Текст книги "Грязные деньги"
Автор книги: Гарри Картрайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
В письме, в частности, говорилось:
"Уважаемая г-жа Вуд!
Недавно я вновь приняла христианство и теперь, обретя спокойствие в боге, решила попробовать наладить отношения и жить в мире со всем человечеством, особенно с Вами. Меня зовут Элизабет Николс Чагра…
Я расскажу Вам, как все это произошло в действительности. Но помните, что я пишу о прежней Лиз, потому что новая Лиз обрела силы, мужество и уважение к Вам, которые и позволяют ей объяснить свою причастность к этому делу.
Однажды в марте три года назад, когда я жарила на кухне цыпленка, ко мне подошел муж и сказал: "Я хочу убить судью Вуда". Я уже не раз слышала, как муж говорил то же самое и в отношении других людей, но с ними ничего подобного никто не делал. Вот почему я сказала: "Хорошо, дорогой" – и продолжала возиться с обедом, тут же выбросив его слова из головы.
Я не причастна ни к сговору, ни к тайным планам, потому что никогда в жизни не обсуждала ни с кем какой бы то ни было план убийства Вашего мужа. Бог тому свидетель, я невиновна в этом преступлении.
Я гостила у матери, когда узнала об этом впервые. И тогда меня охватил настоящий ужас. Я тут же вылетела в Лас-Вегас и бросилась с расспросами к мужу. В то время он отрицал всякую причастность к этому делу. Мне кажется, я сама тогда более или менее поняла все, но предпочла закрыть на это глаза и попытаться верить своему мужу сердцем. Больше мы об этом не говорили, хотя несколько раз я слышала, как он повторял, что ничего не знает об убийстве Вашего мужа.
Прошло два месяца. Однажды после довольно странного телефонного звонка муж отвел меня в сторону и попросил передать кому-то деньги. (Кстати, до этого я очень и очень часто передавала разным людям деньги в счет уплаты игорных долгов Джимми.) Но в тот раз я хотела отказаться, так как у нас были гости. К тому же я ходила на девятом месяце беременности. Но больше всего мне не хотелось делать это потому, что на улице стояла 43-градусная жара. Я попросила мужа, чтобы он послал вместо меня своего телохранителя. И тогда он отвел меня в сторону и сурово сказал, что это деньги за убийство Вашего мужа и что он может доверить это трлько мне – его жене. Честно скажу, что в тот момент я вся дрожала и отказалась делать это. Но Джимми настаивал, и я сдалась. Вот так и стала я соучастницей этого преступления…
Теперь я каждый день благодарю бога за то, что он отправил меня в тюрьму, потому что, если бы я здесь не оказалась, я бы так и не нашла Христа. Именно он дал мне силы написать Вам это письмо…"
42
Выдвинутое против Чарлза Харрелсона обвинение строилось в основном на косвенных доказательствах даже с учетом показаний Джо Чагры. Обвинители разработали сложную версию о том, как Харрелсон "выслеживал" судью чуть ли не с момента встречи с Джимми Чагрой в Лас-Вегасе, как он сначала пытался уговорить Хемпа Робинсона купить ему "орудие убийства", а затем заставил сделать это свою жену и как он скрывался под именем Гордона Стоуна в различных мотелях Остина, Сан-Антонио и Мидленда. Уже несколько месяцев ходили слухи о том, будто ФБР разыскало золотистый "катласс", который якобы видели в день убийства судьи в жилом комплексе "Шато-Дижон". Однако, когда началось судебное разбирательство, Том Шарп, адвокат Харрелсона, выяснил, что ФБР нашло совсем не тот автомобиль. Более того, оно установило, что "катласс", владельцем которого была Джо-Энн Харрелсон, до того как Чарлз Харрелсон продал его после убийства, в момент преступления находился на автостоянке в международном аэропорту Сан-Антонио. Власти разыскали также таксиста, утверждавшего, что вечером накануне убийства он отвез Харрелсона из аэропорта в "Шато-Дижон". Нашлось также несколько свидетелей, которые вспомнили под гипнозом, что видели Харрелсона непосредственно перед убийством.
Адвокатам трудно было предвидеть реакцию присяжных, поскольку подробными сведениями о них они не располагали. Защита знала лишь, что среди двенадцати присяжных было девять женщин, трое американцев мексиканского происхождения и двое черных. Судья Сешнс не разрешил адвокатам отбирать присяжных путем индивидуального опроса. Он сам сократил первоначальный список кандидатов со 174 до 107, а затем до 46, после чего предложил сторонам заявить отводы. Вполне логично было предположить, что все, кто жил в районе Сан-Антонио, слышали о деле об убийстве судьи Вуда и знали имена подсудимых.
В ходе судебного разбирательства обе стороны использовали то обстоятельство, что ФБР назвало убийство Вуда "преступлением века" и что затянувшееся расследование уже обошлось налогоплательщикам примерно в 10 миллионов долларов. К началу допроса свидетелей 11 октября обвинение подготовило сложные схемы, карты, календари и даже макет жилого комплекса "Шато-Дижон". Обращаясь к присяжным со вступительной речью, обвинитель Рей Джан заявил: "Это простая история. Это история о страхе. Это история об алчности и убийстве. Джимми Чагра боялся судью Вуда потому, что тот выносил суровые приговоры".
Процесс протекал более или менее спокойно до тех пор, пока не пришла очередь вступительной речи Тома Шарпа. Он пообещал, что не только докажет невиновность Чарлза Харрелсона в убийстве судьи Вуда, но и назовет имя настоящего убийцы. Адвокат изложил собственную версию, основанную, как он сказал, на доказательствах и показаниях свидетелей обвинения. Шарп заявил, что Харрелсон и Чагра действительно вступили в сговор, но их преступление связано с наркотиками, а не с убийством. Более того, Харрелсон и его приятели Пит Кей и Хемп Робинсон на самом деле никакой сделки о контрабанде наркотиков не замышляли. Они лишь хотели "нагреть" Джимми Чагру. Адвокат сказал, что переданная в Лас-Вегасе сумма (не 250 000 долларов, как утверждало обвинение, а 150 000) была в действительности не платой за убийство, а суммой, на которую "нагрели" Джимми Чагру. "Они хотели получить деньги и скрыться, – сказал Шарп. – Что и было сделано. Но это не имеет никакого отношения к убийству судьи Вуда".
Чарлз Кэмпион, адвокат Джо-Энн Харрелсон, заявил, что его подзащитная – всего лишь "заботливая мать и преданная жена". Она никоим образом не препятствовала правосудию.
В своей вступительной речи Уоррен Бернетт говорил о Лиз Чагра примерно в тех же выражениях: эта молоденькая женщина (ей было всего 25 лет в момент убийства судьи Вуда) просто не устояла и подчинилась нажиму властного мужа. "Обвиняемая узнала, кто такой Чарлз Харрелсон, лишь много-много месяцев спустя после смерти судьи Вуда, – сказал Бернетт. – Она впервые его увидела лишь после своего ареста". Семейная жизнь четы Чагра, сказал адвокат, обращаясь к присяжным, была бурной и темпераментной. Джимми вел себя как своенравный и властный муж, склонный к "браваде и хвастливым заявлениям о причастности ко всякого рода преступлениям, которые, как потом выяснилось были обыкновенной выдумкой. Джимми Чагра довольно часто угрожал расправой многим, очень многим людям. Не только судье Вуду". В подтверждение своих слов, сказал Бернетт, в качестве вещественного доказательства он представит письмо Лиз Чагра, адресованное вдове убитого судьи. Поскольку адвокат не мог помешать обвинителям предъявить суду это письмо, он решил, что будет лучше, если он опередит их и обставит все так, будто это была его идея с самого начала. Позже он признался: "На той стадии наша тактика сводилась исключительно к тому, чтобы заставить всех поверить, будто мы и впрямь выигрываем дело".
Что касается обвинения, то ему предстояло прежде всего доказать факт присутствия Чарлза Харрелсона в Сан-Антонио, а затем в "Шато-Дижон" в момент убийства. Таксист Уэсли Коддингтон опознал Харрелсона и заявил, что именно этого человека он посадил в такси в аэропорту и отвез в жилой комплекс "Шато-Дижон" ранним вечером 28 мая, т. е. накануне убийства. Таксист сказал, что на автостоянке в "Шато-Дижон" Харрелсона дожидался какой-то блондин в куртке цвета хаки, "с сальными волосами и прической "афро". Харрелсон держал в руках пакет из оберточной бумаги, в котором находился тонкий черный футляр, "в каких обычно носят оптический прицел". Но достоверность показаний Коддингтона была в какой-то мере поставлена под сомнение тем обстоятельством, что он сообщил все это ФБР лишь через полтора года после убийства. Таксист был одним из тех свидетелей, которые по просьбе ФБР давали показания под гипнозом. Другой свидетель, тоже вспоминавший все под гипнозом, заявил, что на следующее утро видел около жилого комплекса какого-то человека, но не мог с полной уверенностью подтвердить, что этим человеком был Харрелсон. Обвинению так и не удалось установить личность или объяснить присутствие второго человека в куртке цвета хаки и с прической " афро".
Самые важные показания в течение первой недели судебного разбирательства дала 28-летняя свидетельница обвинения Крис Лэмброс, адвокат по профессии. Она заявила, что менее чем за час до убийства столкнулась с Харрелсоном буквально носом к носу в жилом комплексе "Шато-Дижон". Мисс Лэмброс была уверена, что не ошиблась. "Я никогда не забуду глаза мистера Харрелсона, – сказала она присяжным. – Я навсегда запомнила это лицо".
Через две недели после убийства Крис Лэмброс согласилась на сеанс гипноза в надежде, что это позволит ей лучше все вспомнить. Присяжным была показана видеозапись сеанса, проводившегося доктором Ричардом Гейблером, военным психиатром и специалистом в области гипнотерапии. Присяжные слышали, как он сказал мисс Лэмброс, что гипноз – это своего рода "сон наяву, вызванный искусственно для того, чтобы усилить вашу способность воскрешать события. Это своего рода экскурсия в вашу память, призванная восстановить то, что произошло 29 мая 1979 года". По мере того как свидетельница поддавалась гипнозу, ее голос становился все тише, а речь – все медленнее. Мисс Лэмброс вспомнила, как в то утро выходила из квартиры своего дома в том же жилом комплексе, где жил Вуд. "Я спустилась вниз по лестнице и вышла на улицу. Воздух был прохладен и свеж. День выдался прекрасный. Да, я ясно вижу его. У него соломенные волосы. На нем очки от солнца, темно-синие брюки, мокасины и белая рубаха в цветную клеточку. Я все вижу так, словно на глазах проявляется полароидный снимок. Я вижу свою машину и стоящую рядом голубую "тойоту". А вот зеленый фургон. Это машина миссис Вуд. Ко мне приближается какой-то человек. Он находится между мной и "тойотой". Он чисто выбрит. Волосы спадают длинными космами. Он умышленно идет прямо на меня. Интересно, думаю я, что он здесь делает, на стоянке? Мне совсем не страшно. Просто любопытно. Человек проходит мимо. Он толкает меня, и мои ключи оказываются на земле. Я наклоняюсь и подбираю их, затем сажусь к себе в машину и выезжаю на дорогу. При этом я вижу, как человек снова возвращается на стоянку и направляется к какой-то машине. Я вижу только крышу. Машина красно-бурого цвета…"
Просмотрев видеозапись сеанса гипноза, проведенного более трех лет назад, обвинитель Рей Джан попросил свидетельницу показать человека, которого она видела в то утро. Переполненный зал федерального суда имени Джона Вуда притих. Крис Лэмброс без колебаний указала на Чарлза Харрелсона, который встал и улыбнулся.
Через два дня в зале суда вновь не было свободных мест: затаив дыхание, все слушали показания Кэтрин Вуд. Эта темноволосая женщина с добрым лицом рассказывала сдавленным от волнения голосом, как держала в руках голову умирающего мужа и спрашивала: "Кто стрелял в тебя, Джон?" Глаза судьи были открыты, сказала она, но он так и не ответил на вопрос. Когда ее спросили о письме Элизабет Чагра, в котором та призналась не только в передаче денег за убийство, но и в том, что знала об убийстве заранее, миссис Вуд сказала, что никогда ее не простит. "Мне кажется, она слишком поздно обрела бога", – с горькой иронией заметила Кэтрин Вуд.
Хотя Том Шарп так и не сдержал обещания назвать имя настоящего убийцы, он все же добился кое-каких успехов в ходе перекрестного допроса целой группы приятелей Харрелсона, вызванных в суд в качестве свидетелей обвинения. Так, Хемптон Робинсон заявил, что Харрелсон часто хвастался тем, что "убивать людей и не попадаться – его давнишнее и любимое занятие", и что однажды он сказал ему, что Вуд "совершает самоубийство, вынося людям такие приговоры". Судья Сешнс велел присяжным игнорировать это заявление о Вуде. Шарпу удалось в какой-то мере укрепить свою линию защиты, заставив Робинсона признать, что тот и сам далеко не чист. Так, в свое время Робинсон стал наркоманом, пристрастившись к кокаину и героину; ему дважды предъявлялось обвинение в причастности к убийству; за прошедшие три года он трижды попадал в психиатрические и наркологические лечебницы.
В ходе перекрестного допроса другого свидетеля обвинения, Пита Кея, Шарпу удалось добиться признания, что Хемп Робинсон был "с приветом", "взрослым ребенком". Давая показания в качестве свидетеля обвинения, Кей сказал, что Харрелсон как-то говорил ему, что "человеческая голова – это арбуз с волосами". Позже, однако, в ходе перекрестного допроса Кей признался под угрюмым взглядом Харрелсона, что не уверен, действительно ли тот говорил это. "Я не могу с полной уверенностью утверждать, что Чарлз и в самом деле сказал это, – признался Кей. – Может быть, я сам это сказал". Пит Кей отверг утверждение защиты, будто они с Харрелсоном пытались "нагреть" Джимми Чагру, втянув его в жульническую сделку о контрабанде наркотиков. Однако в ходе перекрестного допроса он признался, что однажды пытался поживиться за счет Чагры. Кей сказал, что, узнав об убийстве Вуда, он тут же позвонил Чагре в Лас-Вегас и попытался заставить того поверить, будто он, Кей, знает что-то такое, что может доказать причастность Джимми к убийству. Он надеялся тем самым заставить Чагру "отблагодарить" его деньгами или марихуаной, но надежды эти не оправдались. "Он ничего мне не дал", – признался Кей.
Другой старый приятель Харрелсона, Грег Гудрем, родители которого помогали Чарлзу после того, как его бросила мать, заявил в суде, что вскоре после убийства Вуда Харрелсон сказал ему, что воспользовался золотистым "катлассом" своей жены для "дела" и теперь хочет побыстрее продать его. Еще до этого два свидетеля заявили, что видели какой-то золотистый "катласс" на стоянке в комплексе "Шато-Дижон" в то утро, когда был убит Вуд, а обвинение представило документы, доказывавшие, что за две недели до убийства машина жены Харрелсона в течение целой недели стояла на автостоянке аэропорта Сан-Антонио.
Хотя обвинение представило в основном косвенные доказательства, их совокупный эффект был ощутим. В течение последующих нескольких дней власти предъявили ружейный приклад и два письменных документа, написанных рукой Харрелсона и указывавших на его причастность к убийству. Присяжные могли, конечно, поверить, что этот облезший приклад действительно был от винтовки, из которой убили судью. Но они могли и усомниться в этом. Человек, продавший винтовку Джо-Энн Харрелсон, точно подтвердить этого не мог, хотя и установил подлинность выписанного им товарного чека и формы о приобретении оружия, заполненной на имя Фей Кинг. Он даже не мог с уверенностью утверждать, что приклад был от винтовки, проданной в его магазине. "Таких прикладов, как этот, – сказал он, обращаясь к присяжным, – могло быть десятки тысяч". Тому Шарпу удалось несколько смягчить негативную реакцию присяжных на факт приобретения винтовки, когда он сказал, что Джо-Энн Харрелсон купила ее для своего бывшего любовника Пита Кея.
Гораздо труднее было объяснить происхождение и смысл двух документов: "завещания", написанного Харрелсоном на листке от отрывного календаря в тот момент, когда он не подпускал к себе полицейских в пустыне близ Вэн-Хорна, и записки, нацарапанной в тот же вечер на обратной стороне открытки, которую Харрелсон затем разорвал и разбросал на дороге. Обвинители зачитали присяжным отрывки из записи на листке календаря от 30 августа 1980 года:
" Мне жаль. Не себя, а тех, кому я причинил боль, тех, кто любил меня, и тех, кто любил убитых мною. Но я никогда не убивал тех, кто этого не заслуживал. Я хочу, чтобы меня кремировали без всяких религиозных ритуалов. Я хочу, чтобы мой пепел был развеян над зданием суда имени Джона Вуда в Сан-Антонио".
Другая запись гласила:
" Извиняюсь за почерк, но я забалдел от кокаина (как всегда). Я, Чарлз Харрелсон, убил судью Джона Вуда, и сделал это один".
На обратной стороне открытки (ФБР сложило ее из кусочков и установило, что текст был написан рукой Харрелсона) говорилось: "Поскольку смерть неминуема, меня нужно лишь благодарить за то, что я ускорил естественный процесс. На моем надгробье следовало бы написать: "Он внес свой вклад в нулевой прирост населения". Том Шарп попытался было убедить присяжных, что Харрелсон хотел лишь пошутить по поводу искусственной стерилизации, но ни один из них почему-то не улыбнулся.
Когда место для дачи показаний заняла Тереза Старр, зал оживился. Публика пересела поближе, чтобы получше разглядеть эту прелестную 23-летнюю девушку, а заодно и трех подсудимых, судьба которых зависела теперь от ее показаний. Большинство к этому времени уже знало о странной любовной связи Терезы с отчимом и теперь хотело собственными глазами увидеть, как будут вести себя подсудимые, когда услышат пикантные подробности из уст самой девушки. Но сначала обвинители хотели выяснить все обстоятельства передачи ей денег за убийство.
Стараясь не глядеть в сторону трех подсудимых, Тереза сказала суду, что, отправляясь в Лас-Вегас, думала, что ее попросили привезти оттуда пакет с наркотиками в счет уплаты какого-то игорного долга. За день до поездки они с матерью пошли купить новое платье и небольшой чемодан. Джо-Энн Харрелсон настаивала, чтобы чемодан был с запирающимся на ключ замком. 23 июня Джо-Энн отвезла дочь на машине в аэропорт Корпус-Кристи и купила ей билет на имя Терри Тауэр. Она дала Терезе около тысячи долларов на дорогу, велев остановиться в отеле клуба "Жокей" и заплатить за номер "за несколько дней вперед", потому что мать не знала, сколько там придется ждать. Тереза остановилась в отеле клуба "Жокей" под тем же вымышленным именем – Терри Тауэр. Харрелсон велел ей найти три стоящих рядом телефона-автомата в трех различных казино и пользоваться только ими. Разместившись в номере отеля клуба "Жокей", Тереза прошлась вдоль Стрипа, заглядывая то в одно казино, то в другое. Подходящие телефоны-автоматы она нашла в казино "Дюнс", "Аладдин" и "Барбари-коуст", после чего позвонила Харрелсону из отеля "Падреайленд" и назвала их номера. Они договорились, у какого именно телефона-автомата и когда Тереза будет дожидаться звонка. "Мне было велено стоять в условленный час у какого-нибудь игрального автомата, – сказала Тереза, – чтобы был слышен звонок. При этом я должна была что-то делать. Одеваться мне рекомендовали поскромнее, чтобы меня не приняли за проститутку. Вступать с кем-то в разговоры запрещалось".
23 июня никто не позвонил, и Тереза вернулась в отель клуба "Жокей" и стала ждать. Вскоре позвонил Харрелсон. "Он сказал, что я пропустила звонок и что мне позвонят снова на следующий день вечером. Потом я поговорила с матерью, и та сказала, что все в порядке. Мне кажется, она хотела просто успокоить меня, потому что я расстроилась и сильно нервничала". На другой день Тереза взяла такси и поехала в центр Лас-Вегаса, "потому что там казино больше и они расположены гораздо ближе друг к другу; к тому же мне было велено не пользоваться одним и тем же телефоном дважды". На Фремонт-стрит в центре Глиттер-Галч она нашла подходящие телефоны-автоматы, которыми намеревалась воспользоваться позже. Это были телефоны в казино "Фор-куинс", "Голден-наггет" и "Фремонт". "Я позвонила Чарлзу и назвала их номера. Затем я подошла к одному из них и стала ждать". Наконец раздался долгожданный звонок по телефону-автомату в казино "Фремонт-. Харрелсон велел ей вернуться в отель клуба "Жокей" и ждать там пакет.
"Раздался стук, – продолжала Тереза, – и в дверях появилась какая-то женщина. У нее были длинные темно-каштановые волосы. Видно было, что она ждет ребенка. Одета гостья была просто, но со вкусом. В разговор мы не вступали. Женщина положила чемоданчик на диван, взяла бумажную салфетку, стерла отпечатки пальцев и вышла. Все это длилось примерно три минуты".
Обвинитель Рей Джан попросил Терезу опознать бежевый чемоданчик, уже предъявленный суду в качестве вещественного доказательства. Он не стал просить свидетельницу показать женщину, которая доставила этот чемоданчик в номер отеля клуба "Жокей", потому что Тереза уже несколько раз не могла узнать Лиз. Чемоданчик был опознан еще одной свидетельницей – Синди Коут, личной секретаршей Лиз. Та поехала вместе с ней в клуб "Жокей", но в помещение не входила и, судя по всему, не знала, что Лиз отвозила деньги за убийство. Во время расследования агенты ФБР заставили Синди Коут позвонить Лиз и попытаться завязать с ней разговор, в ходе которого та призналась бы в причастности к убийству. Но разговор этот (тоже записанный на магнитофон) ничего не дал, вылившись в праздную болтовню.
Обвинитель спросил затем свидетельницу, вступала ли та в интимные отношения с отчимом. Тереза какое-то мгновение колебалась. Метнув взгляд на мать, по лицу которой скользнула тень легкой улыбки, она посмотрела затем на широко улыбавшегося Харрелсона и сказала: "Да, в декабре 1979 года. Эта связь продолжалась до февраля 1980 года. Мать узнала об этом, и, конечно, возникли проблемы". Тереза сказала, что поначалу отказывалась давать показания большому жюри, потому что хотела защитить мать. "Мне задавали всякие вопросы. Я их потом записала и передала адвокату. Позже мать сказала, что все это – сплошные догадки и предположения властей, что те хотят свалить все на Чарлза и что все это подстроено. Я имею в виду их причастность к убийству судьи Вуда". Тереза зачитала затем отрывки из любовных писем Харрелсона, написанных в тот период, когда она сидела в тюрьме за отказ давать показания большому жюри. Джо-Энн Харрелсон слушала все, закусив губу и потупив взор.
После длительного перекрестного допроса Терезы адвокатами всех трех подсудимых процесс подошел к кульминационной точке – показаниям Джо Чагры.
43
Прежде чем позволить обвинению приступить к допросу своего главного свидетеля, адвокаты еще раз подняли две проблемы, на спорный характер которых они указывали еще в самом начале процесса. Речь шла о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату или одним из супругов другому, и законности предъявления в качестве доказательств магнитофонных записей. После договоренности о признании Джо своей вины в менее тяжком преступлении обвинение обработало материал, записанный на 914 катушках общей продолжительностью звучания в 1000 часов, и смонтировало десять отдельных катушек всего на пять часов звучания. Уоррен Бернетт, возглавивший наступление защиты на магнитофонные записи, заявил, что власти вырезали очень важные куски, которые могли бы объяснить те или иные заявления подсудимых. Когда присяжные покинули зал заседаний, Бернетт зачитал длинный список замечаний, выхваченных из общего контекста и включенных в сокращенную версию обвинения.
"Так, например, – заявил Бернетт, – одна из записей начинается словами Джимми Чагры, который сказал: "Черт, лучше бы я этого не делал". Это звучит как признание в убийстве Вуда. На самом же деле Чагра имел в виду истраченные деньги".
При монтаже пленки были опущены многие разговоры, включая тот, во время которого Джимми, обращаясь к Джо, утверждал: "Это ты велел сделать это. Ты! Ты! Это тебе было так невтерпеж".
На это обвинитель Рей Джан ответил: "Мы бы и сами включили этот кусок, но, на наш взгляд, он не подтверждает обвинение в Преступном сговоре. Это всего лишь перебранка двух братьев, пытающихся свалить вину друг на друга".
Бернетт, голос которого звучал чуть ли не как голос библейского пророка, неоднократно называл магнитофонные записи "подслушанными сведениями", особенно в присутствии присяжных. Он упорно доказывал, что в данном случае просто невозможно определить, что именно было выпущено из первоначального варианта, поскольку властям было позволено спрессовать до пяти часов разговоры, длившиеся сотни часов. Бернетт, конечно, понимал, что судья Сешнс вряд ли отклонит предъявленные обвинением доказательства на основании закона о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату или одним из супругов другому, или что он признает магнитофонные записи незаконными. Адвокат выдвинул эти требования лишь для того, чтобы его заявления были внесены в протокол. В данный момент перед ним стояла более важная задача, и он был уверен в положительном ее решении. Бернетт хотел, чтобы судья запретил обвинению предъявлять в качестве вещественных доказательств 92 клочка бумаги, изъятых агентами ФБР из сумочки Лиз Чагра по окончании ее последнего визита в Ливенуорт (Лиз тогда пыталась смыть бумажки водой из бачка в туалете). Хотя в конечном итоге агенты ФБР и предъявили ордер на обыск, выданный судьей в Канзас-Сити, им пришлось задержать Лиз и ее трехлетнюю дочь Джеки и в ожидании ордера продержать их под арестом в течение четырех часов. В ответ на это обвинители заявили, что у агентов была "веская причина" для задержания Лиз, поскольку они подслушали, как та обсуждала с Джимми другие "преступные дела" в зале для свиданий. Поскольку это было сказано в присутствии присяжных, Бернетт тут же заявил ходатайство о прекращении судебного процесса и признании суда недействительным из-за серьезной ошибки, препятствующей справедливому судебному разбирательству. "Такая ошибка вряд ли может быть исправлена каким бы то ни было объяснением [присяжным]", – сказал адвокат, обращаясь к судье. Сешнс, однако, отклонил ходатайство о признании суда недействительным. И все же Бернетт записал очко в свою пользу: судья постановил, что те 92 кусочка бумаги не могут быть представлены суду в качестве вещественного доказательства.
Как и предполагал Джо Чагра, адвокат Харрелсона Том Шарп долго натаскивал своего клиента по части неразглашения сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. Во время предварительного слушания, до того как Джо решил пойти на сделку с властями, он говорил об этом как с Шарпом, так и с Харрелсоном. Но даже теперь, когда Джо решил дать показания против Харрелсона, перед обвинением по-прежнему стояла неразрешимая проблема: ведь в данном случае речь шла о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом, т. е. Харрелсоном, своему адвокату, а не наоборот. Джо тщательно изучил ее и пришел к выводу, что суд вышестоящей инстанции отменит приговор, вынесенный Харрелсону, если ходатайство о пересмотре дела будет основано на законе о неразглашении. Но все осложнялось поведением самого Харрелсона, который во что бы то ни стало решил занять место для дачи показаний. Он сочинил собственную версию о первой встрече с Джо, якобы задуманной им с единственной целью – "выпотрошить" Чагру. Ему никогда не приходила в голову даже мысль о Джо как об адвокате. Для него тот был всего лишь "дойной коровой". Еще во время предварительного слушания Джо тщательно проанализировал возможный исход судебного процесса в случае, если ни один из подсудимых не будет давать показаний. Если бы это действительно произошло, то он сумел бы заставить власти доказывать обоснованность предъявленного обвинения не суду присяжных, а суду вышестоящей инстанции. Тогда (как, впрочем, и сейчас, накануне дачи показаний в качестве свидетеля обвинения) Джо считал, что власти не смогут доказать обоснованность предъявленного ему обвинения, если будет применен закон о неразглашении. "Правда, с другой стороны, – признался он несколько позже, – если бы я отказался давать показания, ссылаясь на закон о неразглашении, а Харрелсон встал бы и заявил, что никогда и не думал считать меня своим адвокатом, я оказался бы в весьма щекотливом положении". Решение Харрелсона самому выступить в суде с показаниями было одной из главных причин, побудивших Джо Чагру пойти на сделку с властями.
Когда присяжные покинули зал заседаний, Шарп стал расспрашивать Джо Чагру о тех его беседах с Харрелсоном, где речь шла об убийстве Вуда.
"С первой нашей встречи, – сказал Джо, – я много раз и подолгу беседовал с ним о ходе расследования". Он не помнил, когда именно встретился с Харрелсоном в доме Билли Кабреры. Это произошло примерно в марте 1980 года, но сам он считал себя адвокатом Харрелсона начиная с 25 марта. Насколько помнил Джо, в ходе его первых частных бесед с Харрелсоном они обсуждали вопросы, связанные с предъявленными тому в Хьюстоне обвинениями в незаконном хранении огнестрельного оружия и наркотиков.
– Мы также говорили о деле об убийстве Вуда. – продолжал Джо. – Он уже давал в этой связи показания большому жюри. Мы говорили также о расследовании по делу моего брата. Я и потом обсуждал с мистером Харрелсоном расследование, проводимое большим жюри.
– Когда вы прекратили представлять Чарлза Харрелсона? – спросил Шарп.
– Даже не знаю, что и ответить, – сказал Джо. – После ареста мистера Харрелсона [в Вэн-Хорне] один из агентов ФБР сказал мне, что я тоже стал объектом расследования в связи с делом об убийстве Вуда и что я не могу быть признан адвокатом лица, являющегося объектом того же расследования. Действительно, это создавало проблемы. Я тогда уступил, так как хотел представлять брата.
– Считаете ли вы, что сведения, сообщаемые клиентом своему адвокату, не подлежат разглашению?
– Именно так я всегда и считал, – ответил Чагра.
Как и ожидалось, судья Сешнс постановил считать, что в данном случае отношения клиента и адвоката места не имели, и пригласил присяжных вернуться в зал и заслушать показания Джо Чагры. После трудных многочасовых дебатов Джо выглядел нервным и измученным. Чарлз Харрелсон слегка покачивался на стуле, устремив холодный немигающий взгляд на свидетеля. Джо вздохнул, чуть наклонил голову вперед и, набрав полную грудь воздуха, приступил к рассказу:
– Как-то мне позвонил Билли Кабрера и попросил зайти к нему на Кингс-хилл в Эль-Пасо: он хотел мне что-то сказать. Кабрера, стоявший рядом с какой-то машиной на автостоянке, представил меня мистеру Харрелсону. Мы пожали друг другу руки и обнялись. Мистер Харрелсон сказал, что знал моего брата Ли, что очень уважал его, что однажды встречался с Джимми в Лас-Вегасе и хочет теперь познакомиться с младшим братом. Затем он попросил Билли оставить нас одних для беседы с глазу на глаз. Какое-то время мы говорили о предъявленном ему в Хьюстоне обвинении в незаконном хранении оружия, а затем перешли к обсуждению убийства Вуда. Я спросил: это он убил Вуда? Он ответил "да". Тогда я поинтересовался, почему большое жюри отпустило его. Он сказал, что шесть свидетелей заявили, будто в день убийства судьи Вуда он находился в Далласе, то есть подтвердили его алиби. Никого из них он не знает, поэтому у них не было причин лгать. Он упомянул о каком-то человеке, ставившем его машину на стоянку для прислуги, и заметил, что сделал в тот день нечто такое, что заставит этого человека вспомнить о нем теперь. Затем он стал рассказывать мне подробности преступления, сказав, что застрелил судью Вуда из мощной винтовки. Судья стоял у своей машины с маленьким чемоданчиком в руках, и, когда стал садиться в нее, мистер Харрелсон выстрелил ему в спину. Он уверен, что не промахнулся и что никто его не видел. Да если бы и видел, то все равно не узнал бы, потому что предварительно он изменил свою внешность и чуть раньше в то же утро специально прошел мимо судьи Вуда в этом своем новом обличье. Выстрелив в судью, он отправился на машине из Сан-Антонио в Даллас. Я поинтересовался, как это ему удалось проскочить через все дорожные заслоны, так как знал из газет, что на всех дорогах при выезде из города были установлены посты. Он, однако, сказал, что никаких заслонов не было. Тогда я спросил, почему он выстрелил в судью именно в тот день. Он ответил, что в тот день должен был начаться процесс по делу Джимми. Когда я заметил, что суд над Джимми перенесен, он сказал, что не знал об этом. Он утверждал, что пытался убить судью Вуда и раньше, в Мидленде, но там было много народу и он не смог этого сделать…
