Текст книги "Лучи смерти"

Автор книги: Ганс Доминик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Вершок за вершком шарил он по дому Термэленов, с возрастающим беспокойством следя за изображением на пластинке. Он увидел хорошо знакомые комнаты, стариков Термэленов; они казались озабоченными и оживленно о чем-то говорили. Он стал искать следов Яны на улице. Изображения всех мест, которые они посетили во время его пребывания в Дюссельдорфе, прошли на пластинке. С возрастающим страхом продолжал он поиски, пока не вынужден был отказаться от них.

Первая его мысль была об Атме. Атма должен ему помочь. Он обладал средствами найти то, для чего оказывалось бессильным изумительное изобретение. Он побежал по переходам и пещерам, пока не нашел Атму разговаривающим с Эриком Трувором. Его слуха достигли слова, на которые он в своем возбуждении едва обратил внимание.

– Пользуйся властью, не прибегая к убийству!

– Если удастся, Атма! Я не хочу убивать. Но неужели же не использовать власть из-за того, что непокорные могут погибнуть.

– Нет! Мы ответственны за пользование властью. Ее величие позволяет нам обойтись без убийства.

Его спокойные слова подействовали и на Сильвестра. Он явился в комнату, озабоченный и взволнованный, движимый одной мыслью – просить у Атмы помощи. Теперь он позабыл о своих заботах и подпал под влияние Атмы. Он сел, ожидая конца беседы. Атма короткое мгновение рассматривал его, и выражение глубокой жалости мелькнуло на его бронзовом лице.

– Опасность не грозит Яне, – сказал он вполголоса.

Эрик Трувор, казалось, едва слышал эти слова. Для Сильвестра они были бальзамом. Он неслышно повторял их бесчисленное количество раз, все больше и больше сжимаясь в кресле. Наступала реакция. Только теперь почувствовал он утомление последнего времени, когда дни проходили в мастерской, а ночи за постройкой антенн. Отдых продолжался лишь несколько часов. Его сердце билось все слабее, свинцовая усталость охватила тело в то время, как он автоматически повторял: «Опасность не грозит Яне».

Словно во сне слышал Сильвестр голос Эрика Трувора:

– Ты нужен мне, Атма.

Индус наклонил голову.

– Я пойду, когда настанет время.

Слова его были прерваны неясным гулом. Колебание потрясло ледяную гору, казалось, будто какой-то вихрь сталкивает льдины. Пол заколебался.

– Лучеиспускатель, – воскликнул Атма, прежде, чем Эрик Трувор или Сильвестр могли вымолвить слово.

– Где он?

– В нижнем коридоре.

– Нужно вытащить его наверх. Снизу хлынет вода.

Индус уже спешил вниз, за ним следовали Эрик и Сильвестр. Дорога к нижнему коридору, примыкавшему к лаборатории и мастерским, вела по широким ледяным ступеням. Обычно это был легкий и удобный путь, теперь же по нему можно было пробираться лишь с осторожностью. Вся гора повернулась под углом в тридцать градусов и в этом наклонном положении спуск по скользким ступенькам был крайне затруднителен.

На площадке стоял маленький лучеиспускатель, который они захватили из Америки.

Наконец, они достигли лаборатории, уже на половину залитой водой. Одним прыжком бросился Эрик Трувор в ледяную воду, добрался до большого аппарата и ударом кулака передвинул регуляторы на нулевое положение. Он хотел схватить аппарат и потащить его вверх по ступеням, – но было уже поздно. С минуты на минуту подымались бурлящие воды все выше и выше, гора дрожала от треска ломающихся льдин. Стоять уже нельзя было; Эрик вплавь добрался до лестницы.

Вода все прибывала. Упорно завоевывала она одну ступеньку за другой и трое друзей должны были спешить. Они ощущали при этом давление в груди, шум в ушах, ломоту во всем теле; это указывало на сжатие воздуха под давлением воды. Становилось ясно, что вход в гору очутился под водой и что воздух теперь сгущался в верхних частях тающих комнат.

На площадке Атма схватил маленький лучеиспускатель и прикрепил его к поясу.

Казалось, что гора остановилась. Вода залила еще пять или шесть ступеней, потом приток воды прекратился.

Они остановились в одной из верхних комнат.

– Попали в западню, словно мыши. Чуть не утонули подобно им! – с сердцем крикнул Эрик Трувор, ударив кулаком по столу.

Атма молча отправился в соседнюю комнату и вернулся с одеждой в руке.

– Ты продрог и вымок, Эрик.

Что же случилось? Пока Эрик переодевался, Сильвестр старался восстановить в памяти события. Уходя, он хотел перевести аппарат. Это было просто. Нужно было сначала перевести коммутатор, а потом целевой включатель. В своем возбуждении он совершил две ошибки. Он передвинул коммутатор не на отдаленную цель, как нужно было, а на ближайшую. Из предосторожности она была удалена на сто метров, потому что, если бы можно было поставить коммутатор на нулевое положение, то энергия, сконцентрировавшись в самом аппарате, разорвала бы его и обслуживающего его человека в мелкие клочья.

Сильвестр, уходя, неправильно передвинул целевой рычаг, а затем совершил и вторую ошибку, поставив другой рычаг на полный ток. Вторая ошибка была логическим следствием первой.

Лучеиспускатель был направлен с полюса на Дюссельдорф. Целевая линия, как математическая прямая была направлена книзу. Благодаря неправильному включению, десять миллионов киловатт в форме тепловой энергии оказали свое действие на плотный полярный лед. Он стал таять, под ледяной горой образовалось все увеличивающееся пространство, наполненное водой. Потом тонкий ледяной покров не в состоянии был выдержать тяжесть горы и с треском обрушился, заставив гору опуститься в образовавшуюся воронку. Все выходы при этом оказались глубоко под поверхностью воды.

Вернувшись, Эрик Трувор застал Сильвестра и Атму в тихой беседе. Бледное лицо Сильвестра выдавало его душевные страдания. Его тяготило сознание, что несчастье произошло вследствие его неосторожности. Приглушенным голосом сообщал он индусу средства, которыми можно было бы добиться освобождения и, быть может, возвращения горы в прежнее положение.

Атма внимательно слушал, сидя возле него и держа его правую руку.

Эрик Трувор молча уселся у стола. Он продолжал хранить молчание, но лицо его говорило о душевной буре. Все глубже становились морщины на его лбу, презрительное выражение змеилось вокруг губ.

Сильвестру казалось, что он нашел правильный выход из положения. Нужно было растопить гору настолько, чтобы она могла вернуться к прежнему положению. Он успокоился; легкая краска проступила на его лице в то время, как он набрасывал на бумаге чертеж теперешнего положения горы и намечал, как нужно шаг за шагом производить растапливание горы.

Слова Эрика Трувора резко прервали это объяснение.

– Сколько времени это будет продолжаться? Сколько недель потеряем мы благодаря этому? Я сижу здесь в западне, отрезанный от мира… Я не в состоянии узнать, что там происходит… Не в состоянии привести в действие власть своего аппарата, заставить выполнять мои приказы… Хороша власть, которая зависит от женских капризов… Приказывать миру… Мы станем для него посмешищем…

Сильвестр побледнел и сжался, словно каждое слово причиняло ему физическую боль.

– Прости меня, Эрик. Это была моя вина. Но я уже вижу путь к спасению.

– Путь к спасению?.. Словно в этом дело… Я знаю, что мы не погибнем, пока у нас хоть маленький аппарат. Через десять минут мы можем проложить себе дорогу. Пусть гора потом продолжает стоять или еще глубже погрузится в воду. Мы можем также при помощи аппарата добыть какой-нибудь аэроплан и достичь населенной области… Но мои планы откладываются на целые месяцы…

Эрик Трувор вскочил возбужденный.

Трепет пробежал по телу Сильвестра.

Атма встал и подошел к Эрику Трувору, стараясь поймать его устремленный вдаль взгляд, пока это ему не удалось.

– Кто дал тебе власть?

Прошло несколько минут, прежде чем спрошенный ответил;

– Аппарат.

– Кто создал аппарат?

Снова долгая пауза. Потом, колеблясь, и слегка пристыженный, Эрик ответил:

– Сильвестр… Ты прав, Атма. Сильвестр дал нам власть. Мы не должны сердиться на него, если теперь она пострадала от его оплошности.

– Я никогда на него не сердился, – сказал индус со своим обычным спокойствием, и прежде, чем Эрик Трувор мог возразить что-нибудь, продолжал:

– Не время спорить, нужно действовать. Твой план, Эрик, покинуть гору, вырвался сгоряча. Сильвестр знает лучшее средство – поднять гору и отсюда выполнить нашу миссию.

Слова Атмы были благоразумны. Эрик Трувор не мог не согласиться с ними.

Нужно было вычислить имеющиеся налицо шансы.

Запаса воздуха в пещерах должно было, по беглому подсчету, хватить минимум на неделю. В верхнем коридоре находился запас провианта на несколько недель. По счастливой случайности там же помещался склад всевозможных инструментов.

Положение было серьезно, но, по крайней мере, для настоящего времени не безвыходно.

Трижды был прав Атма, указывая на необходимость скорейшего действия. Наиболее важным являлось восстановление прежнего положения горы.

Судьба словно хотела подурачить их. Только что они были повелителями мира, строили планы, как оповестить его о своей воле, а теперь им приходилось обсуждать средства для спасения собственных жизней. Нужно было бороться с ледяным покровом в миллион кубических метров, с гигантской замерзшей массой, в середину которой они были заключены, словно в гробницу египетской пирамиды.

Когда Яна заняла место на аэроплане по линии Кельн-Стокгольм, доктор Глоссин стоял в толпе на аэродроме, – спрятавшись за киоском с газетами. Аэроплан был хорошо оборудован. Свыше ста двадцати пассажиров, подымалось по алюминиевой лестнице.

Лишь в последний момент, когда команда хотела убрать лестницу, вышел он из своего тайника и последним поспешил к аэроплану. Тотчас же после этого завинтили дверь, машины заработали и аэроплан снялся с места.

Только теперь стал он спокойно размышлять о своем приключении и его возможных последствиях. Почему Яна так внезапно покинула Дюссельдорф и отправилась в Стокгольм? Ему и в голову не пришло, что она едет без определенной цели, потеряв голову. Он полагал, что ее вызвал Сильвестр и что она теперь едет навстречу трем друзьям. Сильвестр, вероятно, будет ждать Яну на аэродроме. Может быть, в Стокгольме, – может быть, в Гапаранде. Во всяком случае неизбежен был момент, когда Сильвестр приблизится к аэроплану, чтобы встретить жену. Остальные, наверно, тоже будут поблизости. Доктор почувствовал как у него прошел мороз по спине при этой мысли.

Многолетняя школа политических интриг не прошла для него даром. Вынужденный появляться под разными масками, он мастерски владел способами изменения наружности. Не применяя искусственных бород и париков, излюбленных неуклюжими новичками и с первого взгляда разоблачаемых всяким полицейским агентом, он употреблял лишь краску для волос, измененную прическу и костюм европейского покроя, заметно разнившийся от американской одежды. К этому прибавлялась еще его способность по желанию изменить выражение лица. Бывший нью-йоркский житель доктор Глоссин превратился в равнодушного европейца, путешествовавшего по делам.

Для людей, знавших его лишь поверхностно, это изменение должно было быть естественным. Но он не сомневался, что испытующие взгляды Яны сразу же узнают его. В том же, что Сильвестр и Атма с одного взгляда узнают его, он был уверен, но рассчитывал, что опьяненные радостью встречи, они мало станут обращать внимания на пассажиров.

Аэроплан спустился на стокгольмский аэродром. Доктор Глоссин остался у окна, наблюдая покинувших его пассажиров и встречающую публику. Яну никто не встретил, и сама она, казалось, не ожидала этого. Задав краткий вопрос служащему, она направилась к аэроплану Стокгольм-Гапаранда, готовому к отлету. Глоссин последовал за ней и снова занял место в курительной каюте.

Яна отправлялась в Гапаранду, откуда прямой путь вел в Линней. Он решил, что они еще скрываются вблизи Линнея и что Яна отправляется туда по зову своего мужа. В Гапаранде она пересела в поезд и взяла билет до Линнея. Он сделал то же и поехал на север, отделенный от нее лишь стеной вагона.

Наконец, Яна вышла на Линнейском вокзале. Однако, и здесь никто ее не встретил. Доктор стал сомневаться. Что мешало мужу встретить свою жену хотя бы здесь?

Доктор Глоссин увидел, как Яна пересекла вокзальную площадь, подошла к какому-то экипажу, сговорилась с возницей и уехала. Неужели она в последний момент ускользнет от него? Неужели экипаж увезет ее в какой-нибудь новый, неизвестный тайник? Неужели он, Глоссин, вернется из Линнея несолоно хлебавши? Нет, тысячу раз нет! Он должен следовать за Яной, узнать куда она отправляется, где останется. Он тоже нанял экипаж, приказав вознице следовать за первым на некотором расстоянии.

Первый экипаж остановился и порожняком направился обратно в Линней. Яна вышла и стала подниматься по горному склону. Он велел своему экипажу дожидаться и последовал за ней. От времени до времени ее платье мелькало среди кустов. Дорога легкими извивами вела к труворовскому дому.

Он увидел, как Яна опустилась на колени, перед почерневшими от ярости огня обломками. Она уронила сумочку и телефонный аппарат и дрожащими руками гладила развалины.

Дом, в котором она провела счастливейший день в своей жизни, свой свадебный день, превратился в опаленные пожаром руины. Цветущий сад был уничтожен огнем… Ее муж исчез. Никаких вестей о нем.

Потрясение было слишком велико. Она потеряла сознание.

Доктор Глоссин увидел, как она упала, но не тронулся с места. Он ожидал, что с минуты на минуту покажется Сильвестр или самый опасный из всех трех – Эрик Трувор.

Время проходило. Ничто не двигалось. Тогда правда постепенно стала открываться ему. Он понял, что Яна по собственному почину покинула Дюссельдорф, отправилась в это место, бывшее приютом трех друзей и не выдержала, увидев его разрушенным и опустевшим. Никто не ожидал ее здесь. Беспомощно лежала она в лесу, предоставленная его власти.

Доктор Глоссин приблизился к Яне. Он хотел поднять ее и снести с горы, когда взгляд его упал на телефонный аппарат. Быстро включил он ток… и услышал хорошо знакомый голос… голос Сильвестра.

Был четвертый час пополудни. Сильвестр на полюсе натянул антенны и разыскивал Яну, но не мог ее найти. Шаря лучеиспускателем по улицам Дюссельдорфа, он произносил слова отчаяния и любви… слова предназначенные Яне и услышанные Глоссином.

– Яна, моя любовь, где ты? Я не вижу тебя! Твоя комната пуста… Я ищу… Все улицы, все площади проходят передо мной… Нет лишь тебя!.. Я не знаю, где ты! Может быть, ты слышишь мой голос. Я буду искать, пока не найду, обыщу весь мир…

Глоссин струсил. Как далеко зашло это ужасное открытие. Они могут видеть изображение всего света!

Сильвестр ищет в Дюссельдорфе, но ему стоит только поискать в Линнее и он увидит своего давнего врага и сумеет – Глоссин ни минуты в этом не сомневался – превратить его в пепел. Глоссин отшвырнул телефон, словно раскаленное железо.

Прочь отсюда! Как можно скорее прочь из этого места, которое в следующую секунду может стать видимо трем друзьям.

Он бросился к Яне, провел руками по ее лбу и вискам, подчиняя ее своему влиянию. С его помощью она встала. По его приказанию она забыла обо всем случившемся.

Экипаж быстро привез их в Линней. Он был рассчитан только на одного пассажира. Во время езды ему пришлось тесно прижать ее к себе, этим окончательно был закреплен гипноз.

Когда Яна в Линнее вышла из экипажа, она была спокойной молодой дамой, путешествующей со своим дядей. Воспоминание о Сильвестре, о труворовском доме, обо всем, когда-либо причиненном ей Глоссином горе, совершенно исчезло.

Опасное открытие, дающее власть над миром одному человеку, было закончено. После слышанных им по телефону слов в этом не оставалось никаких сомнений.

Цирус Стонард запоздал со своим объявлением войны. Эти трое не только были живы, но обладали властью сделать бессильной игру диктатора.

Пора было расстаться с Цирусом Стонардом, перейти на сторону англичан. Для этого необходимо было отправиться в Лондон. Но вследствие войны всякое воздушное сообщение было прервано.

Чтобы попасть в Англию, нужно было использовать железнодорожный туннель между Кале и Дувром.

Через несколько часов Глоссин и Яна прибыли в Кале. Аэроплан снизился возле идущего в Лондон поезда. Только небольшая дверца отделяла аэродром от вокзала. Но было далеко не так просто пройти через нее. По ту сторону ее, там, где стоял поезд, фактически начиналась Англия. Контроль был чрезвычайно строг. Многие теснились к дверям, но некоторых отправляли обратно.

Доктор Глоссин не спешил. Слегка поддерживая Яну, он спокойно стоял и осматривался вокруг.

Море не было видно отсюда. Оно находилось в трех километрах; кроме того, оно было заслонено бассейнами, всегда наполненными морской водой; такие же бассейны находились и по другую сторону канала – у англичан – и должны были в несколько минут наполнить туннель в случае открытия военных действий между Англией и Францией и попытки той или иной стороны проникнуть через туннель во владения противника. Доктор Глоссин с улыбкой смотрел на эти устаревшие ухищрения. Теперь война велась иначе.

Он думал о чумных бомбах, о фальшивых банкнотах. Время за этим прошло незаметно. У калитки стало свободнее. С карточкой в руке, поддерживая Яну, он шагнул через калитку. Английские чиновники, бросив на документ короткий взгляд, почтительно дали ему дорогу. Они знали подпись премьер-министра лорда Гашфорда.

Пятью минутами позже поезд тронулся, нырнул во мрак туннеля, пробежал тридцать километров под водой во столько же времени и помчался затем к Лондону по Кентерберийским полям.

Пожилой господин в сопровождении молодой дамы занял номер в большом лондонском отеле. Он назвал себя доктором Глоссином из Абердина, а ее своей племянницей. Сведения, которые он дал дежурному служащему о себе, были настолько безупречны, что заявление о потере бумаг племянницы без дальнейших околичностей было принято на веру.

По улицам Лондона носились неясные слухи. Рассказывали, будто американская эскадра уничтожила в Африке новые английские промышленные сооружения в районе Килиманджаро. Нападение на Баб-Эль-Мандебскую дорогу[19]19
  Баб-эль-Мандебский пролив (араб. Баб-эль-Мандаб – «ворота слёз (скорби)») – пролив между юго-западной оконечностью Аравийского полуострова (государство Йемен) и Африкой (государства Джибути и Эритрея). Соединяет Красное море с Аденским заливом Аравийского моря.


[Закрыть] нанесло английским подводным крейсерам тяжелые потери. Другие слухи говорили о поражении англичан у берегов Австралии и на Капштадтском[20]20
  Кейптаун (Капстад, Капстад, Капштат) (англ. Cape Town, африк. Kaapstad) – второй по населению (после Йоханнесбурга) город Южно-Африканской Республики. Расположен на юго-западе страны, на побережье Атлантического океана, недалеко от Мыса Доброй Надежды.


[Закрыть] рейде.

Члены английского правительства собрались в здании военного министерства, чтобы обсудить положение.

Нападение американских воздушных сил на молодую англо-африканскую военную промышленность действительно имело место. Огромное количество аэропланов внезапно появилось с восточного берега, прорвали сравнительно слабую заградительную линию англичан и сбросили воздушные торпеды. Такие нападения были возможны, но оставалось необъяснимым, откуда взялась эта громадная эскадра.

Сэр Винцент Рэшбрук прочитал последние телеграммы:

– Сорок три градуса восточной долготы, два градуса южной широты. Американцы, сбросив торпеды, направляются к морю, внезапно исчезают в воде. Подозреваем подводную станцию. А. Б. 317.

Вторая телеграмма была дана десятью минутами позже с этого же аэроплана:

«Обнаружена подводная станция сорок два градуса тринадцать минут восточной долготы».

На этом телеграмма обрывалась. Из сообщений других аэропланов выяснилось, что А. Б. 317 рухнул вниз, объятый пламенем.

Лорд Гашфорд попробовал формулировать мысли, занимавшие всех членов кабинета.

– Почему Цирус Стонард не нападает на нас в Англии? Мы считали Африку самой надежной частью страны. Наши агенты узнали о плане американцев совершить нападение на острова с запада. Исландский меридиан образовал таким образом прифронтовую полосу. Что могло заставить диктатора отказаться от столь долго подготовлявшегося плана, оставить Британские острова в покое и напасть на нас в Африке?

Все еще держа в руке обе телеграммы с А. Б. 317, сэр Винцент Рэшбрук подошел к глобусу.

– Похоже на то, что американцы имеют подводную станцию на экваторе или на восточном берегу Африки. Если это так, господа, то Цирус Стонард обосновался в центре нашего могущества. Отсюда… – адмирал взял маленький циркуль и стал водить им по глобусу – он в одинаковой мере грозит нашим африканским владениям, морскому и воздушному пути в Индию и самой Индии. Последняя телеграмма с А. Б. 317, к сожалению не окончена. Но мы знаем долготу. Станция не может находиться очень далеко от экватора. Я считаю ее уничтожение нашей неотложной задачей. Оно должно теперь предшествовать всем другим военным действиям. Наши воздушные силы на Исландском меридиане большей частью могут быть убраны оттуда, благодаря изменению плана американцев. Я хотел бы приказать обыскать меридиан сорок два градуса тринадцать минут. Подводную станцию всегда можно найти. Найдя ее, мы, тем самым обрекаем ее на уничтожение.

Адмирал замолчал, ожидая одобрения кабинета этой, при данных обстоятельствах, столь рискованной мере – ослаблению заградительной линии над Исландским меридианом.

– Бы спрашиваете, – заговорил лорд Гораций Мейтланд, – почему Цирус Стонард изменил свои планы, почему он избегает наших островов и ведет войну на южном полушарии. Я хочу попытаться коротко и ясно объяснить вам причины этого. Он делает это потому, что выступление полковника Троттера не удалось, потому что сообщение об успехе его экспедиции, ложно, потому что власть, в уничтожении которой Англия заинтересована также, как и Америка, еще существует и Цирус Стонард ее боится.

Его слова произвели на членов кабинета колоссальное впечатление. Лорд Гашфорд вскочил, забыв обычное спокойствие. Военный министр пытался защитить полковника Троттера. Один только лорд Гораций остался на месте и продолжал спокойным, убедительным голосом:

– Я высказался относительно мало удачного выбора полковника Троттера для этой экспедиции. Его обманули, и американцы, вероятно, знали об этом. После того, что я слышал от американцев об этих трех в Линнее – я считаю немыслимым, чтобы они дали старому офицеру, как Троттер, сжечь себя в своем доме. Его сообщение, правда, звучало вполне правдоподобно, но оно не убедило ни меня, ни, вероятно, доктора Глоссина и Цируса Стонарда.

Сэр Винцент Рэшбрук нашел возможность во время слов лорда Горация снова застегнуть свою саблю.

Его лицо из красного стало багровым и он разразился тирадой.

– Неужели человек, владеющий своими пятью чувствами, может хоть на мгновение поверить, что три слабых человека опасны мировому могуществу? Мне очень жаль Цируса Стонарда, если подобные сообщения его тревожат.

Лорд Гораций спокойно дал желчному адмиралу высказаться и бесстрастно продолжал:

– Цирус Стонард информирован лучше, нежели мы, благодаря доктору Глоссину. Глоссин единственный человек, знакомый с этим открытием с самого начала. Он знает гораздо лучше нас, как далеко простирается его действие. Доказательством тому служит изменение военного плана американцев. Направленные против Британских островов боевые силы теперь отозваны. Диктатор боится, как бы эти трое здесь не помешали ему и поэтому перенес наступление в южное полушарие, где он чувствует себя в безопасности от власти трех…

Лорд Гашфорд прервал его.

– Если вы правы, то поведение диктатора еще более непонятно. Как может он пускаться в войну с нами, опасаясь власти этих трех?

– Объяснение этому нужно искать в самом существе диктатора. Цирус Стонард, без сомнения, величайший государственный деятель XX века. Со времен Георга Вашингтона никто столько не делал для Штатов. Если бы не честолюбивое желание сделаться диктатором и остаться им, он стоял бы в истории рядом с Вашингтоном или даже выше его.

Честолюбие и жажда власти ослепили его. Он томит народ, привыкший к свободе в течение полутора веков, под игом безграничного абсолютизма. Но он сидит на вулкане. Ему постоянно нужны новые успехи. Если их нет – конец его диктаторству. Он играет ва-банк. Свободолюбивые американцы переносили гнет, пока еще свежи были воспоминания о позорном поражении в войне с Японией и пока Цирус Стонард увеличивал богатство и могущество Америки. Его власть не может обойтись без непрерывных внешних успехов.

После победы над Японией, Англия осталась единственной соперницей. Всякому, знающему личность Цируса Стонарда, должно быть ясно, что он будет пытаться уничтожить ее. После этого он достиг бы вершины могущества. Америка господствовала бы над миром, Цирус Стонард был бы повелителем Америки.

Он начал войну, как полководец, который сомневается в успехе, но предпочитает скорее умереть во главе своей гвардии, чем отступить. Цирус Стонард стоит на границе между гением и безумием, и, вероятно, уже перешагнул ее в опасную сторону.

Слова лорда Мейтланда оказали свое действие на членов кабинета. Они видели фигуру диктатора во всем ее величии, но и со всеми ее слабостями и страданиями. Вопрос военного министра снова вернул их к действительности:

– Что нам делать теперь? Разве мы не должны защищаться? Неужели мы должны положиться на таинственную власть, существование которой по меньшей мере дело личного взгляда? Было бы недостойно Англии и английской истории, если бы мы в смутной надежде на сверхъестественную помощь не сделали бы всего необходимого для защиты родины.

Сэр Винцент Рэшбрук проговорил:

– Наш Исландский флот должен сомкнутыми рядами напасть на Нью-Йорк. Мы превратим пятнадцатимиллионный город в пепел. Это отобьет у диктатора аппетит к Индии и Африке.

Лорд Гораций снова взял слово.

– Я здесь нахожусь в своеобразном положении. Я занимался этими вопросами больше, чем кто-либо другой из членов кабинета. И я говорю вам… подумайте о моих словах, господа… Мы в ближайшее время почувствуем вмешательство этой власти. Я считаю правильным ограничиться только защитой.

Слова лорда Мейтланда не смогли поколебать кабинет. Последние телеграммы об американском нападении на Индию делали всякую выжидательную позицию вредной. Индия была самым уязвимым местом Великобритании. Осмелившийся напасть на нее должен был быть уничтожен.

Английский премьер приказал своему секретарю:

– Я ожидаю четвертого лорда адмиралтейства. Все остальные посетители должны ждать.

Секретарь не удивился этому приказу. Положение лорда Мейтланда в английском кабинете значительно укрепилось за последние недели. Его точные сведения об американских делах делали его важным членом кабинета.

Лорд Гашфорд думал о сделанных лордом Мейтландом на последнем заседании кабинета сообщениях.

Когда лорд Гораций вошел в рабочий кабинет премьера, тот пошел ему на встречу:

– Ваши взгляды о побуждениях американского диктатора правильны. Если его действия вообще логически обоснованы, они могут быть объяснены только так, как вы это недавно сделали. Я хотел бы в вашем присутствии принять посетителя, намерения которого мне не ясны. Доктор Глоссин велел доложить о себе.

Лорд Гораций не мог скрыть своего изумления.

– Доктор Глоссин здесь? Неужели он является вестником мира?

Секретарь ввел в комнату доктора Глоссина. Он вошел с непринужденностью много путешествовавшего светского человека, сердечно приветствовал лорда Горация как старого знакомого, не стесняясь присутствием премьер-министра, осведомился о здоровье леди Дианы и повел разговор с такой легкостью, словно находился на файв-о-клоке, а не в кабинете министра. Оба англичанина впали в его тон, хотя внутренне сгорали от нетерпения узнать о цели посещения. Лорд Гораций подвинул доктору сигары и зажигалку. Глоссин воспользовался тем и другим не спеша, со спокойной самоуверенностью.

– Господа, я считаю эту войну безумием. Только безграничное честолюбие одного человека заставляет воевать два родственных народа.

Англичане не произнесли ни слова, только легким кивком выражая согласие. Доктор продолжал:

– Я хотел бы пояснить примером. Мир принадлежит одной большой фирме English-Speaking. Эта фирма имеет двух представителей. Сегодня – это два враждебно настроенных брата, подкапывающихся друг под друга во вред дому. Фирма может процветать лишь в том случае, если ее руководители действуют единодушно. Не следовало ли бы одному из представителей вести все дела?

Доктор Глоссин замолчал и с чрезвычайным вниманием стал рассматривать свою сигару.

– Враждующие братья в этом сравнении – Англия и Америка?

Доктор Глоссин ответил кивком на вопрос лорда Гашфорда. Премьер продолжал:

– Который из двух должен уступить?

Глоссин опять завозился с сигарой прежде чем ответить – медленно, тщательно взвешивая каждое слово.

– В коммерции это сделал бы наименее опытный, наименее дельный… скорее всего младший.

Лорд Гораций прервал его.

– Вы думаете, что Цирус Стонард когда-либо добровольно уступит?

– Если не добровольно, то подчиняясь силе.

– Это значило бы низвергнуть Стонарда. Он никогда не сдастся добровольно.

– Ради этого я здесь.

Решительное слово было сказано. Нельзя было не заметить его действия на премьера. Лорд Гораций не изменился внешне, только мысль его лихорадочно заработала. Он знает, что таинственная власть работает, что в ближайшее время, может быть через пару дней, нужен будет только легкий толчок, чтобы сбросить диктатора. Он вовремя сменил вехи!.. Во всяком случае, его деятельность может принести Англии пользу…

Лорд Гашфорд спросил:

– Как это произойдет?

– Это мое дело.

– Вы хотите это выполнить? А чем должна будет отплатить вам Англия в случае удачи?

– Ничем!

– Чего же вы хотите за это?

– Дружбы Англии.

Лорд Гашфорд протянул доктору руку.

– В ней вы можете быть уверены. Все средства, которыми мы обладаем, будут к вашим услугам. Лорд Мейтланд переговорит с вами о деталях.

– Это все, господин доктор?

– Все, милорд.

– Желаю вам полного успеха на благо Великобритании!

– Благодарю. У меня есть еще личная просьба к вам. Со мной в Лондоне находится моя племянница, мисс Яна Гарте. Мое пребывание в Штатах может затянуться. Я привез ее сюда в предвидении наступающих перемен. Я ее единственный родственник, и она моя единственная отрада. Если бы я знал, что она найдет убежище в вашем доме… у леди Дианы, я был бы вам благодарен больше, чем мог бы выразить на словах.

– Я приму эту даму в моем доме, как гостью. Она будет у нас в безопасности, пока вы не вернетесь из Штатов, господин доктор.

Доктор Глоссин пожал руку лорда Мейтланда.

– Благодарю вас, милорд. Очень сожалею, что не могу лично благодарить леди Диану…

Доктор Глоссин отправился предавать человека, которому был обязан в течение двадцати лет своим благосостоянием.

С того времени, как леди Диана узнала о смерти Эрика Трувора и под наплывом охвативших ее чувств раскрыла перед лордом Горацием свое прошлое, отношения супругов изменились. Она скрылась в Мейтланд Кастль, он остался в Лондоне, чтобы с удвоенным усердием посвятить себя государственным делам. К этому его побуждала не только забота о родине, но и желание оглушить себя напряженной работой, в постоянной деятельности найти спасение от мучительной мысли, не покидавшей его со времени того разговора.