Текст книги "Ярлыки"
Автор книги: Гарольд Карлтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
– Прибыла Анаис Дю Паскье. – Уэйленд налил себе большой бокал водки и апельсиновый сок для Майи. – Мой офис по связям с прессой буквально разрывают! – Он передал ей бокал. – Им постоянно передают просьбы организовать с ней интервью. Что, если нам нанять французскую актрису, чтобы она выступила от имени Анаис?
Майя засмеялась.
– Может быть, с этим лучше всех справится Бет Дэвис?!
– Мне почему-то больше нравится Катрин Денев. – Уэйленд отпил из своего бокала.
Было семь часов, и она собиралась выйти, несмотря на то, что вечер был холодным – март принес из Канады в Манхэттен пронизывающие ветры. Сейчас Майя начала зарабатывать большие деньги продажей своих моделей. Она понимала, что ей вскоре придется подумать о своей квартире, и что она будет скучать по Уэйленду.
– Тебе следует выйти из подполья и встретиться с нашими покупателями, крошка, – советовал Уэйленд. – Они не станут болтать. Нам не помешает немного дополнительной рекламы. – Он протянул ей тарелочку с арахисом. – Покупатели готовы к переменам. Дамы мечтают о юбках разной длины. Мы связывались с магазинами в разных местах Америки. Их всех интересуют работы нашей малышки Анаис. Тебе нужно найти какое-нибудь хорошее агентство по рекламе, чтобы оно работало на тебя.
Майя покачала головой.
– Как странно, что это случилось, когда мне стало все безразлично.
– Иногда так и случается. – Уэйленд погрозил ей пальцем. – Перестань переживать! Тебе следует продолжать жить! Ты – талантлива! Твои модели прекрасно распродаются! В чем дело, что с тобой? Майя отпила сок.
– Мне кажется, что я израсходовала всю свою энергию на мать и Филиппа.
Он озабоченно взглянул на нее.
– Крошка, ты же не хочешь сказать, что у тебя нервный срыв? Я так ужасно себя чувствовал, когда в прошлом году от меня ушел оформитель витрин. Мне показалось, что наступил конец света. Но… – Он пожал плечами и отхлебнул свой напиток. – Ты должна чаще выходить в свет и общаться с людьми. С кем ты сегодня встречаешься, крошка?
– Мне кажется, с Маккензи…
– Что значит, тебе кажется?
– Она сказала, чтобы я была в «Русской чайной» в восемь и что мне следует приодеться – может, с ней будет еще кто-то. Я не знаю.
В этот вечер она надела свой костюм из лиловой шерсти. На ней были толстые, с рисунком, колготки и невысокие лиловые сапоги. Сверху Майя надела черное пальто из искусственного меха и повязала на голову ярко-желтый шарф. Она отправилась в ресторан по Пятьдесят седьмой улице.
Войдя в ресторан, она обратилась к метрдотелю, и он провел ее в угловую кабинку. Когда она подошла ближе, мужчина, сидевший за столиком, поднялся. У нее сильно забилось сердце.
– Дэвид, значит это ты – сюрприз! – выдохнула она.
Он крепко обнял ее. Ей следовало догадаться, что Маккензи не упустит возможности как-то связать их. Исходивший от него запах чистоты, запах дорогого мыла сразу напомнил ей их прошлое.
– Я убью Маккензи, – смеясь, сказала она и села, стараясь прийти в себя.
Она совсем забыла, какой Дэвид симпатичный. Его красивые ясные синие глаза были такими честными. Она так долго думала о Филиппе, что совсем забыла, что другие мужчины тоже могут быть весьма привлекательными. Она не видела Дэвида целый год, и этот год пошел ему на пользу. Он немного отрастил свои светлые волосы, его глаза, казалось, стали еще синее, а волосы – гуще.
Он радостно улыбнулся ей.
– Боже, как же я рад видеть тебя снова, Майя. Ты стала еще красивее. Почему ты не сообщила мне, что уже вернулась?
Она сняла с головы шарф и пригладила волосы.
– Я не знаю, – ответила она просто. – У меня было такое странное ощущение, когда я вернулась. Уэйленд предложил мне создать небольшую коллекцию. И я ею занимаюсь под именем Анаис Дю Паскье. Я почти никуда не выхожу, только иногда Уэйленд берет меня с собой…
Он выглядел взволнованным.
– Ты не хочешь рассказать мне все? – спросил он. Его глаза блестели от любопытства.
Они заказали кофе и блины.
– Сначала расскажи, как дела у тебя, Дэвид? – попросила Майя.
Он пожал плечами.
– Из нашего выпуска вы с Маккензи получили все самые престижные награды и лучшую работу! В прошлом году я был недолго занят в фирме на Восьмой авеню, а сейчас работаю дизайнером и закройщиком пальто и костюмов в фирме на Бродвее. Работы много, и платят мне хорошо, но мне все так надоело. Приходится бороться за каждый клапан кармана, и мое творчество…
– Натыкается на каменную стену… – продолжила она за него.
– Правильно, именно так, – засмеялся он. – Я решил, что стану работать для себя по вечерам дома. Мне хотелось создать платье без швов из «чулка». Если бы у меня все получилось, то началось бы новое движение в дизайне…
– И что?
– Но мне еще нужно плавать по вечерам.
– Ты все еще увлекаешься спортом?
– Это же Нью-Йорк, здесь без спорта не обойтись! Им принесли заказ. Майя подумала, какой же могла быть ее «нормальная» жизнь с Дэвидом.
– Почему ты уехала из Парижа? – мягко спросил он. – Я же помню, как тебе было важно работать для Ру.
Она отпила кофе, глядя в его чистые черты лица.
– Я не знаю, как тебе это объяснить. Ты такой нормальный и спокойный человек. Тебе все может показаться просто мелодрамой.
Он покачал головой.
– Послушай, Майя, я так долго этого ждал. Я хочу, чтобы ты мне все рассказала. Медленно и во всех деталях.
Официант налил ей еще кофе, и Майя перевела дыхание. Она не желала рассказывать Дэвиду, что была влюблена в Филиппа. Поэтому она несколько сместила акценты, описав Филиппа как диктатора и хитреца. Она сказала, якобы Корал не поверила, что она сама приготовила коллекцию, поэтому-то она и швырнула в нее пепельницей.
Дэвид чуть не подавился.
– Но я сразу же узнал твой стиль, как только увидел фотографии! Я же видел, что карманы и воротники – все это принадлежало тебе, Майя!
– Спасибо! – Она улыбнулась и развела руками. – Вот и все! Сейчас я живу в роскоши в апартаментах Уэйленда и занимаюсь созданием коллекции одежды. Я могу вести собственную жизнь, но не представляю себе, как это сделать.
Она отпила глоток воды.
– Уэйленд как бы моя семья. Я должна вас познакомить. Мне бы хотелось, чтобы он увидел твои работы. Я уверена, что они чудесны.
Он отрицательно покачал головой.
– В наше время одежда не должна быть слишком изысканной. Посмотри на Маккензи. Она выпускает такую дешевку! Но ее вещи продаются, потому что она знает, как их преподнести. Рок-музыка, цветные огни… Молодежь купит все, что угодно!
Майя призналась, что в Париже ее «отравили» прекрасным мастерством «от кутюр».
– Ты себе даже не можешь представить, что они делают, чтобы туалет стал совершенным! Как с лица, так и с изнанки. Все делается только вручную!
– Расскажи мне об их клиентах. Они что – богатые испорченные и избалованные сучки?
– Да, некоторые, безусловно.
Она доела блины и сложила салфетку.
– Некоторые из них считают, что если они заплатили вам три тысячи долларов за платье, то вы должны быть им обязаны по гроб жизни. Если вдруг отрывается пуговица или тянет где-то подкладка, они несут вещь обратно. Даже спустя годы они приносят вещь, чтобы к ней сделали изменения, если они набрали или потеряли вес… Филипп был вне себя, когда костюм, который он пять лет назад делал у Диора, принесли ему, чтобы он что-то изменил в нем. Но ему приходится быть вежливым и очаровательным. И главное, все уверены, что переделки должны делаться бесплатно!
– Как скоро они оплачивают по счетам?
– Он отказывается иметь дело с актрисами и женами политиков – с них, как правило, получить что-нибудь весьма трудно. Некоторые из них пытаются торговаться или желают оплатить только стоимость материала. Они считают, что если они показываются в этой модели на публике, то реклама, которую они делают вам, уже вполне компенсирует труд!
Дэвид пил кофе и не сводил с нее глаз.
– Этот Филипп, он приставал к тебе?
– Он женат, – коротко ответила ему Майя. – Когда ты работаешь в его мастерской, предполагается, что вся твоя жизнь будет посвящена только этому делу. Все жутко похоже на какую-то замкнутую религиозную секту. Мода «несет в мир порядок и стиль», она как бы выполняет священную миссию.
– Может, известный дизайнер и должен думать именно так.
Майя покачала головой.
– Филипп твердо стоит обеими ногами на земле и прекрасно разбирается в бизнесе. Ему нужно постоянно продавать свои шедевры. Фирма «Кремер» купила его имя и сейчас выпускает какой-то ерундовый одеколон…
– Ты кажешься мне разочарованной. Вы нормально расстались с ним? – спросил Дэвид.
– Невозможно уйти из парижского дома моды, не поссорившись! Он был уверен, что я ухожу к его сопернику по бизнесу. Честно говоря, когда я сейчас вспоминаю, мне кажется, что это было так похоже на сцену из мелодрамы!
– А твои наряды в «Хедквотерз», почему они не выставлены под твоим именем? – спросил ее Дэвид и попросил счет у официанта.
– Это еще одна длинная история. Ее придется оставить на другой раз!
Дэвид проводил ее домой.
– Ты знаешь, мне уже тоже хочется признания и оценки моей работы, – сказал он ей откровенно. – У меня не меньше таланта, чем у Холстона или Билла Бласса. Мне только нужно найти ему применение.
– Тебе необходимы полезные контакты, – заметила Майя. – Маккензи сказала мне, что у них работает блестящий бухгалтер. Он привел в порядок дела их фирмы. Тебе не мешало бы поговорить с ним… Тебе тоже нужен хороший бухгалтер.
– Да, Маккензи неоднократно предлагала мне свои услуги. Но я упрям и хочу всего добиться сам.
У дверей дома он поцеловал ее в щеку.
– Ты больше не станешь пропадать?
– Нет. Спасибо тебе за вечер. Я очень рада, что повидала тебя.
Она смотрела, как он уходит. Он не поинтересовался номером ее телефона.
Донна Хеддон-Брукс провела пальцами по курчавым темным волосам Говарда Остина.
– Я скучала по тебе, – призналась она. – Я даже не ожидала этого от себя. Я почти забыла, какая у тебя здесь гладкая кожа…
Она погладила его торс.
– И я не забыл, как ты прикасаешься ко мне, – хрипло ответил он, прижимаясь губами к ее шее, нежно сжимая ее груди. – Миссис Брукс…
– Никогда не называй меня так, – попросила она. – Только не ты. И особенно не ты!
Их встреча состоялась два месяца спустя после «модного брака года», как назвала его «УУД». Донна к тому времени уже стала редактором отдела моды «Дивайн».
Они обнаженные лежали на постели роскошного номера в «Плазе». Окна номера выходили в парк, и под ними иногда раздавалось конское ржание.
«Лейблз» помещали все больше рекламы производителей, прекрасно понимавших, каким успехом пользуется издание. Его тираж почти достиг тиража «УУД», и это всего лишь за один год. В шестидесятых мода таила в себе огромный потенциал.
– Даже Ллойд каждый день читает вашу колонку «Сплетни», – сказала Говарду Донна. – И не только, чтобы узнать, каким наркотиком балуется Корал.
– Ты испытываешь вину перед ней? – спросил Говард. Он развернулся в постели так, чтобы их тела касались друг друга почти каждым миллиметром кожи. Ему нравилось находить новые позы, позволявшие быть к ней как можно ближе. Сейчас он примостился у нее между ног и зарылся носом в ее чудесно пахнувшие волосы.
– Никогда не настанет такой день, когда я почувствую себя виноватой перед Корал, – ответила ему Донна. Она рассеянно провела пальцем вниз по его животу, коснулась его члена, и ее палец остался там. Она легонько взяла в руку его яички. – Ты даже не представляешь, какой шум и беспорядок она создает в офисе. Если мне удастся избавиться от нее, Ллойд сэкономит массу денег!
Он прижался губами к ее губам, чтобы она наконец замолчала. Они оба чувствовали, как нарастало в нем желание.
– Давай не станем ее обсуждать сегодня, – прошептал он. – Мне кажется, что она все время с нами, как третий лишний!
– Говард, мы же договорились, что между нами будет только секс. Но когда Ллойд занимается со мной любовью, все настолько иначе. Он для меня делает все – целует, если я захочу, всю ночь ласкает языком везде, где я хочу. Я не стану тебе лгать: я могу испытать с ним оргазм. Но Боже, как же все отличается от того, что происходит с нами! С Ллойдом я испытываю больше… клинические ощущения. И у меня возникает какая-то отстраненность. Но с тобой…
Она замолчала, потому что он быстро лег на нее и вошел внутрь.
– О Боже! – застонала она.
Он очень уверенно занимался с ней любовью. Они много раз встречались с тех пор, как началась их связь. И каждый раз это происходило в новом отеле. Только медовый месяц, который Донна провела в Новой Англии, прервал их встречи.
– Ты знаешь, что бы мне хотелось сегодня? – спросила она его. – Мне хочется поразить тебя.
Она оттолкнула его и вскочила с постели.
– Эй, – воскликнул Говард, – я только начал разогреваться.
– Пошли, – сказала она, быстро одеваясь. – Ты тоже одевайся.
Они только тридцать минут назад пришли сюда, но он пожал плечами и стал одеваться.
Был великолепный весенний теплый день, какие иногда выпускает из рукава апрель в Нью-Йорке. На улице Донна быстро подбежала к стоявшей у обочины коляске, в которую была впряжена лошадь, и взобралась внутрь. Говард нахмурился.
– Ничего себе сюрприз, а если кто-нибудь увидит нас? Она, смеясь, схватила его за руку и втащила за собой в повозку.
– Ты когда-нибудь разглядывал людей, которые проезжали мимо тебя в колясках? Мы похожи на приехавших на экскурсию в Нью-Йорк или на молодоженов.
Он посмотрел на ее ярко-фисташковый наряд от Холстона из тончайшей замши. Она носила его с бледными колготками, тоже фисташкового оттенка. Ее волосы были схвачены ярко-фиолетовым шарфом. Говард захохотал.
– Ты совершенно не похожа на приезжую дамочку из провинции.
Коляска медленно поехала в парк. Они закрылись от ветра полостью, и под нею пальцы Донны начали манипулировать его членом.
Она расстегнула его брюки и вынула член. Она гладила и ласкала его, пока он не стал совсем твердым.
Продолжая ласкать его, она прислонилась головой к голове Говарда, глядя на ярко-синее весеннее небо.
Он тоже засунул руки под полость между ее ног. Ему понравилось, что на ней были, как выяснилось, не колготки, а чулки и кружевной пояс. Он просунул руку в трусики и начал ласкать Донну.
Пока они ездили по Сентрал Парк, старый возница деликатно не обращал внимания на их стоны, а может, и не слышал их. Говард соскользнул на дно коляски к ногам Донны.
Позже, если бы кто-то заглянул в коляску, то разглядел бы под полостью очертания мужчины, стоявшего на коленях на полу. Женщина сидела на сиденье. Ее голова была откинута назад, ноги широко расставлены. Она задыхалась и стонала от удовольствия. Донна быстро кончила, он ласкал ее языком – перемежая мягкое поглаживание губами с резкими быстрыми движениями, почти укусами. Ее руки держали и направляли его голову. Потом она вцепилась в его плечи, когда волны оргазма начали сотрясать ее.
Коляска внесла свою долю в их удовольствие – она подпрыгивала на неровной дороге, стук копыт и наклоны на поворотах только усиливали их возбуждение.
Донна, усталая, лежала на сиденье рядом с Говардом. Она достала маленький тюбик крема для рук из своего кошелька и, смазав им руки, под покрывалом сжимала ими его член. Она чувствовала, как он пульсировал, и ласкала его, пока он не оросил ее спермой. Говард плотно закрыл глаза и откинулся назад, весь отдаваясь ее ласкам.
Когда они снова вернулись к «Плазе», у них дрожали ноги. Они доставили огромное удовольствие друг другу. Говард дал возчику пятьдесят долларов на чай.
Донна схватила ближайшее такси и послала Говарду воздушный поцелуй.
Он покачал головой, возвращаясь в свой новый офис на Мэдисон. Вот было бы смеху, если бы в колонке сплетен появилась заметка о редакторе отдела моды из «Дивайн» и издателе «Лейблз», которые трахались в коляске во время прогулки по Сентрал Парк. Эта заметка пользовалась бы огромным успехом! Как жаль, что он не сможет поместить ее в «Лейблз»!
– Вот дерьмо! – выругалась Маккензи. Она сидела в постели и читала «Лейблз», конечно, колонку «Сплетни». Эту колонку все, связанные с миром моды, всегда читали в первую очередь.
«Кто-то из наших дизайнеров решил порадовать своего дружка во время съемок ее моделей одежды. Но когда она прибыла на место съемок, то увидела, что там никто не носил вообще никакой одежды! И все съемки проводили… лежа. Мы ни на что не намекаем, но это сообщение стоит золота!..»
Маккензи швырнула газету на пол. Наверное, проболтался один из помощников фотографа. Она покажет сегодня вечером эту статью Элистеру.
Маккензи пила кофе и размышляла. Вся ее жизнь менялась так же, как и отношения с Элистером. Именно тогда, когда она решила, что жизнь стабилизировалась, все пошло наперекосяк. Она забеременела – и это само по себе многое меняло, потом эта жуткая сцена в студии Патрика. Они не разговаривали целую неделю… Потом Элистер извинился и вымолил у нее прощение. Но у Маккензи было такое ощущение, что он это сделал не из любви к ней, а потому что ему было гораздо удобнее жить вместе с Маккензи.
Он унизил ее, и Маккензи не была уверена, что когда-нибудь сможет снова доверять ему. Но она уже довольно долго жила с ним и боялась потерять его. Если бы она не была беременна его ребенком, то, наверное, вышвырнула бы его из своей квартиры и из своей жизни. То, что она простила Элистера, стало главным компромиссом в ее жизни. Маккензи сделала это только потому, что была уверена, что ее ребенку будет лучше рядом с отцом. Она вела длительное сражение, чтобы утвердить свою собственную философию жизни, свою собственную мораль, отличную от насаждавшейся ее матерью, или же от философии «любовь и мир», какую проповедовали ее друзья из Виллидж. Она даже не ожидала, что жизнь может быть такой сложной! Увы, далеко не всегда можешь делать то, что хочется. Она когда-то считала, что, если добиться известности и денег, все станет таким легким… Теперь она понимала, что придется самой вырабатывать свой честный, светлый и праведный образ жизни.
Она все вспоминала об Эдди.
Но сейчас, когда она была беременна и не собиралась выходить замуж, он, судя по всему, не одобрял ее поведения и старался держаться от нее на расстоянии. Но, самое главное, ей нужно было оставлять руку на пульсе ее бизнеса, планировать и контролировать все, не выпускать из поля зрения братьев и постоянно стараться перехитрить их.
Она им совершенно не доверяла. Маккензи понимала, что они сделают все, чтобы только сбить стоимость продукции, за этим ей тоже постоянно приходилось следить. Они могли за ее спиной перейти к использованию более дешевых ниток или пуговиц, а это заметно отражалось на качестве продукции. Кроме того, по мере расширения сети магазинов «Голд!», начало производиться гораздо больше продукции, чтобы удовлетворить все заявки, поэтому приходилось иметь дело с рабочими и профсоюзами. Ей хотелось, чтобы этими проблемами занимались братья, но, в принципе, им нельзя было это доверить. Теперь, когда у них было налажено производство одежды в Калифорнии, они могли связаться с какой-нибудь потогонной фабричкой в Лос-Анджелесе, чтобы там производить товары подешевле в ужасных условиях. Там, бывало, использовали подпольных швей, которые вообще не могли бороться за свои права. Ее отношение к подобным вещам сформировалось еще во время жизни в Виллидж, и Маккензи не могла даже думать об этом спокойно. Поэтому она все время с подозрением относилась к деятельности своих братьев.
Маккензи вскоре начала их просто презирать. В особенности Реджи, потому что Макс лишь тащился вслед за ним, как на веревочке. Вместо того, чтобы становиться более цивилизованными, они стали более удачливыми. У них полностью отсутствовал прогресс в поведении, манерах и тому подобном. Каждый шаг, который отделял ее от Бронкса, их, казалось, все сильнее привязывал к своим корням. Они жили в одной квартире, всего в квартале от родителей. Эстер продолжала готовить для них. Она стирала им белье и ухаживала за ними, как за малыми детьми. Они одевались в тоскливые, немодные костюмы, как бы демонстративно отрицая новый модный имидж Маккензи и демонстрируя ей, что они не принимают близко к сердцу проблемы моды и никогда не станут следить за своим внешним видом. Они все время старались подчеркнуть, что для них мода была лишь способом делать деньги.
Когда стала заметна ее беременность, Маккензи начала волноваться о здоровье младенца. Она рано ложилась спать и отказывалась ходить в рестораны, где воздух был наполнен дымом. Это еще сильнее отдалило ее от Элистера, потому что тот продолжал каждый вечер выходить в свет и общаться с коллегами.
– Это же работа, Мак, – убеждал он ее. Она понимала, что таким образом ему было легче добывать наркотики.
Вскоре в производство была запущена линия по производству джинсов и сорочек с маркой «Голд!», продажа шла по всей стране. Кроме того, они начали заниматься трикотажными изделиями, детскими вещами, расширяли связи с производителями колготок, беретов и обуви. Маккензи уже не могла нести полную рабочую нагрузку. Ей пришлось поделиться обязанностями главного дизайнера. Она обратилась к декану «Макмилланз» и провела собеседование с лучшими выпускниками. Она выбрала четверых, которые стали работать на их компанию.
– Я постараюсь научить их работать в моем стиле, – сказала она своим братьям, собравшимся в отсутствие Эдди и отца. – Я не разрешу выпустить ни одну вещь, которую бы сама заранее не одобрила.
Они посмотрели на ее пополневшую фигуру в специально сшитом платье из яркого вельвета с контрастной отделкой шнуром.
– Как насчет того, чтобы открыть магазин в Лос-Анджелесе? – спросил ее Реджи. – Ты станешь заниматься этим?
– В моем-то состоянии? Они решат, что открывается магазин палаток для туристов, – вздохнула Маккензи.
– Может, если бы ты вышла замуж за своего приятеля, ты бы выглядела более прилично? – заметил Реджи.
– Тебе лучше продолжать заниматься переговорами с водителями грузовиков и с профсоюзами, – резко ответила ему Маккензи. – Только этим ты и можешь заниматься. А вопросы морали оставь мне.
– Дети! Дети! – сказал Макс, передразнивая отца. Реджи покривился.
– Что вообще думает себе этот парень? Ты хотя бы знаешь, что он живет за твой счет?
– Нет, это не так! – Маккензи начала горячо возражать. – Он прекрасно налаживает связи с печатными изданиями. Вы считаете, что все случается само по себе? Элистер умеет их уговаривать. Им нравится, что он англичанин – это делает имидж «Голд!» притягательным и…
– А им нравится, что он – наркоман? Английский наркоман?
Реджи захохотал. Его круглое блестящее лицо стало таким отвратительным.
– Наш оборот приближается к миллиону, Мак, – сказал Макс. – Это совсем не игрушки, банки предлагают нам расширяться, и это нужно делать, пока наше место не заняли другие магазины. Они предлагают Сан-Диего, Сан-Франциско…
– Мне не хочется расширяться слишком сильно! – воскликнула Маккензи.
– Тогда тебе следует уйти именно сейчас, потому что мы все равно станем расширяться, – предупредил ее Реджи. – Нам не нужен тот, кто не является профессионалом на все сто процентов. Я ясно выразился? Я читаю газеты. Я хочу тебе сказать: то, что Элистер везде трахается и употребляет наркотики, очень вредит нашему имиджу. Мы продаем вещи молодым девушкам, и нам нужен чистый имидж настоящих американцев.
– Сам затрахайся! – заорала Маккензи.
– Макс и я владеем пятьюдесятью процентами состояния компании, и наше слово в принятии решений весьма весомо. Пусть Элистер приведет себя в порядок, или же мы выгоним его из компании.
Маккензи уставилась на него ненавидящим взглядом.
– Если вы это сделаете, то потеряете дизайнера!
– Вокруг множество других дизайнеров, – мрачно заметил Реджи.
Маккензи расхохоталась.
– Ты считаешь, что ты такая незаменимая? – спросил Реджи. – У нас незаменимых нет. Твои вещи продаются из-за фирменного знака, а не потому что ты их создала!
– Много ты понимаешь! – продолжала орать Маккензи. – Я исхожу потом и кровью, чтобы придумать что-то оригинальное. Мне приходится просматривать километры материала, прежде чем я выберу тот, который нам нужен. Я…
Она покачала головой.
– А ну, выметайтесь, оба, чтобы я не швырнула в вас чем-нибудь тяжелым!
Совещание в этот день закончилось весьма рано. Маккензи обзвонила всех друзей и жаловалась им на своих братьев. Она звонила Эду, матери, отцу, Майе, потом пожаловалась и Элистеру.
– Меня уже начинают пугать эти цифры, – сказала она Майе. – Похоже, что я создала монстра. Он все растет и растет и начинает пожирать все вокруг. Теперь под моим началом работают четыре дизайнера, и все мне кажется таким странным. Я боюсь ранить их самолюбие, если стану критиковать их проекты! Я не могу быть настоящим начальником!
– Я так хорошо тебя понимаю, – сказала Майя. – Я сейчас зарабатываю больше денег, чем могла себе представить. Конечно, мне давно пора переехать от Уэйленда, но у меня нет сил искать себе квартиру.
– А мне нужны помещения для студий и офисов, – заметила Маккензи. – Я нашла целый этаж совсем недалеко от Мэдисон, на Пятьдесят девятой улице. У Элистера там тоже будет небольшой офис. А ведь еще нужно посещать просмотры, появляться на ток-шоу, в магазинах, где продаются мои вещи, и ходить на их открытие…
Они пожалели друг друга и поохали по поводу того, как сильно устали.
Элистер ждал воссоединения с семейством. В конце недели, когда Маккензи после работы приехала домой, он показал ей письмо.
– Приезжает мой отец! – Элистер выглядел таким счастливым. – Его пригласили на рекламную церемонию по поводу открытия фабрики по производству твида! Ему предоставили билет первого класса на самолет и три великолепных костюма из твида. Наверное, у старика, как всегда, плохо с наличностью и, вообще, он никогда не мог устоять перед дармовщинкой!
– Значит, я познакомлюсь с ним? – спросила Маккензи. Она сбросила туфли, плюхнулась на мягкий диван и взяла стакан яблочного сока.
– Мне кажется, что вы прекрасно поладите друг с другом! – ответил Элистер, обнимая Маккензи.
– Если бы он мог задержаться здесь, пока не родится его внук, – устало промолвила Маккензи. – Как мне его называть? Лорд Брайерли?
– Да, ты же не замужем за мной и поэтому не можешь называть его папочка.
– Элистер, ему придется встречаться с моими родителями?
– Ну, не начинай все сначала! Ты что, боишься, что они станут угощать его печеночным паштетом? Ему бы это понравилось.
Маккензи положила подушку под голову и закрыла глаза. Она слышала, как Элистер снует по квартире, открывает и закрывает дверцы шкафа. Она знала, что он ищет. Наконец он вернулся в комнату.
– Мак, куда ты спрятала «травку»?
– Я ее никуда не прятала, – ответила она, не открывая глаз, – я ее просто выбросила.
Он обалдело уставился на нее.
– Почему? Это была самая лучшая «травка» из всех… Она открыла глаза и посмотрела ему прямо в лицо.
– Я не желаю, чтобы здесь были какие-нибудь наркотики. Я не желаю, чтобы, когда родится наш ребенок, он, не дай Бог, попробовал пожевать какую-нибудь «травку» и дышал этим дымом и вообще рос в атмосфере наркотиков. Поэтому тебе придется привыкать обходиться без них – хотя бы дома.
– Ты знаешь, сколько это мне стоило? Это самая лучшая «травка», какую только можно…
– Мне плевать, если даже это окаменевшее дерьмо королевы Елизаветы! – заорала Маккензи. – Ты слишком зависим от наркотиков. Я хочу сказать, что сделать затяжку-другую, ради удовольствия – это куда ни шло! Но ты еще и пьешь, и колешься… Я живу с настоящим наркоманом! Элистер, я беременная твоим ребенком. Ты сказал, что хочешь быть его отцом – ну что ж, тебе решать, хочешь ли ты оставаться здесь или нет! У него от ярости побелело лицо.
– Я имею право тратить мои деньги, как мне заблагорассудится!
Она резко села.
– Ты считаешь, что за это платишь ты? – Она обвела рукой апартаменты. – Ты считаешь, что на твои заработки мы могли бы вести такую жизнь? Ежедневные уколы у твоего шарлатана! Самая лучшая «травка»! Прекрасные, выдержанные вина! Не говоря уже о том, сколько приходится платить за эту квартиру – ее оплачивает компания. Ты же все прекрасно понимаешь, Элистер. Мне это неприятно, и это может плохо отразиться на моем ребенке.
– На нашем ребенке, – поправил он.
– Только если я соглашусь на это. Мне очень трудно жить с тобой.
– Мак, Бога ради, я же люблю тебя. Давай не будем ссориться.
Она покачала головой и обняла его.
– Элистер, ты иногда ведешь себя, как капризный мальчишка! Что с тобой происходит? Я всегда смотрела на тебя с таким восхищением! Ты для меня представлял высший класс!..
Он застонал и что-то пробормотал ей в волосы, Маккензи не расслышала, что именно.
– Ты говоришь, что любишь меня. Но я не могу поверить этому: ты ведешь ненормальный образ жизни. Элистер, приезжает твой отец, попытайся войти в норму. Прекрати колоться у этого шарлатана. Постарайся нормально питаться и набрать вес. Тебе нужно каждый день гулять…
Он приподнял голову и начал ее целовать.
– Хорошо, Мак, я обещаю, что постараюсь все сделать! Он прижался к ней, запустил руки под платье и начал ласкать ее сильно выросшую грудь. Потом прямо на диване занялся с ней любовью, медленно и нежно. Он довел ее до оргазма, потом еще и еще… Она должна была себе признаться, что ему прекрасно удавалось удовлетворить ее. Кончив, он продолжал крепко прижимать ее к себе. Маккензи почувствовала, как начало содрогаться его тело, потом он как будто успокоился. Но было что-то странное в его реакции. Они рано отправились спать. Маккензи почувствовала, когда он лег в постель, что его холодное тощее тело прижалось к ней сзади, как он привык спать с нею. Он обнял ее, и они заснули.
Маккензи подумала: «Мне придется быть такой сильной!» Она с сожалением вспомнила об Эдди, ненавидя себя за эти мысли. Ей придется постараться, чтобы ее отношения с Элистером нормализовались, это было необходимо сделать ради ребенка.
Она ушла из дома рано утром, пока он еще спал. Ей нужно было посмотреть негативы для новой рекламной кампании. Если делаешь цветной каталог, приходится потрудиться!.. Ее ждали разработки перспективных моделей, параллельно предстояло умолять производителей тканей, чтобы они заранее готовили необходимую для ее коллекции продукцию. Ей казалось, что ее работа состоит в постоянной борьбе со временем. Ей нужно было опередить соперников и те фирмы, которые пытались копировать ее стиль!
Она не собиралась видеться с Эдом. Они пытались избегать друг друга и не встречаться на общих совещаниях. Она старалась даже не думать о нем, хотя ей его сильно не хватало. Ее мать постоянно напоминала по телефону, что следует что-то предпринять, чтобы ее дитя родилось в законном браке. Маккензи изо всех сил старалась загрузить себя работой. Она была слишком занята и сильно уставала, чтобы думать о чем-то еще.
