Текст книги "Не голова, а компьютер"

Автор книги: Ганна Ожоговская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

13

По дороге домой Костик раздумывал: удастся замять историю с цирком или нет? Он бы дорого дал, чтобы о ней позабыли. Малыши, получив обратно свои деньги, забудут быстро. А Пуся? Нет, она не проговорится. Ни про деньги, которые в долг дала, ни про цирк. Это секрет, тайна, и никто, кроме них троих, ничего не узнает. Еще повезло, что у директора и без них «дел по горло», а то бы они так легко не отделались.

Дома застал он Алицию. Она как раз собиралась на экскурсию на Мазурские озера, о которой в последнее время только и говорила – все уши прожужжала. Стирала, гладила, как будто не на день уезжала, а на целый месяц. В субботу вечером поезд, в понедельник утром опять в Варшаве. А разговоров, приготовлений – как перед кругосветным путешествием.

– Костик! – едва он переступил порог, налетела на него сестра. – Куда девался мед с верхней полки?

– Как куда? Кончился!

– Быть этого не может! – взвилась Алиция. – Ты, значит, съел. Я сама видела: вчера вечером еще четверть банки оставалась. Ты его съел, признавайся!

– «Признавайся, признавайся»! Чего пристала как банный лист! Во-первых, я никакой банки в глаза не видел, а во-вторых, сегодня утром там было едва на донышке.

– Врешь! Неправда! Я нарочно в самый угол задвинула, за другие банки, но от тебя разве спрячешь что-нибудь! Тебе и в голову не придет спросить, можно взять, не нужно это кому-нибудь! Зачем врать?

– Алиция, не кипятись, – спокойно сказал Костик, и это окончательно вывело сестру из себя. – У тебя и так уже вся шея красными пятнами пошла. Зачем тебе мед? Вон джема целая банка.

– «Зачем, зачем»! – с беспокойством огляделась в зеркало Алиция. – А тебе зачем?

– Мне? Я его с хлебом ем. И джем тоже. Попробуй, очень вкусно!

– Подавись ты своим джемом! – огрызнулась Алиция. – Мама! – кинулась она к вошедшей матери. – Я хотела себе медовую маску сделать, а Костик мед съел.

– Погоди, дай дух перевести. – Поставив на стол две полные сетки с продуктами, мать сняла туфли и сунула ноги в шлепанцы. – Съел, и на здоровье! Нехорошо съеденным попрекать. А маску в такую жару из желтка лучше сделай с оливковым маслом. Я лимон принесла, выжми туда несколько капель.

– Думаешь, лучше? – Алиция переменила тон и успокоилась. – У меня сегодня все из рук валится… Как увидела таракана этого отвратительного…

– Какого еще таракана? – спросила мать, выкладывая на стол покупки из бездонных сумок. – Во сне, что ли?

– Не во сне, а наяву, вот тут, посреди кухни, когда с работы вернулась. Противный, черный, к раковине полз, переваливаясь с боку на бок.

– Ну и куда же он девался?

– Пристукнула его половой щеткой и в уборную спустила. Мне чуть дурно не сделалось…

Костик как ошпаренный кинулся в комнату, где в углу за диваном стояла банка с водой – обиталище «мини-крокодила», которого он одолжил у Собирайского.

Банка была пуста!

– Убила! Жука-плавунца убила! – завопил он не своим голосом. – Кто теперь мне десять злотых заплатит?

– Кого, кого? – испуганно переспросила мать, переводя взгляд с Костика на смущенную Алицию.

– Кого? – повторила Алиция.

– Жука-плавунца, вот кого! Ты что, зоологию в школе не проходила? С луны свалилась! Класс насекомых, отряд жуков, или жесткокрылых. Личинки плавунца, а также взрослые особи – хищники.

– А этот, – перебила мама, – взрослый, был?

– А то нет! Редчайший экземпляр! И дрессированный к тому же: Собирай его обучал.

– Дрессированный жук? В цирк он, что ли, хотел его отдать? Ты сам сказал, хищник, значит, ночью мог кого-нибудь укусить. Это опасно.

– Опасно только для маленьких рыбок! Мама, ну что я скажу Собирайскому? Что я ему теперь скажу?

Костик был в отчаянии.

– Скажи, что сдох, – безапелляционно заявила Алиция.

– «Сдох, сдох»! – передразнил он сестру. – Если сдох, тогда где останки?

– Да, действительно… Не надо было в уборную спускать. Ты всегда, Алиция…

– И потом… ты что, сама меня врать учишь? Мам, слышишь? Она всю плешь мне проела: не ври, правду говори, зачем сочиняешь?

– Но жук-то сдох. Это факт, – оправдывалась Алиция.

– Он погиб трагической смертью при твоем пособничестве. Вот скажу Собираю, все скажу! Пускай придет, полюбуется на убийцу своего жука!

– Ах, Костик, не преувеличивай! – начала уже мать терять терпение.

– Я не преувеличиваю! Говорю, что есть. Алиции все можно – сломать, разбить, испортить! Ей все прощается, все сходит с рук! А мне даже ложку меда пожалели. Все вам жалко для меня! Сколько раз просил тебя, мама: разреши какую-нибудь живность завести. Хотел кошку – не разрешила, сказала, воняет от нее. Собаку – мальчишка один даром отдавал – тоже не разрешила, потому что с ней гулять надо и кормить. И третий этаж, как будто этаж – препятствие! Я сам бы с ней гулял и едой делился. С канарейкой то же, хотя и гулять с ней не надо, и ест она мало, и вони никакой. Все равно не разрешила: девать во время каникул некуда! И так всегда! Вам бы только мучить меня да шпынять. Даже жука, которого я взял на несколько дней, и то убили, раздавили насмерть!

Костик быстро-быстро заморгал, стараясь сдержать слезы. Наконец, не выдержал и выбежал из кухни.

– Что это с ним? – забеспокоилась мать. – Первый раз слышу, чтобы он так много говорил. Может, гриппом заболел? Говорят, в городе сейчас эпидемия гриппа без температуры.

– Вряд ли, в больнице бы нас предупредили, – успокоила ее Алиция. – А с этим тараканом и правда получилось нехорошо… Мне и в голову не пришло, что он к какому-то там классу или отряду принадлежит! – засмеялась Алиция. – Придется ему какую-нибудь живность привезти! Ой, опаздываю! – спохватилась она, посмотрев на часы. – А чемодан еще не уложен! Костик, миленький, сними со шкафа чемодан и пыль с него сотри.

– Только, сынок, поосторожней снимай и на балкон вынеси, а то вся пыль осядет в комнате.

– Как что-нибудь от меня нужно, так сразу: Костик, миленький, сынок, – ворчал Костик себе под нос, доставая со шкафа чемодан. – Подкинь хоть немного денег на кино.

– Опять в кино? – ужаснулась мать. – Сколько же ты раз в неделю ходишь в кино?

– Нормально, раз, самое большее – два, – пробурчал Костик.

* * *

В воскресенье после завтрака Марцин пулей вылетел из дома. Его распирала радость. И денежки есть, и на душе легко! Пусе хоть сейчас долг можно отдать. Вот только адреса ее они не знают. Сегодня он Костика в кино на «Принца и нищего» пригласит. Нет, лучше все-таки на ковбойский фильм.

Друга он встретил неподалеку от своего дома. Еще чуть-чуть – и они бы разминулись: Костик сам шел к нему.

– Костик, монеты есть! Айда в кино! Ты чего кислый такой?

– Сам бы скис на моем месте.

– Ну выкладывай, что случилось?

– Убийство! – мрачно проговорил Костик.

– Что?! – Марцин даже остановился от неожиданности. – У вас дома?

Костик кивнул.

– Вчера после обеда?

– Да. А ты откуда знаешь?

– Чушка вчера к тебе приходил, хотел на «Бонанцу» позвать, но услышал за дверью какие-то странные звуки.

– Ты смотрел «Бонанцу»?

– Чушка меня пригласил.

– Ну и как?

– Да так, мура! – Марцину показалось странным: как это Костик после такого трагического события в состоянии думать о картине. – Ну, спятил совсем Гросс Картрайт: жениться вздумал. А эта тетка, невеста его, заядлая картежница была. Женись он на ней, в два счета в трубу бы вылетел.

– Ну и дальше что?

– Братья ее на чистую воду вывели, он и передумал. Да скажешь ты, наконец, елки-палки! Кто кого убил?

– Алиция!

– Сестра твоя? – ужаснулся Марцин. – Кого?

– Жука-плавунца! И следа от него не осталось. Плывет теперь к морю труп его по Висле.

– Брось придуриваться! Серьезно тебя спрашиваю! – разозлился Марцин. – Оставь свои шуточки!

– Мне сейчас не до шуток! Я обещал Собирайскому принести жука в целости и сохранности еще вчера, самое позднее сегодня. Как теперь быть?

– А, черт! Он говорил, жук десять злотых стоит.

– Так и есть. Как же быть?

– Что ей жук этот несчастный сделал? За что она его убила?

– Щеткой половой убила, потому что за таракана приняла. Школу кончила, а жука-плавунца от таракана отличить не может. Как тебе это нравится?

– Совсем не нравится. Пускай возмещает убытки.

– Черта с два, возместит она! В таких случаях предупреждать надо, говорит. И всего-навсего пять злотых дала.

– Ну, давай сосчитаем, сколько у нас наличными, – со вздохом сказал Марцин, садясь на скамейку. – У меня двадцать пять, а у тебя?

– Девять. Мама каждую неделю по злотому вычитает за белье. Значит, всего тридцать четыре.

– Десять Собирайскому, пять пятьдесят Пусе. Остается восемнадцать пятьдесят. Такие деньги тоже на дороге не валяются.

– На широкоэкранную не хватит…

– Подождем до следующего воскресенья. А в День ребенка в кино бесплатно пускают. Давай купим Пусе цветы?

– Давай.

– Покрасивей какие-нибудь. Розы? Нет, розы нам не по карману. Тюльпаны? Костик, у меня идея! Съездим после обеда в Зеленую Седловину? Там наш родственник живет, он был у нас на этой неделе, в гости приглашал. Тюльпаны, говорит, редкостные в этом году. Что ты на это скажешь? Дешево и сердито! Билет на электричку нам со скидкой. Увидишь, как там хорошо!

– Это ты здорово придумал!

– Котелок у меня варит! – заметил Марцин самодовольно.

– Не голова, а компьютер!

14

Экзамены в старших классах шли полным ходом. Волновались не только ученики, но и учителя. Расписание все сбилось: учителя ассистировали на экзаменах и вести уроки было некому. Положение спасали студентки, проходившие в школе педагогическую практику. Ребята в конце года, как водится, совсем разболтались, обычную школьную нагрузку воспринимали как «насилие над личностью» и не упускали случая уломать учителя сходить с ними на выставку, в музей, в соседний парк или в Лазенки. Как они выражались, «глотнуть кислорода».

Вокруг все зазеленело, солнце ярко светило, погода стояла великолепная. И сидеть взаперти в школе, даже в самой распрекрасной, было невыносимой пыткой.

Сдерживаемая в зимние месяцы энергия так и рвалась наружу, бурлила, мешая сосредоточиться.

В один из таких дней на последней перемене пронеслась весть: урок математики в шестом «А» будет вести практикантка по имени Зося. Ребята ее хорошо знали.

– Давайте сорвем урок. Целый час задачи решать – рехнуться можно!

– Пускай почитает нам, – сказала Ирена. – А если опять геометрия, площадь разных фигур определять, я не выдержу! Костик, пошевели мозгами, выдумай что-нибудь!

– Если б еще эти фигуры представляли из себя что-нибудь интересное, – говорила Эва, делая вид, что обращается к подругам. – Ну, например, голова с оттопыренными ушами… – Она быстро нагнулась, и предназначенный ей шарик из жеваной бумаги угодил в Казика Пионтковского.

– Ты! По шее захотел получить? – вскинулся Казик.

– Я не в тебя метил, а вон в ту, языкастую, – кивком показал Марцин на Эву.

– Не понимаю, чего тебе надо от меня? – спросила высокомерно Эва. – Или ты вообразил, что у тебя красивая голова? Лично я этого не нахожу… – и, понизив голос, прибавила: – Разве что уши…

– Марцин, не обращай на эту вредину внимания! – умоляли девочки. – Изобрети что-нибудь! Вся надежда на тебя! Тебе всегда приходят в голову гениальные идеи, – беззастенчиво льстили они.

Марцин лихорадочно перебирал в уме разные варианты: момент ответственный, надо действительно придумать что-то из ряда вон выходящее. Поддержать репутацию мыслящего человека. Недаром про него говорят: не голова, а компьютер. И нос этой противной Эвке не мешает утереть. Все время к нему с ушами пристает.

Тупо уставился он на стену, и вдруг на глаза ему попалось объявление, крупными буквами гласившее: «Роль наказания и поощрения в воспитании детей».

И его осенила гениальная идея.

Времени оставалось в обрез. Он едва успел переговорить с ребятами. Немек шепнул что-то девчонкам, и вот уже звонок.

В руках у практикантки был учебник математики для шестого класса. Значит, опасения были не напрасны: она собиралась использовать урок по назначению, то есть для решения задач.

– Можно вопрос? – раздался чей-то вежливый голос, когда практикантка листала учебник.

– Пожалуйста!

– Наша классная руководительница… Она к нам очень хорошо относится, и мы ее тоже очень любим, но вам больше доверяем… Вы ведь никому не скажете?

– Раз вы об этом просите, конечно, не скажу. Но пани Пусек тоже не сказала бы, если бы ее попросили. Ну так в чем дело?

– Может, и не сказала бы, – вмешалась Ирена, – но мы предпочитаем с вами.

– Очень приятно, что вы мне доверяете.

Практикантка была явно польщена.

– Нам хотелось бы поговорить об одном важном деле, – начал Костик. – Есть такой родительский университет, вы, конечно, знаете?

– Да, знаю.

– Там собираются родители?

– Да, слушают лекции, обмениваются мнениями, делятся опытом. Их знакомят с новыми достижениями в педагогике. Сейчас во всем наблюдается большой прогресс, в том числе и в методах воспитания. Теперь детей воспитывают иначе, чем во времена ваших бабушек…

– Вот об этом мы и хотели поговорить… Солянка, лучше ты скажи!

Марцин вскочил с места. Всегда немногословный, Костик и так превзошел сам себя. Начать предоставили ему, потому что он, как ни странно, был в школе на хорошем счету. Таким способом ребята рассчитывали усыпить бдительность практикантки и рассеять подозрения, если бы таковые возникли. Марцин предлагал выступить Немеку, это было бы еще лучше. Но Немек отказался от этой чести, пообещав принять участие в дискуссии.

– Вот в коридоре, – сказал Марцин, – объявление, что состоится лекция о роли поощрения и наказания в воспитании детей. И мы хотели бы высказать свое мнение по этому поводу.

– Вы? То есть как это? – растерялась практикантка.

– Да, мы, – подтвердил Марцин с достоинством. – Ведь наказывают и поощряют нас. Последнее, впрочем, бывает крайне редко. Так почему, хотели бы мы знать, если всюду применяют прогрессивные методы, наказывать нас родители продолжают по старинке?

– Ну вы скажете тоже! – улыбнулась практикантка. – В прежние времена отец приказывал сыну лечь на лавку и… Теперь это отошло в область предания.

– Как бы не так! – возразил Марцин.

– Все по-прежнему! Ничего не изменилось! – раздался хор возмущенных, укоризненных и обиженных голосов (во всяком случае, так показалось практикантке).

– Знаете ли вы, что одного нашего одноклассника отец привязывает к батарее (Костик, не дергай меня, нельзя об этом молчать!). На целый день. И отвязывает, только когда ему понадобится в одно место. А одну девочку родители запирают в темный чулан без окон (успокойся, Эва, фамилию я не буду называть!).

– А мне в наказание цепь велят чистить, – пробасил Бирюк. – Тяжеленную корабельную цепь. И вдобавок ржавую, как сто рыжих чертей! Иногда полметра вычистить, иногда метр. В зависимости от провинности. Взгляните на мои руки! – У Бирюка руки действительно были все в ссадинах и царапинах. – А отец еще приговаривает: «Эта цепь научит тебя терпению». У нас в подвале метров пятьдесят этой цепи, так что десять раз успеешь окачуриться, прежде чем…

– Дети! Послушайте меня, дети! – простерла руки практикантка, словно заклиная замолчать несчастных жертв родительской жестокости, не в силах выслушивать их дальнейшие признания.

– Меня на лестницу выставляют, когда по телевизору показывают что-нибудь неподходящее для детей, – пожаловался Чушка. – И уходить никуда не разрешают. Стоишь-стоишь иногда, сядешь на ступеньку и уснешь. Думаете, приятно?

– А Марцина как истязают? Своими глазами видел… Позвал его как-то гулять, а он выглянул в окно и говорит: «Не могу, меня приковали», – без зазрения совести врал Бирюк. – Поднялся я в квартиру и вижу – к ноге у него привязано пушечное ядро, – развел руками Бирюк, – вот такое! Кило двадцать пять весом, не меньше. С таким не погуляешь!

– А мне телевизор смотреть не разрешают… передачи по сельскому хозяйству смотри, говорят, пожалуйста, а на что мне они?

– А мне истощают организм, – мрачно заявил Собирайский. – Чуть что – двойка или замечание в дневнике – сразу без сахара оставляют. Кофе без сахара, чай без сахара, хлеб без сахара. Я, знаете, хлеб с маслом люблю сверху сахаром посыпать. Про конфеты, пирожные нечего и говорить! У меня тут, в середке, – ударил он себя кулаком в могучую грудь, – что-то не в порядке, жить без сахара не могу. Честное слово!

Там и сям раздавались отдельные жалобы: того не пускают в кино, тому денег не дают… Но по сравнению с уже сказанным все это были мелочи, пустяки. Переводя взгляд с одного лица на другое, практикантка потирала виски. Услышанное, видно, потрясло ее.

– Вы вот говорите, на скамье секли. И тут мало что изменилось. Правда, скамьи и гайдуков нет, но ремень-то всегда под рукой. Так что по сути все осталось по-прежнему!

– Моя мама, сколько я ей ни говорила, братьев за уши драла за малейшую провинность, – вмешалась Эва. – А так ведь можно на всю жизнь сделать их калеками. Вот в нашей школе учится один мальчик…

Высказывание Эвы прервал звонок. В другое время Марцин ни за что ей этого не спустил бы, но сейчас было не до нее. Он заметил, что у жизнерадостной обычно Зоси какое-то суровое, сосредоточенное лицо. Это его встревожило. «Не переборщили ли мы?» – мелькнуло в голове. Догнав ее в коридоре, он пошел рядом.

– Мы по секрету… только вам…

– Но почему именно мне? – недоумевала будущая учительница.

Они как раз проходили мимо объявления. Марцин ткнул в него пальцем.

– Мы подумали, может, тот, кто будет читать лекцию родителям, поподробней остановится на поощрениях. Наказание – это буржуазный пережиток, правда ведь?

«Боже мой! Какие сейчас пошли дети! О чем только не рассуждают! – думала Зося, сидя в пустом классе. – Собственных родителей не щадят. Но и родители тоже хороши!»

* * *

– Здорово мы ее разыграли! – ликовал Бирюк в раздевалке. – Про цепь я неплохо придумал, а?

– Как это тебе в голову пришло? – удивился Марцин.

– Думаешь, у тебя одного бывают гениальные идеи? – поддел его Бирюк. – А хочешь знать, у нас в подвале и правда цепь валяется. Я где-то читал: каждый юнга должен через это пройти.

– Не вышло бы только неприятности какой-нибудь, – заметил Немек. – По-моему, мы перегнули палку. Она испугалась.

– А чего ей пугаться? – Беспечным тоном Марцин пытался заглушить собственное беспокойство. – Не говорили же мы в самом деле, что нас на куски режут и солью посыпают. Все вполне правдоподобно. Разве что самую малость приукрасили, ну чуть приврали. А такая цепь мне бы во как пригодилась.

– А на что тебе цепь? – полюбопытствовал Костик, когда они остались вдвоем.

– Очень ценная вещь! Она нужна мне… для самовоспитания. Понял? Решил бы я, к примеру, каждый день начищать до блеска два-три звена. Дошло? Знаешь, какую выдержку, какую силу воли можно воспитать! А там, глядишь, и все пятьдесят метров, как солнышко, сияют.

– Это зачем?

– Эх, Костик, какая у тебя натура прозаическая! Если цепь, так, значит, на нее собаку надо посадить, а как отвлеченное понятие она для тебя не существует.

– Нет, почему же…

* * *

В последние дни только и разговоров было, кто в следующий класс перейдет, кому и по какому предмету дадут задание на лето. По словам пани Пусек, в шестом «А» второгодников не будет. Даже Чушка, по математике не вылезавший из двоек, подтянулся, верней, изо дня в день его подтягивал Вацек. Чушка этого и не скрывал, жаловался даже: «Вконец замучил! Изверг настоящий! Все соки из меня выжал, наседает, вздохнуть не дает, прямо ужас! Если так дальше пойдет, концы отдам не сегодня завтра, попомните мои слова!»

Но день проходил за днем, а Чушка был жив-здоров. Потный, красный, стоял он у доски и определял площадь треугольника, других фигур, даже уравнения решал. Удивленный математик чесал карандашом за ухом, грыз дужку очков, но пятерку ему ставил.

15

«У моей тети машина есть, она сама ее водит. Летом мы на машине в Закопане махнем, а может, в Чехословакию», – хвасталась Эвка. Но главное, говорила Эвка, она тоже немного научилась водить. Тетя ездит с ней по воскресеньям за город и дает подержать руль. А в Закопане они всюду будут ездить по окрестностям, и на проселочных дорогах тетя разрешит править ей.

Мальчишки умирали от зависти.

– Эвка дура, в тетю свою уродилась, – насмехался Марцин, не показывая вида, что завидует. – Наш Вацек тоже едет в Закопане. Там горы, а в горы-то пешком ходят, на машинах дураки одни раскатывают. На проселке тетка твоя вставную челюсть потеряет, а ты зубы себе выбьешь и нос на сторону свернешь.

– Во-первых, у тети челюсть не вставная, во-вторых, нос мой пусть тебя не волнует, а в-третьих, я на все согласна, лишь бы твоих ослиных ушей не видеть. Скажи, ты в зеркало когда-нибудь смотришься?

– Ежедневно, и не без удовольствия.

Немекова мать с мужем тоже собиралась ехать на машине в Болгарию. Немека они брали с собой. Немек об этом не распространялся, не хвастал, на расспросы отвечал односложно, но чувствовалось, что очень рад предстоящей поездке. Как-то он обмолвился, что привезет оттуда черепаху. Возни с ней никакой, на зиму она впадает в спячку.

У Костика бешено заколотилось сердце. Со слов Немека выходило, что от черепахи не воняет и ест она очень мало. В самый раз для него! И он спросил напрямик, не привезет ли он двух черепах? Много места в машине они не займут, зато потом смогут изредка встречаться: как-никак земляки…

Немек пообещал: мама возражать не станет, он уверен.

– А я за это буду выискивать для тебя интересные сведения и слова. Кое-что уже нашел – про самый большой в мире ключ. Завтра принесу. Везет же тебе! – прибавил Костик с завистью.

– Да, пожалуй… – без всякого энтузиазма согласился Немек.

* * *

В один прекрасный день Чушка объявил: его мама заказала в магазине букет для директора.

Ребята схватились за головы. В самом деле, в понедельник у директора день рожденья, и никто им не напомнил! Как же теперь быть?

– Ну понятно, Богданской нет, Пуся в школе недавно, откуда ей знать, когда у директора день рождения, – рассудил обстоятельный Немек. – И потом, ее нет вот уже несколько дней.

Это верно. Пусю отпустили для сдачи экзамена. Кажется, очень трудного.

На уроке истории девочки обратились за советом к учительнице.

– В понедельник у директора день рождения. Посоветуйте, пожалуйста, что нам делать?

– Разве вы не знаете, как в таких случаях поступают? – удивилась историчка. – Выберите от класса несколько человек, пусть поздравят директора, и дело с концом. Наш директор не любитель пышных церемоний.

– Но с пустыми руками как-то неудобно…

– В такой день, конечно, полагалось бы… хоть несколько цветочков за все его труды и хлопоты. Но вы сами знаете, сейчас конец года, – в голосе учительницы зазвучал металл, – родителям и без того трудно, и вообще, к чему весь этот разговор? Давайте лучше делом займемся.

Все, как по команде, обернулись и посмотрели на Марцина осуждающе. Ему даже передали его портрет кисти анонимного художника. Сходство с оригиналом подчеркивали огромные оттопыренные уши, занимавшие почти целый тетрадный лист. Подпись под рисунком гласила: «Не уши, а радары».

Уши у Марцина пылали. Чего им надо? Когда наконец прекратится это издевательство? Чего он им плохого сделал? Деньги собирают – он всегда дает. И вообще, они с Костиком решили исправиться. На днях мама Костика зашла в школу узнать насчет лагеря, и Скочелёва взахлеб хвалила ее сына: называла серьезным мальчиком, сказала, что он оказывает благотворное влияние даже на самых плохих, несознательных учеников. Костику не почему-нибудь запомнились ее слова: на радостях мать отвалила ему пять злотых на кино.

Что значит: «благотворное влияние»? – ломали они с Марцином голову и наконец пришли к выводу: когда взрослым нечего сказать, они придумывают выражения позаковыристей. Ну в самом деле, о чем тут говорить? Двоек у Костика нет. Драк в последнее время тоже не было. Про цирк, кроме директора с Пусей, никто не знает.

– Все из-за тебя, Солянка! – набросились на Марцина девочки после урока. – Чем мы хуже других? От каждого класса будет, а мы…

– Соберем деньги на цветы? – предложил Немек.

– Лично я категорически против! – выкрикнул Макс Патерек.

– Как же быть? Бесплатно нам цветов никто не даст, – резонно заметила Ирена.

– Беру это на себя, – неожиданно для всех и для самого себя объявил Марцин. – В понедельник утром мы с Костиком доставим цветы, а вы, девочки, о ленте позаботьтесь. Пусть кто-нибудь поздравление напишет от класса и картинку нарисует. Может, ты, Казик?

– По-моему, это лишнее. Сейчас не приняты всякие там виньетки да финтифлюшки, давно из моды вышли. Это пережиток прошлого.

– Откуда же директор узнает, от кого цветы? – забеспокоилась Ирена.

– А букет что, чужой дядя будет преподносить? Дошло, как узнает директор? А вот кто пойдет поздравлять? – поинтересовался Собирай.

От мальчиков единогласно выбрали Немека. От девочек предложили было Эву, но Марцин решительно воспротивился.

– Брось, Марцин! Она хорошая ученица, и язык у нее подвешен дай бог каждому! Жалко тебе, что ли?

– Нисколько, но тогда пусть другой кто-нибудь достает цветы, у кого уши поменьше.

Удар попал в цель. Эва, которая считала своей привилегией представлять класс, осталась с носом. Вместо нее выбрали Ирку.

Патерек стал допытываться, где Марцин достанет цветы.

– Наверно, у знакомых есть сад?

– Угадал.

– В Варшаве?

– В Пруткове, – назвал Марцин первую попавшуюся станцию.

– В Пруткове? А кто там у тебя живет?

– Бабушка.

– На какой улице?

– От станции налево, потом направо, потом прямо, там будет мостик, а за мостиком бабушкин домик. Ты что, хочешь с нами поехать?

– Нет, просто бываю там иногда у знакомых.

– Ну, значит, встретимся как-нибудь! Привет!

* * *

Костик сразу догадался, что за цветами они поедут к Дзевалтовским в Зеленую Седловину. «Только зачем ахинею нести про бабушку да про домик за мостиком?» – не мог взять он в толк.

– А чего он не в свое дело суется? Ему-то не все равно, откуда мы цветы возьмем? Может, адрес еще сообщить и записочку написать, чтобы и ему цветочки выдали? Эх, Костик, туговато ты соображаешь!

– Ты тоже не лучше! Кто нам проезд оплатит туда и обратно? Могли бы хоть на билеты скинуться. А то цветы – мы доставай, деньги на билеты – мы, а как букет вручать, так про нас и забыли. Разве это справедливо? Не то чтобы я сам хотел. Вовсе нет! Но хоть для приличия могли бы предложить.

– Ты прав! Я тоже об этом подумал. Немек – свой в доску, лично я ничего против него не имею, и сам тоже не претендую. Но получается нехорошо.

– Ну да ладно! Они еще горько пожалеют, что нас не оценили. Вот бы отправиться летом на поиски сокровищ Креза!

– Креза? – опешил Марцин. – Тебя что, по башке клюшкой зацепили, как говорит Бирюк? В лагере под Оленьей Горкой сокровища Креза искать! Совсем свихнулся! Крез в Греции жил в незапамятные времена.

– А ты тараторишь и слова вставить не даешь. Про Креза я знаю побольше твоего, – с чувством собственного достоинства возразил Костик. – Я этот вопрос специально изучал. Сокровища Креза зарыты в городе Сардаме.

– Знаю, в Греции.

– Не в Греции, а в теперешней Турции, в ста километрах от Измира, понятно? Нам еще Богданская читала: «Пирует с придворными Дарий-владыка, невольники служат усердно ему…», помнишь? И вдруг кто-то врывается с криком: «Царь! Сардам горит!» Теперь этого города нет на карте, от него остались одни развалины. А жаль…

– Почему же его не восстановят?

– Варшавян поблизости нет! Так вот, сокровища Креза находятся, по мнению ученых, под этими развалинами. Американцы снарядили туда экспедицию, но вряд ли им удастся что-нибудь найти.

– А ты почем знаешь?

– По части раскопок поляки им сто очков вперед дадут. Читал о профессоре Михаловском? Вот когда из Польши экспедицию отправят, кровь из носу, но обязательно поеду с ними.

– Знаешь, Костик, не пойму я тебя. – Остановись перед витриной, Марцин тщательно пригладил волосы. – То ты вроде бы всеми четырьмя копытами на земле: и про деньги на проезд вспомнил, знаешь, что сколько стоит, и все такое прочее, а то вдруг – сокровища Креза! Похоже, у тебя не все дома.

– Ладно, хватит! Мечтать никому не запрещается!

* * *

На другой день на уроке биологии шестой класс «А» был охвачен волнением. Классная руководительница, пани Пусек, сдавала в это время свой самый трудный экзамен.

Учительница биологии принесла таблицу с изображением соцветия, объяснила строение цветка. Потом велела достать тетради и зарисовать лепестки, тычинки и пестики.

– Пани Сменткевич, – послышался чей-то жалобный голос, – мы сегодня ни писать, ни рисовать не можем.

– Что случилось? Ведь вы всегда так любили рисовать!

– Да, но сегодня не можем… ничего руками делать не можем… – И в подтверждение Ирена показала сжатые кулаки со спрятанным внутрь большим пальцем. Ее примеру последовали остальные, наглядно свидетельствуя, что не в состоянии держать ни ручки, ни карандаша.

Учительница в недоумении смотрела на сжатые кулаки. Из затруднения ее вывел Марцин.

– Сегодня Пуся… я хотел сказать, пани Пусек… сдает экзамен одному профессору, который засыпает всех подряд. И Пуся… то есть пани Пусек, боится засыпаться. Если она не сдаст, у нее будут испорчены каникулы. Совсем как у нас. Мы за нее очень переживаем и поэтому держим палец вот так. Это помогает, – прибавил Марцин убежденно. – Не верите? Вот увидите, поможет!

– Глупое суеверие, – рассмеялась учительница.

– Нет! Не суеверие! – послышались протестующие голоса. – Нам очень хочется, чтобы пани Пусек сдала экзамен. Она всегда за нас заступается.

– И верит нам!

– Она очень справедливая!

– Один раз, когда школьная столовка была закрыта, она всех ребят, которые в школе обедают, повела в бар. А там пироги – пальчики оближешь! Кроме пани Пусек это никому в голову бы не пришло.

По лицу учительницы видно было, что ей приятно это слышать. Когда все успокоились и замолчали в ожидании, что она скажет, Костик заметил вполголоса:

– И за вас мы тоже держали бы палец.

– Да, да! – закричали со всех сторон.

Учительница сняла большие очки в роговой оправе и долго молча протирала их клочком желтой замши. Слова ребят ее тронули.

– Ну хорошо! Желание помочь своей учительнице весьма похвально и, хотя избранный вами способ противоречит здравому смыслу, я вас не осуждаю. В связи с этим мне вспомнился один забавный случай из моей студенческой жизни. Был у нас профессор-химик. Строгий, требовательный. Придира страшный. И никогда не улыбался. Вид его нагонял на студентов ужас. Сдавать ему экзамены боялись все без исключения, особенно студентки. И молва гласила, будто на экзамен надо непременно приходить в голубой кофточке. Ну само собой разумеется, все являлись в голубых кофточках. Не было своей – одалживали. И вот как-то одна студентка из тех, которые не очень-то утруждают себя занятиями, пришла в ярко-голубой кофте и… провалилась. После этого случая легенда о голубых кофтах была предана забвению. Одним словом, понимаете…