Текст книги "Грязные деньги"
Автор книги: Гарри Картрайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
Лиз: Я помню, что именно это я и сказала. Я была… Потому что я испугалась до смерти.
Джимми: Нет-нет. Ты сказала мне… ты…
Лиз: Когда я это делала, Джимми, мне было страшно.
Джимми: Ты знаешь, что нас здесь подслушивают. Вчера я узнал, что здесь спрятаны микрофоны. Давай лучше писать. Для этого я принес вот что… Ну хорошо, послушай…
Лиз: И в это положение я попала из-за человека, которого так сильно люблю. Все из-за тебя…
Джимми: Ну не надо так, радость моя. Не надо, черт возьми, все переворачивать и так со мной разговаривать.
Джеки Чагра: Ма!
Когда прослушивание закончилось, Лиз пыталась взять себя в руки, но не смогла. Дрожащим от волнения голосом она сказала, обращаясь к обвини гелю:
– Вы ошибаетесь. Я не участвовала в этом преступлении. Я в этом не виновна.
После того как защита заявила о прекращении представления доказательств по делу последнего обвиняемого, обвинение вызвало несколько дополнительных свидетелей для опровержения ранее заслушанных доказательств. Среди них был и Джо Чагра, который заявил, что показания Харрелсона были сплошным враньем, особенно когда тот утверждал, будто Джо дал ему оружие и кокаин, обещал заплатить за убийство Джеми Бонда, а также за то, что Харрелсон возьмет всю вину на себя.
Шла вторая неделя декабря. Судья Сешнс распорядился, чтобы присяжные явились в суд с чемоданами: настало время заслушать заключительные выступления сторон и вынести вердикт.
От имени обвинения с заключительной речью выступил помощник главного обвинителя Джон Эмерсон. Он сказал, что Чарлз Харрелсон – это "аморальный, хладнокровный убийца", который будет продолжать убивать людей "до тех пор, пока это будет сходить ему с рук. Убийство судьи Вуда – самый серьезный акт терроризма, совершенный им против системы, которую он так ненавидит". Что касается четырех свидетелей, подтвердивших алиби Харрелсона, то это, по словам Эмерсона, либо его приятели, либо люди, действительно не помнившие точного времени своей встречи с Харрелсоном в Далласе. "Большая часть событий в изложении Харрелсона, – сказал Эмерсон, – основана на его собственных показаниях. Если вы придете к выводу, что алиби сфабриковано, то можете считать это веским доказательством его виновности".
Том Шарп произнес самую эмоциональную речь в защиту своего клиента. Он сказал, что, поскольку этот человек уже имеет судимость за убийство, это дает всем "прекраснейшую возможность всячески поносить его, обвинять во всех смертных грехах, пинать ногами, бить по голове, толкать – короче, делать из него козла отпущения". Шарп упрекнул обвинение в том, что оно пользовалось такими запрещенными приемами, как излишняя драматизация событий и подтасовка фактов. Но адвокат, видимо, понимал, что присяжные вряд ли сочтут его доводы убедительными.
Заключительные речи двух других адвокатов – Чарлза Кэмпиона и Уоррена Бернетта – были менее эмоциональными, но ближе к существу дела Кэмпион заявил, что обвинение не представило "никаких убедительных доказательств" того, что Джо-Энн Харрелсон действительно препятствовала правосудию. Бернетт же напомнил присяжным то, что он установил еще в самом начале процесса: Лиз Чагра, совсем молодая и заблуждавшаяся женщина, находилась под каблуком у человека, который командовал и помыкал всеми.
В течение последних двух часов дебатов обвинитель Рей Джан опровергал всевозможные доводы и версии защиты. Он напомнил присяжным, что все трое подсудимых имели веские причины лгать. Прежде всего это касается Чарлза Харрелсона, который хвастал, что "его любимое занятие – убивать людей и не попадаться". Что ж, обвинение доказало, что Чарлз Харрелсон убил судью Вуда. Последние три с половиной года он пытался сделать все, чтобы не попасться. Чарлз Харрелсон будет лгать, какими бы неопровержимыми фактами мы ни располагали. Если бы даже ему показали видеопленку того, как он убивает судью Вуда, он все равно сказал бы: "Это не я, а мой без вести пропавший брат Сесил. Еще грудным ребенком мать положила его в корзину и бросила в реку Тринити".
Поняв, очевидно, что Уоррену Бернетту удалось вызвать у присяжных симпатию к подзащитной, Джан приберег для Лиз Чагра самые едкие замечания. Хотя адвокат представил ее эдакой глупой и забитой "серой мышкой", сказал Джан, лично ему, после того как он прослушал ту часть магнитофонной записи, где она называла мужа "тупицей" и призывала не впадать в панику, стало ясно, что супруг отнюдь не был главной фигурой в их семье. Джан напомнил присяжным еще одно место в записи, где Лиз сказала: "Хорошо, сделай это". Отвернувшись от присяжных, Джан устремил взгляд на подсудимую и сказал: "Обвинителем против Элизабет Чагра выступает она сама. Сколько бы вы ни лгали, сколько бы ни плакали, избавить себя от этого вы не сможете".
Затем обвинитель нанес последний удар. Частично он апеллировал к широко разрекламированному обращению Лиз Чагра к богу, частично – к чувству долга и гражданской ответственности присяжных. Обвинитель заявил, что в своем письме вдове Вуда подсудимая говорит о "новой" и "прежней" Лиз. "Она должна взять на себя ответственность за содеянное прежней Лиз, – сказал Джан. – Если она поняла теперь, что Христос любит ее, то она должна также понимать, что Христос любил и судью Вуда, и миссис Вуд, и всех нас".
В субботу 10 декабря, после десяти недель допроса свидетелей, которые давали запутанные, эмоциональные, а порой и просто скучные показания, сопровождавшиеся нудной юридической казуистикой, присяжные приступили к вынесению вердикта. В 9.50 во вторник они дали знать, что пришли к решению. В зале воцарилась мертвая тишина, когда из боковой комнаты стали один за другим выходить присяжные. Некоторые из них готовы были вот-вот разрыдаться. Они в последний раз заняли свои места, и судья Сешнс велел клерку зачитать вердикты.
Чарлз Харрелсон… виновен.
Джо-Энн Харрелсон… виновна.
Элизабет Чагра… За какое-то мгновение до того, как клерк произнес слово "виновна", со стороны присяжных донеслось громкое всхлипывание, перешедшее потом в сдавленные рыдания. Пораженные юристы и публика с удивлением посмотрели на одну из присяжных – Патрицию Шульц-Ормонд, которая рыдала теперь в открытую. Сначала к ней присоединилась старшина присяжных Мэри Кэтлин Миллс, а через несколько секунд плакали уже все девять женщин и один мужчина. Ни один из юристов, равно как и ни один из видавших виды представителей средств массовой информации, такого взрыва эмоций еще не видел. Уоррен Бернетт, защищавший, а еще раньше обвинявший и даже отправлявший на электрический стул самых жестоких и отпетых бандитов на американском Юго-Западе, сказал потом: "Я многое повидал на своем веку, но такой реакции присяжных я все же не ожидал". На лице у Чарлза Харрелсона была привычная презрительная ухмылка, но в глазах его жены Джо-Энн стояли слезы. Лиз Чагра заставила себя улыбнуться и, посмотрев в сторону присяжных, одними губами показала: "Все в порядке". "Она еще не осознавала, что произошло", – заметил впоследствии Бернетт. Когда судья Сешнс стал по очереди опрашивать присяжных, которые должны были лично подтвердить вынесенный вердикт, Патриция Шульц-Ормонд и несколько других женщин все еще плакали. В слезах была и старшина присяжных Мэри Кэтлин Миллс, но, когда наступила ее очередь подтвердить решение, она высоко подняла голову и, повернувшись к подсудимым, три раза сказала: "Да, ваша честь".
Рэй Джан, выглядевший скорее уставшим, чем довольным одержанной победой, отказался комментировать вердикт, напомнив, что предстоит еще судебный процесс по делу Джимми Чагры. Так и не объяснив почему, судья Сешнс решил перенести этот процесс в другое место, отказавшись рассматривать дело не только в Сан-Антонио, но и вообще в Техасе. Слушание должно было начаться в январе в Джэксонвилле (штат Флорида). Сешнс объявил, что вынесение приговоров он откладывает до марта 1983 года, когда завершится процесс по делу Джимми Чагры.
А в Эль-Пасо в это время царила мертвая тишина. Никто из семьи Чагры не хотел обсуждать случившееся в Сан-Антонио. Единственным человеком, согласившимся встретиться с репортерами, была старая мать, по-прежнему обитавшая в крохотной квартирке по другую сторону дома своей дочери Пэтси. Дверь репортеру открыла женщина с опухшим от слез лицом. Увидев его, она снова заплакала. Был канун рождества, и чистенькие и опрятные кирпичные домики на Санта-Анита-стрит (там обитал "средний класс") были украшены ангелочками и венками из сосновых веточек. Вместо автомобилей и моторных лодок у домов теперь появились украшенные игрушками елки.
Уже через несколько секунд репортеру стало ясно, что слезы матери были вызваны не только и не столько вердиктом присяжных в Сан-Антонио. Прошло уже почти четыре года со дня гибели ее старшего сына Ли Чагры. "Эти четыре года были сплошным кошмаром", – проговорила она.
45
В официальных кругах уже почти никто не называл убийство Вуда "преступлением века", хотя в тот момент это как никогда соответствовало действительности. Одно было все же несомненно: убийство судьи вылилось в "расследование века", самое широкомасштабное и дорогостоящее за всю историю США, затмившее даже расследование обстоятельств убийства президента Кеннеди. После вынесения присяжными вердикта в Сан-Антонио руководство министерства юстиции в Вашингтоне ликовало. Результаты процесса, казалось, оправдали затраченные усилия и расходы.
Но обвинитель Рей Джан, служивший в Вашинтоне до перевода в Сан-Антонио в 1972 году, опасался, как бы радость не оказалась преждевременной. Ведь предстояло еще доказать виновность человека, которого власти считали главной фигурой во всем этом деле. Пока целая тонна папок, схем, графиков, макетов, звукозаписывающей аппаратуры и динамиков перевозилась через несколько штатов в здание федерального суда в Джэксонвилле – в то самое здание, где за два месяца до своей гибели Джон Вуд слушал дела в качестве присланного на время судьи, – Джан и его коллеги работали по пятнадцать часов в сутки, готовясь к самому важному процессу – процессу по делу Джимми Чагры.
Судебное разбирательство в Джэксонвилле должно было стать укороченной версией суда в Сан-Антонио, но с одной весьма существенной разницей: вместо Джо Чагры, главным свидетелем обвинения предстояло стать Джерри Рею Джеймсу. Джан, конечно, понимал, что без участия Джо Чагры вердикт в Сан-Антонио мог бы быть совершенно иным. Его показания, а в еще большей мере его опрятная и приятная внешность, прямота, честность и искреннее раскаяние оказались незаменимым оружием для обвинения. Но Джерри Рей Джеймс заставлял прокурора нервничать: если и жил на земле человек более подлый и бесчестный, чем Чарлз Харрелсон, то таким человеком был главный свидетель обвинения на суде в Джэксонвилле.
Что касается Оскара Гудмена, адвоката Джимми Чагры, то он относился к Джерри Рею Джеймсу весьма положительно, учитывая, что какое-то время тот был лучшим другом его клиента в Ливенуортской тюрьме. Джимми Чагра был буквально потрясен, узнав, что Джеймс оказался стукачом. Пожалуй, впервые в жизни он по-настоящему испугался. Его обращение к богу, хотя и не такое глубокое, как у Лиз, не было всего лишь позой. Оно было реальным ровно настолько, насколько вообще могли быть реальными его представления и шкала вольностей.
Джимми стал старше и уравновешеннее того человека, который три с половиной года назад в Остине настаивал на даче показаний в суде. Возможно, "новым" Джимми он еще не стал, но прежним, задиристым Джимми он уже не был. Теперь он хотел, и даже очень, чтобы на его защиту встал не он сам, а его адвокат.
Уже несколько недель Джимми не имел возможности встретиться с Джо и даже не получал от него никаких вестей, кроме разве теплых приветов, изредка передаваемых их сестрой Пэтси. Джимми всегда говорил, что не допустит, чтобы брат и жена сели в тюрьму, но все обернулось так, что у него не оказалось выбора. Оскар Гудмен как никто понимал, что Джимми никогда не стал бы сотрудничать с властями. Поначалу Джимми крайне неодобрительно отнесся к договоренности Джо с обвинителями. Он не раз предупреждал его, что делают в тюрьме с теми, кто снюхается с властями. Но когда Оскар Гудмен объяснил, что как раз для Джимми дело повернулось наилучшим образом (ведь согласие Джо дать показания вынудило обвинение рассмотреть дело Джимми отдельно от дела Харрелсона), тот все понял и простил.
Джо Чагра стоял перед судьей с видом искренне раскаявшегося грешника и ждал приговора. Он знал, что у судьи большая свобода выбора и тот мог объявить любой приговор: от самого мягкого до самого сурового. Хотя Сешнс и заявил ранее о намерении вынести всем окончательные приговоры по завершении процесса по делу Джимми, он все же решил приговорить Джо Чагру отдельно, не дожидаясь суда над его братом.
"Я знаю, – сказал Джо, обращаясь к судье, – что, если я скажу, что мне жаль, что так случилось, это будет звучать плоско и неубедительно. Но я действительно сожалею об этом. Не знаю, можно ли найти слова, которые предотвратили бы неизбежное. Но я дал обещание своей жене, и теперь моя жизнь изменится". Обвинитель в свою очередь заверил судью, что Джо "оказал полное содействие" как свидетель обвинения. (В приватной беседе Джан назвал показания Джо Чагры его "звездным часом", а то, что произошло между братьями Чагра и судьей Вудом, – "греческой трагедией".) Прежде чем выносить приговор, судья Сешнс сказал, обращаясь к Джо: "Я уважаю вас за то, что вы согласились на договоренность между обвинением и защитой о признании вами вины в менее тяжком преступлении. Вы поступили совершенно правильно. Так и нужно было поступить. Если вы убеждены в правильности своих действий, значит, процесс исправления уже начался". Однако затем, к удивлению многих, судья вынес Джо Чагре максимальный приговор, предусмотренный взаимной договоренностью: десять лет. Вот как получилось, что за несколько недель до начала суда над Джимми Джо уже сидел в тюрьме наименее строгого режима в Плезантоне (штат Калифорния) недалеко от залива Сан-Франциско.
По мнению Оскара Гудмена, у властей были достаточно веские доказательства виновности Джимми: процесс в Сан-Антонио это подтвердил. Веские, но не стопроцентные, учитывая, что Джэксонвилл – это не Сан-Антонио. За исключением немногих судей, прокуроров и адвокатов, встречавшихся с Вудом, когда тот приезжал к ним в марте 1979 года в качестве присланного на время судьи, большинство в Джэксонвилле помнило лишь, что этот судья из Техаса любил рыбный стол и шоколадные конфеты и хорошо играл в теннис. Большинство потенциальных присяжных никогда и не слышали о Джоне-максимуме и не видели слов "Горячо любимому" перед его фамилией на надгробном камне. Здесь, во Флориде, не было и здания федерального суда имени Джона Вуда.
Когда речь заходила о Сан-Антонио, Оскар Гудмен любил рассказывать следующий поразивший его эпизод:
"Однажды, еще во время предварительного слушания, я ехал в аэропорт на такси, и таксист вдруг задал мне вопрос о моей профессии. Я сказал, что я юрист. Тогда он спросил, участвую ли я в процессе по делу Чагры. Не успел я ответить, как он затарахтел о том, что всех этих несчастных ублюдков следовало бы вздернуть на веревке и что Вуд был прекрасным человеком, преградившим дорогу наркотикам в Сан-Антонио. Наконец он спросил: "А вы кого представляете?" Пришлось ответить: обвинение".
Гудмен твердо верил, что присяжные в Сан-Антонио признали подсудимых виновными не под тяжестью предъявленных им доказательств, а лишь потому, что считали это своим долгом. "И действительно, – говорил судья, – какими глазами они смотрели бы на родственников и друзей, если бы не признали виновными людей, которые, по мнению властей, убили судью Вуда?" Но жители Джэксонвилла, казалось, симпатизировали обвиняемому. "Не знаю почему, – сказал адвокат, – но из разговоров с людьми, с которыми я постоянно сталкиваюсь в отеле, я понял, что они на нашей стороне. Обвинению придется немало потрудиться, прежде чем удастся убедить их в своей правоте".
Еще во время предварительного слушания Гудмен заметил, что обвинители были слишком самоуверенны. Об этом, в частности, свидетельствовало неожиданное согласие обвинения с предложением защиты исключить из списка кандидатов в присяжные всех, кто хотя бы слышал об осуждении Лиз Чагра или о признании себя виновным Джо Чагрой. "Сначала они пытались возражать, – сказал Гудмен, – но потом прекратили споры, поскольку были совершенно уверены в успехе".
По мнению Гудмена, самой серьезной проблемой для защиты было не опровержение показаний Джерри Рея Джеймса и даже не магнитофонные записи, а необходимость одновременно защищаться по всем четырем пунктам обвинения. "То, как составлено обвинение против Джо Чагры, – сказал Гудмен, – блестящий маневр с их стороны. Как в учебнике: все четыре элемента соединены воедино так, что один вытекает из другого. Воспрепятствование правосудию вытекает из контрабанды наркотиков, контрабанда наркотиков – из преступного сговора, а преступный сговор – из убийства. Здесь эффективная защита почти невозможна. Учитывая наличие магнитофонных записей, адвокату рано или поздно придется признать обоснованность обвинений в контрабанде наркотиков и воспрепятствовании правосудию и сосредоточить все свои усилия на опровержении обвинении в убийстве и преступном сговоре с целью убийства. Если же вы начнете утверждать, что у обвинения нет доказательств для обоснования обвинения в контрабанде наркотиков или воспрепятствовании правосудию, вы просто утратите к себе доверие. Именно с такой проблемой пришлось столкнуться Джо Чагре".
В самом начале процесса Оскар Гудмен заявил реши тельный протест в связи с тем, что агентам ФБР было позволено сидеть за столом обвинения. В своей вступительной речи, обращенной к присяжным, он фактически признал виновность Джимми Чагры в воспрепятствовании правосудию и в преступном сговоре с целью контрабанды марихуаны. При этом, однако, адвокат предупредил присяжных, что перед ними встанет "почти непосильная для человека задача" разобраться в огромнейшем количестве доказательств, которые будут представлены сторонами в ходе судебного разбирательства. Гудмен хотел бы, чтобы присяжные хорошо поняли, что в 1979 году в Западном Техасе царила "достойная всяческого, осуждения и порицания обстановка беззакония". Он рассказал им, что между судьей Вудом и семьей Чагры возникли серьезные трения. Весьма сомнительный "профессионализм" Вуда настолько накалил обстановку, что Ли Чагра намеревался даже предъявить ему иск. Адвокат рассказал также об убийстве Ли и о покушении на убийство Джеймса Керра. Подобные ситуации отличаются тем, что вскоре наступает момент, когда контролировать их больше невозможно, скачал он. В данном случае дело дошло до того, что любой федеральный агент уже считал своим священным долгом привлечь к суду всю семью Чагры.
Затем Гудмен подробно рассказал о том, как до начала суда в Остине они согласовывали с властями признание вины Джимми Чагрой, и задал такой сам по себе напрашивавшийся вопрос: "Разве кто-нибудь будет нанимать убийцу для расправы с федеральным судьей из-за лишних пяти лет тюрьмы?" Адвокат не отрицал факта передачи Джимми Чагрой денег Чарлзу Харрелсону, как утверждало обвинение. Но это были не деньги за убийство, а сумма, полученная путем вымогательства, потому что до этого Харрелсон встретился с подзащитным и сказал: "Чагра, я убил судью и хочу, чтобы ты заплатил мне за это".
"Мы не будем пытаться доказать, что Чарлз Харрелсон не убивал судью Вуда выстрелом в спину 29 мая 1979 года, – сказал Гудмен, обращаясь к присяжным. – Джимми Чагра просто не знает, убивал Чарлз Харрелсон судью Вуда или нет".
Что касается магнитофонных записей, то, объяснил адвокат, Джимми Чагра разговаривал и вел себя как "крепкий парень" для того, чтобы "выжить в условиях тюрьмы". Он напомнил присяжным, что все они обещали оставаться объективными. "Постарайтесь быть беспристрастными, – сказал он, – и выявить мотив. Прослушивая записи всех этих разговоров, спросите себя: все ли, о чем шла речь, имело место в действительности?"
В своей вступительной речи Рей Джан больше не говорил, что это "история о страхе и алчности", как это было на процессе в Сан-Антонио. Ситуация изменилась, поэтому обвинительную речь пришлось частично переписать. Все началось, сказал он, в Лас-Вегасе, когда Чарлз Харрелсон "предложил свои услуги" для расправы с убийцами Ли Чагры. "Но Джимми Чагра беспокоился не за брата, а за самого себя". Он знал, что через несколько недель предстанет перед судьей, которого все называли Джоном-максимумом.
"Джимми Чагра боялся этого, – продолжал Джан, – и использовал сначала все законные средства, чтобы отстранить судью Вуда от рассмотрения его дела. Когда же это не удалось, Джимми Чагра решил организовать его убийство. Для него это был единственный выход, единственный путь к спасению. И тут вмешалась судьба: свои услуги предложил Чарлз Харрелсон. Мы не будем доказывать, что курок спустил Джимми Чагра".
Первой свидетельницей обвинения была Крис Лэмброс – адвокат из Сан-Антонио, помнившая, как она столкнулась с незнакомцем с незабываемыми глазами. "В нем было что-то такое, – сказала она, – что отличало его от остальных. Судя по внешнему виду, он был приезжим. Я еще подумала, что он похож на человека, только что вышедшего из бара где-нибудь на Западном побережье. Я сказала: "Доброе утро", но он лишь буркнул что-то…"
После показаний Кэтрин Вуд, рассказавшей, как она поддерживала голову умирающего судьи, для дачи показаний был вызван патологоанатом, который в леденящих душу подробностях описал результаты вскрытия, длившегося три часа. Из тела судьи были извлечены шестнадцать осколков пули, походивших на рентгеновском снимке на снежинки. Пуля поразила спинной мозг, разорвала аорту и сильно повредила органы брюшной полости. "Печень была похожа на картофельное пюре", – сказал патологоанатом. (Услышав это, один из репортеров улыбнулся: судья Вуд, как известно, был большим любителем спиртного).
Грейс Сэмпселл, секретарь Вуда на судебных процессах в Эль-Пасо и Мидленде, дала показания относительно мотива преступления. Она рассказала, как вел себя Джимми Чагра в зале суда в Мидленде. По ее словам, в феврале во время рассмотрения ходатайства об освобождении Чагры под залог он "был страшно испуган и все время молчал". Но в апреле, когда начались предварительные слушания, Джимми уже входил в зал суда, широко улыбаясь. "Он вел себя раскованно, – вспоминала Сэмпселл. – Может быть, потому, что в тот момент он был на свободе". Адвокаты заявили тогда тридцать ходатайств, а судья, не раздумывая, отклонил двадцать девять, приняв лишь одно: он согласился перенести судебное разбирательство из Сан-Антонио в Остин, на сто с лишним километров на север. К тому времени, когда Вуду пришлось отклонять самое важное ходатайство (о том, чтобы он заявил себе отвод), страсти в зале суда накалились до предела. "Создалась взрывоопасная ситуация", – сказала Сэмпселл.
Обвинение вызвало в суд нескольких друзей и партнеров Джимми Чагры, подтвердивших, что он вел роскошный образ жизни. Они рассказывали о "королевском" к нему отношении в казино, о шикарном особняке с прислугой и личными секретарями, о сумках с деньгами и о миллионных ставках за игорными столами. Глория Строуп, личная секретарша Джимми и его "Пятница" в Лас-Вегасе, рассказала, что все счета за содержание дома оплачивала из толстых пачек наличными, которые ей давал Джимми. Она описала великолепный дом в северной части Лас-Вегаса, полностью перестроенный Лиз и Джимми, остановившись более подробно на большой спальне. Строуп сказал, что в доме было "десять или пятнадцать телефонов, по Джимми считал, что все они прослушиваются, и поэтому обычно пользовался телефоном-автоматом в соседнем квартале".
Обвинение вызвало также нескольких приятелей и партнеров Чарлза Харрелсона. Они должны были подтвердить его репутацию убийцы, но главной их задачей было помочь установить обоснованность обвинений в том, что Харрелсон долго выслеживал судью Вуда. Около места для дачи свидетельских показаний был повешен огромный календарь со всеми днями мая 1979 года. Обвинители уже предъявили многочисленные выписки из регистрационных книг мотелей и автостоянок в аэропортах Сан-Антонио, Остина, Мидленда и Лас-Вегаса. Теперь присяжные должны были сами послушать, что будут говорить по этому поводу друзья Харрелсона Пит Кей и Хемптон Робинсон, т. е. получить информацию из первых рук.
Неожиданный удар по позиции обвинения нанес его же собственный свидетель Пит Кей. В ходе перекрестного допроса он заявил, что Хемп Робинсон – "чокнутый наркоман".
Помощник обвинителя Джон Эмерсон попытался было спасти положение, попросив Кея дать определение слову "чокнутый", но только все испортил.
"В моем понимании "чокнутый" – это такой человек, как Хемп Робинсон, – ответил Кей. – То есть с приветом, любитель марафета".
Обвинению ничего не оставалось, как вызвать для дачи показаний самого Хемпа Робинсона. Тот сразу же признался, что для храбрости сделал себе укольчик метадона [61]61
Наркотическое средство. – Прим. перев.
[Закрыть]. Затем Робинсон рассказал, как они с Чарлзом Харрелсоном отправились в Лас-Вегас с намерением обжулить Джимми Чагру в покер. Вскоре после возвращения в Хьюстон ему позвонил Харрелсон и велел купить винтовку. "Он сказал, что она нужна ему для одного дела, и спросил, хорошо ли я стреляю метров с четырехсот". Затем Робинсон сказал, что собственными глазами видел, как Харрелсон убил маленькую птичку из винтовки с оптическим прицелом с расстояния более 200 метров. Накануне Дня памяти погибших в войнах в 1979 году Харрелсон позвонил снова. Он хотел, чтобы Робинсон и его невеста Джо-Энн Стаффорд встретились с ним 27 мая в Остине. По просьбе Робинсона Джо-Энн Стаффорд сказала Харрелсону, что тот болен и не может с ним встретиться.
– Была ли какая-нибудь причина, побудившая вас отказаться от встречи с ним? – спросил Джон Эмерсон.
– Мне показалось, что он что-то замышляет, – ответил Робинсон. – Я не хотел в этом участвовать.
Джо-Энн Робинсон показала, что Харрелсон "очень расстроился" и "сказал, что сам все сделает и встретится с нами через несколько дней". В полдень 29 мая Харрелсон позвонил из Далласа и сказал, что "дело сделано". Позже он попросил Хемптона Робинсона помочь ему избавиться от золотистого "катласса" – автомобиля его жены.
В ходе перекрестного допроса Оскар Гудмен представил протокол разговора Хемптона Робинсона с агентами ФБР в марте 1981 года. Робинсон рассказал им весьма странную историю о том, как Джо Чагра и двое неизвестных пришли к нему на ранчо и задушили собаку. Робинсон сказал тогда, что пристрелил обоих незнакомцев. Гудмен попросил свидетеля еще раз зачитать вслух свои показания, к явному неудовольствию обвинителей. Затем адвокат спросил:
– Где вы зарыли трупы?
– Никаких трупов не было, – тихо сказал Робинсон.
– Как так?
– Наверное, это была галлюцинация, – признался свидетель.
– А где в это время был Джо Чагра? – резко спросил Гудмен. – Ведь его там не было, не так ли?
– Не было, – признался Робинсон.
Следующей свидетельницей была Тереза Старр, которую попросили рассказать о поездке в Лас-Вегас, где она должна была взять чемоданчик с деньгами. После этого обвинители намеревались представить магнитофонные записи и приступить к допросу Джерри Рея Джеймса. Им неожиданно повезло, когда судья разрешил предъявить в виде вещественного доказательства 92 клочка бумаги, изъятых у Лиз Чагра агентами ФБР в Ливенуорте. Одна из восстановленных записок, увеличенная для наглядности до размеров плаката, гласила: "Если агенты ФБР обо всем только догадываются, то как они узнали, что кто-то из нас заплатил Терезе?".
Направляясь к месту для дачи показаний, Джерри Рей Джеймс старался не смотреть в сторону Джимми Чагры, устремившего на него испепеляющий взгляд. Этому преступнику-рецидивисту в коричневой тройке было 44 года, но торчащий живот, большая лысина и седая борода сильно старили его. Вообще его присутствие в зале было каким-то нелепым. Судя по первым ответам на вопросы, свидетель был хорошо подготовлен. Хрипловатым голосом нараспев он рассказал присяжным, как был переведен в Ливенуорт после бунта заключенных в штате Нью-Мексико, когда они разгромили, тюрьму и убили тридцать трех охранников и стукачей. Один общий знакомый по имени Трейвис Эрвин представил Джеймса Чагре. Они подружились после одного инцидента, когда Чагра ударил по лицу строго заключенного, который, как ему показалось, жульничал. Джимми проиграл тогда 1600 долларов, но платить отказывался. Через некоторое время в камеру Джимми явились трое из тюремной банды "Мексиканская мафия" и еще один заключенный из банды "Арийское братство". "Увидев их, он очень испугался, – сказал Джерри Рей Джеймс. – Но я встал на его защиту, и те отступили". Вскоре после этого они сидели как-то в тени деревьев в зоне отдыха, и Джимми поведал ему свой секрет.
– Ни с того ни с сего, – сказал Джеймс, обращаясь к присяжным, – он вдруг говорит: "Джерри, это я устроил убийство судьи Вуда".
Тишина и спокойствие, царившие в зале в течение трех недель, были неожиданно нарушены. Джимми Чагра вскочил с места и закричал:
– Врешь, подонок! Он все врет, ваша честь!
Судья Сешнс напомнил Чагре правила поведения в зале суда. К счастью, присяжных в то время там не было. После этой вспышки между Чагрой и местом для дачи показаний поставили двух полицейских.
В течение последующих двух дней Рей Джан расспрашивал свидетеля о многочисленных контрабандистских и других преступных операциях, замышлявшихся Джимми для финансирования побега. Доносчик сообщил присяжным, что Джимми очень сильно расстроился, узнав об аресте Чарлза Харрелсона близ Вэн-Хорна. Он обсуждал с ним план убийства Харрелсона, хотя тот и был, казалось, в полной безопасности за тюремными стенами. "Он мечтал о человеке, который проникнет в тюрьму и взорвет ее изнутри", – сказал Джеймс. У Джимми Чагры был целый список людей, которых он хотел бы видеть мертвыми. Туда входили Джек Стриклин, Генри Уоллес и трое тех, кто убил его брата Ли. Один раз, вспоминал Джеймс, Джимми рассказал ему, как собственноручно убил человека по имени Марк Финней. Это случилось во время суда над Джимми в Остине. В ходе какой-то сделки с наркотиками с участием Джека Стриклина и Марка Финнея возник спор, в разгар которого Джимми выстрелил в Финнея и убил его. Так он сам рассказывал. Он сказал, что тело Финнея зарыл в лесу к западу от Остина.