Текст книги "Канака — люди южных морей"

Автор книги: Ганс Дамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

О навыках ремесла

Кочевой образ жизни, связанный с особым способом добывания пищи (охота и собирательство), не позволил австралийцу в отличие от прочих, оседлых этнических групп Океании создавать культурные ценности сверх самых минимальных потребностей. Непреодолимым препятствием в этом отношении оказалось умение каждого туземца носить тяжести, ибо австралийские племена еще не изобрели никаких средств передвижения[15]15
  Для точности следует сказать, что австралийцы не изобрели сухопутных средств передвижения. Водные средства передвижения (плоты, лодки) им были известны; о них рассказывается дальше.


[Закрыть]. Австралийцы не додумались даже до простой волокуши, которой пользуются индейцы Северной Америки.

Незамысловатые, подчас просто жалкие орудия не дают, конечно, ни малейшего представления о смышлености австралийцев, умеющих самыми примитивными средствами извлечь из окружающей их природы максимум пользы. Правда, на той ступени культуры, на которой находятся австралийцы, уже существует разделение труда по половому признаку, относящееся и к изготовлению орудий. Однако у австралийцев нет разделения труда по отраслям ремесла, при котором отдельные группы людей добывали бы себе средства к жизни, создавая определенные культурные ценности сверх собственной потребности. Здесь каждый сам себе мастер, а мастерская находится повсюду. Мастерят везде, где только появляется надобность. Инструменты примитивны и не очень разнообразны, все их виды можно пересчитать по пальцам.

Преобладают каменные орудия, с основными видами которых мы уже познакомились. Материалом для их изготовления служит галька, собираемая со дна высохших рек; реже этот материал добывают на потрескавшихся стенах скал, в этих естественных, подаренных человеку природой каменоломнях. Там материал для изготовления каменных орудий добывают чаще всего тогда, когда требуются особо твердые или красивые породы камня. Так, например, на горе Хоп близ города Килмора добывался зеленый камень, поэтому каменный карьер на этой горе стали называть «дом каменных топоров». Из заготовок такого камня мужчины простыми камнями отбивают клинок для топора. Затем на плоской каменной подставке при помощи песка и воды затачивается лезвие. Приладка рукояти к клинку крайне проста. Клинок охватывают веткой акации, а затем обматывают во многих местах шнурками из волос или сухожилиями какого-нибудь животного. Это весьма прочное крепление, кроме того, заливают смолой, которую получают главным образом из травяного дерева и дикого проса. Из веток или стеблей этих растений темную массу смолы выбивают на специальной твердой подставке, затем размягчают над огнем и мнут, пока она не станет пластичной, как замазка.

Наиболее примитивный способ крепления рукояти мы находим у племен юго-западных областей материка. Они просто втискивают деревянную палку в небольшой комок смолы и вдавливают в него с двух сторон два небольших каменных клинка. Хотя смола затвердевает очень быстро, все же такое крепление большой нагрузки не выдерживает. Впрочем, это и не нужно, потому что австралийцы не производят сложных лесных работ, а обрабатывают по большей части лишь кору.

Куски коры эвкалипта употребляются для ветровых заслонов, о чем мы уже упоминали, а также для изготовления мисок, сумок и даже лодок. В Гипсленде и на северном побережье материка небольшие куски коры подогревают с узких краев в горячей золе, складывают их в подогретых местах как ткань и обвязывают шнурком. Получается вполне пригодная миска. Чтобы сделать сумку или корзинку, жители острова Меллвил у северо-западного побережья Австралии надламывают посередине крупные куски коры, складывают половинки, сшивают их по краям и промазывают смолой. Этот простой материал применяют и для приготовления лодок, встречающихся на некоторых участках побережья и на реках южных областей материка. Австралийцы, как уже говорилось, никогда не были мореходами, да и не могли ими быть с их примитивными лодками, которые для открытого моря совершенно непригодны. На своих лодках они в лучшем случае отправлялись на рыбную ловлю вблизи побережья и переплывали те немногие реки и озера, которые существуют в Австралии.

Жители засушливых областей материка никогда не нуждались в лодках, и это вполне естественно. Но странно, что прибрежные племена запада и юга, хотя и живут у воды, никогда не знали и не создавали никаких средств передвижения по воде. Жители некоторых небольших островов, прилегающих к северо-западному побережью, поддерживали связь с материком лишь вплавь. Толстая коряга служила им своеобразной плавательной подушкой. Они подталкивали ее вперед и плыли за ней. Наиболее примитивным плавучим средством пользовались туземцы, жившие на побережье между мысом Северо-Западным и портом Эссингтоном, а также у южной оконечности залива Карпентария. Это было простое бревно, на котором человек сидел верхом и плыл, гребя руками. Связанный из нескольких бревен плот, приводимый в движение веслами или шестами, был уже значительным шагом вперед.

Настоящие лодки сооружали только племена восточного и юго-восточного побережья. Во время своих путешествий Альфреду Хауитту, опытнейшему исследователю и знатоку быта туземцев Гипсленда, не раз приходилось пользоваться распространенными там лодками из древесной коры, сделанными его темнокожими спутниками. Хотя вид этих лодок и не внушал особого доверия, они могли брать немало груза.

Кора не всякого дерева пригодна для изготовления лодки. Для этого пользуются корой только некоторых видов эвкалиптов, причем таких, у которых ствол в нижней части определенным образом искривлен и свободен от сучков. С нижней части ствола и сдирают кору.

Но как же все-таки туземцы делают лодки из коры? Когда находят подходящее дерево, на стволе его надрезают каменным топором кусок требуемых размеров, после чего пласт коры отделяют рукоятью топора или деревянной палкой. Отделенный пласт имеет форму корыта и уже очень похож на сооружаемую лодку. Затем «заготовку» подогревают над костром, чтобы легче было загнуть кверху края, образующие бортовые стенки; края загибают, и лодка готова. А чтобы не проникало слишком много воды в пологие переднюю и заднюю части лодки, эти места заделывают большими комьями глины. Значительный прогресс представляет способ, при котором края заготовки подогревают над огнем, складывают как ткань и связывают, а образовавшиеся борта распирают поперечинами.

Хауитт наблюдал также более сложный способ изготовления лодки. В этом случае кору снимали с дерева большим четырехугольным куском. На стволе дерева надрезали кольца в двух местах, отстоящих одно от другого на длину сооружаемой лодки, и между этими кольцами делали продольный надрез. Затем отдирали большой, имеющий форму цилиндра, цельный кусок коры. Полученный таким образом материал разогревали над тлеющими поленьями, после чего его легко сгибали, придавая ему форму лодки.

^{Австралиец заготавливает кору для строительства лодки}

Более усовершенствованный тип лодок из коры делается из трех или более сшитых и просмоленных кусков. На таких лодках передвигаются не при помощи шеста или копья и гребут не голыми руками или чем придется, а деревянными веслами. Хотя простейшие лодки из коры австралийцы, видимо, создали сами, этот тип лодок возник, по всей вероятности, лишь под влиянием меланезийцев. Такие лодки встречаются у туземцев, населяющих страну между городом Брисбеном и Рокингемской бухтой, а также у племен, живущих на побережье залива Карпентария, за исключением южной его части. Лодки-однодеревки с одним и тем более двумя балансирами австралийцы стали делать сравнительно недавно; такие лодки встречаются у них редко. Они распространены главным образом в северном Квинсленде и в районе порта Эссингтон на северном побережье полуострова Арнхемленд. Прототипы таких лодок находят у народов с развитым мореходством, скажем, у малайцев и полинезийцев.

Изготовление лодок, пригодных для мореходства, связано с гораздо более сложной работой, нежели та, которую производит, вернее, может произвести австралиец: ведь предметы из твердой древесины – слишком большой груз при кочевом образе жизни. Оттого-то у австралийцев деревянные миски и деревянные части оружия сделаны из легкого дерева и сравнительно хрупки. Туземцы штата Виктория изготовляли миски и сосуды главным образом из крупных наростов на каучуковых деревьях. Наросты они сбивали со ствола, а затем в них выжигали и выдалбливали полость. Изготовленные таким образом сосуды называются тарнук. Они имеют своеобразную форму, дальнейшей обработке не подвергаются. И все же они громоздки и тяжелы. При переходе на другое место поселения наиболее крупные сосуды с собой не берут, их просто оставляют в каком-нибудь потайном месте.

Обычно деревянные миски австралийцев – это продолговатые овальные корытца из дерева эритрины. Они подвергаются более тщательной обработке, чем тарнуки. Отбив каменным топором заготовку, австралиец при помощи своеобразного рубанка придает ей надлежащую форму. Рубанок австралийца – это всего лишь толстая деревянная палка длиной с вытянутую руку. К одному из ее концов крепко приклеен смолой заточенный обломок камня. Деревянные сосуды обрабатывают таким образом: садятся на землю или становятся на колени, зажимают ногами заготовку и водят по ней рубанком на себя. При этом на заготовке появляются параллельные бороздки, какие можно видеть на уже отделанных мисках и блюдах. Это украшение весьма характерно для племен северо-западных и центральных областей материка. Таким же образом у этих племен обрабатываются и деревянные щиты, на которых можно увидеть тот же орнамент. Однако для более сложной орнаментировки, какая бывает на бумерангах, а также на священных предметах из дерева и камня, называемых «чуринга», мужчины пользуются более тонким инструментом – острым резцом нижней челюсти сумчатой лисицы. Это идеальный строгальный инструмент.

Если мужчины, как правило, занимаются обработкой камня и дерева, то женщины сплетают шнурки из шерсти животных и человеческих волос.

Старуху Ильгар окружили и дети и взрослые. Она сидит на песке, подогнув под себя ноги, и держит на коленях деревянное корытце, из которого клубится облако бледно-серой шерсти. Старуха расчесывает пряжу и в то же время развлекает собравшихся всякими былями-небылицами. Рассказывает и про недавние охотничьи успехи своего мужа, и в рассказе ее столько приключений, что все буквально затаили дыхание. Ведь далеко не всегда приносят ей ценного зверя, от которого ее семья получает не только мясо, но и шерсть, целую кучу мягкой пушистой шерсти. Когда ее старик притащил добычу, она тут же принялась выщипывать шерсть из еще теплой туши.

До чего же мягка и суха эта шерсть. Старуха запихивает ее в пузатую сумку – а это не что иное, как желудок кенгуру – и выпускает немного шерсти из отверстия сумки. В свисающую прядь она втыкает острие примитивного веретена, состоящего из двух перекрещивающихся стержней. Пальцами левой руки слегка выдергивает шерсть, а ладонью правой катает по левому бедру валик веретена, скручивая таким образом из шерсти тонкую нитку. Когда нитка достигает определенной длины, Ильгар наматывает ее на валик, а затем снова начинает прясть. Получается длинная-длинная нить, которую дочь старухи Ильгар сматывает в крепкий клубок. Из этого материала делают всевозможные украшения.

В Квинсленде из таких нитей изготовляют сеточки для волос, а у племен центральных областей – налобные повязки, на которые навешивают кости или зубы животных, перья или хвостики сумчатых крыс. Повсюду из этого материала делают ожерелья, реже крестообразно наложенные один на другой нагрудные шнурки. Для надобностей культа из таких шерстяных шнурков изготовляют так называемые нитяные кресты.

Однако для изготовления рыболовных сетей и лесок требуется более крепкий материал, нежели шерсть животных или человеческий волос. Такой материал поставляют австралийцам около сорока представителей растительного мира, наиболее видные из которых – бумажное дерево, каламус, панданус, стеркулия и ливинстона. Из листьев, стволов и коры этих деревьев делают эластичные сетки и сумки, а также крепкие корзины. Описанные ниже способы обработки растительного сырья свидетельствуют о том, что австралийцы хорошо знают свойства материала, который дарует им окружающая природа.

Кору молодой акации кладут в соленую или солоноватую воду на несколько часов, пока вода не станет ярко-красного цвета. После сушки на солнце кору делят на полосы требуемой ширины и хранят до употребления.

Один из видов железистого клевера целыми пучками закладывают на несколько дней в проточную воду и, чтобы его не унесло течением, придавливают камнями. Когда стебли этого растения напитаются водой, с них легко снимается кожица. Затем их сильно бьют и треплют, пока они не сделаются совсем мягкими. Высушив стебли на солнце, их сматывают в мотки, напоминающие мотки пряжи.

Весьма ценный материал дает и малаисия. Тонкий верхний слой ее коры соскребают раковинкой, открывшуюся зеленоватую лубяную пленку снимают и нарезают на ленты. Каждую такую ленту в течение двух-трех минут разжевывают. От этого луб становится настолько эластичным, что его нетрудно разделить ногтями на тончайшие нити. Иным способом обрабатывают листья ливинстоны. Их еще не развившиеся побеги осторожно под самый корешок срезают и крепко выбивают на каком-нибудь бревне, пока молодой листок не раскроется. Листки разрезают на полоски, после чего заостренной костью кенгуру снимают с них внешнюю пленку. Этот тонкий материал не требует предварительного вымачивания. Из полученных таким образом заготовок без помощи веретена делают нитки и шнурки.

Говоря о навыках ремесла, следует сказать и о том, как австралийцы обрабатывают шкуры животных. В этом ремесле в отличие от прочих особого мастерства мы не видим. Крупных пушных животных охотники приносят нечасто, а когда приносят, обжаривают тушу на костре, не снимая с нее шкуры, из-за чего лишают себя ценного сырья. Племена крайнего юга и юго-востока материка давно сообразили, что из шкур пушных животных можно изготовить много полезных вещей. Женщины делали из шкур кенгуру и сумчатой лисицы одеяния, которые носили в дождливую погоду в походах. Одеяния из шкур согревали непривычных к холоду австралийцев.

Еще сырую шкуру прикрепляли деревянными клиньями или заостренными костями шерстяной стороной к куску коры и таким образом высушивали. Затем каменным скребком или раковинкой соскребали с кожной стороны шкуры оставшиеся частицы жира и мяса. Дублению шкуры не подвергались, хотя природа дает туземцам для этого разнообразный материал, на базе которого вполне мог бы развиваться кожевенный промысел (дубление), существующий у других экзотических народов. Австралийцы лишь прокалывали по краям отдельные куски шкуры какой-нибудь заостренной костью и скрепляли их сухожилиями кенгуру в более крупные куски. Эти одеяния летом носили ворсом наружу, а зимой внутрь.

Предметы обихода – миски, щиты, даже сумки – раскрашивают минеральными красками, которые представляют собой большую роскошь, потому что их залежи имеются лишь в немногих местах, хозяева которых берут за красители очень дорого. Красители, главным образом белая глина каолин и охра всех оттенков, – столь огромная ценность, что мужчины прячут их в копне волос или в нагрудном мешке. Черную краску получают из угля и сажи; реже для этого употребляется марганцевая земля. При употреблении комки красителя тщательно разминают каменной пластинкой, полученный порошок засыпают в деревянную лохань с водой и размешивают, отчего получается густая паста. Как связующий материал широко применяется животный жир, а на севере материка – сок различных видов древесных орхидей.

Брачные обычаи

Жизненный уклад австралийских племен определяется природными условиями, в которых они живут. Не без влияния этих условий возникла у австралийцев определенная форма человеческого общежития, естественной основой которой у них, как и у нас, является отдельная семья, состоящая из мужа, жены (иногда нескольких) и детей. Семья разрастается в большую семью, или род, когда дети, достигнув брачного возраста, женятся или выходят замуж. Бытовая общность, первоначальную ячейку которой составляет семья родителей, сохраняется, однако в большинстве случаев живут уже не вместе.

Из-за своего особого способа добывания пищи австралийцы никогда не могли создать более крупных объединений. Группа австралийцев, кочующая по стране, охотясь на зверя или собирая растения и плоды, состоит из 25–50 человек. Там, где естественные условия более благоприятны, совместно живет иногда и до двухсот человек. Однако эта общность, обозначаемая как орда, клан и прочее, в действительности лишь часть («локальная группа») более крупной, племенной общности, с которой она связана единым языком, единой культурой и единой территорией. Локальные группы встречаются между собой по различным поводам (инициации и тотемные празднества), хотя вообще живут раздельно. Устраиваются и более крупные сходки, в которых участвуют различные племена, однако не образуя при этом прочной «политической» общности.

Политические связи между всеми австралийскими племенами весьма слабы. Что же касается политической структуры отдельного племени, то решающий голос во всех важных вопросах имеют старшие в семье, образующие все вместе совет старейшин. Этот совет определяет выбор места нового стойбища, выносит приговоры, решает вопросы мира и войны. Авторитет старейшин и добровольное подчинение ему всей общины зиждется на их большом житейском опыте. Но бывает и так, что какой-нибудь обладающий даром красноречия и сильный духом человек из старших в роду оказывает большое влияние на своих соплеменников, не будучи облеченным властью вождя. Такой человек занимает положение лишь primus inter pares, первого среди равных, его чтят не за власть, а за личные качества. В таких случаях уже имеются предпосылки для появления настоящего вождя, что мы видим на примере описанного ниже весьма характерного образа Джалины-Пирамураны из племени диери, живущего близ озера Эйр. Не менее разнообразны и зачатки народного представительства – собраний, на которых обсуждаются решения совета старейшин. Это политическое развитие было приостановлено европейской колонизацией, и никакие нововведения цивилизации не смогли вернуть его к жизни.

«Джалина-Пирамурана был человек, обладавший даром красноречия, смелый, отважный воин и к тому же могущественный знахарь. Белые его очень ценили за хорошие манеры. Его боялись не только соплеменники, но даже и соседние племена. Ни братья его, ни старики не осмеливались в чем-либо возразить ему или начать без него какое-нибудь важное для племени дело. Джалина-Пирамурана улаживал споры, и никто не мог изменить его решения. Он пользовался правом выдавать замуж девушек, как ему заблагорассудится, или расторгать неудачные браки. Соседние племена присылали ему через своих посыльных всевозможные подарки – сумки, питчери, красную охру, шкуры и прочие вещи, которые он, как правило, раздавал своим друзьям, чтобы не вызывать зависть у окружающих. Он назначал время и место общеплеменных церемоний, и его гонцы созывали на эти торжества или совещания по межплеменным вопросам всех соплеменников в пределах свыше ста миль в окружности. Силой своего слова он всех держал в повиновении, и каждый усердно выполнял любой его приказ. От природы он не был ни жестоким, ни хитрым, какими бывают многие из племени диери, и, если его никто не гневил, он был всегда предупредительным, сговорчивым и чрезвычайно гостеприимным. Никто о нем не говорил плохо, напротив, его имя произносилось с уважением и почтением. Он старался по возможности предотвращать схватки, нередко заступался за тех, на кого нападали, и при этом, случалось, сам бывал ранен. В таких случаях наблюдавшие эту сцену поднимали дикий крик и принимались лупить злодея, осмелившегося ударить вождя», – так пишет Гэсон, проживший шесть лет в местах, населенных племенем диери, на озере Эйр.

Однако для австралийца существенное значение имело не социальное положение, а его принадлежность к известным группам, что этнографы называют социальным родством. Социальное родство в отличие от кровного порождено не семейными или брачными отношениями, а определенными неизвестными нам представлениями. Социальное родство играет в жизни австралийцев не менее важную роль, чем их кровнородственные связи. Нарушение неписаных законов социального родства приравнивается к тяжким прегрешениям, почти всегда карающимся смертью.

За немногими исключениями, относящимися к крайнему югу и юго-востоку материка, а также к северо-западной части провинции Арнхемленд, каждое племя распадается на две части, которые носят обычно названия животных, например: Клинохвостый орел, Какаду, Эму, Пчела и прочее. Иногда обе половины обозначаются одним и тем же названием, но одна именуется светлой, а другая темной, например Белый какаду и Черный какаду. С таким внутриплеменным делением связаны некоторые ограничения для вступления в брак. Люди одной и той же внутриплеменной группы не могут вступать в брачные отношения, они должны выбирать себе мужа или жену из другой группы. Так, племена, живущие на реке Муррей, распадаются на две части: Маккварра («орел») и Кильпарра («ворона»). Мужчина из Маккварры ни в коем случае не может жениться на женщине из той же Маккварры. Это было бы кровосмешением и каралось бы как тяжкое преступление – ведь женщины из той же половины племени, что и он, считаются его сестрами и называются поэтому «вуртоа» (сестры). Мужчина из группы Маккварра должен выбирать себе жену из группы Кильпарра. И наоборот. Дети от этих браков всегда относятся к группе матери. Когда дети достигают совершеннолетия, они могут вступить в брак только с людьми из группы своего отца. Поэтому вполне возможен брак между двоюродной сестрой и двоюродным братом со стороны отца.

О возникновении этой двугрупповой системы существовали самые различные точки зрения. Тот факт, что в названии половин племени обычно подчеркивалось различие цветов, связывали с физическими различиями людей обеих половин и полагали, что такая двугрупповая система отражает некогда существовавшее слияние двух биологически различных групп людей. Другие, напротив, считали, что такая регламентация произошла из проведенной самими туземцами «реформы» существовавшего ранее промискуитета (т. е. неупорядоченных половых сношений). Ни та, ни другая точка зрения всеобщего признания не получила. В настоящее время распространено предположение, что к этой двугрупповой системе, т. е. к системе двух брачных классов, привели не антропологические различия, а общественные противоречия.

Тем не менее таким разделением на две части дело не всегда ограничивалось. Нередко обе группы подвергались дальнейшему дроблению, возникали системы четырех, а то и восьми брачных классов. Системы с определенным числом брачных классов распространены в одних и тех же местах, и поэтому не приходится сомневаться в их внутренней взаимосвязи. Племена с двумя брачными классами встречаются преимущественно в районе озера Эйр, с четырьмя – повсюду на востоке и северо-востоке, местами в центральных областях материка и в большем количестве на северо-западе. Система восьми брачных классов распространена в центральных районах Австралии и к северу вплоть до залива Карпентария.

«Социальное» членение племени перекрещивается делением иного порядка, уходящим своими корнями в область религиозного культа. Это деление на так называемые тотемные группы. Понятие «тотем» происходит от североамериканских индейцев, которые, по Фридерици, обозначают им «опекающее их родственное существо». Это слово применяется для обозначения подобных явлений и в других частях света, а значит, и в Австралии.

У каждого австралийца независимо от возраста и пола есть какое-нибудь животное, растение или явление природы, которое он считает своим прародителем, и это вполне естественно – ведь жизнь человека в Австралии теснейшим образом связана с окружающей его природой. Тотемами чаще всего являются животные, обычно встречающиеся в данном районе материка: различные типы кенгуру, сумчатых лисиц, валлаби, эму, собак динго, змей, орлов и летучих мышей; реже это растения; юго-восточным племенам тотемы-растения вообще неизвестны. Еще реже тотемами бывают явления природы (гром, молния, радуга) или небесные тела (солнце, луна, созвездия). Принадлежность австралийца к тотему либо та же, что у матери, либо та же, что и у отца. В первом случае мы говорим о его когнатическом происхождении, во втором – об агнатическом. Нормы поведения определяются соответственно – отцовским или материнским правом. Это деление беспорядочно распределено между австралийскими племенами, но оно имеет огромное культурно-историческое значение.

Весьма важен тот факт, что люди одного и того же тотема считают себя родственниками и поэтому не могут вступать в брак друг с другом. Следовательно, для заключения брака существуют ограничения, определяющиеся не только кровнородственной и социальной общностью, но также и общностью тотема. Эрнст Фаттер, автор одной из основополагающих работ на эту тему, установил, что при отцовском счете родства правовые нормы фратрии и тотемной группы совпадают, благодаря чему естественным образом возникает крепкая родственно-культовая общность людей. Иначе дело обстоит при материнском счете происхождения. В этом случае родственная общность нарушается различиями между существующими в ней тотемными группами.

Все эти порядки не допускают того свободного вступления в брак, какое существует у нас. Австралийцы к заключению браков подходят чрезвычайно серьезно, этот вопрос решается облеченными доверием мужчинами, принадлежащими к заинтересованным сторонам, причем ни невеста, ни мать ее не могут высказывать своего мнения. Отец выбирает дочери мужа по своему усмотрению. Если отца нет в живых, это право предоставляется старшему брату или, если нет и такового, ближайшему родственнику-мужчине. Браков по любви у австралийцев не бывает. Для мужчины жена или, если он это может позволить себе с точки зрения экономической, жены – всего лишь помощницы, облегчающие его жизнь. Кто построил бы ему хижину, кто готовил бы пищу, кто носил бы тяжести? Людей различного пола объединяют прежде всего соображения пользы. В этой части света Амур еще не пускал своих стрел[16]16
  Новейшие этнографические исследования заставляют внести некоторую поправку в это утверждение: чувство любви, конечно, знакомо и австралийцам, как и всем другим народам.


[Закрыть].

У Вонги дочь не то тринадцати, не то четырнадцати лет. Точно это неизвестно, ведь метрика – атрибут европейской цивилизации, и экзотические народы, тем более бесписьменные, не имеют о ней ни малейшего понятия. Вонга обещал свою дочь, хорошо сложенную и симпатичную девушку, Воррадору, человеку намного старше ее, у которого к тому же еще вполне бодрая жена. Зато Воррадор пользуется большим влиянием. Он хороший охотник и отличный оратор. Имея такого зятя, Вонга смог бы поднять свой престиж. И вот он хватает дочь за руку и объявляет ей тоном, не терпящим возражений, что она сейчас же пойдет к своему мужу и будет с ним жить.

Лахти страшно. Она никогда не разговаривала с Воррадором и даже никогда его не видела. Отец носит с собой палицу и копье, он грозен и суров. Он взирает на испуганное лицо дочери, и от гнева на лбу его вздуваются жилы. Он резко окликает дочь и велит ей следовать за ним. Та со страху вопит не своим голосом и обливается слезами. Вид у нее жалкий и несчастный. Но тщетны мольбы и слезы. Вонга немилосердно бьет Лахти палицей. Истошный крик Лахти доносится до слуха ее матери, которая в это время набирает воду из реки. Перепуганная мать прибегает на зов дочери и молит своего мужа о пощаде. Но Вонга неумолим. Мать в отчаянии ударяет оземь палкой. Лают собаки, собирается народ. Но никто даже пальцем не пошевельнет. Да Вонга никого бы и не послушался. Он один может решать судьбу своей дочери, так уж исстари повелось. Он хватает обеими руками все еще сопротивляющуюся дочь за волосы и тащит к жилищу ее будущего мужа. Лахти понимает, что сопротивляться невозможно. Покорившись судьбе, она идет за отцом.

Воррадор сидит перед ветровым заслоном и вырезает узор на щите. Для него этот день – такой же, как и все остальные. Вонга подводит к нему свою дочь, но Воррадор почти не поднимает головы. Рядом у очага возится тощая Бинги. Она не пугается соперницы, а, наоборот, рада ей – ведь молодая девушка будет помогать по хозяйству и все пойдет теперь быстрее. Бинги берет Лахти за руку и ведет на речку, не удостаивая стоящих рядом мужчин ни взглядом, ни словом. Быть может, старой жене Воррадора в этот момент особенно жаль девушку оттого, что она вспоминает те годы своей юности, тот самый день, когда отец отдал ее в жены Воррадору. И она проявляла непокорство, противилась насилию. Набравшись духу, она убежала тогда от мужа и попросила защиты у матери. Она думала, что мать поможет ей в беде, но ошиблась, мать была такой же беззащитной, как и она. И тогда случилось нечто совсем неожиданное. Откуда ни возьмись появился юноша Янгьянг, которого она почти никогда не видела, но которому, очевидно, очень нравилась. Он схватился за оружие и вызвал Воррадора на борьбу. Но благородный порыв Янгьянга оказался тщетным. Тяжело раненный в руку, Янгьянг заковылял с поля боя. А она, Бинги, подгоняемая ударами отцовой палицы, была вынуждена отправиться в стойбище Воррадора. Она не могла бы тогда убежать: отец нанес ей тяжелую рану в нижнюю часть бедра, болела нога, и всякая попытка к бегству оказалась бы тщетной. Бинги тогда покорилась судьбе, как и подобает австралийской женщине, а теперь привыкла и поняла, что Воррадор – муж не из самых худших.

Однако гораздо чаще заключаются обменные браки. Мужчина, желающий жениться, предлагает в жены одну из своих сестер мужчине из другого брачного класса и за это выбирает себе там подругу жизни. Так обе внутриплеменные группы сохраняют необходимое число рабочих рук. Нередко предусмотрительные отцы выбирают для своих детей жениха или невесту, когда ребенок еще не вышел из младенческого возраста. Но это не «детский брак», а всего лишь помолвка. Мужчина из племени аранда, стремящийся заручиться женихом для своей двухлетней или трехлетней дочери, договаривается с мужчиной из другого брачного класса, у которого есть сын примерно того же возраста. Точно так же поступают и матери этих детей. Переговоры не обставляются никакими особыми церемониями.

Когда дети достигают десятилетнего возраста, им сообщают о помолвке. При этом мальчику говорят, что до женитьбы он должен еще подождать, пока не начнет «расти борода», а это значит до тех пор, когда будет совершен обряд инициации. Однако со дня помолвки мальчик или девочка берут на себя известные обязательства по отношению к родителям жениха или невесты. Мальчик своему будущему тестю отдает свою охотничью добычу, а теще – собранные им съедобные растения. Точно так же поступает и помолвленная девочка. Она собирает для будущего свекра плоды, а свекрови помогает в стряпне.