Текст книги "Грязные деньги"
Автор книги: Гарри Картрайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
Другой причиной депрессии были семейные неурядицы и проблемы, возникавшие так часто, что Ли давно сбился со счета. Джо-Энни теперь все чаще говорила о разводе, Джо поговаривал о намерении уйти из адвокатской конторы и отказаться от партнерства, а Джимми просто болтал без умолку. Ли изо всех сил старался хоть что-то спасти после последнего провала Джимми, но тот уже замышлял какое-то новое дело. Ли догадывался, что его брат еще до бостонской истории занимался контрабандой, но то были лишь догадки. Он знал, что Джимми устраивал какие-то дела с Джеком Стриклином и другими контрабандистами из Нью-Мексико, в частности Марти Хоултином и Джимом Френчем. Ли слышал также, что между ними возникли трения: кто-то ущемил чье-то самолюбие, кто-то недосчитался денег, а кто-то просто сболтнул лишнее. Он слышал, будто Джим Френч отказался участвовать в какой бы то ни было операции, если к ней будет причастен Джимми. Ли воздерживался от моральной оценки занятий контрабандой, но очень высоко ценил такие понятия, как "честное слово" и "честь". Но даже здесь он не чувствовал себя уверенным, когда разговаривал с Джимми. Болес того, случалось, не он, а Джимми читал проповеди о таких отвлеченных понятиях, как "кодекс чести", "кодекс поведения на американском Западе", "кодекс братства". При этом младший брат был похож на неразумное дитя, бездумно повторяющее слова, где-то услышанные, но так до конца и не понятые. По иронии судьбы, "нарки" считали Ли главной фигурой в банде контрабандистов. Ли гневно отвергал это обвинение. То же самое, разумеется, делал и Джимми. Но совсем по другой причине: ему больше всего хотелось, чтобы "боссом" считали его, а не Ли.
Ли пристрастился к кокаину и теперь принимал его в больших дозах. Порошок помогал ему подняться в собственных глазах и считать себя неуязвимым. Но в глубине души он, конечно, сознавал, что это лишь иллюзия. За ней скрывалась все та же хандра, засасывавшая его все глубже и глубже. Он уже не разговаривал с Вивиан и другими о смерти. "Не знаю, удастся ли вынести все это, – сетовал он. – Сделав шаг вперед, я тут же делаю три шага назад". При этом он имел в виду не только кокаин, казалось, вся жизнь его летела под откос, а сделать он уже ничего не мог.
Суд в Ардморе оказался прекрасным "тоником" для Ли. Кларк Хьюз сказал, что лучшей адвокатской работы он еще в жизни не видел. Судебный процесс почти в точности повторил то, что произошло три года назад в Сокорро (штат Нью-Мексико), когда местные жители стали просто обожать членов банды "Авиация Коламбуса" и их элегантного и энергичного защитника Ли Чагру. Вот и теперь он с былой легкостью сбегал по лестнице старого здания суда в Ардморе и приветливо помахивал рукой хихикавшим от восторга школьницам, сбежавшим с уроков, чтобы увидеть своего кумира. В эти минуты Ли в обычной своей ковбойской шляпе и с тростью с золотым набалдашником в руке был, казалось, живым воплощением спокойствия и уверенности. Бригада защитников включала еще четырех адвокатов, но Ли, бесспорно, был "звездой". Адвокаты знали, что обвинение настроено весьма решительно. Оно уже отклонило предложение защиты пойти на сделку: освободить шестерых обвиняемых, если четыре водителя грузовиков признают себя виновными. Чагра и Кларк Хьюз еще накануне ночью обсудили сложившуюся ситуацию и были совершенно уверены, что в ходе судебного разбирательства обязательно отыщутся какие-нибудь свидетели из числа официальных лиц, которые покажут под присягой, что собственными глазами видели, как контрабандисты выгружали товар из "ДС-4" и загружали им грузовики. Они даже могут показать, что нашли крошки марихуаны под грузовым отсеком самолета. Но адвокаты были столь же уверены, что те не смогут предъявить суду эти крошки в качестве вещественного доказательства, поскольку их там просто не было.
Кларк Хьюз считал, что Ли практически выиграл дело уже тогда, когда обратился к присяжным со вступительной речью. Это был классический пример построения защиты на презумпции невиновности. Для наглядности Чагра использовал предмет, который тоже был его символом статуса – раздвижную указку из чистого золота. Он выдвинул ее на минимальную длину и, улыбаясь, подошел к присяжным. Дотронувшись до тонкого конца указки, он сказал: "Давайте на минутку представим, что этот конец символизирует собой невиновность подсудимых, которые не совершили никаких преступлений. Другой конец символизирует их виновность, не оставляющую разумных сомнений. Допустим, обвинение убедительно изложило доказательства преступления. Допустим, они действительно совершили преступление, обвинение доказало это, и вы, присяжные, теперь убеждены в этом". Ли внимательно посмотрел на присяжных, выждав, пока все только что сказанное дойдет до их сознания. Затем он чуть раздвинул указку и подождал еще несколько секунд, дав им время подумать еще. "Остальная же часть указки. – сказал он уверенным и твердым голосом Уолтера Кронкайта [43]43
Популярный ведущий программы новостей американской телевизионной компании Си-би-эс. – Прим. перев.
[Закрыть],– символизирует их невиновность!" Произнеся эти магические слова, Ли выдвинул указку на всю длину.
"Еще до того, как дал показания первый свидетель, – вспоминал Кларк Хьюз, – все присяжные были уверены в невиновности подсудимых".
Как и предполагалось, несколько представителей властей показали, что прибыли в аэропорт вовремя и собственными глазами видели, как контрабандисты разгружали самолет. Когда же Ли уличил их во лжи, попросив назвать точное место, с какого они вели наблюдение, некоторые из присяжных прыснули со смеху: указанное место находилось более чем в полутора километрах от действительного места разгрузки. К тому же высокий холм вообще закрывал видимость. Ли повернулся так, чтобы можно было посмеяться вместе с присяжными. Его глаза прямо-таки искрились радостью. Когда один из свидетелей агента Бердсонга сказал, что нашел крошки марихуаны под грузовым отсеком "ДС-4", Ли задал ему очевидный вопрос: почему же тогда свидетель не потрудился собрать эти крошки и представить суду в качестве вещественного доказательства? Один присяжный – старый фермер – так расхохотался, что чуть не свалился со стула. В числе присяжных была и одна хорошенькая женщина, все время строившая глазки Джерри Уилсону.
Было ясно, что обвинение в лучшем случае могло рассчитывать на то, что голоса присяжных разделятся. Если бы оно сразу сосредоточило свое внимание на четырех водителях, то могло бы отправить в тюрьму хотя бы их. Обвинители, однако, решили "засадить" всю десятку, рискуя при этом вообще проиграть дело. После двух дней совещаний присяжные дали знать, что окончательно зашли в тупик: восемь против четырех считали подсудимых невиновными. Судье не оставалось ничего другого, как объявить, что присяжные не смогли вынести единогласного решения, и на этом все закончилось. В тот же вечер был устроен праздничный ужин, на котором присутствовало несколько присяжных, включая и ту, что строила глазки Джерри Уилсону. "Я уверена, – сказала она Ли Чагре, – что они действительно все это сделали. Но ведь этого никто не доказал!"
Ли приходилось тратить гораздо больше сил и энергии в некоторых других случаях и добиваться блестящих побед. Но такой победы у него еще не было, если учитывать необычайные обстоятельства дела, большую шумиху вокруг него и поразительные результаты. Разумеется, это еще не было окончательной победой, так как он был уверен, что обвинение предпримет еще одну попытку упрятать в тюрьму "эльпасовскую десятку", но Ли уже не сомневался в исходе и повторного судебного разбирательства. Теперь все они были у него в руках, и это подтверждалось документально. Кто-то передал ему бутылку шампанского, но Ли лишь отмахнулся: оно ему было теперь не нужно. Несколько позже позвонил Джимми и поздравил с успехом. По просьбе брата тот держался на всякий случай подальше от Ардмора. Джимми хотел было переговорить еще с пилотом-асом Джерри Уилсоном, но тот уже исчез куда-то вместе с красоткой-присяжной.
Два месяца спустя состоялся повторный судебный процесс, в ходе которого к старым своим промахам обвинители добавили новые. Чагра не оставил от их доказательств камня на камне. В своем заключительном слове окружной прокурор признал, что расследование велось "с поразительной небрежностью", но он все равно взывает к гражданскому долгу присяжных и их чувству ответственности. "Одно то, что полицейские были небрежны в выполнении своих служебных обязанностей, – сказал он, обращаясь к присяжным, – не должно давать вам оснований для признания подсудимых невиновными". Но этот аргумент в данном случае звучал неубедительно: в том составе присяжные с самого начала были на стороне подсудимых. Но не одни полицейские были повинны в провале дела. К очередной неудаче приложило руку и обвинение. Это случилось еще тогда, когда оно подбирало присяжных, хотя окружной прокурор, видимо, этого так и не понял. Так, по каким-то непонятным причинам обвинение не отклонило кандидатуру старого контрабандиста, в свое время занимавшегося нелегальной торговлей спиртным и отсидевшего за это положенный срок. Заняв место присяжного, он был только рад отомстить судье за годы собственных лишений и страданий. Другой присяжный был явно "хиппи". Невольно возникал вопрос: кто же тогда, по мнению обвинителей, курил всю эту марихуану? Еще одним присяжным была мать молодой девушки, которая лишь недавно предстала перед судом в этом же зале по обвинению в хранении небольшого количества марихуаны.
"О таком судебном процессе любой адвокат мог только мечтать, – вспоминал Ричард Эспер, сменивший в бригаде адвокатов Кларка Хьюза, который к этому времени уже стал судьей. – Присяжные с готовностью делали все, что предусматривалось сценарием. Они вели себя так, словно участвовали в массовке на съемках картины, в которой кинозвездами были подсудимые".
После оправдания "эльпасовской десятки" обвинители и агенты из Управления по борьбе с наркотиками еще долго спорили, стараясь найти виновного. Вернувшись в Эль-Пасо, они свалили все на привычную некомпетентность жалких провинциалов из Оклахомы. Но это было слабым утешением: ведь дело было проиграно. И проиграли они не кому-нибудь, а Ли Чагре.
И тогда Джеми Бойд и Джеймс Керр решили действовать по-другому.
13
Братья Чагра были не единственными адвокатами, не ладившими с Вудом. Вот уже четвертый год сохранялись натянутые отношения между судьей и другим местным адвокатом. Реем Кабальеро, и напряженность эта непрерывно росла. Летом 1977 года, т. е. примерно в то же время, когда братья Чагра очутились в центре внимания прессы в Ардморе и Колумбии, страсти накалились так, что взрыв был уже неминуем.
Кабальеро, в свое время служивший в Вашингтоне в министерстве юстиции, а позже в федеральной прокуратуре Западного округа штата Техас, имел неопровержимые доказательства, свидетельствующие о расистских наклонностях судьи Вуда. Правда, достоянием гласности он их так и не сделал. А дело было так. Кабальеро и его жена Дороти попытались как-то купить участок земли в Ки-Аллегро – курортном городке неподалеку от Рокпорта, где Вуд любил проводить с семьей уикенды и отпуска. Когда Кабальеро вносил задаток в две тысячи долларов, он еще не знал, что Джон Вуд был членом правления "Ки-Аллегро канал оунерс ассошиэйшн", да если бы и знал, то не придал бы этому никакого значения. Кабальеро был из семьи ранних переселенцев, и вся его родня жила в Эль-Пасо еще с той поры, когда дед спустился туда с гор северной Мексики во время Мексиканской революции. Вот уже более полувека семейство Кабальеро было хорошо известно в деловых кругах города. Когда его просьба о приобретении земельного участка в Ки-Аллегро была отклонена, Кабальеро ушам своим не поверил. Причину отказа он узнал лишь несколько месяцев спустя, ознакомившись со следующим положением местного законодательства: "Ни одна часть вышеназванной недвижимости, равно как и ни одна ее доля, находящаяся в совместном владении, не должна передаваться в собственность, аренду или каким-либо иным образом человеку, не принадлежащему к белой расе. Точно так же ни один человек, не принадлежащий к белой расе, не имеет права занимать какую-то часть указанной недвижимости, за исключением домашней прислуги, проживающей на территории, где она в данное время служит".
Уже то, что этот запрет сохранился в силе до 1977 года, было диким само по себе. Еще более невероятным было то, что запрет этот применил теперь федеральный судья.
Кабальеро уже участвовал в ряде судебных процессов, происходивших под председательством покойного Эрнеста Гуинна, поэтому высокомерие судей было ему не в новинку. Однако уже первое столкновение с судьей Джоном Вудом оказалось для него потрясением, запомнившимся на всю жизнь. Его тогда назначили защищать студента, задержанного на мосту при попытке тайно перенести немного марихуаны, спрятанной в сапоге. Хотя речь шла о сравнительно мелком правонарушении, обвинители разбили его на три пункта, предъявив отдельные обвинения, что влекло за собой пять лет тюрьмы по каждому пункту. Присяжные признали его клиента виновным по всем трем пунктам обвинения. Кабальеро думал, что Вуд разрешит отбывать наказание по трем пунктам одновременно или даже вынесет условный приговор, но тот дал студенту пятнадцать лет.
"Сначала мне даже показалось, что я ослышался, – вспоминал впоследствии Кабальеро. – Я сказал: "Судья, вы действительно приговариваете его к пятнадцати годам?", на что он ответил: "Я дал бы ему намного больше, если бы только мог". За все годы своей работы сначала в качестве прокурора, а затем адвоката Кабальеро не встречал еще столь откровенно жестокого судьи.
Второе серьезное столкновение между судьей Вудом и адвокатом Кабальеро произошло в декабре 1974 года. Гуинн к тому времени уже умер, и Вуд орудовал в суде с таким рвением, словно хотел рассмотреть все скопившиеся дела сразу. Утром 6 декабря 1974 года Кабальеро явился в суд, где ему предстояло выступать в роли защитника по двум отдельным делам. По первому проходил некий Джеймс Горди, который обвинялся в хранении десяти килограммов марихуаны в одном из шкафчиков камеры хранения в Эль-Пасо. Обстоятельства дела были таковы. Администратор камеры хранения, заподозрив неладное, подобрала ключ к шкафчику и обнаружила там марихуану. Она тут же позвонила в полицию, и ей было велено вести наблюдение. Прошло пять дней, но хозяин шкафчика не появлялся. Тогда "травку" изъяли, а на шкафчик повесили новый замок. На другой день пришел Горди, который и был арестован при попытке перекусить дужки полицейского замка кусачками. Ему было предъявлено обвинение по двум пунктам: хранение марихуаны и сговор с целью ее распространения. Все это выглядело довольно странно, учитывая, что никакой марихуаны в шкафчике в момент ареста обнаружено не было. Но Вуд признал законным оба обвинения и, как положено, привел жюри к присяге.
На тот же день было назначено слушание другого дела, по которому проходил некий Диарсе-Эстрада, задержанный при попытке перейти мост с 45 килограммами марихуаны, спрятанными в чемодане с двойным дном. Оба состава присяжных – по делу Диарее и по делу Горди – приняли присягу одновременно в девять часов утра, хотя дело Диарее можно было рассматривать лишь после того, как завершится допрос свидетелей по делу Горди.
В тот день судья Вуд был в исключительно плохом настроении, и все в суде это сразу заметили. Список уже рассмотренных им дел был весьма внушительным, и судья, казалось, находился на грани полного изнеможения. Рассмотрение текущих дел уже подходило к концу: был четверг, и все прекрасно знали, что, случись даже наводнение или землетрясение, Вуд не изменит своих планов и в пятницу вечером непременно улетит последним самолетом в Сан-Антонио. Там они с женой сядут в машину и поедут на уикенд в Ки-Аллегро. Все только и молились о том, чтобы судья не опоздал на самолет.
Дело Горди было довольно щекотливым, и Кабальеро сразу же попытался исключить все неясности и двусмысленности. Адвокат слыл специалистом по процедуре доказывания. Как и у судьи, у него было много публикаций по данному вопросу, но в отличие от Вуда его авторитетное мнение получило широкое признание коллег. Вуд хвастался тем, что за тридцать лет судебной практики рассмотрел три тысячи дел в суде присяжных в все они заканчивались обвинительным приговором. Но местные адвокаты воспринимали это как шутку, потому что если бы это было действительно так, то судье пришлось бы рассматривать с участием присяжных в среднем по два дела каждую неделю. Большинство юристов полагало, что Вуд не считает себя связанным какими-либо рамками закона, и Кабальеро был с ними согласен. Правда, в тот день, когда он пытался объяснить присяжным один довольно тонкий юридический нюанс, это уже не имело никакого значения. Оставив на время обвинение в сговоре, Кабальеро постарался заставить присяжных сконцентрировать свое внимание на другом пункте обвинения и осознать всю его абсурдность: ведь нельзя же, в самом деле, хранить то, чего у тебя нет. Если присяжные поймут это, тогда он задаст другой вопрос: если нельзя хранить то, чего у тебя нет, то как можно обвинять кого-то в сговоре с целью распространения того, чего у него нет?
Вуд не давал адвокату передышки, и к семи вечера присяжные по делу Горди, выслушав заключительные выступления обвинения и защиты, были отпущены на ночь домой. На другое утро они должны были явиться в суд для вынесения вердикта. И обвинение, и защита смертельно устали, проведя в зале суда в общей сложности десять часов. Все стали уже торопливо засовывать бумаги в папки и портфели, мечтая о паре крепких коктейлей на ночь, как вдруг судья Вуд ударил деревянным молотком по столу и объявил… перерыв на десять минут. После перерыва, сказал он, суд приступит к рассмотрению дела Диарее. Кабальеро ушам своим не поверил. Так же реагировали и присяжные по делу Диарее, торчавшие в суде без дела с раннего утра.
Как только Вуд обратился со вступительными разъяснениями к присяжным, адвокату стало ясно, что рассмотрение дела Диарее может привести к судебной ошибке. Судья неоднократно выговаривал Кабальеро в присутствии присяжных и позволял обвинению делать неуместные замечания. В десять часов вечера адвокат попытался было уточнить один чисто юридический вопрос, но судья прервал его словами: "Этот вопрос вы можете задать лишь в присутствии свидетеля-эксперта!" Кабальеро напомнил Вуду о позднем часе и сказал, что, если понадобится, его свидетель-эксперт прибудет в суд к началу заседания на следующее утро. Но это уже не имело значения: даже если бы эксперт явился в суд на рассвете, судья Вуд все равно предложил бы сторонам выступить с заключительным словом в тот же вечер.
Когда через год с небольшим вышестоящий суд отменил приговор по делу Диарее, в его решении было указано на множество судебных ошибок. В нем, в частности, говорилось: "Помимо отказа удовлетворить просьбу адвоката (о вызове в суд свидетеля-эксперта), судья в присутствии присяжных обвинил его и попытке использовать суд в собственных интересах, а потребовав выступить с заключительной речью до перерыва, совершенно недвусмысленно намекнул, что в противном случае тот будет наказан".
В пятницу утром Кабальеро "насел" на оба состава присяжных одновременно. Присяжные по делу Горди передали несколько записок с просьбой уточнить, что значит " хранитьмарихуану", но Вуд отказался давать какие-либо пояснения. Присяжные по делу Диарее, все это время хранившие зловещее молчание, к полудню вынесли вердикт "виновен" по обоим пунктам обвинения.
К этому времени уже все в федеральном суде посматривали на часы. Примерно в три часа дня, т. е. через пять часов после того, как присяжные по делу Горди приступили к обсуждению вердикта, Вуд пригласил Кабальеро к себе в кабинет. Судья был настроен необычайно дружелюбно. "Судя по всему, – сказал он, обращаясь к адвокату, – присяжные безнадежно разошлись во мнениях". Странно, подумал Кабальеро. Из комнаты, где совещались присяжные, не поступало ни записок, ни каких-либо иных сообщений, поэтому судить о том, что там происходило на самом деле, было невозможно. Несмотря на это, Вуд вызвал присяжных в зал. О дальнейшем развитии событий свидетельствует протокол судебного заседания:
Судья Вуд: Прошу присяжных занять свои места. Господин старшина присяжных, если я вас правильно понял, вы разошлись во мнениях, не так ли? Вы с этим согласны?
Старшина присяжных: По одному пункту да, сэр.
Судья Вуд(явно удивленный таким ответом): Разве вы вынесли вердикт по другому пункту?
Старшина присяжных: Да, сэр.
Судья Вуд: Вы действительно вынесли вердикт по другому пункту обвинения?
Старшина присяжных: Да, вынесли.
Судья Вуд: Хорошо. Передайте вердикт мистеру… Это что, единогласный вердикт по другому пункту обвинения? И все двенадцать присяжных пришли к единому мнению?
Старшина присяжных: Да, сэр.
В этот момент судья попросил представителей сторон и старшину присяжных мистера Янеса подойти к нему. Янес объяснил, что присяжные вынесли вердикт "невиновен" по обвинению в сговоре с целью распространения марихуаны. В отношении же второго пункта обвинения (хранение марихуаны) они все еще продолжают совещаться. Пока что голоса разделились поровну: шесть на шесть. Выслушав Янеса, Вуд велел ему вернуться на место. Он принял вердикт присяжных по одному пункту обвинения и поблагодарил их, явно готовясь отпустить всех домой. Кабальеро вдруг с ужасом осознал, что Вуд собирается объявить о прекращении судебного процесса по второму пункту обвинения – "хранение марихуаны", – поскольку присяжные не сумелиприйти по нему к единогласному решению. Но ведь все должны были понимать, что присяжные все еще продолжали совещаться. Они, видимо, никак не могли договориться как раз о том, что пытался доказать Кабальеро: нельзя хранить то, чего у тебя нет. Закон, казалось, был предельно ясен: присяжные должны были установить, что Горди был хозяином шкафчика в тот момент, когда там действительно храниласьконтрабанда. А именно это чрезвычайно важное обстоятельство обвинение и не потрудилось доказать. Помимо всего прочего, судья отказался разъяснить присяжным, что говорит по этому поводу закон. Кабальеро попросил судью разрешить ему изложить свою позицию.
Кабальеро: Я хотел бы, ваша честь, чтобы это было занесено в протокол. Как я уже заявлял в суде, когда присяжные еще раз подняли вопрос о втором пункте обвинения, то есть о хранении…
Судья Вуд: Ах, давайте больше не будем. Я хочу отпустить присяжных домой. Если вы оставите свои придирки, я еще успею на самолет. Еще успею, с вашего позволения. Что там вам еще нужно?
Кабальеро: Ваша честь, я…
Судья Вуд(обращаясь к присяжным): Члены жюри присяжных, вы свободны. Благодарю вас. Помните, все, о чем вы говорили, должно сохраняться в тайне. Не обсуждайте этого ни с кем. Вы свободны.
Когда присяжные ушли, Кабальеро заявил решительный протест. Он сказал, что они официально не объявляли о том, что не смогли прийти к единогласному решению, что судья не имел права заявлять, будто присяжные действительно разошлись во мнениях, и что все это может закончиться лишь тем, что его клиент будет привлечен к судебной ответственности по одному и тому же обвинению дважды. Особенно прискорбно, сказал он, что суд отказался должным образом проинструктировать присяжных о соответствующих положениях закона.
– Протест отклоняется! – отрезал Вуд и поспешно покинул зал.
Прежде чем Горди предстал перед судом во второй раз, прокурору было разрешено изменить формулировку предъявленного обвинения, что делалось лишь в тех редких случаях, когда допускалась описка или опечатка. Кабальеро безуспешно пытался доказать, что его клиент предстал перед судом во второй раз по одному и тому же обвинению. Присяжные признали-таки Горди виновным в хранении марихуаны.
Это был, пожалуй, самый трудный период в адвокатской практике Рея Кабальеро. "Так, как Вуд, со мной еще никто не обращался", – жаловался он жене Дороти. Адвокат нисколько не сомневался в своей правоте, но он также нисколько не сомневался и в том, что, когда настанет день вынесения приговора, Вуд приговорит его клиента к максимальному сроку. Но вскоре произошло событие, которое буквально потрясло Кабальеро. Как-то им с женой допелось присутствовать на одной вечеринке, устроенной по случаю победы местной баскетбольной команды, и Дороти случайно услышала там, как одна незнакомая женщина рассказывала о процессе по делу Горди, в котором та участвовала как присяжная. Женщина вспоминала, как помощник шерифа все время стучал в дверь их совещательной комнаты и громко напоминал, что судья очень торопится и что ему нужно срочно уезжать. "Черт возьми! – воскликнул Кабальеро, как только вновь обрел дар речи. – Вот это нам и нужно!"
То, что он услышал, могло привести к взрыву и было почти стопроцентным основанием для отмены притвора. Но Кабальеро пока не знал, как решить другой деликатный вопрос: как сказать все это Вуду. Судья очень не любил, когда говорили о его ошибках, какими бы грубыми они ни были. Все юристы в Западном округе штата Техас хорошо знакомы с одним из местных законов, с Правилом № 20, которое запрещает кому бы то ни было обсуждать ход судебною разбирательства с присяжными. Этот закон был принят для того, чтобы лишить юристов и представителей средств массовой информации возможности преследовать присяжных расспросами по окончании судебного процесса, хотя неукоснительное соблюдение этого правила, видимо, противоречит сразу нескольким поправкам к гораздо более авторитетному закону – конституции. Но в данном случае закон этот, видимо, не мог быть применен: ведь Дороти Кабальеро не домогалась информации, а лишь случайно услышала её. Информация же эта свидетельствовала о серьезном проступке должностного лица в суде. У Кабальеро были, конечно, обязательства перед судом, но у него были обязательства и перед клиентом. Он прекрасно понимал, что судья, конечно, попытается привлечь и его и Дороти к ответственности на основании Правила № 20, и поэтому предупредил ее, что они оба могут оказаться за решеткой.
Кабальеро внес тщательно продуманное ходатайство, в котором просил судью не применять Правило № 20 и опросить присяжных по делу Горди. К ходатайству он приложил письменные показания своей жены, в которых та рассказывала о невольно подслушанном разговоре. При этом адвокат заявил, что в случае, если в нарушении закона обвиняется один из присяжных, обязанность доказать его невиновность возлагается на суд.
17 марта судья Джон Вуд сразу же перешел в наступление. Он сказал, что старшему судье Адриану Спирсу было доложено, что Кабальеро и его супруга нарушили Правило № 20. Всем своим суровым видом судья давал понять, что он крайне негативно относится к этому проступку со стороны Кабальеро.
"Я, разумеется, не спешил и не боялся опоздать на самолет", – мягко сказал судья. Более того, в тот вечер он опоздал-таки на последний рейс в Сан-Антонио. Что же касается сделанного им заявления о том, что присяжные не смогли вынести окончательного решения, то он был вправе это сделать, поскольку те дали знать, что их мнения "безнадежно разошлись". Но суд сейчас интересует не это, заявил Вуд. Его интересует то пренебрежение, с каким адвокат и его супруга отнеслись к Правилу № 20.
В своем ответном выступлении Кабальеро постарался тщательно взвешивать каждое слово. Он повторил ту часть своего ходатайства, где говорилось, что никто не обвиняет судью в предвзятости. Боже упаси? Но несколько человек в здании суда все же знали, что судья спешит уехать из Эль-Пасо. Из разговора, который случайно услышала Дороти, представляется очевидным, что об этом знали и присяжные.
– Мне ничего не остается, как довести это до сведения суда и просить провести соответствующее слушание, – сказал Кабальеро. – Лично мне достоверно известно, что в присутствии присяжных, сидевших вот на этой скамье, судья сказал, что если я не оставлю свои придирки, то он еще успеет на самолет.
Кабальеро подумал при этом: интересно, удосужился ли судья ознакомиться с собственными заявлениями, зафиксированными в протоколе? По тени, которая пробежала по лицу Вуда, адвокат понял, что он это сделал. А может, просто вспомнил?
– Я действительно сказал что-то в этом роде, – признался Вуд. – Но я хотел лишь на время покинуть зал суда и позвонить, чтобы выяснить, можно ли было еще улететь в тот вечер. Но к присяжным это уже не имело никакого отношения, потому что к тому времени они уже вышли из совещательной комнаты и сказали, что разошлись во мнениях.
Наконец Вуд разрешил Дороти Кабальеро занять место для дачи показаний и повторить то, что она случайно услышала на вечеринке. Но, узнав, что та не может назвать фамилию той женщины, судья отказался слушать ее дальше.
– Это будут показания с чужих слов, – сказал он.
В самом конце судебного заседания Вуд спросил у Дороти Кабальеро, знакома ли она с содержанием Правила № 20. Та ответила, что даже не догадывалась о его существовании. Вуд зачитал ей это правило, а затем спросил:
– Если бы вы знали о существовании этого правила, вы вступили бы в разговор с этой присяжной?
Миссис Кабальеро: Ваша честь, я совершенно искренне не понимаю, каким образом это правило относится ко мне.
Судья Вуд: Иными словами, вы можете сделать за вашего мужа то, чего он не может сделать сам? Вы это хотите сказать суду?
Миссис Кабальеро: Нет, ваша честь, потому что я лично не задавала вопросов этой свидетельнице.
Судья Вуд: Она разговаривала с вами о деле, в котором ваш муж участвовал в качестве адвоката. И вы спокойно говорили с ней об этом деле, несмотря на предусмотренный Правилом № 20 запрет, потому что считали, что он распространяется на вашего мужа, но не на вас. Вы это хотите сказать суду?
Миссис Кабальеро: Нет, ваша честь, поскольку я не знала…
Судья Вуд: Все. Вы свободны.
Вуд отклонил ходатайство о допросе присяжных, а затем приговорил Горди к пяти годам тюремного заключения и пяти годам условного осуждения, сопровождаемого специальным надзором, т. е. вынес максимальный приговор. Освобождение под залог исключалось.
29 января 1976 года суд вышестоящей инстанции отменил приговор, и Горди был освобожден. Но семь месяцев ему все-так пришлось просидеть в тюрьме. Джона Вуда между чем это нисколько не трогало. Апелляционный суд отменял один его приговор за другим, всякий раз отмечая серьезные отступления от закона, предвзятость судьи, его явную склонность оказывать давление на присяжных путем открытых нападок на адвокатов или откровенной к ним враждебности.
