глиняную лампу и протянул ее Менедему.

– Я уверен, вы сможете найти дорогу в свою комнату. Спокойной ночи.

И он ушел, бережливо гася факелы по пути.

– Не самый тонкий намек, который я когда-либо слышал, – заметил Соклей.

В его тоне смешались гнев и насмешка.

В душе Менедема возобладал гнев, как это произошло с Ахиллесом в «Илиаде». Менедем считал, что у него даже больше причин гневаться, чем у знаменитого героя.

– Киссид с самого начала не очень-то хотел нас принимать, – прорычал он. – А теперь нарочно обращается с нами как последний скупердяй! Хорош проксен!

– Успокойся, – отозвался Соклей. – Будь Киссид и впрямь таким, как ты говоришь, он бы подал нам на ужин соленую рыбу, а не восхитительную маленькую акулу. Ты не можешь винить проксена, который сильно обеспокоен тем, что воины Антигона стоят в крепости над городом.

– Кто сказал, что не могу? – парировал Менедем. – Знаешь, пошли-ка лучше спать – или ты предпочитаешь сидеть в темноте в андроне, когда эта лампа догорит?

Он встал, и Соклей последовал его примеру. Братья едва успели покинуть андрон, когда кто-то постучал в переднюю дверь дома Киссида.

– Кто это, интересно, может быть? – негромко спросил Соклей. – Но, кто бы там ни был, держу пари, Киссид не обрадуется его приходу. Хорошие новости не являются ночью.

– Это не наши заботы, о чем я совершенно не жалею, – сказал Менедем и двинулся в темную спальню, которую делил с двоюродным братом.

Они только-только разделись и легли, когда горестный тревожный крик разорвал ночную тишину.

В очередной раз возблагодарив богов, что все это не его заботы, Менедем задул лампу, и в комнате воцарилась ночь.

Но темнота не продлилась долго: кто-то ринулся к их маленькой комнате, и в щель под дверью просочился свет факелов.

– Откройте, во имя богов! – стуча, выкрикнул Киссид.

Менедем выпрыгнул из постели, не потрудившись даже накинуть хитон.

– В конце концов, может, это и наши заботы тоже, – бросил он Соклею и, открыв дверь, уже спокойней спросил родосского проксена:

– Что случилось, во имя неба?

– Сейчас расскажу. – Киссид едва не подпрыгивал от волнения; факел дрожал в его руке. – Птолемей привел армию и флот в Фазелис, что в Восточной Ликии. Город сдался несколько дней назад, и Птолемей двинулся на запад… в нашу сторону.

– Боги! – Менедем присвистнул.

Ликия, как и большая часть Анатолии, принадлежала Антигону. Прошлым летом Леонид, генерал Птолемея, напал на генерала Одноглазого Старика в Ликии, дальше на восток по анатолийскому побережью. Сын Антигона Деметрий быстро прогнал этого полководца, но Птолемей, управлявший и Кипром, и Египтом, похоже, не собирался сдаваться без боя.

Однако Киссид не беспокоился о том, что война между полководцами разгорается все сильней; его тревоги касались более насущных и личных вопросов.

– Когда Гиппарх услышит об этом, он распнет меня на кресте, – простонал проксен. – Я благодарю Зевса за то, что первым, кто принес мне эти новости, был парень, годами покупающий мои оливки и масло!

– Если капитан Антигона в Кавне подозревает, что родосский проксен благоволит к Птолемею, он еще скорей заподозрит в этом неких двух родосцев, – подал голос Соклей из-за спины Менедема.

– Именно так я и подумал. – Киссид с готовностью кивнул. – Вы должны скрыться… Немедленно, если сможете. И возьмите с собой меня и мою семью.

Он неуклюже опустился на колени и обхватил ноги Менедема в знак мольбы.

– Встань, – сказал Менедем, лихорадочно соображая, что же делать.

Его двоюродный брат и торговец оливками были правы – еще как правы.

– Мы не можем бежать ночью, потому что половина моей команды сейчас кутит в здешних тавернах и борделях. Не бросать же их всех здесь. А этот твой покупатель – не боишься, что он шепнет словечко гарнизонному командиру, а?

– Нет, – помотал головой Киссид. – Он не любит Антигона.

– Тогда хорошо. Мы отплывем с первыми лучами солнца. Если ты и твои домашние будете к тому времени на борту, мы отвезем вас на Родос, – решил Менедем.

Проксен забормотал слова благодарности. Соклей одобрительно крякнул.

Менедем едва ли слышал их обоих. Кто бы только знал, как ему не хочется возвращаться в родной город.

ГЛАВА 2

Соклей стоял на крошечном баке «Афродиты», вглядываясь в том направлении, где лежал город Кавн.

– Где же Киссид? – проворчал Соклей.

Надвигался рассвет, бледнел серп убывающей Луны, рядом с которым виднелась блуждающая звезда Крона, а яркая блуждающая звезда Зевса висела теперь низко на западе.

– Понятия не имею, – ответил Менедем с юта; голос Соклея, должно быть, разносился дальше, чем тот думал. – Да мне, в общем-то, на это и плевать, – продолжал капитан «Афродиты». – Если он не появится здесь к тому времени, как солнце встанет над морем, мы все равно отплывем. Пусть меня заберут эринии, если я буду рисковать судном в этой глупой войне.

«Ты ведь рисковал в прошлом году в войне между Сиракузами и Карфагеном», – подумал Соклей. Тогда он счел Менедема совершенно безумным, но его двоюродному брату не только все сошло с рук, но он в придачу также получил большую прибыль. Не исключено, что с тех пор Менедем кое-чему научился. А может – скорее всего – он просто не видел возможности заработать деньги, оставаясь в Кавне.

Аристид выбросил вперед руку.

– Кто-то сюда идет!

– Внимание, приготовьтесь отдать швартовы! – хрипло выдохнул Диоклей. – Гребцы, приготовиться!

Если к торговой галере приближаются воины Гиппарха, а не Киссид и его спутники, «Афродита» сможет быстро уйти.

Как и Аристид и все остальные на борту акатоса, Соклей пытался разглядеть – кто же идет. Он не жаловался на зрение, но ему все-таки было далеко до остроглазого впередсмотрящего.

– Кто бы там ни был, с ними женщины, – сказал Аристид. – Видите длинные хитоны?

Спустя мгновение Соклей и сам их увидел.

– Если только Антигон не нанимает на службу амазонок, это, должно быть, проксен и его семья, – пошутил он.

Двое гребцов засмеялись.

Но не успел Соклей договорить про амазонок, как подумал: а может, такое и впрямь возможно? Теперь, когда среди груза «Афродиты» имелся череп грифона, то, что раньше казалось чистой воды мифом, внезапно приобрело совершенно другой оттенок.

Трое мужчин, три женщины, маленький мальчик, ребенок на руках одной из женщин – неясно, мальчик или девочка. Самый высокий и плотный мужчина в этой группе был, без сомнения, Киссидом. Одна из женщин могла быть его женой, вторая – дочерью. Третья почти наверняка была невесткой – очень редко в семье росли две дочери.

Свет стал ярче, женщины подошли ближе, и Соклей увидел, что лица их прикрыты покрывалами, защищающими от жадных взглядов чужих мужчин.

– Спасибо, что подождали нас, мои друзья и гости! – окликнул Киссид.

– Поднимайтесь на борт, да побыстрее, – сказал Менедем с кормы. – Мы не можем попусту терять время!

– Ты, вероятно, прав, – со вздохом согласился Киссид. – Скорее всего, один из наших рабов уже отправился на холм к Гиппарху.

Он и его спутники поспешили по причалу к судну.

Когда все поднялись на борт, торговец оливками представил мужчин:

– Мой сын Гипермений, мой внук Киссид, мой зять Ликомед, сын Ликофона.

Он всеми силами пытался сделать вид, что женщин тут нет вообще.

Менедем тоже, согласно обычаю, очень старался не смотреть на них так, будто пытался разглядеть что-то сквозь покрывала. Но Соклей видел, что его двоюродному брату подобное не по силам. Он просто не мог не смотреть – чем сильнее женщины прикрывались, тем сильнее Менедему хотелось знать, что же они прячут. Множество эллинов поступали точно так же, но капитан «Афродиты» мог перещеголять в этом большинство других мужчин.

– Почему бы вам всем не подняться на бак? – спросил Менедем. Как и Киссид, он не проронил ни слова насчет женщин. Самое большее, что он себе позволил, это короткое замечание: – Никто вас там не побеспокоит.

– Спасибо, – сказал Киссид.

Соклей торопливо спустился с бака и пробрался на ют, в то время как проксен Родоса в сопровождении своих близких направился на нос. По меньшей мере одна из женщин пользовалась духами; сладкий запах заставил Соклея быстро обернуться. Но он даже не был уверен, от какой именно женщины этот аромат исходит.

– Отдать швартовы! – крикнул Диоклей, и канаты, удерживавшие «Афродиту» у пирса, упали на дно акатоса.

Почти в тот же миг Аристид сказал:

– Вижу еще людей, идущих к гавани!

Соклей тоже их увидел.

Благодаря плюмажам из конского волоса, венчающим бронзовые шлемы, эти люди казались более грозными и высокими, чем были на самом деле.

– Они идут сюда не затем, чтобы пригласить нас на симпосий, – проговорил Менедем с достойным уважения спокойствием. – Уходим.

– Весла на воду! – скомандовал Диоклей и начал бить колотушкой в бронзовый квадрат, выкликая: – Риппапай! Риппапай! Давайте, лентяи! Напрягите спины!

Медленно, будто скользя по клею, «Афродита» начала отходить от пирса. Каждый новый гребок, казалось, заставлял ее двигаться чуть быстрей, чем предыдущий; ей понадобилось немного времени, чтобы набрать скорость.

Сын Киссида – а может, его зять – сказал взволнованный тенором:

– Они перешли на бег.

– Риппапай! Риппапай! – выкликал Диоклей.

– Эй, вы! – закричали с берега.

– Кто? Мы? – отозвался Соклей, в то время как «Афродита» отошла от пирса еще на несколько локтей.

– Да, вы! – заорал их преследователь, наверняка воин, ибо никто другой не смог бы вложить столько властности в свой голос. – Вы – грязные родосцы?

Другие воины добежали до конца пирса. Большинство из них держали копья, от которых сейчас не было толку, но некоторые прихватили луки, а торговая галера еще не ушла так далеко, чтобы до нее не могла долететь стрела.

– Родосцы? – изумился Соклей. – Ты что, слабоумный? Наше судно называется «Фетида», мы с Коса! Хочешь купить у нас шелк?

Это заставило громкоголосого парня помедлить, чтобы переговорить с одним из товарищей. Потом он завопил снова:

– Лжец! Мы знаем, что у тебя на борту проклятый богами Киссид! Верни его, или ты пожалеешь!

– Что? – Соклей выразительно приложил руку к уху. – Повтори! Я не расслышал!

Это представление принесло бы ему аплодисменты на комических подмостках, но не произвело впечатления на воинов Антигона. Теперь они не тратили времени на совещания. Одно слово донеслось очень ясно через расширяющуюся полосу воды между пирсом и судном:

– Стреляйте!

Несколько лучников на берегу натянули луки и показали, на что они способны. Соклей подумал, что «Афродита» уже отошла на безопасное расстояние, – и в самом деле, большинство стрел плюхнулись в море недалеко от акатоса. Но одна стрела – то ли ее выпустили, изо всех сил натянув лук, то ли ей помог порыв ветра – все-таки ударила в доски судна в нескольких локтях от Соклея.

«Она могла бы меня убить», – подумал он. Подложечной засосало, к горлу подступила тошнота, и Соклей не сразу понял, как он испугался.

Менедем потянул за рукоять одного из рулевых весел и толкнул рукоять другого, направляя «Афродиту» к северу.

– Гребите, как всегда! – скомандовал Диоклей, и гребцы перешли на ровную обычную греблю, действуя слаженно, как будто работали вместе годами.

Лучники продолжали стрелять, но теперь ни одна стрела не долетала до акатоса.

– Спустить парус! – выкрикнул Менедем, и моряки торопливо послушались.

Огромный льняной квадрат упал с рея, как только были отпущены удерживавшие его гитовы.

Парус не был сделан из одного-единственного куска ткани; для большей прочности его сшили из нескольких квадратов. Спереди парус пересекали светлые линии швов, перпендикулярные гитовам, что придавало ему некоторое сходство с вымощенной квадратной плиткой мостовой. Ветер дул с севера, как обычно в это время года. Когда парус наполнился бризом, швы загудели, а мачта скрипнула в гнезде, подавшись вперед под напором ветра.

Соклей спустился с юта.

Менедем ухмыльнулся ему и сказал:

– Ты хорошо разговаривал с теми воинами. Морочил им головы до тех пор, пока мы не оказались слишком далеко. – Он захихикал: – «Хотите купить у нас шелка?»

– Я вел себя довольно глупо. – Соклей никогда не был доволен своими поступками. – Надо было сказать, что мы с Галикарнаса или с Книда. Антигон держит в подчинении все материковые города, но Кос принадлежит Птолемею.

– Не беспокойся. Теперь это уже не важно, – ответил его двоюродный брат.

Соклею в голову пришла новая неприятная мысль.

– Ты ведь не думаешь, что они пошлют за нами триеру?

– Надеюсь, нет! – воскликнул Менедем и сплюнул в подол хитона, чтобы отвратить беду.

Соклей был современным человеком, гордящимся своим рационализмом, но сейчас поступил точно так же.

«Это не помешает», – подумал он слегка пристыжено.

– Я не видел в гавани никаких триер, – сказал начальник гребцов. Но не успел Соклей успокоиться, как келевст продолжил: – Правда, боюсь, это не имеет особого значения. Пентеконтор или гемолия с воинами на борту прекрасно могут с нами покончить. Все зависит от того, насколько сильно желает нас заполучить тот командир.

Соклей сразу понял – Диоклей прав. Судя по расстроенному лицу Менедема, тот тоже это понял. Уж кто-кто, а келевст разбирался в таких вещах.

Менедем окликнул проксена:

– Эй, Киссид!

– В чем дело? – отозвался торговец оливками.

– Как сильно Гиппарх желает твоей смерти? Как ты считаешь, погрузит ли он нескольких своих наемников на борт какого-нибудь судна, чтобы послать за нами погоню?

Этот прямой вопрос заставил женщин на баке разразиться причитаниями. Но Киссид покачал головой.

– Не думаю. Теперь, когда я убрался из Кавна, Гиппарх займется другими делами. Он подозревал меня из-за того, что я родосский проксен, а не из-за меня самого, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Помолчав, торговец выругался и воскликнул:

– Но готов поспорить, что этот шлюхин сын заграбастает все мои прессы для отжима оливкового масла!

– Если Птолемей и в самом деле идет на восток через Ликию, никто, держащий сторону Антигона, не будет слишком долго наслаждаться обладанием твоими прессами, – утешил его Соклей.

– Это верно, – приободрился Киссид. – Долго ли плыть до Родоса? – спросил он. – Вы знаете, я ни разу еще не бывал в вашем полисе, хотя и представляю его интересы в Кавне много лет. Я никогда не уходил дальше края своих оливковых рощ.

– Если ветер продержится, мы должны достичь гавани к полудню, – ответил Менедем. – Но даже если не продержится, к ночи доберемся. Я посажу людей на весла, чтобы позаботиться об этом – на тот случай, если ты ошибся и Гиппарх все-таки попытается послать за нами погоню.

Родосский проксен – нет, теперь изгнанник – поклонился.

– Из самых недр моей души благодарю тебя за то, что спас меня и мою семью.

– Это было для меня удовольствием, – ответил Менедем. В его глазах засветилось озорство. – От самой души моих недр – не за что!

Диоклей откровенно заржал.

Соклей фыркнул и кинул на двоюродного брата суровый взгляд.

– Ты и в самом деле слишком много читаешь Аристофана!

– Нельзя читать Аристофана слишком много, – парировал Менедем.

Прежде чем Соклей успел клюнуть на это замечание – а он бы попался наверняка, так тунец клюет на анчоуса, нанизанного на рыболовный крючок, – Киссид жалобно окликнул их с носа:

– Извините, господа, но это ваше судно всегда так дергается и качается?

Вслед за этим вопросом последовал звук судорожного сглатывания – настолько громкий, что его можно было явственно расслышать на корме.

– У этого парня нет никакой морской закалки, верно? – пробормотал Менедем.

– Верно, – ответил Соклей.

Иногда его самого начинало тошнить при качке, которую большинство моряков считали умеренной, но теперешняя, совсем легкая, ничуть его не беспокоила.

– Хорошо, что впереди всего один день плавания. Для страдающего морской болезнью это было, конечно, слабым утешением: такому человеку однодневное путешествие покажется вечностью.

Менедем, должно быть, подумал о том же, потому что торопливо сказал Киссиду:

– Если ты собираешься блевать, о почтеннейший, то, во имя богов, перегнись сперва через борт!

– Хорошо, что ветер попутный, – заметил Диоклей с кривой улыбкой. – В противном случае тебе пришлось бы объяснять ему разницу между подветренной и наветренной сторонами – если бы Киссид не выяснил это сам, после того как всю блевотину сдуло бы ему прямо в лицо.

Менедем рассмеялся бессердечным смехом человека, которого никогда не мутит.

– Один такой урок – и ты запомнишь разницу навсегда.

Задолго до полудня Киссид и одна из женщин перегнулись через борт.

Стоя на своем посту у рулевых весел, Менедем жадно глядел на нос.

– Пытаешься разглядеть, какая она без покрывала? – сухо поинтересовался Соклей.

– Ну, конечно, – ответил его двоюродный брат. – Разве часто выпадает случай увидеть уважаемую женщину без покрывала? Распакованной, так сказать?

– Да уж, так сказать, – проговорил Соклей, когда женщину сотряс еще один рвотный спазм. – Но признайся, дорогой, если бы она сейчас пришла сюда и захотела тебя поцеловать, как бы тебе это понравилось?

Менедем слегка смутился.

– Мм, я бы, пожалуй, попросил ее зайти чуть попозже.

Однако он упорно продолжал смотреть вперед. И спустя мгновение резко пожал плечами.

– Кроме того, она не такая уж и хорошенькая. За нее обязаны дать большое приданое.

Знакомые очертания Родоса появились на юге, прямо по курсу.

Соклей сказал:

– Мы будем там вскоре после полудня.

– Угу, – ответил Менедем без всякого энтузиазма.

Соклей посмотрел на него с любопытством.

– Разве ты не рад провести дома пару лишних дней?

– Нет, – честно признался Менедем.

«Боги, – подумал Соклей, когда его двоюродный брат с окаменевшим лицом направил акатос на юг, не добавив больше ни слова. – Да его отношения с отцом, должно быть, еще хуже, чем я думал».

* * *

– Стой! – крикнул Диоклей, и гребцы сложили весла.

Моряки кинули канаты двум портовым рабочим, которые быстро пришвартовали «Афродиту» к одной из пристаней Великой гавани Родоса.

– Что вы здесь делаете? – удивился рабочий, забрасывая грубый льняной канат вокруг столба. – Никто не думал, что вы вернетесь раньше осени. Попали в беду в Кавне? – Он с хитрой усмешкой оглядел торговую галеру и ее капитана.

– Да, нам и вправду пришлось спешно оттуда уйти, – ответил Менедем, и рабочий ухмыльнулся еще шире.

«Значит, ты еще не слышал новостей», – подумал Менедем.

Он тоже улыбнулся – про себя – и, выдержав приличествующую случаю драматическую паузу, продолжал:

– Птолемей вторгся в Ликию и с армией, и с флотом. Он взял Фазелис, двинулся на запад и, вероятно, скоро захватит всю страну. Командующий гарнизоном Антигона в Кавне собирался схватить тамошнего родосского проксена, поэтому мы взяли с собой Киссида и его семью и убрались оттуда.

– Птолемей в Ликии?

Это спросил не только один рабочий – почти все, находившиеся в пределах слышимости, произнесли это хором. Все головы повернулись на северо-восток, как будто люди собирались увидеть отсюда Птолемея. Стал нарастать возбужденный говор.

– К закату весь полис только и будет говорить, что об этих новостях, – заметил Соклей.

– Наверное. Новости и впрямь важные, – ответил Менедем. – А теперь мы должны отвести Киссида и его родню к здешнему проксену Кавна. Ты знаешь, кто представляет интересы Кавна на Родосе?

– Не тот ли меняла, которого зовут Хагесидам? Его легко найти – за столом на агоре, где чужестранцы могут обменять серебро на родосские деньги.

– И где он может хорошенько заработать, – добавил Менедем. – Менялы никогда не голодают.

Он возвысил голос:

– Киссид! Эй, Киссид! Бери своих родственников и пошли с нами. Мы отведем тебя к проксену Кавна. Он устроит все твои дела.

– Перекинь сходни на пирс, – отозвался Киссид. – Когда я снова окажусь на суше, я поцелую землю.

Менедем отдал соответствующий приказ.

Сияя на солнце лысиной, Киссид поспешил на причал, за ним следовали его родные. Он суетливо дошел до конца сходней, ступил на родосскую грязь и выполнил свое обещание.

Соклей вынул изо рта обол и дал монетку парню, стоявшему на пристани.

– Ступай в дом моего отца – это рядом с храмом Деметры в северном конце города. Дай знать, что мы вернулись и что скоро появимся. Отец Менедема живет в соседнем доме, загляни и к нему тоже.

– Да, скажи моему отцу, что мы вернулись, – кивнул Менедем без малейшего энтузиазма.

Желая оттянуть момент, когда он снова увидит Филодема, он продолжил:

– Пошли напугаем старого Хагесидама. – И сам двинулся по сходням на причал.

Его двоюродный брат последовал за ним, то и дело оглядываясь через плечо.

– А ты уверен… что здесь все будет в порядке?

– Я тебя знаю, – открыто рассмеялся Менедем. – Ты имеешь в виду не «все», а свой драгоценный череп грифона. Скажи, дорогой: найдется ли настолько безумный вор, чтобы его украсть?

У Соклея побагровели уши.

– Думаю, череп кое-что стоит, – с достоинством произнес он. – И полагаю, философы в Афинах со мной согласятся.

– А кто-нибудь еще согласится? – спросил Менедем.

Соклей доказал свою непоколебимую честность, покачав головой.

Менедем снова засмеялся. Он и сам прекрасно понимал, что другой ответ на его вопрос маловероятен.

– Пойдем с нами! – помахал он Киссиду. – Мы с братом отведем тебя к проксену.

Ну а когда с этим будет покончено, у него не останется иного выбора, кроме как пойти домой, – Менедем это знал.

* * *

Отец ждал его во внутреннем дворе.

– Я слышал, ты вернулся домой, – сказал Филодем вошедшему сыну, – но еще не слышал – почему.

– Сейчас я тебе объясню, – ответил Менедем.

Оба направились к андрону, и сын по дороге, не останавливаясь, рассказал отцу всю историю.

– …В общем, – закончил он, – у меня не было иного выхода, кроме как привезти Киссида и его семью на Родос.

Отец внимательно смотрел на него.

«Он смотрит не на меня, а сквозь меня», – нервно подумал Менедем.

Где-то снаружи дятел забарабанил по древесному стволу, и этот звук заставил юношу вздрогнуть.

– Не нужно подпрыгивать, сын, – проговорил Филодем. – Я тоже не вижу, что еще ты мог бы сделать. Если человек принимает тебя как друг, ты не можешь бросить его на поживу врагам.

Менедем постарался ничем не выказать своего облегчения.

– Именно так я и подумал. Он взял нас в свой дом, хотя и знал, что это может разозлить капитана Антигона. А потом пришли новости насчет Птолемея…

– Да. – Филодем кивнул. – Это тоже вписывается в картину. Если Птолемей движется через Ликию, война у самого нашего порога. Я хотел бы, чтобы она была где-нибудь подальше. Если Птолемей и Антигон начнут колошматить друг друга по соседству, то один из генералов обязательно заметит, какие у нас прекрасные гавани и какие из нас выйдут ценные подданные.

Хотелось бы мне ответить, что ты ошибаешься, господин.

Менедему хотелось бы так ответить по разным причинам. Не только из-за того, что он беспокоился о родном полисе, но и потому, что он не привык соглашаться с отцом.

Чтобы не думать об этом, Менедем сменил тему разговора:

– Какой опсон Сикон приготовит для нас нынче вечером?

– Не знаю, – ответил Филодем. – Он побежал на рынок, как только парень из порта явился сюда, крича, что «Афродита» вошла в гавань. Когда Сикон уходил, он еще возмущался, что ему никто ничего заранее не сказал. – Филодем возвел глаза к потолку. – Ты же знаешь, какие они – повара.

– Да уж, это все знают, – ответил Менедем.

Как и любой домашний повар, Сикон был рабом, но, поскольку был мастером своего дела и единолично правил кухней, частенько держал себя словно хозяин дома. Менедем поднялся с кресла.