Текст книги "Череп грифона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Если бы он не отправился с вами, он мог бы надолго застрять на Сунионе, – возразил Птолемей.

Соклей только снова пожал плечами.

Взгляд правителя Египта стал проницательным.

– Ты сказал, что потерял свой самый драгоценный груз? Я слышал другое.

Соклея прошиб ледяной пот.

– Господин? – Он с огромным трудом выдавил это слово, потому что смертельно боялся того, что Птолемей скажет дальше. Неужели?..

И его худшие опасения подтвердились.

– Я слышал, ты торгуешь изумрудами. Вернее, не ты… а твой двоюродный брат.

Он указал на Менедема.

– Вот этот парень. В прошлый раз, когда я его видел, он был куда разговорчивей. Хотел бы я знать почему. Если вы торгуете изумрудами, они явно были вывезены контрабандой из Египта. Я не люблю контрабандистов. И не люблю тех, кто имеет с ними дело.

К удивлению Соклея – и, наверное, к не меньшему удивлению Птолемея, – Менедем разразился смехом.

– Обыщите меня, господин, – предложил он, поклонившись правителю Египта. – Пусть твои стражники ищут, где хотят. А поскольку твои люди не воры, пусть они явятся на борт «Афродиты» и обыщут акатос тоже, добро пожаловать. Если найдешь хоть один изумруд, можешь сделать со мной что захочешь.

«Он же продал последний камень на Кеосе», – вспомнил Соклей и кивнул.

– Мой двоюродный брат прав, господин. Дионис злится, потому что ему пришлось много заплатить за проезд, вот и пытается втравить нас в беду.

– Возможно, – сказал Птолемей. – Да, это вполне возможно. Но, с другой стороны, ты можешь и блефовать. Кто знает, что ты за мошенник?

И он повернулся к стражникам:

– Родосцы сами предложили – так идите и обыщите их, да получше.

– Да, господин, – хором ответили стражники.

Они увели Соклея и Менедема в отдельные комнаты. Соклей не знал, через что прошел Менедем, но надеялся, что через такие же неприятности, как и он сам.

После того как стражники сняли с Соклея хитон и исследовали его одежду, пояс, маленький нож на поясе, кожаные ножны и кошелек, в котором он носил всякую всячину, они занялись его персоной, причем у них оказалось куда больше практики или воображения, чем можно было ожидать. Начальник стражи шарил пальцем во рту Соклея, пока не нашел оболы, о которых тот и забыл.

– Оставь их себе, – сказал Соклей.

– Да как ты смеешь! – ответил тот. – Я не вор.

Может, он и не был вором, но из него вышел бы неплохой подручный палача.

Пощекотав соломинкой в ноздрях Соклея, стражник не извлек оттуда никаких изумрудов, зато вызвал приступ чихания. Потом залез прутиком в уши Соклея, затем заставил его нагнуться и проверил еще одно отверстие – не ранив родосца, но и не проявив большой осторожности.

Он также велел Соклею оттянуть крайнюю плоть, и, прежде чем стражнику пришли в голову еще какие-нибудь светлые идеи, торговец сказал:

– Дай мне помочиться в горшок – если я что-то там прячу, я это выплесну.

– Ммм… хорошо, – ответил стражник и, к огромному облегчению Соклея, отбросил в сторону еще один прутик. – Подними ноги, одну за другой, чтобы я мог убедиться, что у тебя нет ничего под пальцами.

Соклей повиновался со словами:

– И каковы шансы, что я мог приклеить изумруд к подошвам, особенно учитывая, что я вовсе не собирался идти сюда и подвергаться обыску?

– Сейчас мы это выясним, – заверил его стражник.

Напоследок прислужник Птолемея пустил в ход частый гребень, предназначенный для избавления от вшей и гнид, прочесав им волосы и бороду родосца. Так как волосы Соклея были волнистыми, а борода – курчавой и сам он не слишком тщательно их расчесывал, это оказалось так же больно, как все остальное, через что он прошел.

– Теперь доволен? – спросил Соклей, когда стражник отбросил гребень.

– Еще как доволен, – ответил тот. – Или у тебя и впрямь ничего нет, или ты на редкость изворотливый и скользкий ублюдок, не чета другим.

После этой громкой похвалы он и его товарищи позволили родосцу одеться. Соклей едва успел натянуть через голову хитон, как другая группа стражников, направлявшаяся в сторону андрона, провела мимо дверей Менедема. Соклею было совсем не жалко двоюродного брата, который выглядел точно таким же затюканным, как и он сам. Зато теперь волосы Менедема были тщательно причесаны.

Когда обоих родосцев отвели обратно в андрон, Птолемей рявкнул:

– Ну?

– Никаких изумрудов, господин, – хором ответили те, что обыскивали Менедема; а те, что обыскивали Соклея, кивнули.

– Должны ли мы также перерыть их судно, как предложил этот парень? – спросил властителя Египта один из стражников.

Птолемей немного подумал и покачал головой.

– Нет смысла. Там слишком много мест, где можно спрятать такие маленькие штуки, и вы найдете камни, только если вам случайно повезет.

Он сердито посмотрел на двух родосцев.

– Я не уверен, что вы говорите правду, отнюдь не уверен. Но я не могу доказать, что вы лжете, поэтому собираюсь вас отпустить: раньше вы хорошо мне послужили.

– Спасибо, господин, – ответил Соклей, прежде чем Менедем успел выпалить что-нибудь, что могло бы навлечь на них новые неприятности.

– Скорее всего, не за что, – ответил правитель Египта. – Скорее всего.

Он резко указал большим пальцем на дверь.

– А теперь убирайтесь и впредь не давайте мне повод вызвать вас снова!

– Да, господин, – сказал Соклей. – Спасибо еще раз, господин.

Он поспешил прочь из андрона, Менедем – за ним.

Только очутившись на улице, Соклей наконец остановился, чтобы облегченно вздохнуть.

– Много добрых пожеланий Дионису, – сказал Менедем.

– Да, он сделал все, чтобы нас очернить, – согласился Соклей. – Завтра утром с первыми лучами солнца двинемся домой.

– О? – спросил Менедем. – Это почему?

– По двум причинам. – Соклей огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не обращает на них внимания, и поднял вверх большой палец. – Во-первых, хотя Птолемей и не нашел бы на «Афродите» контрабандных изумрудов, он обнаружил бы там счетные книги, в которых о них говорится. А во-вторых, – он поднял указательный палец, – Птолемей запросто может задержать нас здесь до тех пор, пока не пошлет кого-нибудь на Кеос или даже на Эгину. Ты хочешь так рисковать?

– Теперь, когда ты мне все объяснил, уже не хочу, – ответил Менедем.

– Вот и прекрасно. Я тоже.

– Но вообще-то мы купили изумруды на Родосе, – заявил Менедем, – а не в землях, находящихся под властью Птолемея. Чтобы получить камни, мы не нарушили ни одного из его законов. Не вижу причины, по которой он мог бы нас осудить.

– Он – правитель Египта, богатейший человек в мире, один из четырех или пяти самых могущественных людей на свете, – заметил Соклей. – И ему не нужны причины. Он может делать все, что захочет. Именно это и есть настоящее могущество. Если бы Птолемей поймал нас на лжи… – Соклей содрогнулся. – И мы провозили камни через Кос, поэтому на что поспорим, что он повернул бы законы не в нашу пользу?

Его двоюродный брат скорчил кислую мину.

– Ты, вероятно, прав. Нет, ты наверняка прав. Очень хорошо, почтеннейший… ты меня убедил. Мы отплываем завтра утром.

– Отлично, – сказал Соклей.

Менедем засмеялся.

– Кроме того, мне бы хотелось умыкнуть тебя прежде, чем Птолемей укоротит тебя на голову за то, что ты прилюдно назвал его дураком. Ты видел, как он вытаращил глаза?

– Я свободный эллин, клянусь богами, – проговорил Соклей. – Если Птолемей не привык слышать откровенные речи, тем хуже для него.

– Но поскольку, как ты справедливо заметил, он один из самых могущественных в мире людей, то хуже может быть для того, кто говорит откровенно, – ответил Менедем, и Соклей не смог ничего возразить.

Братья уже почти добрались до «Афродиты», когда их вдруг кто-то окликнул. Соклей вздрогнул: уж не решил ли Птолемей все-таки расправиться с ними? Но, оглянувшись через плечо, он узнал человека, который махал им рукой.

– Радуйся, Пиксодар, – сказал Соклей. – Чем мы можем тебе служить?

– Радуйтесь, оба, – ответил торговец шелком. – Когда я услышал, что вы вернулись на Кос, я подумал, что это дар самих богов. У вас еще осталась пурпурная краска?

– Конечно. Сколько тебе нужно?

– А сколько у вас есть? – спросил Пиксодар.

– Дай подумать. – Соклей пощипал бороду. – Думаю, у нас есть еще… Пятьдесят три кувшина. Это если судить по тому, сколько мы продали. Но возможно, осталось и меньше: нам пришлось сражаться с пиратами, и они могли украсть несколько кувшинов, возвращаясь на свое судно.

– Клянусь Зевсом Лабрандским, я рад видеть, что вы целы и невредимы! – воскликнул Пиксодар. – Да распнут всех пиратов на крестах!

– Да уж, туда этим негодяям и дорога!

Вообще-то Соклея трудно было назвать жестоким и агрессивным, но теперь он говорил совершенно серьезно. Всякий раз, вспоминая, как пират схватил мешок с черепом грифона и перепрыгнул с «Афродиты» обратно на гемолию, он чувствовал, как кровь закипает в жилах.

– Как ты умудряешься все время так хорошо знать, что уже продано, а что еще нет? – спросил брата Менедем.

Тот пожал плечами.

– Я все записываю, а в придачу еще и запоминаю.

Это вовсе не казалось Соклею чем-то из ряда вон выходящим.

– А ты как держишь в голове столько стихов из «Илиады» и «Одиссеи»? – в свою очередь спросил он.

– Это другое дело. Во-первых, эти стихи не меняются. Во-вторых, они стоят того, чтобы их помнить. – Менедем повернулся к Пиксодару. – Пожалуйста, извини нас, почтеннейший. Мы с ним все время спорим об одном и том же, знаешь ли.

Кариец улыбнулся.

– Обычное дело для родственников.

– Так сколько краски тебе нужно? – спросил его Соклей.

– Все, что у вас есть. Все пятьдесят три кувшина. Если бы у вас было больше, я бы и это купил. У меня много шелка, который надо покрасить, и мой… э-э-э… клиент хочет как можно скорее получить готовую ткань.

– Но полусотни кувшинов краски хватит, чтобы покрасить очень много шелка, – заметил Соклей.

Пиксодар кивнул, как делают варвары, потом спохватился и наклонил голову на эллинский манер.

– Антигон хочет нарядить своих воинов в шелковые одежды или ткань нужна для женщин его офицеров? – понизив голос, спросил Соклей.

И Менедем, и Пиксодар изумленно уставились на него.

– Это не Антигон… А его сын Деметрий. Но как ты узнал? – вопросил продавец шелка. – Ты колдун?

Пальцы его левой руки сложились в отвращающем беду жесте – Соклей видел, как такой жест делали и другие карийцы.

– Вовсе нет, – покачал головой Соклей. – Но кто, кроме македонского генерала, смог бы позволить себе купить столько окрашенного в пурпур шелка? Если бы речь шла о Птолемее, ты бы прямо об этом сказал. Это могли бы также быть Лисимах или Кассандр, но они теперь в хороших отношениях с Птолемеем, а Одноглазый Старик – нет. Ясно, что любой торговец постарается держать свои дела с ним в секрете.

– А. Понятно, – ответил Пиксодар. – Все верно… Надо же, как все просто оказалось, когда ты мне объяснил.

«Все, что угодно, станет простым, когда тебе объяснят», – кисло подумал Соклей. Но не успел сказать это вслух – а он вполне мог бы так поступить, – ибо Менедем ухитрился, как бы случайно, наступить ему на ногу и, извинившись, спросил Пиксодара:

– Сколько ты дашь нам за краску?

Торговец принял страдальческий вид.

– Ты сдерешь с меня сколько захочешь, я это прекрасно понимаю. Прошу помнить только одно: если сейчас ты плохо со мной обойдешься, впереди у нас еще долгие годы торговых дел, когда я смогу отомстить. – Он отвесил Соклею полупоклон. – У меня тоже хорошая память.

– Не сомневаюсь, – вежливо проговорил родосец. – Что ж, как насчет пятнадцати драхм за кувшин, что ты скажешь о такой цене?

– А что я могу сказать? – воскликнул Пиксодар. – Пиратство. Разбой. Вымогательство. И вряд ли кто-нибудь дал бы вам за краску хотя бы половину этой цены. Только потому, что мне она очень нужна, я предлагаю тебе половину того, что ты просишь.

– Ты заплатил нам шелком больше половины того, что я сейчас запросил, когда мы останавливались здесь весной, – напомнил ему Соклей.

– Шелк – одно, а серебро – другое, – ответил Пиксодар.

Кариец рьяно торговался, однако положение его было незавидным: родосцы прекрасно знали, насколько ему нужна краска. В конце концов Пиксодар вскинул руки вверх.

– Хорошо, двенадцать драхм за кувшин, договорились. Сколько это в итоге будет серебра?

– Давай поглядим, сколько именно кувшинов у нас осталось. – Соклей отдал приказы морякам, и те принесли на пирс сорок девять кувшинов пурпурной краски.

Соклей пробормотал себе под нос:

– Это должно быть… Итого – пятьсот восемьдесят восемь драхм. Полновесных, а не легких драхм Птолемея, – добавил он.

– Понятно. Я сейчас вернусь. – И Пиксодар поспешил в город.

Менедем щелкнул пальцами.

– Я обещал пожертвовать овцу в здешний Асклепион, если после боя с пиратами наши люди поправятся. А теперь я не успею этого сделать.

Соклей подумал и покачал головой.

– Нет, ты пообещал пожертвовать овцу здесь, если получится, а если не получится – то на Родосе. Если, вернувшись домой, ты и вправду принесешь животное в жертву богу, клятва не будет нарушена.

– Ты уверен? – спросил двоюродный брат.

– Абсолютно.

– Хорошо. Тогда ладно. У меня просто камень с души свалился, – сказал Менедем. – Мы ведь хотим уйти отсюда как можно быстрее, стало быть… – Он вздохнул. – Я принесу жертву на Родосе.

Соклей все еще понятия не имел, почему его двоюродному брату так не хочется возвращаться домой, и гадал, узнает ли он это когда-нибудь.

ГЛАВА 12

Входя в андрон родного дома, Менедем чувствовал, как превращается из мужчины в юношу; может быть, даже в маленького мальчика.

Во время странствий по Эгейскому морю он имел дело с известными торговцами – некоторые из них были богаче и старше его отца – и общался с ними как равный с равными. Они видели его таким, каким он был теперь. Но в глазах Филодема он мигом возвращался в прошлое, и Менедем знал, что так будет, пока жив его отец.

– Прошлая поездка была удачней, – заметил Филодем.

– Мы получили твердую прибыль, господин, – ответил Менедем. – И рисковали меньше, чем в прошлом году.

Когда он вернулся домой прошлой осенью, Филодем не уставал жаловаться, как сильно Менедем рисковал в Великой Элладе. Но теперь отец заявил:

– Что ж, риск окупается. А с такой прибылью ты мог бы и вовсе остаться на Родосе и торговать в гавани, как делает финикиец Химилкон.

Это было нечестно, и все-таки Менедем не спорил. С точки зрения отца, он почти наверняка оказался бы не прав. Вместо этого Менедем сменил тему разговора:

– Я хочу поговорить с Химилконом перед тем, как отправиться в плавание следующей весной. Соклею пришло в голову, что мы могли бы поплыть на восток, в Финикию, и таким образом избавиться от посредников, у которых закупаем товары из той части света.

– У твоего двоюродного брата есть здравый смысл, – сказал Филодем.

Это было правдой. Если бы отец на этом и остановился, Менедем бы не возражал. Но Филодем добавил:

– Почему тебе не приходят в голову такие хорошие идеи?

Менедем мог бы заявить, что вообще-то они с Соклеем вместе всё придумали, ведь это была правда. Но тогда отец нашел бы причину не одобрить их затеи.

«Я все равно не смогу победить», – подумал Менедем. И споры с отцом никуда бы не привели, поэтому, сдавшись, он сказал:

– Я рад видеть тебя в добром здравии.

– Я мог бы чувствовать себя и получше, – ответил Филодем. – Суставы болят, как всегда в моем возрасте. Старость горька, без сомнения.

Но, отхлебнув глоток вина, он признался:

– Однако могло бы быть и хуже, скажу я тебе. Почти все мои зубы в порядке, и я благодарю за это богов. Не хотелось бы прожить остатки дней на каше.

– Я тебя понимаю, – ответил Менедем.

– Ты хорошо провернул дела с изумрудами, – проговорил Филодем. – Сколько удалось выручить за те, последние?

Когда Менедем ответил, отец присвистнул.

– Хорошо. Очень хорошо.

– Спасибо.

«Ты что, заболел? – подумал Менедем. – Ты уверен, что тебе не станет плохо после признания, что я сделал что-то как надо?»

– Пожалуй, мне следует возместить свою долю, исходя из того, что ты на них заработал, а не из того, что ты за них заплатил, – сказал Филодем.

«О, вот в чем дело, – догадался Менедем. – Нет, что ни говори про моего отца – а я много могу про него сказать, – но он так же непреклонно честен, как и Соклей».

Вслух же юноша ответил:

– Ты можешь поступить, как считаешь нужным, господин, но если кто и имеет право покупать по оптовой цене, а не по розничной, так это основатель торгового дома.

Этим он заслужил одобрительную улыбку – неплохое достижение, учитывая, как скверно они ладили с отцом, то и дело раздражая друг друга.

– Возможно, ты прав, – сказал Филодем. – Я поговорю с братом, узнаю, что он об этом думает.

– Хорошо.

Такие дела и вправду были важны. Старшее поколение, Филодем с Лисистратом, отличалось необыкновенной щепетильностью.

– Я все-таки думаю, он не стал бы возражать, – сказал Менедем.

– Возможно, – отозвался отец. – Но в любом случае надо спросить у него.

– Понравился ли камень твоей жене?

Задавая такой вопрос, Менедем ступал на опасную почву. Он рисковал еще сильнее, если бы отец подозревал о чувствах сына к Бавкиде, но даже сейчас лучше не стоило заводить об этом речь. Он знал это – и все-таки спросил.

Филодем снова улыбнулся, на этот раз не Менедему, а всему миру в целом. Его резко очерченное, хотя и слегка осунувшееся лицо смягчилось, и мгновение он казался другим человеком – таким, с которым куда легче ладить.

– Ювелир Тимократ вставил изумруд в великолепное кольцо, и Бавкида была рада его получить, – ответил Филодем.

«Насколько рада? Как она выказала свою радость?»

Менедем легко мог представить ответы на эти вопросы – и потряс головой, пытаясь избавиться от вставших перед его мысленным взором картин. Чтобы отец не подумал, что он чем-то недоволен, и чтобы не сделал еще менее удачного и более точного предположения, Менедем сказал:

– Надеюсь, Бавкида родит тебе сына.

– Подобное заявление делает тебе честь. Ведь появление второго сына уменьшит твою долю наследства. – Филодем говорил не подозрительно, но удивленно. – Похоже, в конце концов ты все-таки взрослеешь.

– Может быть.

Менедем был убежден, что повзрослел много лет назад. А еще он был убежден, что отец все равно никогда в это не поверит.

– Как она ладит с Сиконом? – спросил Менедем.

Этот вопрос можно было задать без опаски.

Отец фыркнул.

– Ты же знаешь, какие они – повара. Он считает себя здесь главным. Попробуй возразить, и он начнет орать, что больше не приготовит ничего вкусного и что мы никогда больше не сможем задать ни одной нормальной пирушки. Сикон тратит деньги так, будто сам их чеканит.

– Сикон почти не ворует, – заступился за повара Менедем. – И он всегда вкусно готовит. Пока мы можем позволить себе хороший опсон, почему бы нам этим не насладиться?

Лицо Филодема тут же снова превратилось в твердый гипсовый слепок – Менедем хорошо знал это его выражение.

– Вот именно что «пока». Но если мы не хотим разориться на кефали, кальмарах и морских собаках, нам придется пристальней присмотреться к расходам. Тебя, может, это и не волнует…

– С чего это ты взял, что меня это не волнует? – перебил Менедем.

Отец не обратил внимания на его слова.

– …Но Бавкида считает, что надо хорошенько следить за тем, куда деваются драхмы. При таком подходе мы все равно будем вкусно есть, но у нас еще останется серебро для того, чтобы ты мог растратить его, когда получишь наследство.

– Это нечестно! Я же зарабатываю деньги, – возразил Менедем.

– Нынче ты заработал меньше, чем в прошлом году, – снова заявил Филодем.

Менедем сделал вид, что рвет на себе волосы.

– В прошлом году ты назвал меня идиотом за то, что я слегка рискнул. В этом году я рисковал меньше, и мы заработали меньше денег. А теперь ты на это жалуешься! Ну и как тебе угодить?

«Ответ прост, – подумал он. – Тебе угодить невозможно».

– Говори тише. Хочешь, чтобы рабы знали обо всех наших делах? – спросил Филодем.

– Нет, не хочу.

В настоящий момент Менедем хотел лишь одного – убраться прочь. Почти всегда так и случалось, когда он говорил с отцом. Так было еще до того, как Филодем женился на Бавкиде, а теперь все стало вдвое хуже. И сейчас Менедему хотелось – нет, ему было необходимо– не просто убежать из андрона родного дома, но и вообще спастись бегством с Родоса. А ведь он застрял тут до будущей весны.

Издав звук, который вполне мог бы вырваться из глотки загнанного в угол волка, Менедем встал.

– Если ты меня извинишь, отец…

Он отправился на кухню, где Сикон со сноровкой настоящего мастера чистил вареных креветок. Во время работы повар что-то жевал – значит, умыкнул пару-другую креветок, а может, и больше. Филодем хорошо кормил своих рабов; он бы против этого не возражал. И кто хоть раз слышал о тощем поваре – или, по крайней мере, о тощем поваре, которого стоило бы держать? Но когда дверь открылась, Сикон тревожно поднял глаза, а при виде Менедема вздохнул, не скрывая своего облегчения.

– Да будут благословенны боги, это всего лишь ты, молодой господин. Я боялся, что пришла госпожа.

Повар возвел глаза к потолку и бессильно покрутил головой – движение, которое он, должно быть, подсмотрел на комических подмостках.

– Она еще научится вести хозяйство, – неловко сказал Менедем.

Ему не нравилось, что кто-то ругает Бавкиду. И дело было вовсе не в авторитете хозяйки, просто она очень привлекала его как женщина. Интересно, какая Бавкида в постели?..

«А ну прекрати!» – осадил себя Менедем, как делал несколько раз на дню.

Сикон, конечно, понятия не имел о его мыслях; если бы повар о них знал, он не осмелился бы снова возвести глаза к потолку и сказать:

– Может, и научится, но когда? Боюсь, госпожа сведет меня с ума, прежде чем это произойдет! Она поднимает шум из-за каждого обола, который я трачу.

– Ты должен доставлять ей удовольствие, – сказал Менедем и твердо велел себе не думать и об этом тоже.

– Удовольствие? – взвыл Сикон, очищая очередную креветку. – Да как я могу это сделать, если меня лишили возможности в ближайшие полгода подавать что-либо, кроме овсяной каши? Я думаю, мать Бавкиды, должно быть, испугалась тунца, когда была ею беременна.

Менедем показал на шкурки креветок и на прилипшие к ним крошечные кусочки мяса.

– Вместо того чтобы выбрасывать очистки на улицу, лучше отдай их хозяйке, пусть зароет в саду. Тогда цветы и травы будут расти лучше, и это не может не порадовать Бавкиду.

– Да? Если хочешь знать мое мнение – скорее всего, она поджарит меня на медленном огне, узнав, сколько стоили проклятущие креветки, – сказал повар.

Как всегда, когда он начинал выходить из себя, Менедем принялся постукивать пальцами по бедру, и Сикон распознал признаки надвигающейся опасности.

– Хорошо, хорошо. Я отдам госпоже очистки, и, надеюсь, это поможет – вот и все, что я могу сказать.

Но это было далеко не все, что он мог сказать, и Сикон сказал еще многое, когда Менедем подцепил жирную креветку из чаши, куда бросал их повар.

Юноша удалился с полным ртом, а мгновение спустя пожалел, что покинул кухню: Бавкида как раз спустилась из женских комнат и подняла гидрию, чтобы полить сад.

– Радуйся, – окликнула она Менедема.

– Радуйся, – ответил он.

Его взгляд метнулся к андрону. Так и есть, отец до сих пор там сидел – значит, придется быть еще осторожней в разговорах.

Но прежде чем Менедем успел что-нибудь сказать, Сикон выскочил из кухни с целой горой шкурок креветок и почти бросил очистки к ногам Бавкиды.

– Вот, молодая госпожа. Надеюсь, это будет хорошим удобрением для растений.

У Бавкиды был испуганный вид: очевидно, Сикон никогда ничего подобного не делал.

– Спасибо, – ответила она. – Ты прав. Это будет хорошим удобрением.

Но потом спросила:

– А сколько ты заплатил за креветок?

Повар уставился на Менедема. «Я же тебе говорил!» – читалось в его глазах. Потом Сикон нехотя повернулся к Бавкиде.

– Я купил их по сходной цене.

– Не сомневаюсь, они будут очень вкусными, – вмешался Менедем. – Я просто уверен, что они будут вкусными, потому что уже попробовал одну.

Поскольку именно Менедем предложил Сикону такую тактику, теперь он должен был вступиться за повара.

– Вкусные – одно дело. А дорогие – совсем другое. Так сколько же ты заплатил за креветок, Сикон?

Повару ничего другого не оставалось, кроме как ответить.

Бавкида приковала его к месту каменным взглядом.

– Если этуцену ты называешь сходной, какая же тогда не сходная?

Сикон, защищаясь, сказал:

– В прежние годы я платил куда больше! И, – он сложил на груди руки, – никто не жаловался!

Македонцы и персы, построившись накануне битвы у Гавгамел, не могли бы смотреть друг на друга менее свирепо. Оказавшийся посередине Менедем испугался, что его сейчас разорвут на куски.

– Мир – вы, оба! – сказал он. – Цена не такая уж непомерная.

Он вдруг осознал, что хочет, чтобы отец вышел из андрона ему на помощь. Если уж это не говорило об отчаянии и тревоге Менедема, тогда что могло о них говорить? Но у Филодема было или слишком много здравого смысла, или слишком мало храбрости, чтобы ринуться в гущу битвы.

Находясь под защитой молодого хозяина, Сикон важно выпятил грудь, а Бавкида выглядела так, будто Менедем пырнул ее в спину ножом.

– Если тебя больше волнует свой желудок, а не наш дом…

Не закончив фразы, Бавкида круто повернулась и зашагала к лестнице, ведущей в женские комнаты.

Менедем наблюдал – он просто не мог удержаться, – как яростно покачиваются ее бедра. Рядом с ним Сикон весело захихикал.

– Благодарю любезно, молодой господин, – сказал повар. – Думаю, мы ей показали!

– Думаю, да, – тупо ответил Менедем.

Он хмуро посмотрел на Сикона. Сможет ли повар приготовить креветок достаточно вкусно, чтобы Бавкида перестала на него сердиться? Менедем сомневался, что ее сможет умиротворить даже амброзия с Олимпа.

* * *

– …И тогда я пошарил под скамьями гребцов, – рассказывал Соклей, – и обнаружил, что мешок с черепом грифона исчез. Один из грязных пиратов украл его. Если бы я мог, да я бы этого шлюхина сына…

– Мне очень жаль, – сказала Эринна. И добавила почти с трепетом: – Я никогда еще не видела тебя таким сердитым.

Соклей посмотрел на свои руки: они сами собой сжались в кулаки. Когда он снова разжал пальцы, на его ладонях остались следы ногтей.

Соклей очень смущенно улыбнулся младшей сестре.

– Если тебе кажется, что сейчас я сержусь, видела бы ты меня, когда все это случилось. Столько знаний – возможно, очень ценных знаний – пропали навсегда! Я был просто вне себя.

На руку Эринны села муха; девушка смахнула ее, и муха улетела прочь. Гигий – здешний управляющий – услышал от повара из соседнего дома, что Бавкида пользуется рыбьей требухой для удобрения сада. Эринна последовала ее примеру. Что ж, может, для растений это и полезно… Соклей не сомневался, что мухи это оценят.

Муха, опускавшаяся на руку Эринны, села теперь на ногу Соклея; он прихлопнул насекомое, которое упало в грязь. Крошечный геккон выскочил из щели между камнями, схватил муху и снова исчез. Соклей вытер руку о хитон.

Сестра вздохнула.

– Как это, должно быть, замечательно – быть мужчиной, иметь возможность совершать все эти дела, побывать во всех местах, о которых ты говорил.

– Не всегда замечательно, – сухо ответил Соклей. – Поверь мне, мало радости встретить пиратов, которые пытаются тебя убить или продать в рабство.

Эринна покраснела.

– Ну… Да. Но чаще всего… Ты знаешь, что я имею в виду. Обычно ты меня всегда понимаешь.

Соклей кашлянул.

– Спасибо.

То был редкий комплимент. Он не мог представить, чтобы кто-нибудь другой сказал ему такое. Менедем? Нет, едва ли. И Соклей не мог представить, чтобы сам кому-то такое сказал, даже Эринне.

Потом сестра задала вопрос, который его удивил:

– Ты знаешь Дамонакса, сына Полидора?

– Конечно, знаю, – ответил Соклей. – Весной я показывал ему череп грифона, помнишь? Дамонакс тогда пытался его купить.

Он нахмурился.

– А почему ты спрашиваешь?

– Ты вчера был в гимнасии, когда он сюда заходил. Возможно, Дамонакс захочет стать членом нашей семьи и жениться на мне, не очень беспокоясь о том, что я уже немолода.

– Что за глупости ты говоришь! – воскликнул преданный Соклей. – Тебе всего девятнадцать.

– Для девушки, желающей выйти замуж, это уже старость.

Соклей не смог ничего возразить, потому что Эринна была права. Когда она в первый раз вышла замуж, ей было всего четырнадцать.

– А разве Дамонакс не женат? – вместо этого осведомился Соклей.

– Был. – Лицо Эринны затуманилось. – Его жена умерла в родах вскоре после того, как ты отплыл на Кос. Он собирается жениться снова. Судя по словам отца, он хочет получить приданое побольше, потому что я старше его покойной жены.

– Вот как? – отозвался Соклей.

Однако в таком желании не было ничего необычного.

– Какой он? – спросила Эринна. – Я видела его мельком, когда он уходил. Дамонакс очень хорош собой, но это все, что я знаю. А вот какой он?

Соклей никак не ожидал, что ему придется описывать Дамонакса как возможного мужа.

«Хочу ли я, чтобы он стал моим шурином?» – подумал Соклей. Он не был в этом уверен.

– Дамонакс довольно умен… – начал Соклей. – Он учился в Афинах до того, как туда приехал учиться я. Вряд ли он такой уж умный, каким себя считает, но сколько людей могут верно себя оценить? Он не скаредный, судя по тому, что я видел. Я никогда не слышал о нем ничего плохого.

Однако он почти не слышал о Дамонаксе и ничего хорошего.

– Когда он чего-то хочет, он хочет этого всерьез, – продолжал Соклей. – Я заметил эту его черту. Но не могу сказать, хорошая она плохая.

– А ты бы хотел, чтобы Дамонакс стал членом нашей семьи? – спросила Эринна.

Этот вопрос как раз и задавал себе Соклей. Так как у него не было ясного ответа, он задал встречный вопрос:

– А что думает отец?

Во всяком случае, он не дал Дамонаксу от ворот поворот, – ответила сестра. – Он… Думаю, ты сказал бы, что он размышляет…

– Хорошо. На такие сделки может уходить много времени. Переговоры перед твоим первым замужеством длились долго. Наверное, я помню их лучше, чем ты, – ты тогда была еще совсем девочка.

– Тогда почти все обошлось без меня, – согласилась Эринна. – Но теперь все по-другому. Я больше не девочка и не хочу, чтобы на переговоры ушло много времени, потому что не становлюсь моложе.

– Время – ужасный враг, – заметил Соклей. – Рано или поздно оно всегда побеждает.

Эринна резко вскочила на ноги и поспешила вверх по лестнице в женские комнаты. Соклей уставился сестре вслед.

«О боги, – подумал он. – Она не рассчитывала услышать от меня такое».

Потом он понял еще кое-что: что бы ни думал отец, Эринна хочет выйти замуж за Дамонакса. Должно быть, она чувствует, что замужество даст ей еще один шанс.

«Хочу ли я, чтобы Дамонакс стал членом нашей семьи? И если не хочу, то есть ли у меня на то достаточно веская причина? И почему, интересно, Дамонакс вдруг надумал с нами породниться? Мы ведь торговцы, а он – землевладелец. Он что, залез в долги?»