Текст книги "Лучи смерти"

Автор книги: Ганс Доминик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Несмотря на устав почтового ведомства, в Лондоне были дюжины тайных приемников для радиотелеграмм всего мира. Они помещались на письменных столах и получали радио из Австралии и Южной Африки так же легко, как из Шотландии или Франции.

Лорд Мейтланд протянул министру газету, которую Глоссин прислал леди Диане.

– Весть хорошая, если она правдива. Мы этого еще не знаем. Уже тридцать шесть часов я жду сообщения полковника Троттера, которому военное министерство поручило это предприятие.

– Троттер?..

– Что вы хотите сказать?

– Ничего важного. Но по-моему сообщение должно было давно получиться. Это неслыханно, что мы узнаем о предпринятом нами деле через посредство шведской газеты.

Лицо премьера выражало озабоченность по поводу исхода экспедиции.

– Боюсь, как бы что нибудь в этом предприятии не оказалось не в порядке. И думать нечего принять решение, не узнав сообщения Троттера или, что еще лучше, не повидав его самого. Незадолго до вашего прихода я просил военного министра прибыть сюда. Я думаю, это он.

В комнату вошли сэр Джон Рэпингтон и полковник Троттер. Последний производил не особенно благоприятное впечатление. Кожа на его лице шелушилась, словно кора платана весной. Борода почти целиком стала жертвой ножниц.

Это впечатление усилилось, когда полковник Троттер сделал устный доклад. Восемь человек из его отряда убиты, некоторые из них сгорели. Пятеро более или менее тяжело ранены. Лишь семь человек вернулось с полковником в Англию.

В остальном его доклад подтверждал и дополнял сообщение шведской газеты. После отчаянной обороны осажденные прекратили огонь. В эту минуту раздался взрыв, о котором сообщают газеты. Осажденные безусловно погибли во время взрыва и пожара, если даже спаслись от стрельбы наступающих.

Английские министры почувствовали большое облегчение во время доклада Троттера.

– Пока все хорошо, – прервал его Рэпингтон, – но почему вы немедленно не отправили радио в министерство?

– Невозможно было, сэр! Телеграфист был ранен. Остальные не умели с радио обращаться.

Военный министр нахмурился.

– Очень жаль! Единственного радиотелеграфиста не следовало подвергать опасности, господин полковник. И затем… вы вернулись на одном из наших аэропланов? Почему вы не дали знать оттуда?

Полковник Троттер с отчаянием теребил скудные остатки своей бороды.

– Невозможно было, сэр! Совершенно невозможно! Телеграфист объявил, что его аппарат не действует по необъяснимым причинам. Ничего нельзя было поделать.

Покинув своих коллег, лорд Гашфорд официально сообщил в печати о Сиднейском сражении. В мгновение оно стало известно в тысяче мест Лондона. Экстренные выпуски выходили миллионами, их вырывали у продавцов и без конца читали. Беспокойство возрастало, и настроение лондонцев быстро приближалось к тому моменту, при котором можно опасаться всякого непредвиденного взрыва человеческих страстей.

Парламент был естественным клапаном для разряжения чувств. Он собрался в полном составе, сознавая свой долг по отношению к стране; министры заняли свои места на правительственных скамьях.

Порядок дня не был сложен. Сведения о Сиднее.

Английский парламент поручил правительству объявить Северо-Американским Соединенным Штатам войну и вести ее со всей возможной энергией.

Оставалась еще одна формальность – официально заявить американскому послу в Лондоне, мистеру Геддес, о состоянии войны. Выражаясь устарелым дипломатическим языком, нужно было вручить ему паспорт в то же самое время, когда английский посол в Вашингтоне узнает про объявление войны.

Лорд Гашфорд вопросительно огляделся вокруг.

– Лорд Мейтланд, вы лично знакомы с мистером Геддесом. Не посетите ли вы его, чтобы сообщить ему об этом.

Лорд Гораций утвердительно кивнул. Он был давним другом мистера Геддеса и согласился взять на себя поручение, чтобы, по крайней мере, придать неизбежному возможно мирную форму.

– Подчеркните в особенности, что война направлена не против связанного с нами кровными узами народа, а только против тирана, что мы охотно заключим мир, как только либеральное правительство Вашингтона предоставит нам эту возможность.

Автомобиль остановился перед американским посольством. Лорд Гораций прошел вестибюль и комнаты, столь знакомые ему по визитам и празднествам. Растерянные лакеи бегали вокруг. В сенях стояли запакованные сундуки. Мистер Геддес присутствовал на парламентском заседании в дипломатической ложе. Зная, что война неизбежна, он принял все меры к быстрому отъезду.

Лорд Гораций не отступил перед сдержанным приемом. Он подошел к мистеру Геддесу и обеими руками взял его правую руку.

– Милый старый друг, вы знаете, что я приношу вам скверные вести. Мне это тяжело, но ведь кто-нибудь должен был вам принести их. Я взял это на себя.

Мистер Геддес медленно положил свою вторую руку на руки лорда Горация. Он был слишком тронут, чтобы говорить.

Так они стояли с минуту. Потом лорд Мейтланд освободился мягким движением и, поклонившись, покинул дом.

В ночь с 19-го на 20-е июня большая американская радиостанция в Сейвилле работала полным ходом. В третьем часу утра все машины вырабатывали ток большой частоты, передавая его через передаточный аппарат в шестнадцать антенн станции.

Главный механик сидел в стеклянной будке, наблюдая за всей станцией. Перед ним на столе лежала толстая книга, куда он вносил последния телеграммы.

И вдруг… мистер Браун встал и прислушался… какой-то посторонний звук вырвался из машинного отделения. Он знал свою станцию, и от его опытного уха не ускользала никакая неправильность. Он выбежал из стеклянной будки и, пробегая мимо, увидел, что в передаточной беспорядок. Все автоматы были неподвижны.

Он поспешил в следующую комнату. Та же картина представилась его глазам. Все аппараты, только что работавшие с молниеносной быстротой и рассылавшие телеграммы по всему свету, были словно парализованы.

Передаточные аппараты стояли неподвижно. Это было удивительно, немыслимо. Немыслимое, невозможное происходило в соседней комнате, где находились контактные аппараты. Они работали, пропускали машинный ток, выводя знаки Морзе.

Главный механик бросился туда. Ему навстречу вышел Мак Омбер, старый, обычно небрежный, машинист. Безмолвно указал он на машины, шевелившиеся словно от прикосновения невидимых волшебных рук.

Это было адское наваждение, но наваждение, разыгравшееся по определенному плану. Все эти манипуляции были вполне систематичны. В щелканье аппаратов он мог уловить слова.

– Сейвилль. Всем, всем! Сейвилль. Всем, всем! Поднявший меч, от меча погибнет. «Власть» предостерегает всех от войны.

Мистер Браун бросился к ближайшему аппарату, пытаясь силой остановить его. Напрасно!

Трижды, раз за разом, получилась эта телеграмма. Затем автоматы и передаточные аппараты снова начали работать. Вся история продолжалась едва десять минут.

Мистер Браун стоял в своей будке, потирая лоб, не зная, грезит ли он или бодрствует. Телеграфисты растерянно смотрели на свое начальство. Никто из них не думал об аппаратах, но бездушные машины исполняли свою работу, выстукивали телеграммы, с всех сторон летевшие в Сейвилль. Американские и заокеанские станции осведомлялись, что означает послание из Сейвилля.

Из Вашингтона получилась телеграмма с приказом немедленно отстранить от должности заведующего станцией и сдать все дела его заместителю.

Мистер Браун совладел с собой. Передав управление станцией своему помощнику, он сел за стол, чтобы дрожащими руками написать подробное заявление о случившемся.

Капитан американского флота Г. Л. Фаган, железный Фаган, как называли его товарищи, был на докладе у президента-диктатора. Цирус Стонард внимательно следил за объяснениями, которые капитан Фаган давал, руководствуясь прикрепленными к стене чертежами.

Они изображали американскую подводную станцию, в течение последнего года тайком выстроенную на восточном берегу Африки. Благодаря точным измерениям, американские корабли обнаружили место, на двести километров удаленное от берега и имевшее сто метров в глубину. То была вершина какой-нибудь горы, миллионы лет назад погрузившейся в глубины Индийского океана. Водолазы осмотрели это место и подготовили взрывы, которые создали платформу в квадратный километр на глубине ста пятидесяти метров под зеркальной поверхностью океана. Потом началась постройка.

Было выстроено двадцать огромных зал, каждая, достаточной величины, чтобы вместить самые большие аэропланы-субмарины и подводные лодки. Каждая зала была снабжена нужными для починок машинами и защищена от давления воды. Кроме того ее охраняла целая система остроумных сооружений против затопления. Подземные ходы, глубоко прорытые в горе, соединяли залы между собой. При помощи сильных взрывчатых веществ в базальте были проделаны цистерны, вмещавшие сотни тысяч тонн лучших горючих масел для машин.

Дальше шли шлюзы. Достаточно было нажима на один из многочисленных рычагов аппаратного центра станции, чтобы из волн океана, подобно внезапно вынырнувшему острову, поднялась гигантская гидравлическая платформа, готовая принять корабли и спустить их в глубину.

Поистине, это была величественная подводная крепость, выросшая посреди водяной пустыни по приказу Цируса Стонарда. Отсюда, американским вооруженным силам легко было в корне подавлять всякую зарождающуюся в Средней Африке попытку вооруженного противодействия и угрожать Индии.

Когда Цирус Стонард тринадцать месяцев тому назад отдал этот приказ, специалисты объявили предприятие невыполнимым, пока железный диктатор не нашел железного капитана. Цирус Стонард отчетливо вспомнил первое собеседование с капитаном. Он требовал безусловной тайны плана и постройки. Капитан размышлял несколько минут.

– Нам нужно пять тысяч человек, чтобы закончить работу за год. Тайна, которую знает столько людей, уже не остается тайной. Значит, нам нужны рабы для постройки.

Капитан Фаган сказал это со спокойствием, на минуту смутившим даже диктатора. Но это была только минута. Он сейчас же схватил преимущества этой мысли.

Каторжники взялись за работу над постройкой подводной станции. Это были люди, приговоренные американскими судами к долголетнему лишению свободы. Выпадали месяцы, когда электрический стул мало работал, потому что диктатор необычайно часто амнистировал заключенных; но только людей, умевших обращаться с инструментами, годными для работ.

Капитан Фаган дал президенту-диктатору точный отчет на его вопросы.

– Залы готовы, снабжены провиантом, горючим материалом, снаряжением. Четыре залы еще строятся, это жилые помещения для команды. Каторжники мрут, как мухи.

– Последний срок истек три недели назад. Когда будут готовы жилые помещения?

Голос президента-диктатора при этом вопросе звучал резко и пронзительно.

– Через три дня, господин президент.

– Вы ручаетесь за это?

– Ручаюсь, господин президент.

– Средства обороны готовы?

– Готовы, господин президент. Станция окружена тройным кольцом торпед. Акустические приемники извещают о всяком шорохе под или над водой. Специальные машины указывают торпедам цель на расстоянии 10 километров.

– Как обстоит дело с охраной против воздушных нападений?

– Уже два месяца работают красильщики. Мысль выкрасить станцию оказалось счастливой, Лазурь, которую красильщики день и ночь льют в воду, окрашивает ее настолько равномерно, что глубина совершенно не проницаема. Даже с высоты двух тысяч метров наши собственные аэропланы не могли бы найти станцию. Мы должны были выкинуть особый отличительный буй.

– Короче, господин капитан! Когда будет вколочен последний гвоздь? Когда станция может принять участие в войне?

– Через три дня, господин президент. Через три дня команда будет расквартирована, каторжники убраны, и станция приступит к работе.

– Благодарю вас… господин адмирал! Вы хорошо выполнили свое дело. В дальнейшем вы остаетесь в моем распоряжении, – обычным тоном произнес Цирус Стонард.

Капитан Фаган покраснел. Его дотоле неподвижная фигура задрожала. Похвала из уст диктатора! Неограниченная похвала и звание адмирала! Это было больше, чем он смел ожидать в бессонный ночи за эти двенадцать месяцев упорной работы.

Он нагнулся и хотел взять руку диктатора. Цирус Стонард отступил.

– Оставьте, господин адмирал! Идите и служите стране так же, как служили до сих пор.

Неуверенными шагами покинул адмирал Фаган кабинет. Цирус Стонард остался стоять посреди комнаты и долгое время смотрел ему вслед.

– Вон он идет… железный… краснеет и дрожит, как молодая девушка… из-за одного словечка адмирал! Если бы я напустился на него, разбранил его работу, прогнал его, он бы убрался… не осмелился бы возражать… таковы они все… без исключения. Только, когда они чувствуют господина, они делают, что нужно для страны…

Президент-диктатор медленно вернулся к своему креслу. Лицо его выражало презрение к всему миру. Все это были рабы, в сущности, не лучше тех пяти тысяч, что работали последний год на дне океана.

Чувство досады охватило его. К чему трудиться и мучиться, указывая этой толпе рабов путь к счастью…

Вошел адъютант лейтенант Гринслейд, с телеграммой о событиях в Сейвилле. Положив ее на стол, он стал ожидать приказаний диктатора.

Цирус Стонард пробежал листок. Загадочный случай на большой радиостанции в Сейвилле… Краткая телеграмма «всем».

И в тот же момент диктатор понял, что Глоссин солгал, что Эрик Трувор и его друзья живы.

В эти минуты президент-диктатор пережил страшное потрясение. Только что он сознавал свою бесконечную власть, был властелином половины, а, вскорости, и всего земного шара, неограниченным повелителем трехсотмиллионного населения… А теперь ему самому грозит непонятная и неуловимая власть, которая останавливает его решения и приказы.

Подобно капитану Фагану, взбудораженному несколькими словами диктатора, сам Цирус Стонард был сломлен этой телеграммой. Сидя у стола, он опустил голову на руки и спрятал лицо. Рыдание потрясло его худощавое тело.

Лейтенант Гринслейд стоял навытяжку. Увидя позу президента-диктатора, он стал опасаться за свою жизнь. В Соединенных Штатах не было человека, который мог бы похвастаться, что он видел слабость Цируса Стонарда. Лейтенант Гринслейд был охвачен одной мыслью: «горе, если Стонард откроет глаза, горе, если он увидит меня. Я погиб!»

В этот момент Цирус Стонард поднял голову и осмотрелся блуждающим взглядом.

– Позовите доктора Глоссина!

Доктор Глоссин стоял в кабинете президента-диктатора. Цирус Стонард, подобно статуе, поднялся со своего места. Правой рукой он схватил телеграмму и судорожно скомкал ее. Не говоря ни слова, медленно подошел он к доктору, пока не очутился в трех шагах от него. Потом резким движением швырнул ему бумажный комок прямо в лицо.

Доктор Глоссин не попытался уклониться от удара. Бумага попала ему в переносицу и упала на пол. Он страшно побледнел. Содержание этой телеграммы было ему известно. Двадцать минут назад он узнал, что вся его работа оказалась тщетной. Единственные люди, которых он опасался, избегли его сетей, находились где-то в безопасности и пользовались своей властью.

В этот миг он не был даже способен реагировать на оскорбление. Бумажный комок подействовал на него, как пуля. Тот, в кого стреляют, не думает об оскорбительности выстрела, но просто падает. Доктор Глоссин зашатался и стал нащупывать руками какую-нибудь точку опоры.

Физическая вспышка облегчила президента-диктатора. Непосредственное действие поразившего его удара ослабело. Он увидел перед собой человека, готового упасть в обморок.

Опустившись в кресло, он кивнул доктору.

– Садитесь!.. Садитесь!.. Не туда… Сюда! Здесь возле меня… Да, здесь… Стойте, подымите это прежде!

Он указал рукой на смятую телеграмму, приказывая доктору, как собаке; и доктор Глоссин повиновался, как побитая собака. Он уселся на указанное кресло, рядом с Цирусом Стонардом, и совершенно машинально разгладил бумажный комок.

– Прочтите!

Доктор Глоссин прочел телеграмму, уже столько раз прочитанную за этот день.

– Что вы мне говорили? И что скажете теперь?

Доктор не мог дать сколько нибудь связного ответа. Цирус Стонард увидел, что нужно дать ему время собраться с мыслями и приказал:

– Сделайте еще раз детальное сообщение о событиях в Линнее, но без прикрас.

Доктор Глоссин заговорил, постепенно успокаиваясь.

– Англичане прибыли на место одновременно со мной. Познакомившись с Троттером, я был удивлен их наивностью. Я хотел, чтобы его отозвали, но времени уже не было. Я ничего не мог поделать…

Цирус Стонард смерил доктора холодным взглядом.

– Так бывает в тех случаях, когда слепые орудия сами начинают думать. Я вам дал приказ убрать этих трех!.. вам!.. А не англичанам. Я не наказал вашего самоуправства, потому что вы сообщили мне об успехе.

Почему я выбрал вас своим орудием? Потому что не хотел упустить такого случая… Если ваших способностей не хватит убрать этих трех человек с лица земли, если вам для этого нужны англичане… Почему вы натравили на них англичан, вместо того, чтобы отправиться самому?

Доктор Глоссин пробормотал:

– Интересы страны… нейтралитет… дипломатического затруднения… характера…

– Глупости!.. какое мне дело до Швеции? Разве вы думаете, что я не учел возможности нарушить нейтралитет этой страны.

Он проницательно посмотрел доктору в глаза.

– Я хочу точно знать ваше мнение об этих трех. Живы ли они еще… Или, быть может, эта телеграмма дана из другого места? Если они живы – каковы их планы, как велика власть? Примут ли они чью-нибудь сторону в наступающей войне? Обдумывайте свои слова, прежде чем отвечать. Дело идет о вашей жизни.

Доктор Глоссин знал, что президент-диктатор не шутит. Легкое прикосновение к звонку – и через час его не будет в живых. Собравшись с мыслями, он заговорил медленно, взвешивая каждое слово:

– Нет, я был очевидцем катастрофы в Линнее и все же говорю, что телеграмма послана ими.

– Как они могли спастись? Они должны бояться в конце концов быть пойманными. Они могли пройти подземным ходом, где-нибудь в горах или у реки заканчивающимся.

– Я думал об этом. Но в таком случае он должен существовать уже давно. Они находятся в Линнее лишь несколько недель. На устройство подземного хода нужны месяцы, если не годы. Во всяком случае, это является наиболее приемлемым объяснением. Может быть, они, при своих исключительных средствах, сумели прорыть его за это короткое время… Или они…

Доктор Глоссин сжал виски обеими руками, словно его голова готова была разорваться под наплывом новых мыслей. Он замолчал.

Цирус Стонард принудил его говорить дальше:

– …или они? Говорите же!

– Или они отуманили нас и невидимкой прошли сквозь наши ряды.

Цирус Стонард с сомнением поглядел на доктора.

– Невидимкой?.. Стать невидимым?.. Дело идет о вашей голове, господин доктор Глоссин! Не рассказывайте мне сказок! Вы стареете… Я раз уже сказал вам это.

– То, что кажется вам детскими сказками, для многих уже давно стало действительностью. Вы человек конкретных фактов, человек, кровью и железом создающий свою политику. В этом – ваша сила, но… она станет слабостью, когда вы столкнетесь с явлениями другого мира. Есть ученые, у которых эти явления не вызывают улыбки… Я сам, естествоиспытатель и скептик, скорее поверю, что они невидимкой прошли сквозь наши ряды, чем в то, что они, подобно кротам, заползли в подземный ход.

Президент-диктатор снова разгладил сейвилльскую телеграмму:

– Я придерживаюсь фактов. Власть существует. Она сосредоточена в руках трех людей. Почему они только предупреждают, если могут действовать? Почему они не вмешались в Сиднейскую историю и не помешали сражению?

– Хочу надеяться, что это было им не под силу, иначе они бы это сделали. Пока они только хвастают. Предупреждение было хвастовством,

– Дело идет о вашей жизни, господин доктор Глоссин.

– Я глубоко убежден, что изобретение сейчас находится только в стадии развития. Только этим объясняю я их невмешательство в Сиднейское сражение. Только это поясняет, что они предупреждают, а не запрещают. Содержание телеграммы для меня неопровержимое доказательство, что изобретение не закончено.

Президент-диктатор с возрастающим вниманием слушал объяснения Глоссина.

– Я верю вам. Вывод отсюда простой. Нужно взяться за англичан как можно быстрее, там, куда еще не достигает власть. В Индии… в Южной Африке…

Цирус Стонард нажал кнопку звонка. Вошел адъютант.

– Через полчаса собрать военный совет!

Потом он снова обернулся к Глоссину.

– Мы должны изменить свои планы. Мы хотели напасть на англичан в Англии, теперь, мы должны попытаться сделать это на экваторе. Этим я обязан вашей склонности к частным предприятиям.

Цирус Стонард посмотрел на доктора холодным, ясным взглядом, как змея на свою жертву. В течение нескольких секунд его веки оставались неподвижны, и доктор Глоссин почувствовал, как кровь стынет в его жилах. Потом президент-диктатор медленно продолжал:

– Есть средство для вашей полнейшей реабилитации. Поймайте их! Если вы их доставите живыми, я награжу вас, как никогда еще не был награжден ни один человек. Если вы доставите их мертвыми, награда будет еще больше. Все средства, которыми располагает страна, будут к вашим услугам. Плевать мне на нейтралитет! Все средства дозволены, раз они помогают доставить мне их. Думайте об этой цели. Достижение ее дарует вам прощение. Неудача равносильна предательству.

– …или они невидимкой прошли сквозь наши ряды…

Эти слова доктора Глоссина, сказанные в присутствии президента-диктатора, точно соответствовали положению вещей.

Когда полковник Троттер первый перескочил через забор Труворовскаго дома, Эрик Трувор со своими друзьями стоял непосредственно возле него. Гипнотическая сила Атмы словно ослепила полковника и его людей.

– Хорошо будет, если нас на некоторое время сочтут мертвыми, – сказал Эрик Трувор, намечая план действий на ближайшее время. Атма и Сильвестр взяли на себя его выполнение. Атма отуманил противников. Сильвестр с помощью маленького лучеиспускателя заставил стрелять из окон оружием, которым был завален Труворовский дом.

В то время, как англичане осаждали дом, они втроем отправились к пещере Одина. На пластинке лучеиспускателя здание было видно до мельчайших деталей. Сильвестр Бурсфельд заработал лучеиспускателем, поддерживая оружейный огонь, пока оставался хоть один патрон.

Эрик Трувор решился пожертвовать своим домом. Когда дверь поддалась под топорами осаждающих, он собственноручно направил большой лучеиспускатель на склад горючего материала. В один миг Труворовский дом превратился в огнедышащий вулкан.

Эрик Трувор следил за этим зрелищем на пластинке лучеиспускателя. Лицо его было неподвижно, словно высечено из камня.

Когда рухнули стены, он отвел взгляд от пластинки.

– Они считают нас похороненными там. Это дает нам возможность спокойно заняться последними приготовлениями.

Аэроплан находился в пещере. Пока доктор Глоссин говорил с Троттером, пока Троттер обмывал свои ожоги в Торнео, Р.Ф.С.I взвился ввысь, унося друзей к северу; незаметно и неслышно летел аэроплан, низко, прячась под прикрытие лесов и гор.

Только когда они удалились на безопасное расстояние, он поднялся выше и полетел над открытым морем, над бесконечными ледяными пустынями.

После трехчасового полета аэроплан стал снижаться, прорезал туман и опустился на ледяной горе, которая, словно чудовищная вершина, высилась над северным полюсом.

Среди этой ледяной горы Сильвестр с изумлением увидел жилое помещение. Те две недели, которые он употребил на свадебное путешествие, не пропали даром для Эрика Трувора: он создал здесь замок, ледяной дворец. Среди плоской, покрытой снегом равнины вздымалась на сто метров голубовато-зеленая сияющая ледяная гора. Она представляла оплошную массивную ледяную глыбу, пока Эрик Трувор не направил на нее лучеиспускателя. Энергия растопила лед. Образовались проходы, залы и комнаты.

Эрик Трувор совершал перелет подобно дикому охотнику. Нагруженный провиантом и горючим материалом, аппаратами и инструментами, носился аэроплан между ледяным дворцом у полюса и Труворовским домом, представлявшим из себя пустую скорлупу, которую осаждал полковник Троттер со своими людьми.

Сильвестр впервые видел новый дом. Они вошли в середину горы, и благодетельное тепло охватило их, маленький лучеиспускатель поддерживал в комнатах нужную температуру, не растапливая ледяных стен.

Эрик Трувор опустился в кресло.

– Здесь нас никто не найдет. Пролетающие над полюсом аэропланы даже и вблизи увидят только ледяную гору.

Атма неподвижно лежал на диване, отдыхая и размышляя, как всегда, когда его гипнотическая сила не была нужна. Сильвестр употребил долгие часы на осмотр комнат. Он увидел лабораторию и новые большие лучеиспускатели и погрузился в улучшения, сделанные Эриком Трувором за время его отсутствия. Потом увидел еще не составленный телефонный аппарат.

Его мысли перенеслись к Яне. Тщетно будет она сегодня ждать разговора с ним. Он увидит ее изображение, но не сумеет с нею говорить. Она будет ждать, будет беспокоиться. Особенно, если до нее дошло известие о гибели дома в Линнее.

Эта мысль испугала его, и, подойдя к большому лучеиспускателю, он включил ток. На пластинке показалось изображение. Река, дома. Характерные очертания Раттингенских ворот у Дюссельдорфа. Знакомая улица, дом Термэленов…

Он удесятерил способность увеличения и регулировал ее микрометрическими винтами.

Кухня… фрау Луиза Термэлен… гостиная… в ней Яна, напротив нее другая фигура.

Сильвестр Бурсфельд усилил увеличение. Теперь фигуры стояли перед ним во весь рост. Яна была бледна, испугана, близка к обмороку. Напротив нее находился доктор Глоссин.

Сильвестр помчался в комнату, где лежал Атма. Индус подошел и взглянул на изображение. Яна неподвижно лежала на полу. Возле нее валялся газетный лист. Доктор Глоссин хлопотал около нее, поднял ее, говорил с ней.

Сома Атма стоял в каталепсическом столбняке. Его зрачки сузились, почти исчезли. Изображение на пластинке изменилось. Сильвестр увидел, как возвращается краска на лицо его жены. Она встала, насмешливо улыбнулась, указала на газетный листок, и доктор Глоссин, разочарованный и недовольный, покинул комнату.

Прошло немало времени, пока индус пришел в себя. Потом он сказал спокойно и бесстрастно, как всегда:

– Твоя жена знает, что ты жив.

Затем он вернулся в свою комнату и снова погрузился в размышления, в которых мог проводить дни и недели.

Работа призывала их. Эрик Трувор предложил внести некоторые улучшения, касавшиеся более точного прицела. Сильвестр Бурсфельд привез из своего сва*[потеряна часть текста] двигающихся предметов. Он считал это наиболее важ*[потеряна часть текста] позволяющего оперировать лучеиспускателем и против двигающихся предметов. Он считал это наиболее важным, и Эрик соглашался с ним. С имеющимися на лицо приспособлениями можно было направлять энергию на любой пункт земной поверхности, но еще не удавалось преследовать двигающуюся цель. Эрик Трувор хотел, чтобы можно было попадать также и в быстролетающие предметы.

Доктор Глоссин знал, что только тяжелое душевное потрясение может сломить ограждающее Яну внушение. Поэтому-то он и дал ей газету с известием о катастрофе в Линнее. В последний момент вмешался Атма, и ему удалось снова сомкнуть вокруг нее гипнотическое кольцо. Но все же атака Глоссина оставила след, и второй неожиданный удар мог сделать свое дело.

Пока Яна была спокойна. В тот момент, когда она, под впечатлением вестей из Линнея, в полуобморочном состоянии лежала на руках Глоссина, в ее душе вдруг зародилась твердая и непоколебимая уверенность, что Сильвестр жив и скрывается со своими друзьями. Гипнотическое влияние индуса внушило ей эту уверенность и помогло ей осмеять слова Глоссина.

Доктор Глоссин покинул дом Термэленов, чувствуя, как почва ускользает из-под его ног.

С тех пор как Цирус Стонард носился с мыслью о войне с Великобританией, Глоссин чувствовал, что президент-диктатор рискует не только своей властью, но и жизнью. Эта мысль оставалась неосознанной, пока страстная вспышка диктатора не вывела ее на свет. Теперь он ощущал все отчетливее, что звезда Цируса Стонарда закатывается. Наступала пора расстаться с ним. Но для Глоссина такое расставание равносильно было предательству, переходу в другую партию.

Он больше не думал о выполнении поручения Цируса Стонарда. Пусть диктатор сам ловит трех, если хочет их иметь. Но Яну он какой бы то ни было ценой должен был заполучить в свои руки. Первая попытка оказалась неудачной; но он знал, что всякая новая атака будет ослаблять окружающее ее кольцо, что оно в один прекрасный день разомкнется. Он решил пока остаться в Дюссельдорфе, наблюдать за домом, где жила Яна, использовать ближайшую возможность,

Приближался четвертый час пополудни, время, когда Сильвестр обычно говорил с Яной. По обыкновению она села у аппарата и выжидательно поднесла трубку к уху.

Еще несколько секунд, и раздастся голос Сильвестра. Тогда она из его собственных уст услышит, как произошел пожар в Линнее и где он сейчас находится со своими друзьями.

Яна сидела и ждала спасительных слов. Секунды превращались в минуты, из минут сложилось уже четверть часа.

Аппарат безмолвствовал. Только легкий шорох электронов был слышен в телефонной мембране.

Яна не могла знать, что в это время мгновение Сильвестр на полюсе наставляет лучеиспускатель и видит ее изображение на пластинке, что он сотни раз проклинает обстоятельства, не позволяющие включить телефон. Сомнение стало овладевать ею.

Ей вспомнились слова Глоссина. Неужели правда?..

Неужели та газета не лгала?

Время проходило, часы пробили пять.

Ей было ясно, что Сильвестра нет… Что-нибудь случилось с ним… он…

Она не додумала слова до конца. Подгоняемая внезапным инстинктом, она приняла решение, поспешное и нелепое. Но в эти минуты она чувствовала только, что должна искать Сильвестра.

Осторожно приоткрыла она дверь в комнату стариков Термэленов. Они спали после обеда. Она снова закрыла дверь. Дрожащими руками положила в маленький чемоданчик необходимые вещи. Потом написала старикам, что отправляется искать мужа.

Повесив аппарат через плечо, она бесшумно покинула квартиру.

Это, однако, не прошло незамеченным. Доктор Глоссин увидел, как она вышла на улицу. Он последовал за ней, на аэроплан, заботясь о том, чтобы не попасть к ней на глаза и не упустить ее из виду.

В четвертом часу дня Сильвестр направил лучеиспускатель, включил телефон и хотел сообщить Яне о своем спасении. Он направил лучеиспускатель на знакомую цель и увидел на пластинке комнату Яны. Все предметы были видны. Не было только самой Яны и приемника, который он оставил ей при прощании.