Текст книги "Лучи смерти"

Автор книги: Ганс Доминик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Толстый фогт с любопытством поднял голову и последовал глазами за рукой своей соседки. Только что ему казалось, что туман застилает стену. Теперь он увидел лучезарную красоту королевского дворца в Аграбаде и обратил на это внимание соседа. Тот передал другому. В один миг обежала эта весть стол. Сидевшие спиной к стене, обернулись к ней. Там, где Сильвестр и Яна видели лишь темную стену, другим сияло изумительное произведение старо-индусского искусства. Картина внезапно оживилась. Дворец приблизился. Пыльные, освещенные солнцем улицы, протянулись в самый зал. Судья позабыл о процессе, чиновник о своем гневе на правительство… Как заколдованные, глядели гости на разыгрывающийся на стене спектакль. Появились королевские слоны с золочеными клыками и пурпурными чепраками.

Казалось, пред ними была пестрая фильма необыкновенной красоты. Она не осталась на стене: отдельные фигуры сбежали в зал.

Лоббе Лобсен отодвинул свой стул, потому что запыленный путник пробежал прямо по его ногам, Атма, только что бывший в европейском костюме, внезапно появился в экзотическом наряде, среди этих фигур здоровался с одним, кивал другому…

Между тем Эрик Трувор стоял перед домом, у дверцы автомобиля, и обменивался последним рукопожатием с молодыми.

– Счастливого пути! Проведите последние три дня у Термэленов. 19-го я встречу тебя, Сильвестр, на вокзале.

Мотор заработал, шофер должен был спешить, чтобы еще захватить аэроплан, направлявшийся в Германию.

Эрик Трувор медленно вернулся в зал. Он нашел Атму, спокойно сидящим в кресле у стены. Все общество широко раскрытыми глазами уставилось на эту стену, словно видя там необыкновенное зрелище. Эрик Трувор не мог удержаться от улыбки.

Атма встал и вернулся к своему месту у стола. В то же время стала тускнеть приковывавшая зрителей картина. Она затуманилась, обесцветилась, и на ее месте снова выступила темная стена. Гости медленно приходили в себя. Потом раздались громкие одобрения.

– Великолепно… замечательно! Какая пластика! Фигуры выступают в пространство.

Почти все бывали в Стокгольме и видели кино. Какая естественная окраска! Но никогда они не видели, чтобы отдельные фигуры пробегали среди зрителей. Они не скупились на похвалы хозяину.

Никто не заметил отсутствия молодых. От времени до времени кто-нибудь пил за их здоровье, словно Яна и Сильвестр еще находились на своих местах. Пир затянулся далеко за полночь, и лишь утром стали думать о возвращении домой.

Эрик Трувор был доволен, когда последние гости покинули дом.

В сопровождении Атмы вошел он в лабораторию. Там стоял новый лучеиспускатель, соединенный с перископом.

– Где они теперь могут быть?

Индус ответил не сразу. Его широко раскрытые глаза глядели вдаль. Он медленно произнес:

– Далеко на юге… Над покрытыми снегом горами.

– Ты хочешь сказать, на германо-итальянском аэроплане? Посмотрим, – сказал Эрик Трувор с гордостью.

Он включил аппарат. На пластинке показалось изображение: облака, покрытые снегом горные вершины… Альпийская цепь… Готтардский массив. Над ним светящаяся точка.

Он взялся за микрометрические винты, точка превратилась в аэроплан. Можно было различить каждый винт, каждую мелочь. Нужно было долго регулировать, чтобы не потерять из виду быстро летящего аэроплана в этом увеличенном масштабе.

Ритм регулирования совпал с ритмом движения аэроплана. Он неподвижно застыл посреди пластинки. За стеклом каюты стояли Сильвестр и Яна. Держась за руки, со счастливой улыбкой, глядели они вниз, на плодородную итальянскую равнину.

– Все эти слухи о войне – применяя выражения наших журналистов – преждевременны. Мир принадлежит Англо-Саксам. Они были бы глупцами, если бы стали уничтожать друг друга. Глубокой причины для войны нет и поэтому ее не будет несмотря на поднятый печатью шум и на всеобщее возбуждение. Такого мое личное мнение… И не только мое.

Доктор Глоссин проговорил это убедительно, почти гипнотизирующе.

Лорд Гораций Мейтланд сидел напротив него в библиотеке Мейтланд Кастль.

– Верю вам, господин доктор! Но почему же Америка хочет скупить европейскую выработку стали?

Лорд Гораций остановил свои пронзительные серые глаза на докторе. Глоссин владел собой. Можно было предвидеть, что старания американских агентов не пройдут незамеченными для англичан.

– Это тщательно продуманное мероприятие президента-диктатора, чтобы сохранить мир.

– Должен сознаться, что мне не вполне ясна целесообразность этого пути.

– Ваша светлость, может быть, не знает, что я по происхождению шотландец и лишь натурализовался в Америке. Я считаю своим важнейшим долгом охранять хорошие отношения между обеими странами. Вы скажете, что для этого существуют дипломаты. Это, конечно, так, но дипломат всегда официальное лицо. Он говорит всегда от имени своей страны. Он не смеет сказать многого, что часто хорошо было бы сказать.

Лорд Гораций обеими руками разгладил лежавшую на столе газету. Легкий сарказм прозвучал в его ответе.

– Вы же, напротив, господин доктор, не обременены тяготами службы, хотя мы и знаем в Англии, что вы – доверенный советник президента-диктатора. Вы хотите сказать, что частным образом, как доктор Глоссин, беседуете с лордом Мейтланд, который случайно является четвертым лордом английского адмиралтейства.

– Именно так, лорд Гораций. И так продолжаю. Мы узнали, что английские агенты закупали на континенте большое количество военного снаряжения. Мы по праву могли бы сделать то же. Приготовления обоих государств вызвали бы естественное напряжение. Мы предпочли обнаружить свои мирные намерения тем, что закупали лишь необработанную сталь. К сожалению нам не удалось сделать этого в желаемых размерах. Промышленность на континенте умеет извлекать выгоду из политического положения. Во всяком случае ваши приготовления всегда будут сдерживаться нами в известных границах.

– Вы транспортируете закупленный металл в Штаты и там сами будете выделывать оружие.

Изумление изобразилось на лице Глоссина.

– Мы вовсе не думаем о том, чтобы перевести в Штаты закупленные до сих пор десять миллионов тонн стали. С нас достаточно изъять их из военной промышленности. Пусть ваша светлость не забывает, что мы купили быстро и по сходным ценам.

Доктор Глоссин уверял, что опасности войны нет. Это могло быть притворством, слишком тяжеловесным, чтобы английский государственный деятель хоть на секунду мог обмануться им. Но одновременно с этим доктор Глоссин говорил о коммерческом предприятии, которое должно было принести американцам миллиарды золотых долларов, если кризис разрешится мирным путем. Англичанин не мог не поддаться величию этих экономических намерений. Дело остается делом. Это положение слишком глубоко внедрилось в мысли англичанина, чтобы не оказать своего действия.

Английская сыскная полиция сообщила лорду Горацию, что доктор Глоссин лишь несколько дней тому назад имел длинное собеседование с Цирусом Стонардом. Без сомнения он действовал по поручению диктатора. Америка хотела избежать войны и при этом заключить миллиардную сделку. Тактика была достойна Цируса Стонарда.

Эти мысли с быстротой молнии пронеслись в голове лорда Горация. За короткое молчание он обдумал план с различных сторон и нашел его безукоризненным.

С этого мгновения он был склонен думать, что Цирус Стонард ищет мира. Вопрос о том, хочет ли его так же Англия стоял в другой плоскости. У нее оставалась возможность выиграть время для конфликта.

Лорд Мейтланд нашел случай достаточно важным, чтобы отправиться на совещание в Лондон. Он оставил доктора Глоссина в обществе леди Дианы.

Мейтланд Кастль был выстроен во времена Тюдоров. Позднейшие перестройки увеличили доступ света и воздуха, не изменив его внешности.

В тени дерева в удобном кресле сидела леди Диана. Книга лежала у нее на коленях.

Напротив нее сидел доктор Глоссин.

– Господин доктор… ваш интерес к моей особе повергает меня в изумление. Он далеко оставляет за собой отношение ко мне других моих гостей… И то отношение, какое я бы желала встретить.

Мой муж сказал мне, что вы работаете на пользу нашей родины, помогаете установить мир между обеими странами. В моих глазах это большая заслуга, дающая вам известную свободу. Но всякая свобода имеет свои границы…

Говоря о мире, Диана Мейтланд взволновалась. К концу речи ее голос звучал холодно.

– Ваша светлость придает моим словам ложный смысл. То, о чем я говорю, тесно связано с благополучием обеих стран.

– Господин доктор, вы говорите загадками! При всем желании я не могу найти связи между моей девичьей жизнью в Париже и благополучием Англии. Но я изумлена вашей осведомленностью. Вы хорошо знаете мое прошлое…

– Да, леди Диана. Лучше, чем вы это думаете.

– Пожалуйста, господин доктор, мне нечего отрицать…

– Я сказал вашей светлости, что обеим странам грозит могучий и опасный враг.

– Я только что слышала об этом, господин доктор.

– Этот враг – Эрик Трувор.

Леди Диана, только что олицетворявшая насмешливое спокойствие и холодную гордость, побледнела. Ее глаза расширились, словно она увидела призрак. Страстное возбуждение, отражавшееся на ее лице, подчеркивало его красоту. Ее глаза сверкали гневом и смертельной ненавистью.

– Эрик!.. Эрик Трувор? – страстно вырвалось у нее.

Откинув голову, она посмотрела на Глоссина пронизывающим взглядом.

– Как можете вы произнести имя, одно упоминание которого является оскорбительным для меня?

– Я назвал имя человека, угрожающего обеим странам… И много лет назад вошедшего в нашу жизнь, леди Диана.

– Эрик Трувор грозит Англии, всей Америке… Один человек опасен могущественнейшим государствам?

– Я примирился бы с немилостью вашей светлости, если бы мог превратить жестокую действительность в легкую шутку.

Я назвал Эрика Трувора. С двумя своими друзьями живет он в Швеции, на Финской границе. Один из его друзей – Сильвестр Бурсфельд, сын того Гергарта Бурсфельда, которого мне тридцать лет назад удалось упрятать в Тоуэр. Они оба знают тайну отца Сильвестра и работают над ее дальнейшем развитием.

Бурсфельд знает, что его отец погиб жертвой английской политики, и поэтому стремится мстить Англии. Третий член союза, индус, тоже сведет некоторые счеты с Англией за свою родину.

С берегов Торнеаэльфа Англии грозит опасность, более страшная, чем та, какую представляет Цирус Стонард со своим трехсотмиллионным народом. Эрик Трувор и его два друга страшнее Цируса Стонарда.

Леди Диана спокойно слушала; только бледность выдавала ее внутреннее волнение.

– Знаете ли вы, что сделал со мной Эрик Трувор?

Доктор Глоссин ответил медленно и осторожно:

– Я знаю, что он был женихом молодой графини Рачинской и что он… вернул ей обручальное кольцо.

– Вы знаете много… но не все…

– Я знаю также, леди Диана, что вы ненавидите Эрика Трувора. Вы не задумаетесь послужить на благо своей родине и обратить внимание вашего супруга на опасность, грозящую миру из Линнея.

Леди Диана, поймите смысл моих слов: Эрик Трувор со своими друзьями владеет тайной, за которую английское правительство заключило Гергарта Бурсфельда в Тоуэр.

Еще есть время! Неожиданное нападение, хорошо организованное и быстро проведенное… Если ваше правительство примет решение, оно сумеет и привести его в исполнение.

Глоссин увидел ее колебание.

– Разве Диана Рачинская забыла, как с ней поступили?

Глаза Дианы Мейтланд вспыхнули. Услышать из чужих уст такие слова…

Доктор Глоссин продолжал:

– Я сказал вам при нашей первой беседе, что вы протянете мне руку для союза со мной. Этот день настал. Мы должны заключить союз против врага обеих стран, который является и вашим личным врагом, который нанес вам тягчайшее оскорбление, какое мужчина может нанести женщине.

Доктор Глоссин протянул руку. После нескольких мгновений колебания леди Диана вложила в нее свою.

– Пусть будет так, господин доктор! Моя совесть остается чиста. Если Эрик Трувор не лелеет враждебных Англии планов, он выйдет из этого испытания невредим. Иначе… я делаю лишь то, что сделала бы по отношению ко всякому врагу своей родины.

Леди Диана встала. Ее возбуждение уступило место слабости. Она чувствовала потребность уйти от Глоссина, остаться одной, отдохнуть. Доктор проводил ее до калитки, потом вернулся на террасу.

Лорд Гораций Мейтланд был доволен результатами своей Лондонской поездки. Его сообщения явно произвели впечатление на кабинет. В Лондоне замечали, что грозная туча, вот уже две недели висящая на политическом горизонте, понемногу рассеивается. Две недели с часу на час ждали объявления войны, а теперь опасность уменьшалась день ото дня. Объяснения этому не могли найти.

Таково было положение вещей, когда лорд Гораций выступил с соображениями, высказанными ему доктором Глоссиным.

Он понял, как влиятелен его американский гость. Его решение и впредь сохранять с ним хорошие отношения, было неизменно. В таком настроении его встретила леди Диана со своими сообщениями.

Лорд Гораций инстинктивно почувствовал, что Штаты могут самостоятельно устранить опасность… Но у Англии были старые счеты с этими людьми. Лорд Гораций тоже просматривал когда-то бумаги Бурсфельдовского процесса. Если сын человека, некогда покончившего самоубийством в Тоуэре, тоже находился в Линнее, то сила нового изобретения должна была прежде всего обратиться против Англии. Значит в интересах Англии было обезвредить этого противника… Уничтожить его… А самое открытие использовать для себя.

Об этой последней возможности доктор Глоссин, наверное, не думал. Лорд Гораций учел ее. Один человек мог умереть, прежде чем у него удастся вырвать тайну. Три сообщника… если разлучить их, упрятать за крепкие стены Тоуэра, было бы удивительно, если бы не удалось овладеть тайной.

Доктор Глоссин хорошо рассчитал удар, выбрав орудием леди Диану. У него было долгое собеседование с лордом Горацием. Ему удалось сделать то, что он сам считал едва возможным – отуманить умного и дальновидного англичанина.

Солнечный диск коснулся голубых вод Тирренского моря[17]17
  Тирренское море (итал. mar Tirreno, лат. mare Tyrrhenum, корс. и сиц. mari Tirrenu, неап. Mar Tirreno, фр. mer Tyrrhénienne) – часть Средиземного моря у западного побережья Италии, между Апеннинским полуостровом (итальянские области Тоскана, Лацио, Кампания и Калабрия) и островами Сицилия, Сардиния и Корсика.


[Закрыть] и залил его лазурное зеркало красным и желтым потоком. На Неаполитанском Корсо шумела пестрая толпа местных жителей и приезжих.

Долго сидели они там безмолвно, взявшись за руки, пока прохладный ветер не заставил их прервать молчание.

– Не вернуться ли нам, Яна? От моря тянет свежестью.

– Нет, Сильвестр, останемся еще. Это наш последний вечер в Италии. Ты не знаешь, с каким страхом я думаю о приближающемся времени, когда ты оставишь меня одну.

– Яна… Я оставлю тебя только на короткое время, на несколько дней, самое большее – недель. Потом я вернусь и мы навсегда будем вместе. Жизнь принесет нам еще много прекрасных дней.

– Еще лучших? Разве может быть что нибудь лучше того, что мы испытываем теперь? Прошедшие недели кажутся мне сном… Свадьба в Линнее… Наш отъезд… Полет над вершинами Альп… Потом солнечные поля Италии, Средиземное море. Нил, пирамиды… Рим… Он мне меньше понравился. Ты все время говорил об истории города. Но я… подумай только, я с детства всегда жила в Трентоне. Рим был слишком велик для меня…

Она теснее прижалась к нему.

– Но больше всего я буду радоваться, если мы после этой поездки спокойно поселимся у себя дома, если мне не придется бояться… Ах, Сильвестр, зачем мы должны снова разлучиться, зачем ты еще раз покинешь меня… Не оставляй меня одну! Возьми меня с собой в Линней. Я не буду вам мешать. Я не попадусь на глаза ни тебе, ни твоим друзьям, пока вы будете заняты вашим изобретением. Позволь мне только остаться с тобою!

– Нет, Яна, это невозможно. Но ведь это только на несколько недель. Потом, после окончания работы, я буду свободен, и мы будем жить как и где захотим. Мы устроим свой дом, по котором я тоскую не меньше тебя, где нам будет лучше всего на свете.

После долгого молчания, Яна снова заговорила.

– Я знаю, Сильвестр, что и ты неохотно уезжаешь. Нас разлучает Эрик Трувор… Да, Эрик Трувор…

Горький упрек звучал в этих словах.

– Яна! Ты не знаешь Эрика Трувора и поэтому не можешь его понять. Наша работа… его работа значительнее человеческой любви и человеческого горя. Он занят судьбой всего человечества; неужели же его остановит судьба двух людей… Нет, Яна, не упрекай Эрика Трувора…

Одно мгновение Яна сидела молча, погрузившись в свои мысли. Потом она обвила его руками.

– Если бы ты знал, Сильвестр, что меня беспокоит, – то сильнее, то слабее… Днем и ночью, когда я лежу в твоих объятиях.

– Яна… милая Яна! Что тебя мучает?

– Если бы я могла это сказать, если бы я знала, что это… я бы сказала тебе… Какая то черная туча… Когда я смотрю в наше радужное будущее, оно мрачно встает перед моими глазами… Это какое-то предчувствие… страх. Я не знаю, что это, но все радостные картины исчезают, я закрываю глаза, плачу…

– Яна… бедная, милая детка! Последние месяцы были слишком бурны для тебя. Мое исчезновение, смерть твоей матери, поступок Глоссина. Гони эти мрачные предчувствия, думай обо мне… Думай о том счастье, какое ждет нас в будущем.

Оставляя ей маленький телефонный приемник, он напоследок утешал ее:

– Дорогая, если нам приходится расстаться, я все время буду с тобой… Я сумею ежеминутно видеть твое изображение, знать, что ты делаешь. А тебе этот аппарат даст возможность по крайней мере слышат мой голос. Я не пропущу ни одного дня, чтобы не повидать тебя, не поговорит с тобой.

Сильвестр детально познакомил ее с тем, как обращаться с аппаратом. Нужно было нажать кнопку, тогда зажигались электрические лампы. Если приложить трубку к уху, отчетливо было слышно каждое слово, произнесенное в Линнее.

Сильвестр уехал. Яна осталась одна в доме Термэленов под присмотром стариков. Фрау Луиза смотрела за ней, как за дочерью, но все же она оставалась грустной и одинокой.

Андреас Термэлен и фрау Луиза многозначительно улыбались, когда Яна, в четвертом часу дня начинала нервничать. Она заботилась о том, чтобы часы шли с секундной точностью. Без одной минуты четыре ежедневно вспыхивали электрические лампы, а в четыре первые слова Сильвестра достигали ее слуха. Это были слова тоски, уверения в неизменной любви, утешения, что прошел еще день разлуки. Он сообщал ей, что работа идет хорошо, что она близится к окончанию.

Яна могла только слышать, но не отвечать ему. Ей приходилось довольствоваться тем, что она слышит слова мужа, Сильвестр же мог только видеть ее изображение. Он видел, как действуют его слова на ее мимику, как слова любви, вызывали радостное сияние на ее нежном лице, но не слышал ничего из сказанного ею.

Этот ежедневный разговор остался бы так сказать, однобоким, если бы любовь не изобрела новых средств.

Матовая пластинка перед Сильвестром давала изображение Яны во весь рост. Он мог наблюдать каждое движение ее губ и скоро научился угадывать слова по этим движениям.

Теперь, на исходе второй недели разлуки, они научились так беседовать, словно сидели рядом, а не были отделены друг от друга пятьюстами миль. Ежедневные беседы поддерживали в Яне мужество до следующего дня. Они же были источником, из которого Сильвестр черпал силы, чтобы снова погрузиться в работу, закончить постройку аппаратов, на чем настаивал Эрик Трувор.

Последние июльские ночи в Линнее были светлы, нежелательно светлы по мнению английского полковника Троттера, слишком светлы на взгляд доктора Глоссина. Правда, в полночь солнце садилось, но все же можно было различить человека в открытом поле на расстоянии двухсот метров. Полный мрак был бы желательнее небольшому отряду, который под командованием полковника Троттера, расположился в Линнейском лесу.

Их была двадцать отборных английских солдат. Маленькими отрядами, по четыре и по пять человек, одетые в штатское, прибыли они в течение последних трех дней, на правительственных аэропланах, крейсирующих по линии Эдинбург-Гапаранда.[18]18
  Хапаранда (швед. Haparanda) – населённый пункт на севере Швеции.
  Расположен на западном берегу реки Турнеэльвен у впадения ее в Ботнический залив. По реке проходит граница с Финляндией, на другом берегу расположен город Торнио, фактически образующий с Хапарандой один населенный пункт.


[Закрыть] Как безобидные путешественники поднялись они вверх по течению Торнеаэльфа, то занимаясь рыбной ловлей, то собирая минералы. Они были похожи на кого угодно, только не на солдат.

В назначенное время они собирались на определенном месте – на лесной опушке вблизи труворовскаго дома. Там они забавлялись наподобие туристов-спортсменов; разбивали палатки, варили еду в котлах, и располагались с удобством.

В одной из палаток Троттер беседовал с доктором Глоссиным, защищая с чисто английским упрямством свою точку зрения.

– Мне дан приказ арестовать и живыми доставить в Лондон трех обитателей этого дома, известных под именами Эрика Трувора, Сильвестра Бурсфельда и Сомы Атмы. У английских офицеров есть обычай точно исполнять служебные приказания. Вы, как штатский, можете иначе смотреть на дело. Я и мои люди остаемся при своем…

– Вы недооцениваете противников, с которыми имеете дело. Ваш план пугает меня. Вы хотите просто окружить дом двадцатью солдатами, войти туда и арестовать их?

– Именно так, господин доктор. Это способ, которым мы всегда выполняем подобные приказания. Если мои люди окружают дом, из него и мышь не ускользнет. Конечно, мне было бы жаль, если бы они захотели бежать; в этом случае мои люди получат приказ стрелять.

Как пойманный хищник, бегал доктор Глоссин по тесной палатке.

– Вы не имеете понятия, с кем придется столкнуться. Вы должны были явиться сюда с аэропланом и установить на крыше самую сильную торпеду вашей армии. Через мгновение после вашего прибытия, весь дом должен был быть минирован. Тогда существовала бы некоторая надежда, что заговорщики обезврежены.

Полковник Троттер сострадательно улыбнулся.

– Вы, кажется, серьезно боитесь обитателей этого дома, господин доктор, как штатский вы не обязаны обнаруживать особенную храбрость. Но вы предоставите мне по-моему закончить это дело.

Полковник поглядел на часы.

– Почти одиннадцать! В этой проклятой стране не темнеет. Сержанту, хорошо говорящему по-шведски, поручено проникнуть в дом, чтобы ознакомиться с ним и его обитателями.

– Еще и это! – вырвалось с недовольствием у доктора Глоссина.

– Вы имеете что-либо возразить против этого мероприятия, господин доктор? У военных всего мира принято перед наступлением выяснить положение.

– Пусть судьба сжалится над вами и вашими людьми. Вы в положении человека, который идет на тигра, вооруженный стеком.

В палатку вошел человек. Несмотря на штатскую одежду, в нем нельзя было не угадать солдата. Это был сержант Макферсон, возвратившийся с разведки, шотландец с густыми бровями, большими серо-голубыми глазами и седеющей бородой. Коротко и сжато сделал он свой доклад. Сначала он осторожно обошел дом снаружи и заметил, что два человека работают над какой-то машиной.

О третьем он ничего не мог узнать. Тогда он решился войти в дом. Калитка была открыта. Беспрепятственно прошел он через сад в дом. Лестница вела на веранду.

Веранда была пуста, по крайней мере так казалось в первую минуту. Когда он хотел проникнуть в дом, он внезапно услышал голос. В углу веранды, на низком диване, сидел смуглый человек. Прежде, чем он мог задать вопрос по-шведски, индус обратился к нему по-английски. Он сказал несколько слов. Он не мог найти в них смысла, сколько ни думал на обратном пути.

Полковник хотел знать, что это были за слова.

– Человек сказал мне: Что ты ищешь, не здесь; то что здесь есть, ты не ищешь.

– Индусские фокусы! Чепуха!

Полковник яростно процедил эти слова сквозь зубы; потом продолжал расспросы.

– Если я правильно понял вас, Макферсон, эти три человека находятся в доме и не собираются его покидать?

– Так точно, господин полковник.

По знаку полковника шотландец вышел из палатки.

– Я думаю, доктор, что мы через час заполучим молодчиков.

Доктор Глоссин не обратил на него внимания. Сложив руки на правом колене, он механически повторял слова Атмы: «Что ты ищешь, не здесь; то, что здесь, ты не ищешь».

Полковник потерял терпение.

– Мы начинаем, господин доктор. Буду ли я иметь честь видеть вас рядом с собою?

– Я предполагаю следить за событиями издали.

– Через пять минут вы останетесь одни.

– Ничего не имею против. Одиночество не опасно.

– Как угодно, господин доктор!

Полковник вышел на поляну и палатки исчезли словно по волшебству. Кухонную посуду запаковали, спрессовали по мешкам. Прошло действительно не больше пяти минут, и доктор Глоссин остался один на опушке. Колонна из двадцати одного человека осторожно и бесшумно пробиралась густым лесом к труворовскому дому.

Доктор Глоссин спокойно выждал еще пять минут, потом вынул маленький свисток и резко, с паузами, засвистал.

Кусты раздвинулись, показался человек, который подошел к доктору.

– Честь имею представиться: сержант Парсонс.

– Хорошо, Парсонс. Вы видели, как эти двадцать болванов ушли отсюда?

– Я видел, как они спустились в долину, господин доктор.

– У вас есть с собою сорок человек?

– Так точно, господин доктор! Сорок отборных молодцов.

– Они хорошо вооружены?

– Да.

– Те тоже. Всего, значит, 4000 патронов.

– Так точно, сэр.

– Незаметно последуйте со своими людьми за англичанами. Вы знаете свои обязанности?

По той же тропинке, по которой четверть часа назад спускались англичане, за ними последовали теперь американцы. Доктор Глоссин остался на опушке.

Полковник Троттер со своими людьми в полчаса достиг труворовскаго дома, который ясно выделялся перед ними при слабом ночном свете. Он расставил своих людей широким кругом. Медленно подступила цепь почти к красновато-коричневому деревянному забору вышиной в рост человека. Троттер перескочил через забор, чтобы первым очутиться в саду.

Щелкнул выстрел. Он раздался из маленькой бойницы, какие находились по обе стороны входной двери. Пуля просвистела на волосок от шеи полковника и сорвала кусочек материи с его плеча.

Он невредимым пробрался в сад, за ним последовали его люди. Но это вторжение сделалось сигналом для стрельбы, открывшейся из всех окон и отверстий дома. Труворовский дом был хорошо снабжен военным снаряжением. Четырем тысячам патронов, которыми располагали нападающие, он мог противопоставить трижды превосходящее их число. Огненными снопами вырывались выстрелы из окон и шарили по саду. От времени до времени вскрик показывал, что кто-нибудь из англичан ранен.

Были раненые и даже мертвые. Нападающим удалось, метр за метром, подобраться к дому лишь благодаря тому, что они, бросившись наземь, пользовались, в качестве прикрытия, каждым кустиком и применяли все уловки колониальной войны.

Его люди стреляли беспорядочно, тщательно целясь в те места, из которых исходили выстрелы защищавшихся. Иногда это имело успех. Несмотря на свое крайне неуютное положение, Троттер констатировал, как от времени до времени, после удачного выстрела нападающих, смолкала стрельба в доме.

Несмотря на это, совет американца сбросить торпеду на проклятое гнездо казался ему довольно благоразумным.

В двухстах метрах на холме, стоял доктор Глоссин, созерцая в сильную подзорную трубу происходящую битву. Он теперь не дал бы ни цента за англичан. Если осажденные будут ловко стрелять, они сотрут своих противников в порошок, несмотря на все их уловки и прикрытия. Тем сильнее было удивление доктора, что половина англичан еще находилась в живых, и что они медленно, но неудержимо, заставляли смолкать стрельбу защищавшихся. Однако из окон совсем замолкло. Последний английский выстрел вызвал там сильный взрыв. Вероятно, значительное количество взрывчатых веществ взлетело в воздух.

Наступающие подождали еще несколько минут, а потом штурмом кинулись на стену, наметив себе целью узенькую дверь. Удары топора посыпались на дерево. Замок и петли поддались со скрипом. Наступающие хотели проникнуть внутрь через упавшую дверь, но это им не удалось.

Доктор Глоссин, в качестве спокойного наблюдателя, следивший за ходом вещей, понял, в чем дело: с дверью был соединен контактор, вызвавший внутри дома страшный взрыв, как только дверь слетела с петель.

Неясный гул взрыва прокатился далеко над горами по обеим сторонам Торнео и заглушил шум реки.

Наступающие, только что уверенные, что дом в их руках, отступили назад.

Внутри разгорелся пожар. То здесь, то там, красным пламенем вспыхивало окно.

А затем… доктор Глоссин без сомнения выбрал более выгодное место, чем Троттер, который только теперь отважился выйти из своего куста… Доктор Глоссин увидел, что крыша дома приподнялась и разверзлась, словно кратер вулкана. Чудовищный столб пламени поднялся кверху, захватив тысячи кусков теса. Горящее дерево взлетало высоко к бледному небу, затем медленно падало на землю. Дом представлял собою сплошное бушующее море огня. В его погребах должно было находиться огромное количество воспламеняющихся масел. Загоревшись от взрыва, они образовывали теперь тяжелые тучи густого черного дыма. Верх дома был почти весь уничтожен. Пламя бушевало дальше, находя обильную пищу. Древние циклопические стены, построенные столетия назад, раскалились докрасна.

Доктор Глоссин наблюдал это зрелище и его дикая красота на короткое время заслонила всякие мысли и заботы.

Жар проникал наружу. На широких темных стенах внезапно появились розовые пятна. Они вырастали, светлели, сливались, пока толстая стена вся не запылала, потом начал таять цемент, скреплявший эти стены. Жидкими, добела раскаленными струями стекал он из сотни мест.

Потом рухнули последние остатки труворовского дома. Правая сторона стены представляла собою груду раскаленных камней.

Горящая могила, похоронившая тысячелетнюю историю героического рода… и последнего его представителя.

Англичане должны были далеко отступить перед невыносимой жарой. Уже давно пребывание внутри садовой ограды стало немыслимо. Деревянный забор пылал уже в нескольких местах. Лишь внизу, у реки, остановились они, охлаждая горящие лица, опаленные руки в прохладных водах Эльфа. Они заметили, что одежда клочьями висит на теле.

Уничтоженный и расстроенный оглядывал Троттер кучку оставшихся в живых. За его спиной раздался голос:

– Господин полковник, вы не взяли их даже мертвыми.

Голос принадлежал доктору Глоссину.

Полковник провел рукой по своей полуобгорелой бороде.

– Они мертвы! И мышь не выбежала оттуда. Они изжарились в своих норах. Если вам доставляет удовольствие, поищите среди обломков. Но не обожгите пальцев. Я знаю, что должен сообщить своему правительству.

Среди пассажиров аэроплана Стокгольм-Кельн находился доктор Глоссин. В то время, как его отряд после приключения в Линнее на собственном аэроплане вернулся в Штаты, он отправился в Германию.

Доктор удобно устроился в углу возле окна и подводил итоги случившемуся.

Дела сложились неплохо. Эрик Трувор и его приятели погибли. Это было напечатано черным по белому. Гапарандский листок в утреннем выпуске кратко сообщал о несчастье в Линнее. Загадочный взрыв и пожар, стоившие жизни нескольким обывателям. Он купил несколько экземпляров газеты, прежде чем отправиться в путь.