Текст книги "Ярлыки"
Автор книги: Гарольд Карлтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
Она открыла дверь. Филипп вошел, добродушно улыбаясь. Потом аккуратно затворил за собой дверь. Его глаза светились. Майя отвернулась и кончиками пальцев смахнула слезы.
– Нет решительно никаких причин, чтобы плакать, – сказал Филипп. Он сунул руку в карман и вручил ей белоснежный платок. Не глядя на него, она вытерла свои горящие щеки. – Я знаю, она бесцеремонна, – пробормотал он, – но такая уж она есть.
Он стоял так близко, что она ощущала аромат одеколона, смешанный с его собственным запахом, и ноздри ее расширились. Ей хотелось повернуть лицо к нему, чтобы он мог осыпать его поцелуями. Она дрожала в предвкушении его прикосновения, и, словно прочитав ее мысли, он дотронулся сзади пальцами до ее шеи. Это было целительное прикосновение, от его руки исходили умиротворяющие волны. Пальцы задержались на какую-то секунду, и она сделала глубокий вдох, пытаясь удержать себя от того, чтобы кинуться к нему, поцеловать его озабоченное лицо. Впервые в жизни она испытала страстное желание поцеловать мужчину, и это поразило ее. Майя вернула ему носовой платок.
– Спасибо, сейчас я возьму себя в руки, – пообещала она.
Они обменялись долгими взглядами, в его она могла прочитать многое. Что он сожалеет о ревнивой выходке Жозефины. Что он любит ее куда больше, чем Жозефину, но его связывает с Жозефиной чувство долга. Что он сожалеет о том, что пригласил ее работать в доме. Пока она снова и снова пыталась истолковать себе его серьезный взгляд, он оставил ее, осторожно закрыв за собой дверь.
Она почувствовала прилив гнева на него за то, что он нашел этот способ управлять ею, успокоить ее, одарить ощущением счастья от его легкого прикосновения, мимолетного внимания, словно она была маленькой собачонкой, которую можно легко приручить. Все, чего она хотела – чтобы он привлек ее к себе. Она знала, каким сильным он был, как крепко может он обнять ее своими смуглыми, мускулистыми руками. Она знала, каков запах его тела и вкус его кожи, если лизнуть его шею языком. Эти фантазии изумили и напугали ее. Представлять, что они оба – она и Филипп могут обнаженные обнимать друг друга, было слишком смело даже для фантазии. От одной этой мысли ее затрясло. Неожиданно она осознала, что он должен стать мужчиной, который устранит ее страх, освободит ее от него. Он должен знать, как надо заниматься с ней любовью, чтобы она ничего не боялась. Возможно, он был единственным мужчиной в мире, кто мог добиться этого – вот почему судьба привела ее, зеленую, юную американскую девушку, в студию ведущего дизайнера, это было предопределено. Взгляды, которыми они обменялись… Огромность ощущения от встречи их глаз. Все это перенесло ее в иной мир – где охватывала дрожь, замирало дыхание и не заботило, что, как и где произойдет, пока они вместе. Майя стиснула голову руками. Она так любила его, что не могла даже думать хладнокровно.
Вернувшись вечером домой, она нашла сообщение от Уэйленда; он просил, чтобы она позвонила ему – разговор будет им оплачен.
– Твоя мать и я прибываем в Париж двадцать четвертого июля, – сказал он ей взволнованно, – мы оба остановимся в «Крийон». Она в прекрасном настроении. Все эти освобождения и революции оказали на нее хорошее действие. Она хочет, чтобы ты присоединилась к нам на то время, что мы будем в Париже. Обеды и все такое… Ты должна, понимаешь?
– Я не знаю, – ответила Майя, – у нас будет самое напряженное время, нынешняя коллекция имеет для Филиппа такое значение. Конечно, мне очень хочется увидеть тебя, Уэйленд!
– И твоя мать очень надеется увидеть тебя, Майя, так что постарайся. Мы сможем очень хорошо провести время. Колин, конечно, тоже будет. Так что устроим двойное свидание и наедимся до отвала!
– Отлично! – сказала она, постаравшись, чтобы это прозвучало с энтузиазмом.
Когда он повесил трубку, она почувствовала себя совершенно разбитой. Много месяцев она успешно отгоняла все мысли о Корал, и теперь прибытие матери в Париж порождало массу проблем. Майе захотелось увидеть Филиппа, может быть, она ожидала услышать от него какие-то слова по этому поводу: ведь материал в «Дивайн», посвященный ему, мог бы существенно повлиять на будущее этого дома.
– Эта коллекция, как вы говорите, может «сделать или сломать» его? – спросила как-то вечером Стефани, когда они оставались в студии вдвоем. – Жаль, что вы присоединись к дому именно в такой напряженный момент.
– Я полагаю, что у Филиппа Ру все моменты такие напряженные, – ответила Майя.
Стефани не улыбнулась.
– Он знает, что должен осуществить обещания своего первого сезона, или окажется мыльным пузырем! Так бывает, если никто не стоит за твоей спиной, а ты пока еще не делаешь большие деньги!
– А если привлечь американских покупателей? – спросила Майя. – У меня есть хороший друг в «Хедквотерз». Он может посмотреть коллекцию.
Стефания кивнула, разглядывая опись.
– Да, но мы также нуждаемся в японцах, англичанах, немцах, в интересе со стороны магазинов, издателей выкроек, парфюмеров – в общем, всей этой публики.
Майя вздохнула.
– И в публикациях большой прессы. Если бы он понравился моей матери…
Все ведущие агентства моделей прислали своих звезд, чтобы Филипп выбрал манекенщиц для показа коллекции. Он нашел четырех, чьи пропорции нравились ему больше всего: крепких, спортивного типа с длинными ногами и руками. Эти высокооплачиваемые модели использовались крайне бережно. Филипп продолжал прибегать к услугам Элизабет, работавшей в его доме, и немецкой девушки Роз-Мари. Они часами позировали ему для подготовки платьев, их пропорции соответствовали пропорциям манекенщиц-звезд.
Одна из девушек, которую отобрал Филипп, была темноволосая красавица из Нью-Йорка по имени Одри Зелко. Ей было всего девятнадцать, но искушена и опытна она была не по годам. Они часто болтали с Майей в ожидании примерки. Огромные темные глаза Одри, вздернутый носик, чувственные, полные губы придавали ей экзотический вид. Она рассказала, что прибыла в Париж всего месяц назад, и в этот же день началась ее карьера модели. Она была редкостное создание – фотомодель, которая с равным успехом могла демонстрировать платья на подиуме.
У Одри был целый шлейф обожателей, которые на уикэнд увозили ее, например, в Марокко, а в будние дни водили в лучшие рестораны и boutes[23]23
Злачные места (фр.).
[Закрыть] Парижа. Она производила ошеломляющее впечатление, платья носила с европейским шиком, ее юбки заканчивались у самых бедер, так что были обнажены красивые, длинные, стройные ноги. Другие манекенщицы, среди них чернокожая девушка, которая великолепно показывала платья Филиппа, шатались по студии, попыхивая сигаретами, наполняя помещение дымом, к крайнему раздражению Жозефины. Майя наблюдала за ней, желая увидеть, насколько ее нервирует присутствие этих очаровательных созданий. Но Жозефина знала, что Филипп всегда бывал настолько поглощен примеркой, что на девушек обращал не больше внимания, чем на деревянные манекены.
Одри присоединилась к Майе, когда та решила забежать в ближайший tabac,[24]24
Так называются во Франции киоски, где можно купить табачные изделия, а заодно перекусить наскоро, выпить кофе.
[Закрыть] где за ними с интересом наблюдал владелец, пока они пили кофе со сливками и жевали сэндвичи.
– А как у тебя с поклонниками? – спросила Одри после того, как поведала о многочисленных свиданиях с разными мужчинами. – У тебя ведь должен кто-нибудь быть?
– Когда я училась в школе моды в Нью-Йорке, мне нравился один парень, Дэвид, – ответила она. – Но после того, как приехала сюда, я потеряла с ним связь.
Одри кивнула своей красивой головкой.
– Я тоже ненавижу писать письма. Я предпочитаю, чтобы парни звонили мне. Они так и делают, если ощущают интерес. Единственный парень, ради которого я нарушила это правило – Мик Джаггер. Однажды в Нью-Йорке я достала его номер и позвонила ему. – Одри вздернула бровь. – Но ничего из этого не вышло, – призналась она.
Позже она сказала Майе:
– Ты должна увидеть берлогу, в которой я сейчас живу. Готова поспорить, это самый дешевый отель в Париже.
Я намерена экономить каждый пенни, который зарабатываю как модель, чтобы обеспечить себя на будущее, когда стану старой и толстой. Майя улыбнулась.
– Не могу представить тебя, живущей в бедности – никогда! Ты будешь летать в Марокко на уик-энд и обедать в «Ритце».
– Да, и припрятывать остатки еды в свою сумочку, чтобы позавтракать утром, – заверила ее Одри. – Но если у тебя здесь нет поклонника, то как ты развлекаешься?
– Моя работа и есть мое развлечение, – сказала Майя.
– Развлечение? – воскликнула Одри. – Работая на эту ужасную пару…
– Я могу думать только об одном из них.
– О, конечно, Филипп может увлечь своим очарованием, но атмосфера такая строгая, и все такое… Просто хочется извиниться, если произнесешь слово «говно»… И эта Жозефина. Господи, она мне кажется настоящим привидением! Я испытываю смущение, когда обнажаю перед ней свои сиськи! И она готова убить каждого, кто заглядывается на Филиппа.
– А что ты думаешь о нем? – застенчиво спросила Майя.
– О Филиппе? – Одри поскучнела и отхлебнула кофе. Потом откровенно взглянула на Майю. – Ты втюрилась в него, да? Я заметила, как ты смотришь на него.
Майя помедлила с ответом. Она давно не откровенничала с девушкой своего возраста.
– Я влюблена в него, – наконец призналась она. – Ах, Одри, я никогда не чувствовала ничего подобного ни к кому за всю свою жизнь.
– Ох… – Одри откусила большой кусок сэндвича и минутку молча жевала.
– Так в чем дело? – спросила Майя. Одри пожала плечами.
– Я думаю, что тебе следует побыстрее написать своему Дэвиду. – Она перегнулась через круглый мраморный столик. – Ты что-нибудь знаешь о мире моды? Что тут правильно и что неправильно? Я имею в виду мужчин. Филипп Ру чрезвычайно сексуальный мужчина, но его интересует только сам Филипп Ру! Он использует все свое очарование, чтобы пробиться наверх, и он этого добьется. Но есть что-то необычное в этих двоих – ты разве не чувствуешь этого? Есть что-то таинственное в каждой сцене между ними. Они не вписываются никак в этот город, правда. Послушай меня – не становись на их пути…
Все дизайнеры Парижа паниковали, когда приближалась дата их демонстрации. Филипп не был исключением. Он терял самообладание, большей частью по пустякам, из-за мелких неприятностей, вроде пуговицы, пришитой не так, или оставленной в полотне булавки, уколовшей капризную манекенщицу.
Филипп Ру походил на шахматиста, стремящегося решить задачу. Его задача заключалась в том, чтобы добиться элегантности и придать телу женщины – любой женщины – те очертания, которые он желает. Майя сидела в своей комнатушке каждое утро, поглощенная дизайнами, воплощением приходящих в голову идей. Она пыталась объединить практичность уличной моды и искусство высокой.
Филипп видел, что она делает, и когда разглядывал ее эскизы, обсуждал их с ней, предлагал материал, Жозефина оставляла их вдвоем. Эти их совещания стали для Майи заключительной фазой дня. Похоже, не меньше, чем ее, они воодушевляли и Филиппа. Скоро вся доска объявлений была покрыта ее эскизами – среди них не было ни одного рисунка, сделанного самим Ру. Вывод был ясен даже для Майи. Вся коллекция осенне-зимнего сезона Филиппа Ру (Париж, Франция) должна была основываться на ее дизайнах, ее идеях. Она ничего никому не сказала, хранила этот невероятный секрет в себе.
Только Одри, которая видела листочки, приколотые к доске, и заглядывала в ее альбом с набросками, спросила ее:
– Разве все эти рисунки не твои? Майя, почему ты мне не скажешь, что это ты автор дизайнов всей этой чертовой коллекции?
– Я принимала участие, – неопределенно ответила Майя.
– Ты просто дурочка – ведь ты даже на получаешь приличного жалованья!
Это была правда. Филипп платил Майе меньше, чем ей обходились ее ленчи.
Когда коллекция стала приобретать законченный вид на ее глазах, она поняла, что они делают что-то очень новое.
Она знала, что Филипп будет объявлен либо сумасшедшим, либо гением. Некоторые изделия были такими короткими, такими смелыми, что даже манекенщицы протестовали, когда примеривали их. Филипп к тому же хотел, чтобы они не прохаживались по подиуму медленно, томно, а танцевали, или пробегали по салону.
– Я слышала, как они вопили друг на друга вчера вечером, – сказала Одри во время ленча, который они проглатывали в спешке. – Они думали, что кроме них никого в салоне нет, но я должна была вернуться за своей косметикой, я ее забыла. Жозефина допытывалась у Филиппа, почему он попал под американское влияние. Разве он забыл, как любят одеваться французские женщины? А он ответил, что теперь Америка – новый лидер, даже в области моды. Он сказал, что будет делать дизайны, которые понравятся американским женщинам, потому что они вдохновляют его – и тут я все поняла, Майя. Это все были твои дизайны, разве не так? Это ты вдохновляешь его! Его крой был всегда прекрасным, но в нынешнем сезоне платья стали совсем другими. Ты помогаешь ему представлять молодую Америку: длинные ноги, крепкие тела – вот почему он выбрал меня и ту чернокожую девушку. Он хочет быть великим в Америке – и плевать ему на эту Францию!
Но он сотни раз говорил Майе, что все они работают вместе на благо дома и что он не интересуется деньгами. И требовать чего-то от него, когда это его гений сделал эти платья такими чудесными, было бы неправильно. Она знала, что он сейчас нуждается в ней, и это было единственным, что ее интересовало.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Ради Бога, Ллойд, выкладывай секреты, – прошипела Корал.
Они сидели за лучшим столиком дорогого французского ресторана «Ла-Котэ Баску», и даже пресыщенная публика пялилась на них. Корал выглядела потрясающе. На ней был великолепный костюм от Шанель – того стиля, о котором все думали, что он отошел в прошлое, и навсегда, а вот она надела такой костюм, вернув эту моду, и все светские дамы, присутствующие здесь, сразу почувствовали себя оборванками.
– Ты изумительно выглядишь, Корал, но давай сначала сделаем заказ.
Ллойд выглядел ликующим. Но почему? – размышляла она. Обычно ее осведомители – фотографы, парикмахеры-стилисты, мастера макияжа – передавали ей ключ к его настроению: рост оборота, жена уехала на неделю из города и тому подобное. Она наблюдала, как его глаза жадно изучают меню. Наступившие шестидесятые годы начинали нервировать ее. А может быть, это все марихуана, которую она курит. Она была главным редактором уже два года, и это она ввела в мир моды практику использовать поп-звезд в качестве моделей: Шер, «Супремс», позже «Суперстарс» Энди Уорхола, две из них – Бэби Джейн Хольцер и Эди Седжвик были так же элегантны, как любая профессиональная модель. Сейчас их использовали все, это означало, что Корал пора идти дальше: какое следующее большое открытие предстоит? И она ли будет той, кто его совершит, как это бывало до сих пор?
– Фебе дает согласие на развод, – сказал Ллойд, с треском захлопывая меню. – Хочешь омаров? – спросил он.
Корал уставилась на него изумленными глазами, утратив дар речи; мысли ее прыгали, а он тем временем заказывал шампанское. Она пыталась сообразить – это хорошая новость или плохая.
– За счастье! – провозгласил Ллойд, когда шампанское было налито в бокалы. Корал машинально чокнулась с ним. Эту новость, сопровождаемую бульканьем «Дом Периньон», следовало осмыслить.
Наконец она попыталась улыбнуться.
– Как тебе это удалось, дорогой? Она кого-нибудь встретила?
Ллойд хмыкнул.
– Нет. Я должен благодарить своего адвоката. Ты знаешь, обычно это вопрос денег. Но ты не бойся, я держусь за «Дивайн», она не получит ни одного из моих изданий.
– И поэтому ты так счастлив?
– Я еще и влюблен, – сообщил он ей. – Возможно, впервые в моей жизни. Я хотел пригласить леди на смотрины, но она отказалась.
Официант уже подавал первое блюдо, когда Корал воскликнула:
– Но почему?
– Она немного стеснительна. Девочка боится, что ты не одобришь… Она работает на тебя.
– Она одна из моих редакторов? – Ллойд кивнул. – Одна из моих младших редакторов? О Ллойд, ты гадкий парень! Дай, попробую угадать: Донна Хэддон, мой умненький маленький редактор по спортивной одежде?
Ллойд кивнул и весь засиял:
– Разве она не красива?
– Очаровательна! – Корал неожиданно поперхнулась салатом, закашлялась и сделала глоток шампанского. Донна занимала то самое положение, с которого она сама стартовала в «Дивайн». От смутного страха ее охватил озноб. – Париж будет ужасно взволнован, – начала она быстро болтать, – назло оппозиции я подписала контракт с Твигги. Чер будет демонстрировать американские вещи. Твигги и Чер! Неплохо, а?
– Лучше, чем Сонни и Чер, я полагаю, – фыркнул Ллойд. – Донна сделала «Я добился тебя, Бебе» нашей песней. Помнишь, Корал, ты говорила, что поп-музыка проникнет во все сферы нашей жизни?
– Да, – задумавшись, не чувствуя вкуса еды, согласилась Корал. «Особенно, когда такие шестидесятилетние, как ты, связываются с двадцатипятилетними», – думала она.
Испорченное новостью настроение сохранялось у нее и весь следующий день. Когда она вышла из «Ла-Котэ Баску», намереваясь заняться съемкой, то была уже так раздражена, что увидев разноцветные пряди, которые Товарич Динел сделал в волосах модели, накинулась на них обоих, доведя девушку до слез и угрозы подать в суд. «Каждый хочет быть молодым, молодым, молодым!» – твердила она себе, пока ехала домой на такси. И где тогда останется она? Измотанная совершенно, она хотела поскорее попасть к себе в квартиру, чтобы покурить. Войдя в лифт, она закрыла глаза и обессиленно прислонилась к стенке, пока он тащился на ее этаж. Она начала испытывать ненависть к шестидесятым. У нее появилось отчетливое чувство, что они вовсе не ведут к чему-то лучшему, она осознала, что на самом деле они только озлобляют ее.
Войдя в квартиру, она стала лихорадочно искать свой секретный запас «травки». Один джойнт – и вскоре этот ужасный день останется позади. Несколько глубоких затяжек – токов, как их называют подростки, позволят ей расслабиться. Она мрачно улыбнулась. Ей нужно изучать современный жаргон. Это поможет замаскировать свой уже немолодой возраст и позволит юнцам чувствовать, будто она одна из них.
Она прикурила джойнт сразу, как только свернула, сбросила туфли, легла на кровать, затянулась и попыталась подольше задержать дым в легких. Постепенно ее настроение стало меняться. В самом деле, ничего особенного не произошло. Но одно она должна сделать до того, как полностью погрузится в кайф.
Она позвонила Говарду Остину. Может быть, она сможет убить двух птах из мира моды одним, хорошо нацеленным камнем? Пожертвовать Говардом и избавиться от угрозы, исходящей от Донны Хэддон, сделав один умный шаг. Донна очень хорошенькая, и Говард красив. Смогут ли они устоять друг перед другом?
Прошло уже несколько недель после их встречи. Его голос звучал настороженно – он явно не ждал звонка.
– Все еще ищешь редактора, Говард? – спросила она.
– Уж не хочешь ли ты сказать мне, что изменила свое решение? – засмеялся он. Его басовитый смех отдался в ней эхом. Он заставил ее чувствовать себя так, словно она сейчас занималась любовью.
– Просто до меня дошло, что одна из моих сотрудниц может оказаться тем человеком, которого ты ищешь. Ее зовут Донна Хэддон, и она проворна, как хлыст…
Он приметил Донну Хэддон, едва она появилась в маленьком, расположенном в стороне от людных мест баре, который они выбрали с тем, чтобы никто не увидел их и не заподозрил, что она ищет хорошую работу. Прошла неделя после звонка Корал, и Говард был издерган всеми делами по продаже своей фирмы одежды и найму новых офисов, поисками типографов, размещением издателя и небольшого штата в нескольких тесных комнатах, которые он снял в нижнем Манхэттене, в районе швейных мастерских. Он наблюдал, как Донна уверенно вошла в помещение, словно появилась со страниц «Великого Гэтсби».[25]25
Знаменитый роман американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
[Закрыть] Высокая, стройная, с продолговатым лицом и темными, коротко подстриженными волосами. Ее холеность и безукоризненный туалет были как бы визитной карточкой редактора журнала мод.
Он вскочил с места и подошел к ней, протягивая руку и улыбаясь. Донна остановилась, улыбнулась в ответ и пожала его руку.
– Вы так молоды! – сказала она.
– Вы тоже! – засмеялся он. Они встретились взглядами, и оба ощутили какое-то приятное чувство. Он провел ее к столику и придержал стул, пока она усаживалась.
– Кто вам сказал обо мне? – спросила она, когда он занял место напротив.
– Колин Бомон, – с легкостью солгал он, как его и просила Корал.
– Это очень необычный человек, – сказала она.
– Он ваш большой поклонник, – заверил ее Говард. – Что будете пить?
– Я бы выпила бокал шампанского, – сказала Донна.
Говард заказал бутылку и, сидя за столом, оценивающе разглядывал девушку. У нее было одно несомненное преимущество перед Корал – он это осознал – она была на пятнадцать лет моложе и свежей, и она была прекрасной. Классический кремовый полотняный костюм, сдержанная элегантность являли благородный контраст с типичной для Корал сумасшедшей манерой одеваться. Он приветливо улыбнулся ей, и она ответила ему открытой улыбкой.
Принесли шампанское, и они стали говорить о модах. Он рассказал о «Лейблз» и о своих планах.
Донна слушала с вежливым интересом, сохраняя ледяное спокойствие. Он упомянул о жалованье, и она лишь слегка подняла бровь. Очевидно, деньги не были ее целью. После третьего бокала шампанского она наклонилась к нему.
– Понимаете, мистер Остин…
– Говард…
– Говард. Расскажи вы мне об этом несколько месяцев назад, я проявила бы большой интерес. Но, если быть честной, я не хотела бы сейчас уходить из «Дивайн». Мне польстило, что вы сделали мне такое предложение, и я ценю это. Но сейчас в «Дивайн» происходят разные события – я не буду вдаваться в подробности, и поэтому чрезвычайно важно в настоящий момент оставаться там.
Он нахмурился:
– Я не совсем вас понимаю. Вы ладите с Корал? Она пожала плечами.
– Так же, как все.
– С ней трудно?
– Я не из тех, кто выносит сор из избы, Говард, – ответила Донна, улыбаясь. – Таково уж мое строгое нантакетское воспитание. Поэтому позволю себе просто сказать, что Корал знает, как использовать власть…
– Вы рассчитываете занять ее место?
– Я бы не осмелилась делать такие предположения…
– О'кей, я уступаю. Я чую какую-то сенсацию, но, полагаю, вы не собираетесь меня посвящать в нее. Вы не позвоните мне, если будут какие-то новости? Я намерен поддерживать все контакты, какие только могу завязать.
Она осталась сидеть, улыбаясь ему.
– Я не могу принять эту работу, – живо сказала Донна, – но это не значит, что я не заинтересована в вас.
Говард от удивления широко раскрыл глаза.
– Ваше строгое нантакетское воспитание говорит в вас? Она встретила его взгляд спокойными открытыми глазами.
– Вы заинтересовали меня. Ведь это отель, да? Так почему бы вам не снять номер?
– Вы шутите?
– Разве мы живет не в шестидесятые годы? – с вызовом спросила она.
Ему не требовалось вторичное приглашение – она была роскошной. Ее предложение было неожиданным, но он тоже желал ее. Он извинился и отправился в регистратуру, снял апартамент и послал Донне записку с указанием номера, посыльный отнес ее на серебряном подносе. Войдя в номер, она сразу кинулась в его объятия. Слившись в поцелуе, они упали на кровать. Донна освободилась от лишней одежды, расстегнула молнию на его брюках, и он вошел в нее, когда она села на него сверху, подняв юбку.
– О Господи! – восклицала она, двигаясь на нем вверх и вниз. Он постарался поменяться с ней местами, помогая ей избавиться от остальной одежды, которую она сбрасывала на пол. Скоро она осталась совершенно голой и, не позволяя ему выйти из нее, сорвала с него одежду, раздирая в нетерпении рубашку, обрывая пуговицы.
Когда их обнаженные тела слились, были отброшены последние остатки каких-либо ограничений. Он погрузил свое лицо между ее ног и лизал ее там, пока она не взмолилась, чтобы он остановился. У нее были великолепные, полукруглой формы груди, и он покусывал каждую из них до тех пор, пока соски не поднялись и не отвердели. Когда он снова припал к ней, Донна ласкала все его тело мягкими, нежными руками и шептала на ухо самые непристойные, бесстыдные слова. А потом он сильно и грубо взял ее, и они оба кричали от наслаждения и кончили одновременно. Когда оргазм затих, они долго лежали рядом на развороченной постели.
– Это был самый сумасшедший секс, какой я только помню в своей жизни, – сказал Говард, все еще тяжело дыша. Он взял ее за руку и сильно сжал. – Я хотел бы, чтобы это повторялось по крайней мере раз в неделю всю оставшуюся жизнь!
Он повернулся к ней, она улыбнулась и сказала:
– Насчет раза в неделю не знаю. Но в любой момент, когда я смогу ускользнуть.
Предостерегающая нотка в ее холодном голосе сразу оборвала его надежды.
– Ускользнуть от чего? – спросил он. – Твоих дел в «Дивайн»?
Она кивнула.
– В том числе.
Донна встала и начала одеваться, он наблюдал за ней, испытывая острое разочарование.
– А еще от чего? Мужа? Жениха? Бой-френд?[26]26
Бой-френд (или герл-френд) – понятие, возникшее на Западе в 60-е годы в период так называемой сексуальной революции. Буквально – мальчик (или девочка) друг, нечто вроде сожителя, отношения с которым (в отличие от любовника) не скрываются от окружающих.
[Закрыть] – Он не мог удержаться от вопросов. Черт бы побрал этих женщин из «Дивайн»! Донна была очень быстрой, мгновенно и безупречно оделась, наложила косметику перед зеркалом, и вот уже ее ладонь лежит на ручке двери. Она была абсолютно спокойной: глядя со стороны, невозможно было поверить, что только сейчас она пережила пятнадцать минут бурного сексуального наслаждения.
– Ты пытаешься создать тайну? – произнес Говард, собирая свою одежду.
– Ты читаешь «Уименз Уэр»? – спросила она. – В завтрашнем номере будут все ответы… – Она открыла дверь, послала ему воздушный поцелуй и исчезла.
На следующее утро, едва войдя в свой офис, он кинулся к газете. Раскрыв страницы с рубрикой «Глаз», он нашел нужную заметку.
«Ллойд Брукс из «Брукс Пабликэйшнз», издатель пользующегося бешеным успехом блестящего «Дивайн», объявил о состоявшемся несколько недель назад разводе с Фебе Брукс, с которой прожил в браке тридцать лет. На прошлой неделе его видели с шикарной Донной Хэддон, редактором материалов о спортивной одежде в «Дивайн». «Это была деловая встреча», – утверждал мистер Брукс, отмахнувшись от нашего фотографа в холле «Дивертименти», где он ужинал со своей молодой (26) сотрудницей. Принцесса моды Корал Стэнтон не могла сделать иного комментария для «Глаза», кроме заявления, что у нас свободная страна, но информированные люди относятся к сказанному мистером Бруксом (62) серьезно».
– Черт! – выругался Говард, отшвырнув газету, – тогда, черт побери, я сам у себя буду редактором!
* * *
Он смог дозвониться до Донны на следующей неделе только через ее секретаря.
– Секретарь у редактора по спортивной одежде? – удивился он.
– М-м…. мы создаем целый отдел спортивной одежды, – ответила она.
– Через труп Корал?
– Что-то в этом роде.
– Хочу поздравить тебя. И еще сказать, что сожалею о напрасно потраченном нами времени.
– Говард, – тихо сказала она в трубку. – Я думаю, что мы великолепно провели время.
– Ты собираешься выйти замуж за своего босса?
– Ну и что?
– Ты хочешь сказать, что это не совсем по любви? – Он сам себе кивнул головой. Как можно быть таким наивным? Как мог он представить такую ловкую девушку, как Донна, кем-то вроде маленького глупого ангела?
Она хрипло засмеялась, и он вспомнил ее длинную, нежную шею, выгибавшуюся, когда она откидывала голову.
– Ллойд и я будем очень счастливы, Говард, – заверила она его. – Я сделаю его счастливым. Но это вовсе не значит, что ты и я не можем сделать счастливыми друг друга.
Говард мрачно усмехнулся.
– Я недооценивал тебя, Донна, извини. Не думаю, что я когда-нибудь встречал такую, как ты…
– Я достаточно уникальна, – согласилась она. – И я ненавижу, чтобы меня сравнивали с кем-либо, Говард, особенно с кем-то, вроде Корал.
– А кто тебя с ней сравнивает?
– Ты, прежде всего. И все в мире моды, кто знает, что я мечу на ее должность.
– Значит, ты признаешь это?
– А почему я не могу желать этого? Кстати, потребуется чертовски тяжелая работа, чтобы искоренить всю ту чушь, которую она насаждала в журнале последние два года. Я презираю ее отношение к моде – оно антиженственно. Женщина не может пошевельнуться в тех платьях, что она фотографирует. Вот почему она так любит рок-звезд и капризуль Уорхола – они совершенно застывшие, словно камни, им не надо двигаться. Я люблю одежду, и я вижу будущее очень отчетливо. Нам нужна одежда, которая способствует движению! Спортивная одежда, здоровье, действие! Вот что будет в семидесятых. Корал не в состоянии воспринять эту свежую струю.
Говард слышал, что она выходит из себя, и негромко присвистнул:
– Вот как! Девушка с миссией! Ты действительно достаточно амбициозна, да?
– Достаточно для того, чтобы захотеть получить пирог и съесть его! То есть тебя, Говард! Мне понравилось то, что я чувствовала, когда мы были вместе. Наша кожа совместима – разве ты не ощутил этого?
Говард почувствовал, что слабеет.
– О Господи, ощущаю ли я это, Донна? Да у меня стоит от одного твоего голоса, дорогая.
– А я размякаю, слыша твой, дорогой. Я уже растаявшая и… мокрая.
– Но я не намерен удовлетворяться получасом в номере отеля, – твердо сказал он.
– Мы подумаем об этом, – пообещала она, – и ведь у нас, к тому же, общая цель, не так ли?
– У нас? Какая?
– Мы оба хотели бы задать хорошую взбучку этой суке, разве не так, Говард?
– Что заставляет тебя так говорить?
– Говард, ты все еще недооцениваешь меня! Я знаю, что у тебя была связь с Корал. Я знаю, что для тебя это было более серьезно, чем для нее. Я знаю, что ты предлагал ей редакторство в «Лейблз» до меня…
– Откуда ты знаешь все это?
– Я ловкая! – ответила она, не колеблясь. – Я поспрашивала вокруг. Я догадывалась. – Она засмеялась. – И я в великолепных отношениях с Вирджинией, ее секретаршей.
– Судя по всему, ты можешь достигнуть, чего хочешь, и без моей помощи.
– Я могу настоять, чтобы Ллойд избавился от нее, когда закончится контракт с ней. Но в этом случае я буду выглядеть некрасиво. Будет намного приличнее, если она просто подаст в отставку. Ты можешь мне помочь в этом, Говард. Я буду снабжать тебя информацией, которую ты сможешь использовать, не указывая источник. Я не прошу тебя публиковать что-нибудь, что не было бы правдой. Ты будешь сообщать только факты. Ты же сам сказал, что тебе нужны контакты. И ты получишь их, не сомневайся! Я сделаю твою полосу «Всякие слухи» горячей!
Говард посмотрел на телефон. Она собирается использовать его, но иногда быть используемым приятно. В сексе. Он подумал о том, как был расстроен после того уик-энда в Саутхэмптоне с Корал, когда они так великолепно занимались сексом, и каким он тогда был невинным, наивным, несозревшим юнцом. Корал сделала его циничным и подозрительным. Он вспомнил ее сводящий с ума, издевательский смех в ответ на его предложение работать с ним. Ее легкий отказ от его новой газеты. Потом он вспомнил тело Донны, ее рот, ее потрясающе развратное поведение, когда они занимались любовью.
