Текст книги "Стирающие грани (СИ)"

Автор книги: Garfang Ves

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глаза детей, несмотря на ранний час (едва светало) светились от восторга. Еще бы! Они так старались, чтобы заслужить эту поездку вместе с родителями сюда, в город. Мальчик постарше уже когда-то был в городе, а для девочки этот раз был первым.

Они въехали в город сквозь торговые ворота – предназначенные для крестьян, кем они и были, и торгового люда.

Раскрыв рты, дети смотрели на мощеные камнем улицы и громады домов и башен, возвышающиеся над их головами. Взрослые же чувствовали себя неуютно, и спеша поскорее добраться к базару, то и дело понукали усталую лошадку.

Торговая площадь уже была полна голосами, телегами, зычными окриками торговцев и смешением всевозможных запахов.

Оставив детей сторожить телегу в ряду таких же приезжих крестьян, отец и мать осторожно извлекли из вороха сена связки горшков и, строго-настрого запретив детям отходить от повозки даже на шаг, осторожно двинулись в сторону торговых рядов.

Время тянулось медленно; возбуждение и любопытство сменилось усталостью, и дети уснули.

Когда они проснулись, солнце уже стояло высоко над их головами. Медленно поднималась пыль, мычал и рыкал скот, а там, на базарной площади, толпа стала втрое гуще. Один раз мать наведывалась к ним, но сразу же ушла, и никакие уговоры взять их с собою не подействовали.

Но стояло матери скрыться в толпе, как мальчик решительно спрыгнул с повозки и, не обращая внимания на испуганные протесты сестры, отправился «осмотреться».

Девочка осталась одна.

Сжавшись в комочек, она сидела в сене, пытаясь побороть тревогу и свой детский страх перед одиночеством и незнакомым местом.

Чтобы успокоить себя, она стала напевать под нос какую-то песенку и плести браслетик из тонких стебельков свежего сена. Она так увлеклась своей работой, что чужой голос, прозвучавший прямо над ней, заставил ее едва ли не подпрыгнуть от неожиданности.

– Здравствуй, девочка.

Расширенными от испуга глазами девчушка смотрела на молодого мужчину, подошедшего так близко, что его неровное дыхание касалось ее щеки.

– Не бойся меня, – полушепотом сказал он. – Я хочу попросить тебя об одной услуге… Я хорошо заплачу за нее… Ты поможешь мне?

Перепуганная, толком не понимая, что от нее хотят, девочка только робко кивнула головой. Незнакомец куда-то очень спешил; это было видно по его нервным, порывистым жестам. Черные и вязкие, как смола, его глаза затягивали взгляд.

– Я дам тебе это, – мужчина протянул девочке небольшой сверток, обернутый куском фиолетовой ткани.

– Спрячь это как можно лучше, и не показывай никому, иначе тебе может грозить опасность.

Дрожащими руками девочка схватила сверток и сунула его под сено, подальше от чужих глаз. Незнакомец оглянулся; на них никто не смотрел, словно на эти несколько минут повозка с девочкой и стоящий рядом мужчина стали пустым местом.

– Вот, возьми, – от отстегнул от пояса тяжелый мешочек с монетами и тоже протянул его девочке. Это твоя награда. Получишь еще столько же, когда я вернусь за тем, что дал тебе. Спрячь это где-то у себя дома, только так, чтобы никто не нашел. А когда придет время, я приду и заберу это у тебя. Договорились?

Девочка опять кивнула, все еще слабо веря всему происходящему.

– Как зовут тебя, дитя? Откуда ты?

– А.. Ая. Ая из Розовки, это недалеко отсюда… кажется, – девочка наконец-то нашла в себе силы ответить.

Незнакомец на минуту задержал на ней цепкий, внимательный взгляд, словно оставляя в памяти отпечаток ее образа: светлые, цвета соломы, тонкие волосы, выгоревшие на солнце ресницы и брови, загоревшие почти до черноты тонкие кисти рук, бедное серое платьишко и большие, ярко-голубые глаза.

Он неожиданно улыбнулся и добавил почти ласково:

– Не бойся, все будет хорошо, можешь мне поверить. Тебе ничто не угрожает до самого дома. А там.. будь умницей и просто сделай то, о чем я тебя попросил. Это важно.

Ая в ответ закивала головой, все еще слабо осознавая происходящее с ней.

– Можно взять это? – он осторожно подобрал оброненный ею недоплетенный травяной браслетик.

– Но я его еще не доделала…

– Не важно.

Незнакомец еще раз оглянулся.

– Я найду тебя, Ая из Розовки, – были его последние слова.

Еще через мгновение он пропал так же незаметно и быстро, как и появился.

Ая оглянулась. Все шло своим чередом: лениво переговаривались мужики на двух соседних повозках; кормила грудью орущее дитя молодая дородная крестьянка по другую сторону, сидя прямо на горе мешков с зерном. Никто, кажется, не заметил ни странного незнакомца, ни того, что он что-то передал Ае.

Девочка осторожно запустила руку под сено и нащупала твердый бок свертка. Он там, на месте, куда она его и положила. И слабое позвякивание монет в кожаном кошельке тоже не давало повода сомневаться в их реальности. Дрожа от страха и волнения, она спрятала кошелек туда же, на самое дно повозки, и для надежности села сверху.

Ни брату, который вскоре вернулся, ни родителям, которые пришли намного позже, она не сказала о произошедшем с ней ни слова. Мало того, на приглашение матери пройтись по рынку Ая ответила решительным отказом, боясь оставить даже на минуту свои сокровища. А на уговоры только отрицательно трясла головой и едва не плакала. В конце концов, на девчонку махнули рукой, пообещав больше не брать на с собою на рынок такую трусливую дуру, и снова оставили одну.

И только далеко пополудни они наконец тронулись в путь той же дорогой, по которой и приехали сюда.

Но уже на самой окраине улица оказалась перегорожена толпой. Люди возбужденно гудели и что-то выкрикивали. Крестьяне остановились.

– Что там случилось? – спросил отец у кокой-то женщины, что едва не бежала мимо них, спеша тоже присоединиться к толпе.

– Говорят, Руфуса поймали!

– Руфуса поймали! – повторили чьи-то голоса дальше.

– Его изловили! Не уйдет! – рявкнуло еще дальше, и многоголосый одобрительный гул разлился над толпой.

– Ведут! Ведут! – волнами прошло.

Десяток стражников, грубо распихивая толпу, продвигались вперед. Четверо из них, плотно наставив пики с четырех сторон на человека в центре, подталкивали его вперед. Он не сопротивлялся.

А когда процессия поравнялась с одиноко стоящим в стороне крестьянским возом, сердце Аи вдруг замерло на пол-ударе: арестованным преступником был тот самый незнакомец, что передал ей таинственный сверток сегодня утром.

Руки его были плотно стянуты за спиной веревками; длинные пряди тёмных волос выбились из пучка и свисали на лоб; из рассеченной щеки на воротник разорванной белой рубашки скатывались крупные капли крови.

На миг их взгляды встретились: исполненные ужаса голубые глаза девочки и затуманенные черные глаза мужчины, которые вдруг немного прояснились и потеплели.

Затем он быстро отвернулся и смотрел уже только себе под ноги. Но глаза Аи, как завороженные, были устремлены на него, пока последний из стражников не скрылся за поворотом улицы.

Толпа в большинстве потянулась за ними следом; остальные начали расходиться.

– А кто он такой, этот Руфус? – обратилась вдруг Ая к проходящей мимо женщине.

– Колдун и отступник! Он много лет творил свои темные дела, но сегодня его таки выследили и поймали! – заявила женщина с такой гордостью, словно она сама лично занималась поимкой опасного преступника.

– А что он такого сделал? За что его арестовали? – не унималась Ая. Ее родители только растерянно моргали глазами, удивляясь такой неожиданной смелости дочери.

– А чего это ты расспрашиваешь? Может, ты его знаешь, а? – остановилась вдруг женщина, уперев в Аю буравящий взгляд. Еще парочка любопытных остановились рядом.

Девочка только испуганно заморгала, ничего не сумев ответить.

– Милость небесная с вами, хозяюшка! – отозвались мать. – Помилуйте, откуда ж ребенку знать преступника? Огради, Судьба! Это моя дочь, и она здесь впервые. Мы едем с рынка…

– Поехали, отец, чего стоишь? – тронула она за плечо супруга.

Только тогда он наконец очнулся и взялся за вожжи.

Воз тронулся и покатился дальше, провожаемый недоверчивым взглядом бдительной горожанки.

– Ты чего это, дура, с ума сошла?! – горячим шепотом обратилась мать к дочери, все еще застывшей, словно статуя.

– Ты погубить нас хочешь? Ну, я с тобой еще поговорю, дай только из города выедем…

Но дочь, казалось, не слышала ее. И в распахнутых голубых глазах плескалось непонятное отчаянье….

Едва миновав городские ворота – к большому облегчению всех, стража не обратила на них никакого внимания – отец повернулся и, не жалея сил, влепил дочери первую оплеуху…

… Тяжело дыша и держась за щеку, я проснулся.

Над головой едва серело небо, подернутое предрассветной дымкой, но звезды уже едва были видны.

Что еще за оказия, мрак ее поглоти?!

Я поднялся с уже остывшей земли и завертел головой, отряхивая наваждение.

Что это такое? Мало того, что мне приснился сон про девчонку по имени Ая – не ту ли Аю, что я ищу? Но это был вообще первый сон с тех пор, как я очнулся от горячки там, в Озерке, в доме учителя. Да еще такой яркий, словно… Словно все это происходило на самом деле, а я каким-то образом смог подсмотреть. До того я снов не видел – просто проваливался во мрак, засыпая, и выпадал из него, когда продирал глаза утром.

Может, это какой-то знак? Но кто и зачем мог бы мне его послать?

Мучаясь теперь уже мрачными мыслями – я уснул снова. И на этот раз, хвала силам небесным – без сновидений.

∞

– А теперь по порядку, – скомандовал я, пока Симон завтракал остатками лепешки.

– Расскажи, что ты помнишь про пожар и про твою родню? Кстати, как их зовут? Ты мне до сих пор не сказал.

– Элла, – шумно вздохнув, вымолвил Симон. – Сестру зовут Элла. А ее мужа – Май. Кажется.... Вот только как они выглядел, я помню плохо.

Я чуть не подавился.

– Как эт? Ты не помнишь как выглядели самые близкие люди?

– Почему-то нет, – Симон опустил глаза и грустно шморгнул носом. – Я же тебе говорил, что видел ее совсем немного – только пару дней. А еще раньше… Я ее почему-то не помню. Я вообще очень мало что помню из той своей жизни – только какие-то обрывки… А вот башню – помню. Как горела башня. Я почему-то был где-то рядом с ней – наверное, оны была возле нашего дома.

– Ты не можешь помнить, как горела башня, – отрезал я.

– Это случилось еще когда твой дед ходил без штанов.

Симон поднял на меня свои синие, как вечереющее небо, глаза, полные удивления. И столько непроходимой – недетской – тоски вдруг заплескалось в них, что мне показалось, что она сейчас выплеснется через край.

Мне почему-то стало не по себе.

– Ей, малец, ты чего?

Симон отложил свою лепешку и вдруг поник, словно с него сдули весь воздух.

– Я знал, что так и будет… Но не мог не попробовать, – вдруг еле слышно прошептал он.

– Что значит – знал? Знал – о чем? – удивился я.

– Что я никого здесь не найду… Что она обманула меня.

Он снова посмотрел на меня глазами взрослого человека.

– Все, к чему я прикасаюсь, рушится. Мне даже казалось, что я сам себе снюсь, что я – ненастоящий, – горько сказал мальчик.

– Что-то я тебя совсем не понимаю. А ну давай – по-порядку!

– Так в том то и дело, что нет никакого порядка! – вдруг выкрикнул он.

– Все это время у тетки меня мучили кошмары, и ее дети избивали меня каждый день. Я мечтал, что вырвусь оттуда и вернусь в город, к сестре, которая вдруг чудом у меня нашлась. Но сколько бы я не расспрашивал у тети Руди, она твердила мне одно и тоже, словно больше ничего не знала о своей двоюродной сестре: сестру звали Малена, ее отца – Гунт, он был башмачником, а у меня отца не было. Они жили на улице Башмачников в Дубках за Семиглавцем. И все умерли в пожаре – кроме нас с сестрой. Сгорела вся улица, а я так испугался пожара, что стал полоумным – поэтому так плохо соображаю… и убежал. Все. А когда я просил рассказать что-нибудь еще о моей матери, она просто проганяла меня.

Мальчик вздохнул.

– Они все меня ненавидели…. И однажды, дождавшись тепла, я удрал от тетки. Переночевал в лесу, и за это время понял, что не знаю о своих родных ничего, кроме того, что сказали тетка и сестра. Я не мог понять, почему она не пришла за мной. Я не знал даже, куда именно надо идти… Я испугался. И решил утром вернуться обратно.

Симон вдруг замолчал, нервно теребя одной рукой большой палец другой. Даже уши у него, кажется, покраснели от внутреннего напряжения.

– И чем эт закончилось? Они тебя снова поколотили?

Мальчик только замотал головой. Он с трудом подавлял свое – непонятное мне – волнение.

– Нет, – наконец выдохнул он. – Они меня не узнали…

Теперь уже мои уши, кажется, поменяли цвет, а глаза стали вдвое больше.

– Эт как же это? Может, они решили так тебя наказать?

– Нет! – со слезами в голосе повторил Симон. – Они смотрели на меня, как на полоумного, а тетя Руди кричала, что никакой двоюродной сестры у нее в помине не было. А когда я начал кричать от страха и непонимания, они спустили на меня собаку…

– И что, собака тебя тоже не узнала? – осторожно осведомился я. От всего этого рассказа дурно пахло бредом.

– Собака узнала – не стала кусать. И тогда они собаку побили. А меня прогнали…

– Жуть, – отмахнулся я, почему-то вдруг явно увидев маленького Симона, который стоит, ссутулившись, в дверях, а огромная жирная тетка спускает на него собаку…

– Но я думаю, что они нарочно это сделали, чтоб избавиться от рта лишнего, – вдруг твердо заявил я, находя непонятным событиям вполне нормальное объяснение.

– Ты правда так думаешь? – с надеждой спросил мальчик.

– Конечно! А как еще это объяснить? Иначе – ни в какие ворота не лезет.

– А я уже думал – что это я с ума сошел, – признался Симон.

– И самое худшее – как ни пытался вспомнить – ничего не получалось. Только тени, огонь… и эта башня.

– Ну… Башня могла быть и другой – мало ли на свете похожих башен? И если у тебя все в голове перемешалось, то ты мог легко попутать. Но, если там все же что-то есть, то рано или поздно все станет на свои места, – сказал я пареньку то, что еще вчера повторял себе.

– А сейчас мы пойдем к башмачнику и выясним все, что сможем.

В глазах Симона снова появилась надежда – и мне почему-то стало легше на сердце.

«Шрам, мрак тебя покрой! Нельзя быть таким сентиментальным!» – с досадой заявил внутренний голос. «Да ну тебя – сам знаю,» – в тон ему так же мысленно ответил я, собирая свои пожитки.

Проходя до узким улочкам этого городка, я искоса наблюдал за мальчишкой – но, судя по всему, все окружающее было для него так же ново, как и для меня.

Местный башмачник – светлобородый мужчина преклонных лет, на паренька посмотрел с интересом, но о его родне тут он никогда не слышал – как и о другом башмачнике.

Побродив по городу до обеда, нам пришлось признать, что, скорей всего, тупоголовая тетка Руди просто перепутала название города.

– Может, есть город с похожим названием, или другой Дубок, – успокаивал парнишку я, однако лицо его стремительно превращалось в каменную маску – он только слабо кивал мне в ответ, не проронив ни слова с тех пор, как мы вышли из дома башмачника.

Наконец я не выдержал – и, остановившись, одним резким движением взял Симона за плечи и тряхнул:

– Хвать киснуть! Ты эт чего? Жил же ты без сестры, и еще проживешь! А может – найдется она еще, никто ведь не знает дорог Судьбы, верно?

Симон только слабо кивнул в ответ, пряча глаза, полные слез.

– Ну хочешь – со мной пойдем? А там, гляди, пристроишься где-нибудь, мир ведь – он большой, – сказал я, наблюдая стремительную перемену в лице мальчика – его и без того большие глаза теперь стали, словно два блюдца – сияющих синевой.

– Мне… Что – правда можно пойти с тобой? – едва выговорил он.

– А чего там? Пошли, если хочешь. Я правда, и сам толком не знаю, куда идти…

– Ты правда ВОЗЬМЕШЬ МЕНЯ С СОБОЙ? – еще раз переспросил мальчик, и только теперь до меня дошло, что он боялся не потери родственницы, а потери просто ориентира в этом большом и непростом мире, где даже собственному рассудку нельзя было доверять полностью… Сейчас единственной опорой для него был я.

– Возьму, если вытрешь сопли и престанешь умирать на ходу, – подтвердил я, пряча улыбку за суровым видом.

– Шрамчик! Я честное слово больше не буду плакать! – мальчик снова (уже который раз) бросился мне на шею – проходящая мимо тетка с корзиной опасливо перебежала на другую сторону дороги. До шеи моей малец, понятно дело, не достал, поэтому просто повис у меня на поясе. Сам смущаясь, я неловко полуобнял его одной рукой.

– Ты эт… Прекращай свои обнимки – не маленький уже. Пойдем пока вместе – а там видно будет. Ешь ты мало, да и хлопот с тобой не много… А вместе оно как-то веселее.

Я отряхнул Симона с пояса и аккуратно поставил на булыжники мостовой.

И только теперь обратил внимание на босые ноги мальчугана.

– А тебе эт… Не холодно? – спросил я осторожно.

Все еще сияя на всю улицу своей улыбкой, он не сразу понял, о чем его спрашивают. А поняв, только махнул рукой:

– Нет, я привык.

– Ну, так не годиться. Если нам надо далеко топать, то надо быть к этому готовым. Пошли-ка еще раз проведаем здешнего башмачника…

Оставив в городе почти весь остаток денег, мы покидали его не с пустыми руками – сияющий Симон гордо ступал по камням улиц ногами в новых ботинках с истинно королевской осанкой – я сам удивился такому его умению. Моя же обувка разжилась парой крепких заплат. А еще на плечах Симона болтался темно-синий плащ – пускай не новый и великоват для мальчишки, зато достаточно теплый в сырую погоду.

– Ну чего, доволен? – это снова проснулся внутренний голос. – Теперь ты еще и нянька, поздравляю.

Но на этот раз его издевки меня никак не задели.

А уже выходя из города, я помахал на прощанье рукою гостеприимному орку, который, на голову возвышаясь над проходящими мимо людьми, гордо стоял у городских ворот, охраняя порядок.

– Ей, Шрам! Я вспомнил, где тебя видел! – радостно выкрикнул он, завидев меня.

– Ты в прошлом году был здесь.

– Неужели? – с сомнением переспросил я. – Ты не ошибся?

– Да нет, я вспомнил – только у тебя тогда этих шрамов на лбу и на шее не было – вот почему я сразу не понял. Но тебя я точно видел – тут не так много орков ходит, чтобы перепутать.

– Хм… И долго я тут пробыл?

– Совсем недолго. Ты пришел сюда ночью и ушел утром – я потом шутил еще, что ты видать к какой-то дубковской девке бегал. А еще с тобой был какой-то мужчина.

– Какой? – мне хотелось узнать как можно больше. Это была первая ниточка, что вдруг протянулась из моего туманного прошлого.

– Ну вот как раз его я и не рассмотрел, – развел руками страж ворот. – Высокий, кажется. В плаще.

– А когда это было? Ну, примерно хотя бы?

– Да можно и не примерно – на праздник Колеса Судьбы. Тогда в город много народу приходило – но орк только один – ты.

– Колесо Судьбы… Это уже почти в конце осени, когда собран последний урожай орехов, – повторил я то, что запомнил из школы.

– Ну да, – согласился он.

– Благодарю, брат.

– Да не за что. Удачи тебе! Если будешь в Ггехте проходить мимо деревни Вильня – заглядывай в гости! Там родня моя живет.

– Обязательно, – кивнул я, – но мысли мои были сейчас не о Ггехте.

Праздник Колеса Судьбы, поздняя осень. От Дубка до Озерка не так и далеко – я вполне мог дойти туда отсюда. Он видел меня без шрама на голове – самого свежего, что на роже ( других под одежей не видно) – значит, вполне может быть, что шел я как раз туда, где меня этими самыми шрамами и наградили… Только что ж за спутник был со мной?

∞

Желтый мячик солнца уже маячил над самим краем горизонта, когда мы добрели до узкой полоски леса, что тянулась немного левее дороги.

Чудесно. Именно так я и рассчитывал: переночуем в лесу, а заодно и поразмыслю получше над тем, куда дальше двигать.

Быстренько собрав достаточно дров, чтобы потом не рыскать впотьмах по лесу, разыскивая их (в темноте, если честно, вижу плоховато), я сложил небольшой костерок и устроился подле него, положив под голову свою сумку.

Перебравший за день впечатлений Симон заснул почти мгновенно, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Раз выяснить ничего из своей истории я пока не мог, то самое время заняться поиском беглой ведьмы. Перво-наперво надо было составить для себя правильный маршрут – именно это определит исход всего дела. Рассудок подсказывал, что надо бы отправляться туда, где ее видели в последний раз – в окрестности Каменного лога – а это где-то в сторону от Семиглавца. Но почему-то чутье упрямо подсказывало мне, что я не найду там ничего. Если бы это было так просто, ее бы уже давно нашли служаки барона или длиннорясые. Барону она нужна совсем не потому, что у него к ней свои личные счеты – он даже не знает, как она выглядит. Да и тот белобрысый тип, что нашел меня в харчевне, не выглядел служакой мелкопоместного вельможи… Значит, в ее поимке заинтересован кто-то повыше барона. Кого же она так зацепила, хотелось бы знать?

Ну да ладно, мрак с ней, не мое это дело. Но к логу топать бесполезно – только время потеряю. До того как пропасть, она искала чего-то там – так говорил длиннорясник. И если предположить, что ей все же удалось выжить, то рано или поздно она отправиться туда, куда так стремилась раньше. (А вот куда именно – этого мне хитрый церковник не сказал… Почему?) Если она действительно сбежала из тюрьмы, то, видимо, задуманное было для нее настолько важно, что она отправилась в дорогу, несмотря на погоню, вместо того чтобы затаиться и выждать время. И чтобы понять, где эта тетка может быть теперь, возможно, надо получше разузнать, куда именно она так стремилась и зачем. Все эти басни о духах Судьбы и Мрака не внушали мне доверия. Даже у колдунов должны быть определенные цели – сделать что-то ради чего то. А пойти невесть куда чтобы найти невесть что, при этом рискуя самим быть убитыми… От всей этой истории воняло несуразицей.

Я попытался поставить себя на ее место. Куда бы она не шла, но ее нашли раньше. Судя по всему, ее ранили и оставили, думая, что она мертва. Забрали то, что у нее было. Дальше она где-то спряталась. Наверное, ей удалось быстро выздороветь и отправиться в путь, иначе ее бы уже давно нашли – с таким усердием, как ее ищут люди барона…

А что, если пойти от обратного? Начать поиски с того самого места, откуда когда-то отправилась она?

Где мы ищем убежища, когда весь мир против нас? Куда мы приходим, чтобы восстановить силы?

Домой, в родные места.

Эта мысль мне очень понравилась.

Ведь, в самом деле, кто может больше знать об этой Ае, чем ее родные или друзья? Значит, надо идти в деревню – ту, откуда отступница родом. Это должно быть недалеко от города Керна, если верить длиннорясому. Да не исключено и то, что она вернулась теперь туда и просто прячется до поры до времени у какой-нибудь родни. Да у нее там и муж остался… Хотя – вряд ли тот будет ее прятать после всего, что она натворила…

Высоко над моей головою в небе медленно расцветали блеклые цветы звезд. Мысли тоже замедляли свой бег, кружась ленивым облаком.

Только ночные сверчки пели мне песни, да потрескивали ветки в костре. А еще – тихо урчало в животе.

Утром эта музыка будет куда громче, а денег на еду уже было в обрез… Впрочем, обо всем об этом я буду думать завтра.

Есть еще надежда на силки, которые я на скорую руку расставил в лесу, пока собирал дрова...

Но все это будет завтра; а сейчас так хорошо было лежать под шатром темно-синего неба, возле теплого костра и наслаждаться ароматами и звуками роскошной ночи на самом рубеже весны и лета.

Одиночество, без сомнения, имеет свои преимущества: никто (за исключением внутреннего голоса, конечно) не досаждает тебе своей болтовней, никто не заглядывает тебе в рот, не дает глупых советов и не втягивает в ненужные истории… Но, если честно, я все же был рад, что оставил Симона рядом с собой – и даже потратил на него почти последние деньги. Что-то в этом мальце было такого… особенного. Да и казался он мне товарищем по несчастью – тоже с дырявой головой, и тоже никому под этим небом не нужен…

Но мысли об этом совсем не были горькими – я чувствовал, что правда где-то рядом, и однажды она мне откроется, и тогда я смогу понять многое, надо только подождать немного…

Убаюканный ночными звуками, я неожиданно быстро уснул…

…В полутемной комнате было душно; у кровати Аны вился тот особый, затхлый запах болезни, который нельзя было вывести ничем – сколько не выветривай. Запах отчаянья и страдающего тела. Вот уже полгода сестра лежала прикованной к постели – с того самого дня, как оголтелый всадник промчался по улице и скрылся, не сбавляя хода, даже не оглянувшись на ребенка, который остался лежать скорченным в пыли, попав под копыта его коня.

Ана, казалось, смирилась с тем, что ее ноги больше не двигались, и что она больше никогда не сможет ходить, но для Аи невыносимо было смотреть, как глаза ее младшей сестры – некогда веселой и подвижной девочки, угасают, как отгоревшие угольки. Она, сама еще ребенок, в свое время заботилась о сестре; Ана выросла на ее руках. И теперь мысль о том, что такова воля Судьбы, вместо того, чтобы служить утешением, вызывала в ее сердце смутные сомнения. Почему всемогущая Судьба, для которой нет ничего невозможного, избрала для ее сестры долю калеки – обузы для своей семьи? Теперь Ана никогда не выйдет замуж, у нее не будет детей, даже прийти на праздник она не сможет – ей останутся только слезы, бессильная злость и медленное угасание…

Но где же тогда справедливость Судьбы, которой каждый день все жители деревни поют песнопения, умоляя ее быть доброй и снисходительной? И сама Ая не один час простояла на коленях, глядя на светлый символ – Колесо Судьбы, висящее в каждой комнате дома и умоляла Судьбу смилостивиться над ее сестрой. Но, видимо, молитва слабой девочки не достигала неба, где живет, взирая на мир смертных, Всесправедливая Судьба… И единственный ответ, который получила она на свои бесконечные «почему» от старого Жреца, сердитого ее назойливостью:

– Значит, плохо ты молишься, если Владычица небес не слышит тебя!

– Я молюсь так, как молится моя мать и отец… Если наши молитвы не достигают божественного слуха – значит, может быть, мы молимся не так как надо? А как тогда правильно молиться?

– Все, что нужно знать людям, давно написано в Книге Судьбы!

С этими словами он прогнал ее прочь.

Вернувшись домой, Ая достала из деревянной коробки Книгу Судьбы – в их доме, как и в каждом, была эта книга – единственный оберег от всякого зла и невзгод. С желтых плотных страниц на нее смотрели крючки и палочки, переплетенные между собой в причудливые узоры.

На глаза девочки набежали слезы – ни она сама, ни ее родители не были грамотными. Девочек из ее деревни не обучали грамоте в обязательном порядке, только по желанию, но такового желания у ее родителей не возникало. Да и откуда ему было взяться, если обязанность учить грамоте двоих сыновей и так была обузой для их семьи, что жила бедно. А дочерям отведена совсем другая роль. Да еще теперь, когда одна из них, младшая, навсегда стала калекой. И даже старшие братья, посещавшие школу зимой, когда не было в поле работы, несколько слов могли прочитать с трудом. Да и едва ли найдется во всей деревни кто-нибудь настолько грамотный, чтобы достичь самой благородной цели – прочитать Книгу Судьбы целиком. На это способен разве что Жрец и школьный учитель…

Какой прок от книги, если Ая не умеет читать? Вот они, ответы на все ее вопросы, в ее руках, но так же недостижимы, как и всегда…

По щекам Аи катились слезы – бессилья и отчаянья, падая на кожаную обложку книги.

Но отчаянье вдруг переросло в ниоткуда взявшуюся злость – ведь вот же они, ответы, надо только ПРОЧИТАТЬ. Неужели она на это не способна?

Это малоизвестное, почти новое чувство было настолько ярким, что Ая не смогла дождаться завтрашнего дня, и отправилась к учителю сразу, как только вышла – выбежала! – из дома…

Немолодой уже учитель Неман оторвался от своего занятия – он как раз ложил заплатку на рубашку – и остановил взгляд на бедно одетой худенькой девочке-подростке с соломенными волосами, собранными в неаккуратную косу. Поздоровавшись, девочка теперь молча стояла перед ним, не решаясь начать разговор.

– Ая? Кажется, так тебя зовут? – первым обратился к ней он.

Она только кивнула в ответ.

– Зачем ты пришла, Ая? Твоя мама послала тебя?

– Нет, – выдохнула девочка и, решительно сделав шаг вперед, подняла на него свои большие голубые глаза, полные мольбы и решимости.

– Учитель Неман, я… Мне нечем заплатить вам, но я могу убирать у вас в доме, стирать одежду, делать все, что вы скажете, только скажите… Я все умею, вот увидите!

– Я что-то не пойму, о чем ты?

– Научите меня читать! Мне очень надо, пожалуйста! Кроме вас, мне не к кому обратиться. Мне очень надо научиться читать. Я просила своего брата, но он только рассмеялся и сказал, что это не моего ума дело. Но мне очень нужно! Я буду делать все, что вы скажете! Хотите, я прямо сейчас починю вашу рубашку, мигом, хотите?

Неман в недоумении хмыкнул, потирая затылок.

– Я еще ни у кого из моих учеников не видел такого рвения к науке. Но зачем это тебе?

– Я пока не могу вам сказать, – тихо ответила Ая, опустив глаза.

– А что твои родители? Они знают?

– Нет! – почти вскрикнула девочка. – Они… Они тоже, как и братья…

– Или вы тоже так думаете? – голос ее вдруг задрожал, а полные слез голубые глаза стали еще ярче. Он понял, что еще минута – и она расплачется.

– Нет, я так не думаю, – почему-то поспешил ответить Неман. – Если ты пришла сюда, наперекор воле родителей, значит, это и вправду имеет для тебя значение. Что ж… Я попробую научить тебя, но не знаю, что из этого получиться. Не всем наука дается легко…

– Спасибо, учитель Неман! – От радости девчушка почти подпрыгнула на месте и сама застеснялась своего проявления чувств.

– Не спеши меня благодарить – а вдруг у тебя ничего не выйдет?

– Выйдет, обязательно выйдет! – не унималась Ая, и он уже не мог без улыбки смотреть на ее лицо, которое, излучая неподдельную радость, вдруг стало пленительно-красивым.

– Что ж, тогда давай начнем прямо сейчас. Я покажу тебе несколько букв – увидим, сумеешь ли ты их запомнить.

– Так быстро? – в голубых глазах отразилось удивление вперемешку с радостью.

– Но ты же пришла сюда именно за этим? Так почему бы и нет.

– Хорошо, учитель, согласно кивнула Ая, пытаясь унять бешеное биение сердца, что вдруг затрепетало в ее груди смутным предчувствием…

…Раскрыв глаза, я не сразу понял, что лежу на траве под деревом, а не стою в доме сельского учителя в ожидании первого урока. Предутренний туман обволакивал легкой дымкой верхушки деревьев, а свежая прохлада касалась моей кожи влажным дыханием. Солнце еще не взошло; золотая полоска неба еще только начинала набухать сочными красками восхода.