Текст книги "Ярлыки"

Автор книги: Гарольд Карлтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Я очень рад, что мы подружились, – сказал Уэйленд, когда вечер подходил к концу. – Может быть, мы на старости лет поселимся, как две старые девы, в какой-нибудь необыкновенной деревушке в Новой Англии.

Колин весь передернулся. Он не упоминал о своей сексуальной жизни, он никогда об этом не говорил. Просто Уэйленд сделал неуклюжую попытку выведать что-нибудь у него.

– У нас, мужчин, работающих в индустрии моды, есть свой неофициальный клуб, – болтал Уэйленд, пока они шли по Лексингтон авеню. – Раз в две недели по четвергам – и никак нельзя пропустить – мы обмениваемся новостями, которые слишком неприличны для женского уха. Я очень хочу пригласить и вас туда. Там даже можно встретить красивую женщину и приударить за ней!

Колин нашел свой ключ и повернулся к Уэйленду. Они уже подошли к двери его квартиры. Уэйленд не ожидал, что его пригласят войти: жилище Колина уже считалось чем-то мифическим. Может быть, квартира слишком убога, чтобы ее демонстрировать, подумал Уэйленд.

– Уэйленд, я не гомосексуалист, – спокойно сказал Колин.

– О, дорогой мой! – заволновался Уэйленд и засунул руки в карманы. – Я думал… я считаю, что вы не… теперь я так по-дурацки чувствую себя из-за того, что рассказал вам о моих ужасных любовных делах…

– Любовь – это любовь, – улыбнулся Колин. – Я никогда не берусь судить любовные истории моих друзей. Но поскольку вы так много рассказали мне, я могу тоже рассказать вам, что я влюблен, влюблен в человека, которого мы оба хорошо знаем. Что бы ни случилось…

– Но кто это? – Глаза Уэйленда широко раскрылись от любопытства. – Я его знаю? Я имею в виду ее?

Колин заколебался.

– Конечно, это Корал, – наконец сказал он. – С того самого дня, когда я ее встретил.

– О Боже! – Уэйленд открыл рот от изумления. – Но ведь она обожает вас! Она не устает расточать похвалы в ваш адрес. Она…

– В качестве художника и друга, – напомнил ему Колин. – Она не видит во мне мужчину. Уэйленд, посмотрите на меня! Какие могут быть надежды у такого карлика, как я, на…

– Не говорите этого! – резко прервал его Уэйленд. – Это жестоко. Я не… ну, я не знаю, что и сказать…

Колин тепло пожал ему руку.

– Не говорите ничего. И не сочувствуйте мне. Я счастлив, что у меня все это есть. – Он показал рукой в сторону Манхэттена. – И я благодарен ей за ее дружбу. Это и ее прекрасное окружение поддерживают меня.

Уэйленд нервозно оглянулся по сторонам.

– Мне лучше позволить вам отправиться спать, – произнес он. – Но вы все-таки придете в наш клуб, не так ли? Мы будем хранить вашу тайну. Никто не должен знать об этом.

С тех пор Колин вращался в двух мирах. Это еще больше возвысило его и превратило в самого информированного человека в вопросах моды. Он никогда не злоупотреблял своими привилегиями, и скоро «УУД» назвал его «оракулом моды» и часто цитировал.

«Не так уж и плохо для кокни, – написал Колин своим друзьям в Лондон. – Думаю, мне нравится Нью-Йорк. Я остаюсь здесь надолго».

В одиннадцатый раз Маккензи переписывала свою конкурсную работу.

– Опять? – спросила ее мать, заглядывая в листок, который она печатала.

– Я шлифую ее, – был ответ.

– Что это – бриллиант? – Эстер рассмеялась.

В своей работе Маккензи перечислила четверых модельеров, фотографа и манекенщиц, которые ей понадобились бы для ее материала на четыре журнальные страницы. В качестве художественного оформления она выбрала пустую телестудию, заполненную лампами и телекамерами. Она нарисовала фломастером шесть моделей для европейского турне и добавила крошечные образчики тканей. Но в разделе «О себе» она только кратко описала свою биографию.

«Назовите, во что вы верите (десять пунктов)» – таково было последнее задание. Маккензи написала: «Стиль. Качество. Любовь. Деятельность. Здоровье. Уникальность. Сила воли. Свобода. Я сама. Вечность моды. (Не обязательно в данном порядке)». Пусть они сами догадываются, подумала она. Жюри может посчитать ее немного претенциозной, но никто не сможет отрицать, что в ней есть настоящая еврейская смелость. Отец всегда говорил ей, что смелости в ней слишком много. Она трижды поцеловала конверт и заставила мать сделать то же, а потом отправила его. Теперь все зависело от Судьбы.

В школе она таинственно улыбалась, когда ее друзья спрашивали, почему она кажется такой отстраненной и счастливой. Дай только победить, молила она. Только бы мне выбраться отсюда к следующему году. Такие страстные молитвы не могли остаться неуслышанными.

– Вот они! Оцени их сама! – Корал Стэнтон бросила кучу работ на колени Майе и направилась к двери.

Майя посмотрела на кипу.

– Что это?

– Конкурс, – решительным тоном провозгласила Корал, взъерошила свои волосы и посмотрелась в зеркало. – Мы его проводим каждый год. Мы выбираем девушку, которая лучше всех разбирается в моде, и она получает право учиться в «Макмилланз». Это старая традиция журнала. Мэйнард этим очень интересуется.

– А мне что надо с этим делать? Мне не разрешено в нем участвовать.

– У меня нет времени опять просматривать их. Я очень занята. Но мне понравились несколько работ. Всем участникам около пятнадцати лет. Ты сможешь оценить гораздо лучше, чем я.

– Почему бы нам не заняться этим вместе, когда ты вернешься?

– Я смертельно устану после обеда с Мэйнард, ты знаешь, как она меня утомляет… – Прозвенел звонок в дверь, машина уже ждала. – Спокойной ночи, дорогая! – Корал чмокнула Майю в щеку и набросила капюшон.

Майя закрыла за матерью дверь. В воздухе еще сильно пахло ее духами. Она села на кровать и опустила голову на работы конкурсантов. Если бы только ей разрешено было участвовать!

– Ты должна помнить, как застенчив был Кристиан Диор, Корал, – говорила Мэйнард Коулз. – Вероятно, я была первой представительницей американской прессы, с которой он осмелился говорить. И уж, конечно, мне первой он предложил кресло в его салоне. После демонстрации его коллекции, от которой просто захватывало дух, он подошел ко мне и сказал: «Мадам! Здесь присутствует американская пресса, здесь присутствует Мэйнард Коулз». Он опустился коленями на ковер и поцеловал мне руку. Его коллекция в том сезоне была просто гениальна, и я посвятила ей весь парижский выпуск журнала. Я сказала: «В этом сезоне Париж – это Диор!» Шанель этого мне так и не простила.

Корал украдкой взглянула на часы, она надеялась, что одолевавшая ее зевота не изменит ее выражения лица.

– «От кутюр» в те дни имела свою элегантность, – сказала Мэйнард и приступила к излияниям на любимую тему.

Корал вздохнула и сделала еще глоток черного кофе. Может быть, это поможет ей подольше не заснуть. Желание стать в перспективе главным редактором журнала имело один серьезный недостаток: надо было поддерживать очень хорошие отношения с нынешней семидесятитрехлетней главным редактором. Это включало еженедельные обеды в ее роскошной резиденции на Пятой авеню.

Мэйнард Коулз принадлежала к старой гвардии. Она начинала в Америке, в тридцатые годы работала в «Вог» редактором. Потом она бросила работу, потому что вышла замуж за богатого бизнесмена, который спустя двенадцать лет умер. Детей у них не было, поэтому, когда Мэйнард начала работать в «Дивайн», журнал и стал ее ребенком. Она хорошо знала свое дело и не выпускала бразды правления девятнадцать лет. Никто не мог лучше Мэйнард подготовить журнал к печати. Она никогда не задерживала выпуск издания, материалы в редакцию поступали всегда в срок, она буквально околдовывала рекламодателей, и те увеличивали свои денежные отчисления. Но она начинает терять свою хватку, подумала Корал, а Мэйнард стала рассказывать очередной анекдот. Она никогда не сможет привлечь новых молодых читателей. В ее тонкой фигурке было что-то птичье, но все же в ней была определенная изысканность, изысканность пятидесятых годов девятнадцатого века. Она просто расточала вокруг себя элегантность и утонченность, но… Корал барабанила пальцами по своим коленям под столом. Обеды с Мэйнард все больше превращались в воспоминания о Диоре, Чиапарелли, Молине и других давно ушедших знаменитостях.

Глаза Корал сверкнули.

– Вам действительно нравится наш рождественский выпуск журнала? – вдруг спросила она.

Мэйнард пристально на нее посмотрела, пытаясь вернуться в настоящее.

– Вам не по вкусу страницы, посвященные празднованию Рождества? – спросила пожилая женщина. – Вы всегда так противитесь традиции?

Корал широко раскрыла глаза.

– Вовсе нет! Только представьте себе на обложке Твигги или какую-нибудь современную группу типа «Дэйв Кларк Файв» или «Битлз». Их всех можно было бы одеть в костюм Санта Клауса, а Твигги могла бы быть в каком-нибудь платье с Карнеби-стрит; конечно, таком, которое мы бы смогли найти здесь. Очень клево, очень классно! – Она любила щеголять перед Мэйнард последними британскими словечками.

– Вы предлагаете использовать рок-н-ролл? – рискнула высказать предположение Мэйнард. – Но ведь в этом месяце вы уже фотографировали какую-то экстравагантную певицу! В странного вида одеждах.

– Дженис Джоплин, – сказала Корал и кивнула с энтузиазмом. – Она окажет страшное влияние на моду! И на все остальное! Она всех просто электризует! – Корал отпила еще кофе. На обед с главным редактором она всегда надевала какой-нибудь диковинный наряд, она надеялась поразить ее, заставить понять, насколько та отстала от жизни. Но она сомневалась, что Мэйнард действительно понимает все значение кожаных брюк, которые она надела.

– Вам больше не кажется, что «Дивайн» должен просто показывать самую красивую одежду, правда, дорогая Корал? – Мэйнард звонком вызвала прислугу, чтобы убрать со стола. – Мы должны охватывать также фильмы, эстрадные концерты, рок-н-ролл?

– Все это в наше время оказывает влияние на моду, – сказала Корал. – Хотя «от кутюр» и замечательная вещь, она все больше и больше становится анахронизмом.

– Правда? Анахронизмом? – Мэйнард приподняла брови. Корал перешла в нападение.

– Давайте выясним это, Мэйнард. Мода сейчас приходит с улиц.

– С улиц? – Казалось, Мэйнард охватил ужас. – Я очень рада, что могу заявить: я никогда не буду специалистом по улице.

Корал наблюдала, как Мэйнард пыталась переварить услышанное. Уже скоро она сможет уйти, пробормотав, как обычно, извинения по поводу того, что завтра придется рано приступать к работе. Эти еженедельные обеды превратились просто в повинность, в наказание, вызывали одну только скуку! Она потянулась через стол, чтобы пожать Мэйнард руку, она делала последнюю попытку войти с ней в контакт.

– Времена… такие переменчивые, – проникновенным голосом вещала она озадаченной Мэйнард. – Как поется в песне Дилана, и мы должны меняться. Меняются наша одежда и наши отношения. В этом – стиль.

Она ушла через час, очень усталая. Мэйнард и не намекала, что хотела бы уйти на покой, хотя она явно отставала от моды. Корал теряла терпение. Ей придется пойти прямо к Ллойду Бруксу и организовать что-то вроде заговора. Если Мэйнард не понимает намеков, она заслужила то, что должно произойти.

Майя лежала на кровати и перечитывала конкурсные работы. Одна действительно выделялась среди остальных. Ее представляла девушка по имени Маккензи Голдштайн. Она сообщила, что живет в Бронксе, хотя по работе этого и нельзя было сказать. Она казалась развитой не по годам, многоопытной, хорошо информированной девушкой. Майя опять перечитала работу. Родственники сотрудников «Дивайн» не могли принимать участие в конкурсе – Майя будет идти своей дорогой. Ей вдруг показался несостоятельным ее план представить в «Макмилланз» свои модели. А может, десятки способных молодых девушек излагают свои мысли, как Маккензи Голдштайн? Майя верила в свои рисунки и модели, но писала она плохо… Сможет ли она когда-нибудь писать о моде так же блистательно? Некоторое время она смотрела на номер телефона Маккензи, а потом, следуя пришедшей в голову мысли, набрала номер.

В ответившем голосе слышались нотки подозрительности.

– Вы часто в это время звоните по телефону?

– Конечно, мне не следовало бы этого делать, – быстро сказала Майя. – Я просто оказываю вам любезность, потому что мне понравилась ваша конкурсная работа. Я не являюсь официальным лицом, но могу повлиять на выбор победителя. Поверьте мне. Я – вашего возраста. Я хочу встретиться с вами, поговорить…

– Вы работаете в «Дивайн»? Как вам удалось получить доступ к моей работе?

– Я все объясню, когда мы встретимся. Вы можете мне доверять, клянусь в этом.

– Доверять вам? Но вы даже не можете назвать ваше имя.

– Меня зовут Майя.

– Ну хорошо, Майя. Кем бы вы ни были, я завтра же позвоню в журнал и спрошу, что все это значит.

– Нет. Не делайте этого! Пожалуйста! Позволь мне встретиться с вами сегодня вечером.

– Откуда вы звоните? Из Манхэттена?

– Возьмите такси – я заплачу. На углу Пятьдесят седьмой и Шестой есть кафе. Я буду вас там ждать. Я оплачу вам и дорогу домой. Вы сможете приехать сюда через час.

Было бы слишком странно, если бы Маккензи отклонила это предложение. Она надела платье, какие носят женщины легкого поведения – она сама его сшила из вырезанного в форме круга куска черного шелка – и тихо прокралась мимо комнаты родителей.

На безлюдной улице она нашла такси и не терпящим возражений голосом сказала шоферу: «Угол Шестой и Пятьдесят седьмой», как будто у нее были деньги. Сидя на заднем сиденье, она немного подкрасила глаза и губы. Сердце ее часто билось.

У кафе стояла высокая светловолосая девушка.

– Маккензи? – спросила она.

Маккензи пристально на нее посмотрела и молча кивнула. Она выбралась из такси. Девушка была хорошенькая, в ней чувствовалась элегантность. Маккензи подумала, что она совсем из другого мира. Стопроцентная американка!

Майя шагнула вперед.

– Сколько? – спросила она у шофера.

– Пять долларов восемьдесят пять центов.

Майя дала ему семь долларов, потом повернулась и подала руку Маккензи.

– Привет!

Маккензи осторожно пожала ей руку. Майя старалась не смотреть на нее. Она ожидала увидеть маленькую, худенькую и робкую девушку. А эта была чересчур полная, живая, да и вид у нее был более чем странный.

– Мне нравится ваше платье! – сказала Майя, а Маккензи, вытянув руки и хихикая, стала кружиться на тротуаре; подол ее платья поднялся и открыл полные бедра. – Мне нравится ваша конкурсная работа, – сказала Майя и повела ее в кафе.

Маккензи засмеялась.

– Мне кажется, вам все во мне нравится.

Они заказали кофе и пончики и сели, изучающе разглядывая друг друга.

– Ну хорошо, кто же вы? – спросила Маккензи. – И что все это значит? Если родители обнаружат, что меня нет в моей комнате, это доставит мне массу неприятностей. – Она говорила и рассматривала одежду Майи. Не шикарно, решила она. Как в номере «Севентин» под девизом «Обратно к школе».

Усталая официантка налила им кофе.

– Я хотела тебе с три короба наврать, но… – Майя остановилась.

– А ты принимаешь участие в конкурсе? – спросила Маккензи.

Майя покачала головой.

– Моя мать – редактор журнала. Маккензи от удивления открыла рот.

– Корал Стэнтон – твоя мать?

– Она попросила меня оценить работы. Твоя выделялась среди всех остальных. Твой реферат, твои идеи просто восхитительны. Я тоже хочу поступать в «Макмилланз»…

– И что же тебе мешает?

Принесли пончики, и Маккензи сразу откусила большой кусок. Майя обеими руками держала свою чашку кофе.

– Я просто подумала, что, может быть, если помогу тебе победить в конкурсе, то и ты сможешь в ответ оказать мне любезность.

– Какую?

– Напиши что-нибудь за меня. Реферат, который я бы могла представить вместе с моими эскизами. Я знаю, они внимания на меня не обратят без хорошего реферата.

– А разве твоя мать не может помочь тебе поступить? – спросила Маккензи.

– Я не хочу от нее никакой помощи! – выпалила Майя. – Я ее ненавижу!

Маккензи с заинтересованным видом наклонилась.

– Вот также и я отношусь к моему отцу!

Майя расслабилась. Она не собиралась этого говорить, но, сказав, почувствовала себя лучше.

– Моя мать всегда давала мне понять, что от меня у нее одни неприятности, – поведала она. – Мне надо поступить в «Макмилланз», и я этого добьюсь во что бы то ни стало, но от нее я не хочу никакой помощи!

– Мой отец считает, что я неряха, идиотка и выскочка, – рассказывала Маккензи. – Что касается выскочки, то он прав, я действительно уверена, что я лучше этих занудливых жителей Бронкса. Мои братья подлизываются к нему, а он считает их замечательными, потому что они будут продолжать его дело и всегда выполняют то, что им велят.

– А в чем заключается его дело? Глаза Маккензи вспыхнули.

– Он – в индустрии моды, – беззаботно сказала она. – У него сеть магазинов. Дела идут успешно, но я с нетерпением жду того дня, когда уйду из дома. Я имею в виду, что мне приходится надевать на мини-юбки мою обычную одежду, чтобы выйти из дома. Мои родители просто умрут, если увидят меня в мини-юбке. Ты правда хочешь сказать, что я буду победительницей конкурса?

– Если мы достигнем соглашения…

– Ты хорошо рисуешь?

– Я думаю, что да. Но хороший реферат дополнил бы картину.

Маккензи покачала головой.

– Ты сошла с ума, ты это знаешь? Завтра я могу пойти к твоей матери и все ей рассказать.

Майя пожала плечами.

– Но в этом деле окажется замешанным и твое имя, а владелец журнала не любит никаких споров и выяснений.

Маккензи скорчила гримасу.

– И это называется правдой, справедливостью и так далее?

Майя схватила ее за руку.

– Пожалуйста! Просто помоги мне, а я помогу тебе.

– Слишком привыкла к тому, чтобы все получалось по-твоему, да?

– Нет! – выкрикнула Майя. – По-моему никогда не получалось! Просто сегодня мне пришла в голову мысль. Это никому не повредит. Вот… – Она сунула Маккензи десять долларов. – Деньги на дорогу домой на такси. Просто напиши для меня что-нибудь хорошее, и ты – победительница.

– Я не ощущаю себя победительницей, – проговорила Маккензи. – Думаю, у меня нет никакого выбора. Я ненавижу обманывать. Я всегда попадаюсь.

– Это и не обман, – сказала Майя. – Мне понравилось то, что ты написала, и я думаю, что ты должна победить. – Маккензи с сомнением посмотрела на Майю, когда та пошла оплатить счет. Майя вернулась и положила на стол пятьдесят центов. Она протянула руку, и они торжественно обменялись рукопожатиями.

– Очень приятно было с тобой познакомиться, – сказала она. – До встречи в «Макмилланз». Можешь отправить мне реферат по этому адресу. – Она положила на стол перед Маккензи свою карточку. – До свидания.

Она ушла, а Маккензи разгладила десятидолларовую банкноту. Она уже решила вернуться домой на метро. А на эти деньги купить себе новый шелковый шарф. Она положила в карман одну из монеток, которые Майя оставила для официантки. У этой бедной маленькой девочки было слишком много денег. Она вышла из кафе и направилась к станции метро на Бродвее. Казалось, улицы Манхэттена сверкали, они были гораздо красивее, чем улицы в Бронксе. Она напишет этот реферат. Что она теряет? Каким же странным образом воплощаются ее молитвы!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Проснулся? – услышал Уэйленд в телефонной трубке голос Корал. – Уже половина восьмого.

– Думаю, что проснулся, – простонал Уэйленд. Корал говорила очень решительно.

– Вчера вечером я отбывала у Мэйнард свою еженедельную повинность. Мы с ней общаемся словно на разных волнах: она не понимает, что ей пора на покой. Придется мне обратиться к Ллойду Бруксу, больше ее я выносить не могу. Уэйленд, сколько вы в «ХК» тратите в год на рекламу?

– Что? Боже, я не знаю! Двести тысяч? Триста тысяч? Я не бухгалтер. Я просто творю…

– И я хочу предложить кое-что в высшей степени творческое. Я хочу, чтобы семьдесят пять процентов ежегодных затрат на рекламу «ХК» выделил нам для одной невероятно большой рекламы на пятидесяти страницах в одном номере журнала.

– Ты с похмелья?

– Ты только представь себе, какой будет эффект! Пятьдесят страниц подряд в «Дивайн»! Никто еще до этого не додумался. Если ты согласишься, Уэйленд, то я немедленно получу кресло главного редактора. Фотографии сделает кто-нибудь типа Пенна или Эйвдона…

– Мы не могли бы позволить себе сфотографироваться у них даже на паспорт, – жалобным тоном сказал Уэйленд.

– Хорошо, тогда возьми одного из новых британских ребят, они все сделают за хороший обед. А если фотографии будут черно-белыми, то окажется вообще дешево.

– Дешево? Ты говоришь о четверти миллиона?

– И о завязывании очень тесных отношений с ведущим в Америке журналом мод. Я всегда буду оказывать тебе предпочтение. Мы учредим приз журнала «Дивайн» и будем проводить церемонию вручения этой награды в твоем магазине! Уэйленд, по крайней мере подумай об этом!

– Ни о чем другом я не смогу и думать, – устало сказал он.

Они повесили трубки, и Корал вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась. На завтрак она позволит себе сыр. Как какой-нибудь прожорливый владелец фабрики по производству одежды, подумала она и сама же засмеялась.

Маккензи заставляла себя все делать, как обычно: ходить в школу, помогать по дому и в магазине, но всю ее переполняло нетерпение и напряжение. Может быть, ей следовало сразу же пойти к владельцу журнала? Или обратиться в полицию? И довериться было некому. Никто в Бронксе не понимал, как устроен мир моды в Манхэттене. И ее мать меньше всех. Поэтому она написала для Майи реферат и отправила его по ее адресу. Реферат получился хороший, даже лучше, чем ее собственный. Теперь придется сидеть и ждать, правильно ли она поступила. Если что-нибудь получится не так, если эта несчастная богатая девчонка просто занималась своего рода вымогательством, она каким-либо образом отомстит ей, это уж точно.

В «Ля Гренуилле», где менее значительной публике вежливо, но твердо отказывали, Корал и Ллойд Брукс заняли один из лучших столиков. Она улыбалась, садясь за стол. Джиллз, ее художник по гриму, потрудился на славу, и она выглядела розовощекой, как херувимчик. Как раз тот внешний вид, с которым можно хоронить уже постаревшую редактора журнала мод.

Серая накидка сползла с ее плеч, а она наклонилась вперед, чтобы все свое внимание сконцентрировать на пухлом лице Ллойда. Они съели три блюда, но деловых вопросов не обсуждали: прием пищи был очень важен для Ллойда. Но Корал очень оживленно что-то ему шептала, а потом откидывалась назад и весело смеялась над его односложными ответами. Пусть те, кто за ними наблюдают, считают, что у них просто встреча. За десертом она позволила себе только слегка прикоснуться к шоколадному торту, а Ллойд взял большой кусок и прижался к ней своими коленями. Она не отодвинулась. Как обычно, она лишь удивлялась тому, как такой человек смог стать главой издательской империи; и опять приходила к выводу, что Ллойд Брукс Второй только наследник Ллойда Брукса Первого.

– Хорошо, – пробормотал Ллойд, доедая свой кусок торта. – Что у тебя на уме? Зачем тебе понадобился ленч?

– Мне ужасно не нравится журнал, – сказала она, чуть отпила шампанского и стала наблюдать за Бруксом. Его глаза, немного навыкате, и очень толстая шея отталкивали ее. – Я уже начала ненавидеть все, что связано с «Дивайн», – сказала она, подбираясь к теме разговора, – и название, и размеры, и рубрики…

Ллойд слегка обмахивался рукой, словно веером.

– Ты проходишь испытательный срок, Корал, все на твоем месте не удовлетворены своей работой.

– Мэйнард душит меня! – выкрикнула Корал. – Она выпивает всю мою энергию. Она не понимает сегодняшнего дня. Целый месяц я ее уговариваю поместить на развороте двух страниц губы Мика Джаггера. Он будет оказывать влияние на моду будущего года, но Мэйнард этого не видит.

Ллойд нахмурился.

– Но эта женщина работает, как вол, – сказал он. – Она никогда не задерживает выход номера в свет.

– Да черт с ними, с этими сроками. – Она прижала его пухлую руку к своему колену. – С журналом мод очень много проблем. Я представляю, что может стать с «Дивайн», и это меня просто убивает! Нам надо идти за молодыми читателями, а молодым людям сегодня не нравится, чтобы старые леди выбирали для них модели. Рекламодатели тоже не хотят связываться с семидесятитрехлетним редактором.

– Именно поэтому ты и возражаешь против нее? Из-за ее возраста?

Он зажег ей сигарету и удержал в своей руке ее холодные пальцы.

Она медленно вдохнула.

– Хоть бы ей было и девяносто девять, Ллойд. Будь она только постиляжистей, похипповей!

Ллойд вытаращил глаза.

– Что значат эти новые слова? Она рассмеялась.

– Приходи ко мне как-нибудь днем в кабинет – тебе нужен интенсивный курс новой терминологии.

– Приходи лучше в мой кабинет, – предложил он. – Там большой выбор диванов. И коврик. С тобой лучше на коврике! У меня такое чувство, что ты, когда захочешь, можешь быть тигрицей…

Она посмотрела на него все понимающим взглядом. Любит поболтать об этом, подумала она.

– Давай вернемся к теме разговора, – нажимала она, – присвой ей титул какого-нибудь редактора-консультанта. Переоборудуй ее кабинет. Ей и не надо знать, что ее вытесняют. О Ллойд, теперь моя очередь! – Она говорила слишком громко, и некоторые посетители посмотрели в их сторону. Она громко рассмеялась, чтобы успокоить их, и придвинулась ближе к Бруксу. – А если я еще упомяну о пятидесяти дополнительных страницах рекламы?

– От кого?

– От того, кто верит в меня и хочет это доказать. Четверть миллиона баксов одним красивым жестом! Пятьдесят страниц подряд в мартовском или сентябрьском номере!

Ллойд слегка присвистнул.

– Это цена за должность?

– Ты не будешь об этом сожалеть, Ллойд. Ты – проницательный бизнесмен, и ты знаешь, что я права.

Он пробормотал что-то, прижал ее колено и сказал:

– Только ты называешь меня проницательным бизнесменом, Корал. Для всех остальных я повеса. – Он нежно сжал ее бедро. – Как ты обходишься без мужчины? Разве тебе он не нужен?

– Все хорошие женаты, Ллойд. Ты должен об этом знать.

– Но у некоторых самых лучших есть все понимающие жены…

Она погасила свою сигарету и подумала о миссис Ллойд Брукс Второй, о ее сказочных драгоценностях, о ее работе в благотворительном обществе, о ее отдельной спальне.

– Мы вступаем в очень беспокойную эру, Ллойд, – сказала она ему. – Я от нее в восторге, хочу, чтобы и читатели чувствовали то же.

– А как насчет пятидесяти страниц? Она кивнула.

– Они побьют все рекорды, Ллойд.

– Мне нравится побивать рекорды. – Он проворчал что-то, выписывая чек, а Корал поправила свою просторную накидку и взъерошила волосы. О Боже, она смертельно устала! Адреналин после одержанной ею победы – а это была победа – еще не попал в мозг.

Войдя в кабинет, она чуть не вприпрыжку побежала к своему столу, чтобы позвонить Уэйленду.

– Я только что после ленча, – прошептала она. – Мои бедра покрыты черными и синими знаками внимания Ллойда. Ты не представляешь, как я близка к цели, Уэйленд! На него очень большое впечатление произвели обещанные пятьдесят страниц.

– Королева умерла, да здравствует Королева! – поздравил ее Уэйленд.

– Не умерла, дорогой! – поправила она. – Просто получила продвижение по службе! Мы сделаем вид, что это вовсе не одно и то же.

Наступил апрель и прошел, а известий все не было. Маккензи была уверена, что что-то не так. Она на метро доехала до Манхэттена и попыталась следить за домом, где жила Майя, в надежде, что та появится, но этим только вызвала подозрения швейцара. Она не могла спать и выглядела больной.

Как-то в пятницу вечером мать спросила ее:

– Что случилось, дорогая?

Маккензи взглянула на озабоченное лицо матери, что-то в ней надломилось, и она все рассказала родителям. А потом она расплакалась, как будто сердце ее разрывалось от боли. Она плакала, сидя у стола и уронив голову на согнутые руки. Ее братья посмотрели друг на друга и быстро вышли из комнаты.

Эстер положила руку на вздрагивавшие плечи дочери.

– Дорогая? Зачем ты это сделала? Очевидно, та девушка – преступница.

– Она мне обещала, что я буду победительницей конкурса! – Маккензи подняла лицо, но продолжала причитать. По ее щекам текли ручейки туши.

– Той девушке должно быть стыдно! – сказала Эстер, глядя на Эйба. – Девушку ждет впереди масса неприятностей.

– И меня тоже! – выкрикнула Маккензи. – Все шло так хорошо… Почему это должно было случиться?

Эйб Голдштайн раздраженно заворчал. Потом некоторое время они сидели б тишине, нарушаемой только всхлипываниями Маккензи. В комнате все еще пахло фрикадельками, которые они ели на обед. Теперь-то уж ей никогда не выбраться отсюда, подумала она.

– Ну вот, – она шмыгнула носом и приложила к глазам платок, – я все и рассказала. Теперь надо ждать, чем это кончится…

– Жди-жди, ничем это не кончится! – мрачно сказал Эйб. – Завтра я встречусь с матерью этой девчонки. Напиши ее имя и дай мне адрес журнала.

– О папа, – Маккензи льстиво засмеялась. – Она – редактор ведущего в стране модного журнала. Думаешь, так легко ее увидеть?

Эйб улыбнулся.

– Ты забываешь, что мы занимаемся одним делом! Может, от старого Эйба Голдштайна и ей будет какая-нибудь польза? Хотя бы та, что я не отправлю ее дочь в тюрьму.

Маккензи застонала.

– Этого ты не сделаешь. Одного взгляда на тебя достаточно… – Она осеклась.

– Ну? – спросил Эйб. – Одного взгляда и что дальше? Все еще стыдишься своего отца? Хочешь сделать вид, что ты не моя дочь? Позволь мне кое-что тебе сказать. Твой отец, который говорит слишком громко и которого ты стыдишься, собирается поберечь твою задницу. Я собираюсь отстаивать твои права. Кто еще может это сделать для тебя?

– О папа! – Маккензи вскочила на ноги и обвила руками его шею. – Прости меня. Я знаю, у тебя хорошие намерения. Просто ты никогда не сможешь встретиться с ней. Это не так-то просто!

Эйб высвободился из объятий дочери. Лицо его покраснело от удовольствия.

– Посмотрим, – пробормотал он.

На следующее утро он предстал перед Маккензи у двери ее комнаты. Он натянул свой лучший, слегка лоснящийся, синий в полоску костюм, его щеки горели от чересчур тщательного бритья, его редеющие волосы были зачесаны назад и сильно напомажены.

Маккензи печально на него посмотрела.

– Ты прекрасно выглядишь. Но ты не сможешь встретиться с ней.

Она помахала ему рукой и пошла в свою комнату, чтобы молиться.

– О Боже, пусть на этот раз ему повезет…

Эйб Голдштайн стоял в центре кабинета Корал Стэнтон и переводил взгляд с Корал на ее секретаршу Вирджинию, а потом на длинноволосого фотографа.

– Мисс Стэнтон? – обращался он ко всем по очереди.

– Как вы сюда попали? – Корал быстро встала и от удивления выронила тоненький ломтик поджаренного хлеба, который упал рядом с чашечкой черного кофе. Здесь же лежали цветные слайды, их только что рассматривали.

– Вы договаривались о встрече с миссис Стэнтон? – Вирджиния тоже встала, взяла Эйба за руку и попыталась выпроводить его из комнаты.