Текст книги "Лучи смерти"

Автор книги: Ганс Доминик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

С мертвым он скоро примирился. Он сумел, с просветленным спокойствием созревшего человека, понять и простить то, что сделала Диана, желая облегчить разлуку с жизнью другу своей юности, человеку, женой которого она должна была стать.

Он мучился из-за другого, из-за живого, которого Диана считала мертвым, но к делу уничтожения которого все же приложила руку.

Была ли эта ненависть искренна? Могла ли она ненавидеть его? Не была ли то любовь, замаскированная и снова готовая вспыхнуть?

Эрик Трувор был жив. Как примет Диана весть о его спасении?

Она страшилась наступающего часа и все-таки желала его.

Известие, вызывающее Диану в Лондон, застало ее в Мейтланд Кастль около четырех часов пополудни.

Факсимиле химического аппарата воспроизводило характерный почерк ее мужа.

«Прошу тебя немедленно приехать в Лондон.»

Что значило это послание? Гораций звал ее… Зачем?

Ее грудь вздымалась под напором противоречивых чувств. Со времени объяснения она больше не видела мужа. По безмолвному соглашению она подвергла себя добровольному изгнанию.

Женским чутьем она понимала, что мужчина, даже такой великодушный, как ее муж, не может легко и просто перешагнуть через то, что она ему открыла. Поэтому она ждала… терпеливо, день за днем. И чем дольше она ждала, тем сильнее угнетала ее мука ожидания. Ее любовь к Горацию была так сильна и чиста, что ей ни на мгновение не приходила мысль, что у ее мужа есть другие заботы. Знай она это, как легко было бы ей рассеять его подозрения!

Быстрый автомобиль уносил в Лондон Диану Мейтланд с ее сомнениями и надеждами.

Не заходя на свою половину, она прошла в рабочий кабинет мужа.

Лорд Гораций сидел у письменного стола, лицом к окну.

Диана окинула его взглядом.

О чем он думает?.. Какова будет встреча?..

Она беззвучно произнесла:

– Гораций!

Звук не достиг его слуха.

– Гораций!

– Диана!

Лорд Гораций вскочил. Супруги стояли друг против друга. Их взгляды встретились, потом разошлись.

Сердце Дианы сжалось. То, чего она ждала, на что надеялась… того не было! Условная улыбка заиграла на ее губах, когда она сказала:

– Ты вызвал меня, Гораций.

Они коснулись друг друга руками, но ни один не почувствовал пожатия.

– Благодарю тебя за приезд, Диана! Меня заставила вызвать тебя просьба, касающаяся нас обоих. Сегодня утром я имел собеседование с доктором Глоссином.

Диана насторожилась.

– Доктор Глоссин? Как он попал сюда? Ведь война. Как вестник мира?.. По поручению Стонарда?

– Нет!

– Нет? Почему же он здесь?

– Чтобы предать Цируса Стонарда?

– А!..

Возбужденная разговором леди Диана все еще стояла, лорд Гораций подвинул ей кресло.

– А… Это примиряет меня с ним. Какое счастье, если мы сумеем избежать войны, этой бессмысленной борьбы, которая превратит сотни тысяч англичанок во вдов, их детей в сирот! Если это удастся доктору, ему многое простится… даже все.

Лорд Гораций задумчиво покачал головой.

– Дело обстоит не совсем так, как ты думаешь.

– Что ты хочешь сказать?

– Война и без этого была бы закончена в самое ближайшее время.

– Каким образом?

– Благодаря власти тех трех в Линнее.

Диана Мейтланд откинулась в кресле, побледнев, с неестественно расширившимися глазами.

– Значит, они не погибли?

– Мы надеялись на это…

– Они живы?

– Да, они доказали это. Наши станции должны радиографировать их приказы.

– Что это за приказы?

– «Поднявший меч от меча погибнет. „Власть“ предупреждает против войны.»

Лорд Гораций оборвал речь, увидев, как закрылись глаза его жены и заиграла на губах радостная улыбка. В этот момент она была похожа на счастливого ребенка, чье заветное желание было исполнено. Он подумал: «Эрик Трувор».

Леди Диана заговорила, как во сне.

– А!.. Те трое в Линнее… Они живы… Живы и работают на благо мира.

– На благо?

– А разве не благо, если удастся избежать войны, бессмысленной резни и грабежа?..

– На первый взгляд, может быть, но последствия не замедлят оказаться. Как это скажется на будущем?

– Мир станет раем!

– Ты думаешь!

– Само собой разумеется.

– А я нет… Не верю… Не могу верить…

– Чему?

– …Не могу верить, что человек, которому случай даст в руки такую власть, не злоупотребит ею.

– Злоупотребит?

– Да, чтобы превратить в рабов подчиненные ему народы, чтобы стать властителем мира.

Лорд Гораций произнес эти слова задумчиво и печально.

– Ты опасаешься, что… Нет! Эрик Трувор? Нет!

Возбужденные разговором, они поднялись с мест и, тяжело дыша, стояли друг против друга.

– Никогда! Никогда!! – повторяла Диана с возрастающим убеждением.

– Но ведь тогда он сверхчеловек.

Диана высокомерно рассмеялась.

– Сверхчеловек?.. Нет! Он просто человек.

– А мы? – покорно спросил лорд Мейтланд.

Диана положила ему руки на плечи.

– Вы?.. Вы, Гораций… Вы – политики… Ваши мысли не выходят за пределы собственных интересов. А он работает для будущего, он думает о вечности.

– Ты знаешь его, а я нет. Ты была близка к нему… Ты женщина… Мы, мужчины, проще смотрим на вещи. Говорю тебе, на земле не будет рая… Это только будет несчастьем для всего мира.

– Если бы он был похож на вас… Но он усовершенствованный человек… Он обратит свою власть только на благо человечества… Да, я знаю его! Он с чистым сердцем подходит к выполнению великой задачи. Он ничего не хочет для себя, все для человечества! Он – Эрик Трувор!! Это имя говорит мне все.

Лорд Гораций не высказал, что и ему это имя говорит слишком много.

Он устало махнул рукой.

– Пусть будет так, Диана! К чему спорить? Вернемся к цели нашего собеседования. Доктор Глоссин, уезжая, оставил в Лондоне свою племянницу, мисс Яну Гарте. Я обещал ему приютить ее у нас до его возвращения. Молодая девушка здесь в доме. Я пойду и приведу ее сюда.

Эрик Трувор взялся за расследование. Основание ледяной горы опустилось в воду и затем снова укрепилось там. Конечно, даже с маленьким лучеиспускателем легко было пробить путь в толще льда.

Но они находились в сгущенной атмосфере. Воздух в ледяных пещерах был сжат вдвое против обычного. Высокое давление уже стало привычным для их легких, и если бы они теперь внезапно очутились на свободе, быстрое уменьшение давления повлекло бы за собою смерть. Сжатый воздух в их телах буквально взорвал бы их.

Но и постепенное уменьшение воздушного давления не гарантировало спасения. Они не знали, до какой высоты достигает вода с наружной стороны горы, на сколько глубоко гора затонула. Могло случиться, что вода достигает верхнего этажа. Тогда их потопит, как мышей в мышеловке.

Сильвестру удалось найти средство, чтобы избежать всех этих затруднений.

– Мы должны растопить гору, все ее массивное внутреннее ядро. Должна остаться только легкая скорлупа, пол и стены, которые бы ее поддерживали. Тогда гора всплывает…

План был хорош, но возникали затруднения с доступом воздуха. Небольшого количества его, находившегося в коридорах, не могло хватить на заполнение всей внутренности полой горы.

Пришлось поэтому добыть с большим трудом насос из наполовину затопленного коридора и накачивать воздух извне.

Успех не замедлил сказаться. Гора поднялась. Они заметили это, потому что гора слова приняла прежнее положение, а нижние затопленные коридоры мало-помалу освободились от воды.

Они работали без передышки. Сильвестр трудился днем и ночью. Упреки Эрика Трувора жгли его. Отдавая работе все свои силы, он хотел исправить свою оплошность и сделал больше, чем мог выдержат его ослабевший организм, пока природа не отомстила за себя.

Правда, у Сильвестра были причины спешить: гору нужно было поднять и привести в прежнее положение, прежде чем настанет полярная зима, пока поверхность этого, благодаря несчастному случаю образовавшегося озера, не покроется снова плотной ледяной корой.

Наконец, попытка удалась. Работа была проделана в течение ста часов. Теперь нужно было ждать момента, которого они раньше так боялись: только после того, как поднявшаяся гора накрепко примерзнет, они могли решится проломить стену, выйти из этой гигантской темницы.

Судьба даровала президенту-диктатору льготный срок. Слухи о войне снова наводнили мир. Смертельная борьба двух государств зависела от смешной мелочи, от того, насколько быстро в арктической ледяной пустыне образуется ледяная поверхность.

В течение этих двух суток обитатели горы обречены были на пассивное ожидание. Отрезанные от мира, они не знали, что там происходит.

Только подчиняясь желанию своего мужа, приняла Диана Мейтланд Яну в Мейтланд Кастль. Настроенная поначалу враждебно, она потом полюбила ее. Если молодая девушка и была родственницей доктора Глоссина, она не унаследовала ни одного из сомнительных нравственных качеств своего дяди.

Она решила сделаться приятельницей Яны. Находясь сама в одиночестве в эти дни политического напряжения, она большую часть дня проводила с ней. При этом она открыла, что в душе молодой девушки кроется какая-то загадка.

Яна возилась за столом, который стоял у одного из больших створчатых окон. Выдвинув ящик стола, она рылась в лежащих там мелочах, словно ища чего-то. Диана видела, как она вынула моток шерсти и книгу, неуверенно положила их на стол и затем взяла из ящика газетный лист. Это была старая, во много раз сложенная газета и какая-то заметка в ней была отчеркнута цветным карандашом.

Яна сидела за столом, слегка наклонившись вперед. ее взгляд был устремлен на газету. Мечтательное, рассеянное выражение, которое Диана так часто подмечала в последние дни, лежало на ее лице. Внезапно это лицо потемнело. Глаза остановились на каком-то сообщении этой газеты; казалось, она усиленно размышляет, ищет чего-то – какое-то воспоминание, слово, имя, которых не может вспомнить. Усиленное размышление словно причиняло ей физическую боль.

Диана Мейтланд увидела перемену и обратилась к ней.

– Что с вами, Яна?

Яна опустила газету и провела рукой по лбу.

– Линней… Линней…

– Яна, что с вами? Что составляет для вас Линней?

Когда Диана произнесла это слово, Яна встала, как сомнамбула. У нее срывались отдельные бессвязные слова.

– Линней… пожар… развалины… все погибли..:

Диана Мейтланд стояла в немом изумлении.

– Нет, Яна… они живы.

– Живы?.. Линней… свадьба… моя свадьба… Атма… Эрик Трувор…

Диана Мейтланд, тяжело дыша, опустилась в кресло. Ее глаза не отрывались от губ Яны, повторявшей:

– …моя свадьба…

– С Эриком Трувором?

– Нет… Нет… с…

– С кем?

Яна не могла вспомнить имени своего мужа. Силясь вспомнить, она наморщила лоб.

– С Логг Саром?

– Сильвестр!.. – сорвался крик с губ Яны. – Сильвестр!.. Сильвестр!.. Где он?

Диана подошла к Яне и отвела ее на кровать.

Сильное рыдание потрясло Яну. Когда она открыла глаза, ее взгляд изменился. Он уже не был мечтателен, но ясным и решительным.

– Сильвестр! Я снова найду его!

– Что вам Сильвестр?

– Это мой муж.

Мысли Дианы лихорадочно работали. Что это? Что сделал доктор Глоссин? Какое преступление совершено над этой девочкой? Диана Мейтланд осыпала доктора самыми жестокими упреками. Как мог он ввести в ее дом жену Логг Сара в качестве своей племянницы? Каким образом она попала в его руки?

Яна вспомнила все происшедшее. Она рассказала, как озабоченная судьбой Сильвестра, отправилась из Дюссельдорфа в Линней и нашла там развалины, как доктор Глоссин, непонятным для нее самой образом внезапно появился перед нею, как она безвольно должна была последовать за ним.

– Твой Сильвестр жив, Яна! И его друзья тоже. Лорд Гораций сказал мне это. Наши станции должны радиографировать их приказы.

– Он жив… Я слышу… Я охотно верю в это. Но он не знает, где я. В бессмысленном волнении я пренебрегла его указаниями и убежала. Он напрасно ищет меня, не может дать мне вести о себе.

Леди Диана скоро выяснила, каким образом происходили раньше их беседы. Но маленький телефон исчез, вероятно, остался где-нибудь в Линнее, когда доктор Глоссин, услышав голос Сильвестра, испугался лучеиспускателя и отбросил аппарат, как раскаленное железо. Таким образом действие аппарата было уничтожено и переговариваться нельзя было по-прежнему.

Оставался только обычный государственный телеграф, возможность отправить телеграмму таким путем. Обычно это являлось простым делом, но теперь, благодаря войне и цензуре это было трудной, почти неразрешимой задачей. Диана Мейтланд взялась выполнить ее.

Воздушное сообщение на британских островах было запрещено вследствие военных действий. На своем быстром автомобиле она лично отправилась в Клиффтен, разыскала заведующего станцией и долго разговаривала с ним. Она просила и угрожала, пока сопротивление служащего не было сломлено, пока он не отступил от буквы закона и не принял короткую телеграмму. Леди Диана оставалась возле него, пока телеграмма не была переписана и готова для отправки. Она стояла рядом с ним, когда автомат стал поглощать бумажную полоску, рычаги заплясали и контакты застучали, когда первые слова телеграммы «Яна – Сильвестру» по электрической волне ринулись в пространство. Она продолжала стоять, пока бумага трижды прошла через аппарат.

На седьмой день после катастрофы заключенные решились действовать. Медленно выпустили они сжатый воздух из горы. Эрик Трувор стоял у клапана, глядя на указатель давления. В нижнем коридоре, наблюдая за водой, стоял Сильвестр с микрофоном у рта, готовый поднять тревогу, если лед не выдержит, гора опустится, хлынет вода.

Воздух вырвался с легким свистом. Стрелка манометра медленно опустилась, только на несколько делений превышая нулевое положение. Эрик Трувор прислонился к ледяной стене и прижал ухо к ее поверхности, чтобы как можно скорее услышать всякий треск льда.

Все было по-прежнему спокойно. Слышен был только постепенно ослабевающий свист вырывающегося воздуха. Стрелка остановилась на нуле. Давление выравнялось. Гора стояла без поддержки сжатого воздуха.

Маленький лучеиспускатель прорыл новый выход. Теперь важнее всего было привести в порядок антенны, восстановить связь с внешним миром. Антенна на склоне горы осталась в целости, только связь с аппаратами порвалась при катастрофе. Для ее восстановления понадобилось десять минут. Как только оказался на месте последний винт, ожили аппараты, пребывавшие эти дни в состоянии мертвенного покоя. Застучали рычаги, завертелись колеса, и покрытые телеграфными значками бумажные полосы выбегали из-под колес, принося известия из Америки, Европы, Индии и Австралии.

Война разразилась. Английский и американский воздушный военный флот встретились в разных местах земного шара, английский боевой флот покинул свою гавань, чтобы напасть на восточный берег Америки. Американский флот вышел ему на встречу. Через сутки должна была разразиться грандиозная битва среди Атлантического океана.

Вопрос, который так часто в эти дни невольного покоя задавал себе Эрик Трувор, был решен, решен именно так, как он опасался в бессонные ночи.

Он чувствовал, что его идеалы рушатся. Люди ничего не делают ради идеала. Тот, кто обладает властью, пользуется ею без оглядки. Его предупреждения не нашли отклика. Они будут повиноваться ему только в том случае, если он подкрепит свои приказы огнем и мечем.

Решительный час настал. Если он хотел выполнить намерение, в котором видел свое призвание, он должен был теперь выступить. Необходимость этого стала ему ясна.

Он не мог больше вытерпеть в ледяных пещерах. Он выскочил на свободу, побежал по снегу и ледяным глыбам, пламеневшим в лучах заходящего солнца. Потом остановился. Он боялся решения и ответственности.

За ледяным выступом ветер намел кучу свежевыпавшего снега. Он опустился в нее, чувствуя, что белые хлопья приникают к нему, словно лебяжий пух. Его охватила слабость, глубокий страх. Потом он успокоился.

Что если он останется здесь лежать, уснет теперь? Добровольная смерть избавит его от ответственности… Сколько времени понадобится, чтобы арктический мороз усыпил его вечным сном?.. Как хорошо должно быть уснуть, перейти в мир забытья и вечного покоя!..

Но вдруг одним прыжком вскочил он на ноги.

Спасаться от судьбы? Трусливо уйти из жизни? Нет, никогда!!

Его лицо выражало железную волю.

Спокойно и твердо направился он к горе, и прошел по коридорам в комнату, где стояли большие аппараты. Красный солнечный свет, проникая через зеленоватые ледяные стены, наполнял помещение волшебным светом. Полная тишина, господствовавшая в этом царстве вечных льдов, прерывалась только тихим тиканьем радио.

Сильвестр сидел в легком кресле перед одним из аппаратов. Он неподвижно держал в руке бумажную полосу, словно не был в силах оторваться от какого-то сообщения.

Эрик Трувор бросил взгляд на то место телеграммы, которое Сильвестр держал в руках. Аппарат, между тем, неутомимо работал дальше; целые метры бумаги спиралями лежали на коленях Сильвестра.

Эрик Трувор прочел: «Яна – Сильвестру. Я спрятана в Англии, в Мейтланд Кастль, у друзей».

Короткая телеграмма повторялась трижды.

Эрик Трувор наклонился к сидящему и положил ему руку на плечо.

– Радуйся, Сильвестр! Твое горе миновало. Теперь ты знаешь, что Яна в надежном месте.

Под давлением руки Эрика Трувора тело Сильвестра съежилось еще больше. Оно наклонилось вперед и упало бы на пол, если бы сильные руки Эрика Трувора не подхватили бы его. При этом Эрик почувствовал, что жизнь покинула тело его друга, что бледность лица вызвана не только неверными отблесками ледяных стен.

Организм Сильвестра Бурсфельда не перенес смены радости и горя, душевных потрясений и тяжелой работы. Паралич сердца прервал его молодую жизнь в тот миг, когда он получил телеграмму Яны.

Эрик Трувор держал в руках уже похолодевшие пальцы друга. Атма вошел в комнату, приблизился к Сильвестру и мягким движением закрыл ему глаза.

Эрик Трувор смотрел на бледное лицо мертвеца. Потом он повернулся к большому лучеиспускателю. Рычаги тихонько тикали, выбрасывая на бумагу все новые и новые сведения с театра военных действий. Тяжелыми шагами подошел Эрик Трувор к мощному аппарату. Он произнес лишь одно слово.

Это был боевой клич.

Доктор Роквелль, лейб-медик президента-диктатора и дежурный адъютант Гаррис, понизив голос, беседовали в прихожей.

– Пока президент не требует моих советов, я не смею навязывать их ему.

– Так дальше не может продолжаться, господин доктор! Такой жизни, в конце концов не выдержит ни один человек. Уже двенадцать дней, со времени объявления войны, президент не раздевался, почти не выходил из своего рабочего кабинета…

– Я признаю, что такой образ жизни утомителен, особенно когда человеку перевалило за пятьдесят. Но с другой стороны подумайте об исключительности положения. Решается судьба Штатов и… диктатора. В конце концов нет ничего удивительного, если он все свои силы отдает войне.

– Силы! Силы! Господин доктор! Откуда может взяться сила, если он почти ничего не ест? Чашка чая, несколько сандвичей, вот и все за сутки. И при этом – отсутствие сна. Вот уже двенадцать дней я не видел президента спящим; мои товарищи по дежурству тоже.

– Несмотря на это, он все-таки спал. По четверть часа, урывками, когда никого не было в комнате. Ни один человек не выдержит двенадцать дней без сна, могу вас уверить в этом, как врач. При полном отсутствии сна уже на третий день становятся заметны угрожающие симптомы.

– Они налицо, доктор. Поэтому я прошу вас пойти к президенту. Он изменился. Его взгляд, прежде такой холодный и спокойный, теперь стал блуждающим и лихорадочным.

– Мы узнаем лихорадку по температуре пациента. Будьте уверены, что президент прекрасно спал в своем кресле эти двенадцать дней. Природа требует своего, особенно когда дело касается сна. Медицина знает примеры, что всадники, в состоянии переутомления спали сидя верхом, не подозревая об этом, и – что еще важнее – не падая.

– Спал? Вы говорите так, доктор, потому что не ознакомились вблизи с обстоятельствами. На его столе находятся двенадцать телефонов. Он находится в постоянных сношениях с фронтом. Сейчас он может говорить с командующим нашей американской воздушной эскадрой. Через пару минут последует разговор с шефом австралийского флота. Быть может, во время этого разговора уже делает доклад индусская эскадра… и так круглые сутки.

– Я верю вашим сообщениям, господин адъютант, но все же не могу навязывать своего совета без особого приглашения. Если действительно появятся угрожающие симптомы, я через две минуты буду на месте.

Во время этого разговора президент-диктатор сидел в своей рабочей комнате за массивным столом в тяжелом кресле с высокой спинкой. Гаррис был прав – Цирус Стонард изменился. То он глядел на лежащие перед ним известия, то неподвижно уставлялся на потолок. Он нервничал и беспокоился словно ежеминутно ожидал какого-то известия.

Вошел секретарь. Осторожно ступая на цыпочках, подошел он по тяжелому ковру к столу и положил перед президентом красную папку с новыми телеграммами.

Это были хорошие вести об успехах в Индии, о победе американского воздушного флота над Баб-Эль-Мандебом. Даже требовательный полководец едва ли мог желать большего. Но президент-диктатор прочел эти сообщения без всякой радости.

Уже двенадцать дней им владела одна мысль – удастся ли игра, или в дело вмешается таинственная власть? В том, что он справится с вооруженными силами англичан, он и минуты не сомневался.

Но эта власть, взрывающая машины и заставляющая действовать радиостанции, располагающая такими страшными орудиями!

Он прочитывал телеграмму за телеграммой и откладывал их в сторону, пока не добрался до двух последних.

Прочтя, он провел рукой по глазам, словно желая лучше видеть. Прочел вторично и, держа телеграммы в руках, уронил на них голову.

Одна телеграмма была дана из Сейвилля в десять минут первого по американскому времени; другая – с английской станции в Клифдене в шесть часов двадцать минут по европейскому времени. Если принять во внимание разницу во времени, обе телеграммы были даны с промежутком в десять минут. Обе они были одного содержания:

«Всем. Власть запрещает войну. Все военные действия будут уничтожены.»

То, чего Цирус Стонард втайне боялся в продолжении двенадцати дней, что поддерживало его в состоянии сверхъестественного напряжения, случилось. Неизвестная власть запрещала войну, ставила серьезные препятствия всем операциям.

Диктатор вскочил и забегал по комнате, как пойманный хищник. В его глазах светилось безумие. Губы шептали проклятия, кулаки сжимались.

Гаррис вошел в комнату с новой папкой телеграмм. Со страхом увидел он, насколько ухудшилось состояние диктатора. Цирус Стонард вырвал у него из рук папку, наклонился над столом и стал читать. Его глаза расширились, когда он пробегал телеграммы. Потом он далеко отшвырнул от себя папку и расхохотался безумным смехом, который становился все резче и судорожнее, пока не перешел в рыдания. Потом он упал и неподвижно лежал на ковре.

Теперь пора было звать доктора Роквелля. Гаррис уложил потерявшего сознание диктатора на диван и отправился за доктором.

Четверть часа спустя собрались государственные секретари военного и морского министерств, иностранных и внутренних дел. Они выслушали врача, потом прочли последние полученные президентом-диктатором сведения, телеграммы из Сейвилля и Клифтена.

Члены кабинета мало знали о существовании неизвестной власти. Цирус Стонард держал это в тайне и разговаривал об этом только с доктором Глоссином, которого уже три недели не видели в Вашингтоне.

Государственный секретарь по военным делам, Джордж Кравфорд, вслух прочел телеграммы и с изумлением опустил их.

– Клянусь Зевсом, смело сказано! Какая власть может запретить нам войну?

– Это звучит таинственно. Мыслимо ли, что эта телеграмма так потрясла диктатора?

Они продолжали поиски. Гаррис показал государственному секретарю на папку, при чтении которой свалился президент. Они прочли вторую телеграмму и она сразила их.

Она была дана командующим американского атлантического флота. Это был отчаянный призыв эскадры, обезоруженной какой-то таинственной силой. Телеграмма была дана в половине первого. Потом прибавлялись отрывочные сообщения по мере того, как развертывались события:

«Готовы к бою. На расстоянии выстрела от английского флота. Орудия не действуют… Нельзя заряжать… Торпеды не годны к употреблению… Оружие тоже… Английский флот тоже не стреляет… Наш флот влечет на восток… Английский флот вплотную мимо нас сомкнутой килевой линией проплывает на запад… У англичан страшное смятение… Наши крейсера тесно соприкасаются… Сталь намагничена… Английский флот исчез на западе… Неудержимая сила гонит наши корабли на восток со скоростью пятидесяти узлов в час»…

Они несколько раз прочли телеграмму и им стал понятен безумный смех Цируса Стонарда. Так вот власть, неизвестная, таинственная власть которая не хочет войны, которая обладает средствами обезвредить всякое оружие. Ее предупреждения игнорировали, и теперь она показывает свое могущество.

Катастрофа разразилась над большим американским флотом. При этом была задета честь звездного флага. Но все же ни один из четырех государственных деятелей не мог не почувствовать титанического юмора этого события. Власть, спаивающая военные крейсера, способная тащить по океану целый флот, могла бы потопить боевые суда. Но она этого не сделала. Она только обезвредила их и потащила американский флот в Англию, английский же в Америку.

Государственный секретарь флота поспешил к аппарату и узнал голос адмирала Ничельсона из атлантического флота.

– Я имею честь говорить с господином диктатором?

– Нет. Это государственный секретарь флота. Президент отправился на отдых. Я приму доклад. Ваша телеграмма о катастрофе лежит передо мной.

– Вы знаете?

– Я знаю, что ваш флот не боеспособен и направляется к востоку со скоростью пятидесяти морских миль…

– Уже не пятидесяти, а ста. Наши корабли несутся к востоку, наполовину приподнявшись над водой. Мы ничего не можем предпринять против этого. Приходится ожидать.

– Есть ли какие-либо повреждения на кораблях? Каково положение экипажа?

– Повреждений нет. Состояние экипажа?.. Лучше не спрашивайте!.. Никакой дисциплины!.. Часть людей охвачена религиозным безумием. Некоторые кинулись за борт. Если путешествие будет дальше продолжаться так, мы завтра очутимся в Англии.

Государственный секретарь флота положил трубку на аппарат и подошел к большому глобусу. Потом он повернулся к своим коллегам.

– Я думаю, что мы можем завтра ожидать прибытия английского флота около девяти часов.

Вызвали по телефону доктора Роквелля. В положении президента-диктатора не наступило изменения. Полномочия перешли к государственным секретарям.

В то время, как врачи старались привести в чувство Цируса Стонарда, четверо государственных секретарей взяли на себя управление гибнущим государственным кораблем.

Доктор Глоссин сидел в своей нью-йоркской квартире и размышлял об этапах своей политической карьеры. Уже неделю находился он в Америке и не потерял даром ни одного часа. Он снесся с лидерами социалистов и представителями финансового мира… Рабочие и миллиардеры одинаково были утомлены господством диктатора.

Еще и теперь доктор Глоссин удивлялся доверчивости, с какой встретили его лидеры различных партий. Где было доказательство, что он действительно отпал от Цируса Стонарда? Что знали эти глупцы о власти, обо всем, чего еще нужно было ожидать?

Доктор Глоссин знал планы красных и финансистов, точно взвесил их шансы. Революция, без сомнения, удастся обеим партиям, но в том и в другом случае успех не будет полон и в дальнейшем неизбежна гражданская война.

Но в Соединенных Штатах была еще и третья партия, члены которой называли себя просто «патриотами». Еще недавно доктор Глоссин удостаивал их только пожатием плеч. Патриоты были так несовременны, занимаясь политикой лишь ради отечества и старых американских заветов. Программа патриотов заключала идеальные требования. Поэтому-то и Цирус Стонард и доктор Глоссин, позволяли им действовать, считая их безопасными мечтателями.

Лишь пять дней тому назад, доктор вступил в сношения с лидером партии, Вилльямом Беккером, предварительно узнав, что белые и красные хотят выступить в один день. Он подстегнул партию к активному действию. Запершись на всю ночь с мистером Беккером, он наметил план восстания и разработал его до мельчайших подробностей, так что его дьявольская хитрость устрашила лидера.

Они не сошлись только в пункте, касавшемся устранения диктатора. Глоссин стоял за воздушные торпеды над Белым Домом. Мистер Беккер был против всякого кровопролития. Он признавал большие заслуги президента-диктатора перед Штатами. Цирус Стонард должен был быть убран и лишен власти, но без насилия над его личностью или жизнью.

Доктор Глоссин поднялся на тридцать второй этаж небоскреба. Это была обыкновенная, скудно обставленная контора. В ней сидел только один человек, высокий пятидесятилетний старик. Это был Вилльям Беккер, лидер патриотов.

– Вы пришли, господин доктор?.. Тем лучше, мне не нужно посылать за вами.

– Я пришел, мистер Беккер, потому что время не ждет. Я настаиваю на том, чтобы мое прежнее предложение было принято.

– Это излишне!

– Объясните, пожалуйста.

Лидер молча подошел к двери в соседнюю комнату и открыл ее. Вошел третий человек и, несмотря на штатское платье, доктор Глоссин узнал полковника Коле, командира гвардейского полка. Они были знакомы друг с другом много лет.

Глоссин онемел. Его обычное самообладание изменило ему.

– Вы… полковник Коле?..

Беккер кивнул.

– Довольны ли вы, господин доктор?..

– Сегодня ровно в одиннадцать часов вечера работа партии начнется во всех городах Штатов. В десять часов полковник Коле сменит старую стражу в Белом Доме. Обо всем остальном вы переговорите в дороге. Теперь спешите.

Глоссин поднялся вместе с полковником на крышу небоскреба. Там их принял аэроплан. Летние сумерки ложились на океан, когда он взял курс на Вашингтон и перелетел через нью-йоркскую бухту.

Внезапно показалась бесконечная вереница бронированных крейсеров, торпед, аэропланов-субмарин и подводных крейсеров. Они пронеслись по волнам, рассыпавшимся пеной со страшной быстротой.

Это было странное и жуткое зрелище. Эти корабли двигались не по собственной воле: между ними не было обычного расстояния. К боковым стенам тяжелого крейсера приклеились три торпедных лодки, как молодые раковины к старым. Второй крейсер был прикреплен к другому кораблю. Так несся по волнам могучий боевой флот, какой-то невидимой силой слитый в одну бесформенную глыбу.

На всех мачтах, поврежденных бешеным бегом по Атлантическому океану, развевались американский флаг и флаг Великобритании. Лишь возле Санде Гук стал замедляться бешеный темп флота. Медленнее, но все еще спаянный, вошел он в нью-йоркскую гавань.