Текст книги "Не голова, а компьютер"

Автор книги: Ганна Ожоговская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

11

На другой день утром Марцин с Костиком внесли ошарашенной Ирене Голомбковской – она собирала деньги на памятник Сенкевичу – по два семьдесят пять. Та поспешила поделиться потрясающей новостью с Эвкой.

– Совесть заговорила, – сказала Ирена громко, чтобы они услышали.

Но они ответили лишь презрительным взглядом.

– Совесть! – скривясь, передразнил ее Марцин на уроке. – При чем тут совесть? Голову на плечах… головы, – поправился он, – надо иметь.

– Идея принадлежала тебе, – уточнил Костик. – Знаешь, Марцин, я в жизни бы не додумался.

– Теперь перестанут нас эгоистами называть, – сказал удовлетворенно Марцин.

Перед историей девочки подбежали к Скочелёвой и вполголоса стали ей что-то рассказывать. Судя по улыбке, сопровождавшей ее обычное «что я слышу?», новость была приятная и во взгляде, брошенном на самого несознательного ученика шестого класса «А», то есть на Марцина, не было обычного арктического холода. В этом Марцин готов был поклясться.

И они с Костиком преисполнились самых радужных надежд.

Но едва прозвенел звонок на последнюю перемену, в дверь просунул голову сторож и вызвал Солянского и Пшегоня к директору. Их охватило недоброе предчувствие.

Они стояли и ждали в канцелярии перед директорским кабинетом. Оттуда доносились громкие возбужденные голоса, но слов разобрать было нельзя: секретарша печатала на машинке и беспрерывно звонил телефон.

Но вот кто-то нажал на ручку двери, и она приоткрылась.

– …дольше терпеть невозможно!

Дверь закрылась. Но теперь отчетливо послышался голос директора.

– Самый плохой – не самый плохой!.. – вскричал он, но слова заглушил телефон. Потом опять послышалось: – Надо положить конец… Пани Пусек как классная руководительница обязана разобраться… Все! Я кончил!

Из кабинета выскочила Пуся с красными пятнами на щеках. Увидев приятелей, она знаком велела им следовать за собой в учительскую.

Учительская помещалась напротив. Книги, стопки тетрадей, стаканы с недопитым чаем на столе – все свидетельствовало о том, что учителя сюда еще вернутся. Начался пятый урок. Из-за стены доносилось пение хором. Это шестой «А» готовился к выступлению по случаю окончания учебного года.

– Мальчики, – Пуся, делая над собой нечеловеческие усилия, старалась говорить спокойно. – Мальчики, – повторила она. – Произошло печальное недоразумение… Лично я этому не верю… – И она своими темными глазами внимательно посмотрела сначала на одного, потом на другого.

– Самый плохой – это, конечно, я, – сказал Марцин, готовый к самому худшему.

– Вы слышали? – встревожилась Пуся.

– Директор кричал, и кое-что было слышно, – пояснил Костик. – А что случилось?

– Это… это правда, будто вы… – с трудом подыскивала слова Пуся, – вымогали деньги у малышей.

– Заверяю вас, – патетически произнес Марцин, приложив театрально руку к груди в том месте, где нашит карман, – я никогда ничего ни у кого не вымогал. За Костика тоже ручаюсь.

– Я так и думала, – облегченно вздохнула Пуся и заметно успокоилась. – Та женщина ошиблась… Только непонятно…

– А что все-таки случилось? Зачем нас вызывали?

– Какая-то женщина позвонила директору по телефону и сказала, будто два ученика из нашей школы, из шестого класса, она назвала даже фамилии, очень похожие, выманили вчера у первоклассников деньги… пообещав показать фокусы.

Когда Костик услышал: «вчера у первоклассников», его мороз подрал по коже. До Марцина лишь при слове «фокусы» дошло, что они попались.

– А-а-а! – протянул он. – Если фокусы, тогда… это…

– …это мы… – упорно разглядывая что-то под шкафом, докончил Костик.

– Мальчики! – Пуся даже всплеснула руками. – Значит, это все-таки вы…

«Как чудесно, как чудесно!» – издевкой звучали слова песни за стеной.

– Сейчас я вам все объясню, – сделал Марцин отчаянную попытку спасти положение. – Мы действительно устроили цирк для малышей. Но ни о каком вымогательстве речи быть не может. Они сами пришли, добровольно заплатили за билеты.

– Значит, вы деньги брали! – Пуся заломила пальцы так, что они затрещали. – Деньги!..

«Недаром про нее говорили, «не от мира сего». Так и есть», – подумал Марцин и, вооружась терпением, стал объяснять:

– Ведь мы затем и устроили цирк, что нам нужны были деньги!

– Деньги! Дети, но зачем вам деньги?

– Дети! – поднял брови Марцин, готовый возмутиться, но тут же раздумал: Пуся от волнения сама не знает, что говорит. И продолжал терпеливо объяснять: – Когда мы были детьми, а это было давным-давно, мы могли обходиться без денег. Моему младшему брату-первокласснику два злотых в неделю дают, так он скоро миллионером станет. А я? А мы? Разве мы виноваты, что без денег шагу нельзя ступить? Скажите, я не прав?

– Конфеты надо купить! Жевательную резинку – тоже! – поддержал товарища Костик. – В кино – пожалуйста, билет. Даже в зоопарк бесплатно не попадешь. Задаром только на медведя можно поглазеть. А сборы, взносы!! То на жирафа, то на памятник Сенкевичу…

– А вы еще спрашиваете: зачем нам деньги? – сказал с укором Марцин и даже головой покачал.

– Но разве нельзя у родителей попросить… – нерешительно заметила Пуся, чувствуя, что начинает оправдываться.

– Родителей тоже пожалеть надо. И потом, на все наши просьбы у них одна отговорка: деньги с неба не падают. Верно, Костик?

Костик кивнул утвердительно.

– Не хотели просить у родителей, надо было честно заработать.

– А мы разве нечестно? – искренне удивился Марцин и принялся перечислять, загибая пальцы: – Три листа картона и краска – раз. Костик битых два часа потратил, чтобы нарисовать льва и сделать надписи – это два. Для Луны пришлось без спроса взять мамину коробку. Когда она ее хватится, мне не поздоровится. А пояс от халата для львиного хвоста? За это от папы еще попадет. И потом – жук-плавунец. Мы его напрокат взяли за один злотый. В зоомагазине он десять стоит! И вообще, что такое жалкие пять с половиной злотых в сравнении с потраченными усилиями.

– Мальчики, так рассуждать нельзя! – справясь с замешательством, заговорила Пуся. – Это нечестно. Я понимаю, вы не отдавали себе в этом отчета, но теперь, когда вы осознали, что поступили нехорошо, надо немедленно вернуть деньги пострадавшим.

– Вернуть? – изумился Костик.

– Пострадавшим? – в тон ему повторил Марцин.

– Да! И немедленно! Если вы… – В глазах Пуси промелькнул испуг… – Если у вас еще что-нибудь осталось…

– Ни гроша! – положил конец ее сомнениям решительный ответ Костика.

– Боже мой! – Пуся была в отчаянии. – Выманить деньги, пусть несознательно, и потратить невесть на что…

– Услышь это пани Скочелёва, она бы воспротивилась, – сказал Марцин многозначительно.

– При чем тут пани Скочелёва? – спросила Пуся.

– Потому что деньги, добытые, как вы считаете, нечестным путем, мы внесли сегодня утром на памятник Сенкевичу.

– Да? – просияла Пуся. – Тогда это меняет дело. Возьмите их обратно.

– Простите… – начал Марцин и с таким выражением посмотрел на Костика, словно хотел сказать: с луны она свалилась, что ли? Потом бросил взгляд на учительницу и отвел глаза. Ему было неловко за нее, что приходится объяснять ей такие азбучные истины. – Простите, за кого вы нас принимаете? Как это обратно? Сначала дать, а потом взять? Чтобы нас вычеркнули из списка? И мы сделались посмешищем для всей школы? Чтобы на нас показывали пальцами: дали, мол, а потом пожалели. Нет, лучше смерть, чем бесчестье!

Пани Пусек в упор смотрела на Марцина, а за стеной хором распевали: «Как чудесно, как чудесно!»

– Положение действительно трудное, я понимаю… Вам будет стыдно, и вы оба…

– Не мы, а я, – перебил Марцин. – Идея была моя.

– Но осуществляли ее мы вместе, – поспешил прибавить Костик. – И выступали вместе, и все у нас было общее. И выручка тоже. Это несправедливо…

Пани Пусек, принадлежавшая к педагогам-оптимистам, воспряла духом: испорченные дети не стали бы друг друга выгораживать, а эти готовы вместе понести наказание.

– Послушайте, – сказала она, вплотную подходя к ребятам и понижая почему-то голос, – деньги непременно надо вернуть малышам. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они подумали, будто старшие их обманывают. Я дам вам взаймы… Вот пять злотых и пятьдесят грошей. – Она вынула деньги из кошелька. – Сегодня же их верните! Но как это сделать? – забеспокоилась учительница. – Вы хоть знаете этих ребят?

– Мой брат знает, – сказал Марцин. – До вечера все будет улажено. Спасибо за… доверие!

– Все будет в порядке, – прибавил Костик, и под звуки бравурной песни они как ошпаренные выскочили из учительской.

Домой возвращались молча. Все вроде бы хорошо: и на памятник внесли, и первоклашки получат обратно свои пятьдесят грошей, и к директору идти не придется. Пуся сама вправила им мозги. Тем не менее на душе кошки скребли.

– Думаешь, она права?

– Права! – последовал решительный ответ.

Марцин промычал что-то нечленораздельное, что можно было истолковать, как согласие.

Казалось, с этим покончено навсегда.

* * *

Дома Марцина встретил красный, заплаканный Петрик.

– Ты чего?

– Мальчишки из… избили!

Рыдания помешали Петрику высказаться обстоятельней.

– Только-то! – пренебрежительно махнул Марцин рукой. – С кем этого не бывало! Сегодня они тебя, завтра ты их. А впрочем, покажи мне, кто тебя избил, я ему так врежу, на всю жизнь запомнит!

– И все из-за тебя!

– Из-за меня? – Марцина будто кольнуло что-то. – Из-за цирка?

Петрик кивнул; из глаз его потоком хлынули слезы и заструились по щекам.

– Кончай реветь! Все в порядке будет. Вот они, ваши занюханные деньги! Видишь? – Марцин предусмотрительно разменял в киоске пятерку на пятидесятигрошевые монеты. – Мы просто пошутили, проверить хотели, легко ли вас одурачить. Выходит, не все потеряно, хотя они еще вчера могли из тебя котлету сделать. Удивительно, что сегодня до них все-таки дошло.

Лучше поздно, чем никогда. А теперь вот что сделаем: называй фамилии, я составлю список, и ты отдашь каждому его жалкие гроши под расписку, понял?

У Петрика моментально высохли слезы, когда Марцин пообещал отдать деньги и даже показал их ему. Как выяснилось, ребята пригрозили еще раз его излупить, если он не вернет им завтра же деньги. Но чтобы Марцин добровольно отдал деньги, нет, такого еще не бывало! Петрик просто глазам и ушам своим не верил.

Марцин разграфил тетрадный лист.

– Ну, называй фамилии и смотри: вот сюда я вписываю фамилию, а здесь они должны расписаться. Ну, давай!

– Вишневский… – начал Петрик. – Он громче всех орал, что жук – это не зверь.

– Дурак твой Вишневский! Говори, кто следующий!

– Налепа, Кожонок, Юрек Мончинский…

– Ты только четверых назвал, а было одиннадцать. Кто еще?

– Сейчас, сейчас. Из головы вылетело. Вишневский, Налепа… Налепа говорит: зверь обязательно хищный должен быть…

– Тоже дурак! Кто еще?

– Марцин, я лучше схожу к ним. Пускай сами скажут, кто там был, ладно?

– Валяй! И скажи: если еще раз о цирке посмеют заикнуться, в порошок сотру. Да проследи, чтобы расписывались!

– А если не все умеют фамилию подписывать, можно просто имя?

– Можно, только пусть два крестика ставят, слышишь? Обязательно два! Тоже мне, грамотеи! Расписываться не научились, а хищных зверей им подавай!

Положив деньги в карман и взяв список и карандаш, Петрик хотел уже идти, но Марцин задержал его в дверях.

– И… еще… Петрик, маме и Вацеку ни слова! Понял?

– Вацек уже знает, – упавшим голосом сказал Петрик. – Он домой забегал и опять куда-то исчез.

У Марцина потемнело в глазах. Дрянь дело! Вацек маме скажет. Сегодня суббота. А по субботам она бывает особенно раздражительной. А вечером или рано утром приедет отец. И опять в наказание ничего не даст.

Марцин принялся убирать кухню, хотя сегодня была очередь Вацека, прислушиваясь между делом, не идет ли брат. Может, удастся его умилостивить?..

Как бы не так! Едва войдя, Вацек сразу взял издевательский тон:

– Прекрасно! Прекрасно! Лиха беда начало. Сначала у младшего брата деньги выцыганиваешь, потом у целого класса…

– Слушай, Вацек, это шутка была! Они уже получили обратно свои деньги. Мы просто дурака валяли. Играли в цирк.

– Когда играют, денег не берут.

– Говорят тебе, им уже вернули.

– Так я тебе и поверил!

– Честное слово! Пожалуйста, маме не говори.

– Мама должна знать о таких вещах.

– Пожалуйста, не говори… Зачем ее понапрасну расстраивать?

– А ты о ней подумал, когда устраивал этот дурацкий цирк?

– Вацек… – начал Марцин просительно, хотя ясно было: рассчитывать на сочувствие брата нечего. Но он надеялся на чудо. Увы, чуда не произошло! Тогда Марцин переменил тактику и прибегнул к последнему средству: – А Костик в кино тебя с девчонкой видел! С рыжей! И глаза размалеваны вот по сих пор! – И он провел рукой по скуле. – А я ведь ничего маме не сказал! Но если наябедничаешь про меня, тоже скажу!

– Дурак твой Костик! С кем захочу, с тем и буду в кино ходить. Хоть каждый день. У тебя, что ли, разрешения прикажешь спрашивать?

– Каждый день! Ври, да не завирайся! Откуда у тебя столько денег?

– Денег у меня теперь вагон и маленькая тележка! С пацаном одним из вашего класса математикой буду заниматься. Директор просил.

– С кем? – поинтересовался Марцин.

– Какой-то Чушло… Чушкелевич…

– С Чушкой?

– С понедельника начнем.

Счастливчик этот Вацек: и на расходы ему больше дают, и хвалят вечно, и вдобавок еще деньги словно сами с неба валятся.

– Вацек, смотри, как я кухню убрал. Аж блестит. Упарился даже!

– Ну и что?

– Как что? Сегодня твоя очередь. Забыл? Я – вместо тебя.

– Никто тебя не просил.

«Не человек, а скала», – подумал раздосадованный Марцин.

И почему у него брат такой противный! А главное, мама каждому его слову верит, будто он взрослый. Подумаешь, в десятом классе учится!

12

В одной руке у матери была сетка, растянутая чуть не до пола, в другой – битком набитая сумка.

Открыв дверь, Марцин подхватил сетку и стал выгружать покупки на кухонный стол.

– Еле дотащила, – с трудом перевела дух мать, присев на табуретку. – Отличную грудинку купила, а на ужин, к приезду отца, будут сосиски.

– Ура! – закричал Марцин.

– Только за хлебом придется сбегать кому-нибудь, мне просто некуда было положить, да и поздно уже.

– Я сбегаю! – с готовностью вызвался Марцин, перехватив в тот же миг насмешливый взгляд старшего брата.

– Что я слышу? – Мать была приятно удивлена и встревожена. – Почему это вы сегодня не препираетесь друг с другом? Что-нибудь случилось?

– На все свои причины. Сейчас ты узнаешь, какой у тебя предприимчивый сынок…

Продолжение Марцин уже не слышал. Сломя голову летел он с сумкой вниз по лестнице.

«И это называется старший брат! – с горечью подумалось ему. – Старший брат, который помочь должен, посоветовать… Даже если младший брат провинился, долг старшего защитить, выручить, поддержать…»

Во дворе ему попался навстречу запыхавшийся, потный, но счастливый Петрик.

– Ты где носился? – свирепо накинулся он на малыша, забыв о том, как старший брат должен относиться к младшему. – Почему так долго пропадал? Вот погоди, скажу маме, она тебе всыплет – да так, что три дня уроки стоя будешь делать.

– Ведь сегодня суббота… – оправдывался растерявшийся Петрик. – Ребята разбежались кто куда. Вишневский помог разыскать. Если бы не он…

– Подписали?

– Подписали и сказали: в другой раз на эту удочку не попадутся. А Вишневский велел тебе передать, что жук – это не животное. Он у отца спрашивал.

– Дурак твой Вишневский с отцом своим в придачу. А сейчас – марш домой! А маме скажешь, мы играли в цирк и вход был бесплатный.

– Но…

– Никаких «но»! По пятьдесят грошей взяли с рыла и по пятьдесят вернули. Сколько у нас осталось, по-твоему? Шиш с маслом! Один мини-крокодил десять злотых стоил! Представляешь? Мы по доброте, из хорошего отношения к вам… Пускай, думаем, посмотрят первоклашки, как выглядит палатка изнутри. Не посмотрели, скажешь?

– Посмотрели.

– Ну вот, Петричек, иди домой и скажи: никаких денег… и вообще… сам знаешь. Можешь себе ножик взять, ну тот, со сломанным лезвием. Он на подоконнике лежит.

– Насовсем?! – обрадовался Петрик и помчался домой.

Когда Марцин вернулся из булочной, мать раскатывала тесто для лапши. И по ее лицу Марцин сразу догадался: ей все известно. На этот раз она на него не кричала, а только тихо упрекала, отчего ему было нисколечко не легче. Напротив, это грозило затянуться до бесконечности. Она не повторяла, как обычно, «с ума можно сойти», а говорила примерно так: «Ты меня в гроб вгонишь. Запомни, в моей смерти виноват будешь ты. И горько об этом пожалеешь. Но будет уже поздно».

– Мамочка, ну что я такого сделал?

– Ты сам прекрасно знаешь.

– Это была шутка!

– Ничего себе шутка! Деньги выманивать у маленьких детей!

– Просто опупеть можно! Один говорит «выманивать», другой «выцыганивать», третий – «вымогать»…

– А кто про вымогательство говорил?

– Не все ли равно? И чего не придумают!

– Говори сейчас же! – замахнулась на него скалкой мать. – Кто это сказал?

– Ну, учительница, она с нами разговаривала.

– С тобой и еще с кем?

– С товарищем… С Костиком.

– Что-то мне этот Костик не нравится. А палатка у вас откуда?

– Это его палатка… Костика.

– А кто его родители?

– Отца у него нет, мама машинисткой работает…

– И покупает сыну такие дорогие вещи?

– Мама… Он выиграл палатку.

– Как, он в карты играет?! С ума можно сойти! – Это восклицание означало перелом в мамином настроении. – С кем ты якшаешься? А директор знает, что вы в карты играете? Дед твоего отца заядлый картежник был, все состояние проиграл, тебе это известно? Семью по миру пустил!

Она опять замахнулась скалкой.

– Костик не в карты ее выиграл, а на конкурсе. На читательском конкурсе. Надо было о прочитанных книжках написать. Он написал и получил приз – палатку.

– А ты как написал?

– Я вообще не писал. Ведь это необязательно.

– Ну да. В этом ты весь! Без понукания и принуждения ни на что дельное не способен. А глупости разные придумывать вроде цирка, тут ты первый! И в кого только ты такой уродился!

Мать стала резать тесто с такой быстротой и ожесточением, что Марцин испугался, как бы она себе не отчекрыжила палец, но все обошлось благополучно. Видно, у нее большой опыт по этой части.

– Вот приедет отец… – Она не договорила: раздался звонок в дверь.

– Неужели отец? Так рано? Марцин, помой поскорей редиску!

Петрик открыл дверь. Но это был не отец, а их дальний родственник, Стефан Дзевалтовский. Весело, как с равным, поздоровался он с Вацеком, хотя был намного старше.

Мать, вытирая руки, вышла в переднюю и пригласила гостя в комнату. Марцин поздоровался и вернулся на кухню, довольный, что приход гостя положил конец неприятному разговору.

Стефан со стариком отцом жили в Зеленой Седловине под Варшавой. У них был большой дом с садом, и Марцин с братьями и матерью несколько лет подряд проводили там каникулы. По субботам приезжал отец, и они с Вацеком работали в саду. Но, видно, занятия садоводством Вацека не вдохновляли, и на это лето он наотрез отказался туда ехать. Хотя, по словам мамы, более дешевого и приятного отдыха не придумаешь.

Из семерых детей Дзевалтовского только младший, Стефан, не был еще женат. Остальные давно пообзавелись семьями и детьми. У Дзевалтовского было много внуков, некоторые уже в возрасте Вацека, и как-то так повелось, что в семье все его называли дедушкой.

Дедушка держится молодцом, рассказывал Стефан, и все бы хорошо, если б не глаза. Вот и сегодня он приехал, чтобы ускорить визит у знаменитого окулиста, с которым мать жила когда-то в общежитии и с тех пор поддерживала дружеские отношения.

– На одном глазу у него катаракта, уже давно пора оперировать.

«Катаракта? – думал Марцин. – Что еще за штука? В прошлом году про катакомбы проходили». От этих размышлений его отвлек разговор в комнате.

– Мальчики могли бы пожить в этом году у нас. В начале лета Елена с ребятами приедет. У Марцина товарищ был бы: сын Елены – его ровесник. И дедушка будет рад. Очень тоскует он с тех пор, как на пенсию ушел. А теперь еще из-за глаз почти из дома не выходит.

– Спасибо, Стефан. Но Вацек в этом году на турбазу уезжает в Закопа́не, Петрика я в дом отдыха с собой беру, а Марцин в лагерь со школой поедет.

– Жалко. Я думал, Марцин поживет у нас. Приезжайте тюльпанами хотя бы полюбоваться: такого множества цветов, такой красоты я просто не припомню.

– Спасибо. А что касается Марцина, можешь не жалеть. С ним так трудно… Совсем отбился от рук… Юзек вечно в разъездах. И на уме у него только сахарная свекла. Боюсь, он с плохой компанией связался.

– Юзеф?

Стефан был потрясен.

– Нет, не Юзеф. Юзеф на это не способен и времени у него нет на такие глупости. Марцин! Все даю себе слово взяться за него и все некогда…

– Солянка! – громко позвал кто-то со двора. – Солянка!

Марцин подскочил к окну и замахал руками, подзывая Чушку поближе.

– Чего орешь?

– Приходи ко мне. В пять – «Бонанца».

– Ну да? – Марцин от радости чуть не вывалился из окна. – А предки твои?

– Порядок! Будь спок.

– Подожди, у мамы спрошусь…

Редиска вымыта и почищена. В кухне прибрано, за хлебом он сходил. Что еще? Газета? За газетой пусть Петрик сбегает.

– Мамочка, извини, пожалуйста, товарищ приглашает меня телевизор посмотреть. Сегодня будут показывать научно-популярный фильм. Чисто познавательный.

– «Бонанца» сегодня в пять часов, – со вздохом вырвалось у Петрика. – И мне тоже хочется посмотреть!

– Ах, «Бонанца»! Это, по-твоему, познавательный фильм? – с иронией спросила мать.

– Познавательный в том смысле, что в нем говорится об отваге, о чести, о чувстве товарищества, – вступился за Марцина Стефан. – Ясно, если бы не приключения, он не пользовался бы таким успехом. Отпусти его, Марыся, этот фильм только в его возрасте и смотреть.

– Знал бы ты, Стефан… Я не могу…

– Ну разреши, Марыся. В неделю-то раз.

– Мамочка, редиску я помыл. А ты заметила, как в кухне чисто? Я сегодня…

– Ты? Я думала, Вацек…

– Да разве Вацек догадался бы кладовку разобрать. Мамочка, можно?

– Ну так и быть. Ступай! – сдалась мать. – Только смотри не возвращайся поздно. – Когда Марцин уже попрощался со Стефаном, поблагодарив его взглядом, и отворил входную дверь, мать крикнула вслед: – Как фамилия твоего товарища?

– Чушка.

– Чушка?

– Ну, Чушкелевич! Мам, он во дворе меня ждет.

– Ученик Вацека? Видно, порядочные люди: о сыне заботятся о своем. Ну, хорошо, иди!

У Чушки был недовольный вид: ему надоело ждать.

Они быстро зашагали в сторону Новогродской улицы.

– Слушай, а твоя мама меня не выставит? – спросил Марцин.

– Нет. Она в Прушков уезжает на именины.

– А отец дома?

Марцину очень хотелось посмотреть «Бонанцу», но при воспоминании о здоровенных ручищах и зычном голосе Чушкиного отца ему сделалось не по себе.

– Они вместе едут. И вообще, не дрейфь, мама уже не сердится. Знаешь, директор – мировой мужик! Он ей такое загнул…

– Ну?!

– Она еще раз к нему ходила. Обиделась, что меня прозвали Чушкой. Я столько лет не обижаюсь, а она раз услышала и – пожалуйста! Но директор ей растолковал…

– Что же он сказал?

– Что его в школе тоже никогда по фамилии не называли, всегда Кобылой или Кобылкой. И ничего нельзя было с этим поделать. С отцом его та же история была. И в университете иначе не называли, как Кобылой. Идет он однажды по Маршалковской, а навстречу солидный какой-то дядечка. И вдруг заорал на всю улицу: «Кобыла, ты?» «Я», – говорит наш директор. Даже прохожие остановились и обернулись, а тот как ни в чем не бывало обнял нашего директора и облобызал. Оказывается, они учились вместе. Мама рассказывала папе, я слышал.

– Потеха! – рассмеялся Марцин, представив себе эту сцену. – Во потеха, – повторил он.

– И мама с папой тоже смеялись. А знаешь, твой брат математикой со мной будет заниматься. Какой он?

– Скала!

– Такой неприступный?

– Ничем не проймешь! От него пощады не жди. Говорю, не человек, а скала! Тебе не позавидуешь. А Костика ты не позвал смотреть телевизор?

– Хотел, пошел даже к нему. Но дома у них, похоже, скандал. Из-за двери крик; ругается кто-то тонким, писклявым голоском… Ну, я и потопал обратно.

– Это Алиция, наверно, его сестра. Интересно, почему скандалы чаще всего бывают по субботам? Ты как думаешь, Чушка? – Голос был у Марцина грустный: вспомнился предстоящий разговор с отцом. – И зачем только люди жизнь себе портят? Уж лучше бы откладывали неприятные разговоры на понедельник.

– Нет, на понедельник нельзя! Мама говорит: понедельник – тяжелый день.

Еще на лестнице донеслись до них истошные крики:

– Святая мадонна! Куда запонки подевались! Томек, ты не брал папиных запонок? Мы опаздываем!

* * *

После «Бонанцы» Чушка предложил Марцину остаться: родителей нет, можно фильм для взрослых посмотреть. Но Марцин боялся, как бы мама не рассердилась. И потом, он все равно не остался бы, лучше сбегать к Костику, узнать, за что ему попало. Неужели тоже за цирк? Если с отцом все сойдет, надо забежать к нему завтра утром. Но заранее ни в чем нельзя быть уверенным: отец может в наказание дома оставить. Лишь бы свекла не подкачала! Если на свекольном фронте прорыв, тогда хорошего не жди!

Дверь открыл Петрик и в общих чертах обрисовал ситуацию: приехал отец и принимает ванну. На ужин сосиски и рис под соусом. Соус – пальчики оближешь! «Не веришь, сам попробуй!» Марцин попробовал, соус действительно оказался вкусным.

– А Вацек?

– В кино пошел. С девчонкой.

– Ты откуда знаешь?

– Сам сказал. Мама ему денег дала.

– Прямо так и сказал?

– Ну, не прямо. Сказал, условился с одноклассницей, и попросил маму одолжить ему денег.

– Ага, теперь понятно… – произнес Марцин вслух, а про себя подумал: «Понятно, почему Вацек не испугался, когда я сказал, что Костик с девчонкой его видел». – А как мама? Обо мне был разговор?

– Со Стефаном. Но он сказал, чтобы она не огорчалась. Ну она и перестала. А когда я вернулся, они чай пили. Потом Шелестина пришла и тоже села пить чай.

– Елки-палки! Мама, наверно, устала?

– Нет, потому что скоро папа приехал, и гости ушли. А мама сказала: «Какие деликатные люди!» Марцин, что такое «деликатные»?

– Папа рассказывал о свекле?

– Может, и рассказывал, я не слышал. О «Бонанце» все время думал. Меня пани Краевская пригласила по телевизору посмотреть, – с гордостью заявил он.

Марцин пожал плечами, словно желая сказать: ну что может понять в этом фильме этакий сопляк? Пустая трата времени!

Тут из кухни вышла мама.

– Пришел? – спросила она удивленно; голос у нее был ласковый. – Помоги на стол накрыть.

Сказала отцу или после ужина скажет? Наверно, не до того было. Сначала Стефан, потом Шелестина, потом приехал отец.

Но на всякий пожарный случай Марцин из кожи вон лез, лишь бы угодить матери. Поставил стаканы на поднос, протерев предварительно предназначенным для этого полотенцем, которое даже висело на отдельном крючке. Как будто не все равно, каким полотенцем стаканы вытирать! Но раз у мамы такая причуда…

Отец вышел из ванной распаренный, пахнущий мылом и спросил у мамы, можно ли ему в порядке исключения поужинать в халате? Все равно, дескать, завалюсь сейчас спать, так как устал смертельно. Но по его сияющему лицу нельзя было этого сказать. С Марцином он поздоровался приветливо.

«Значит, еще не знает!»

– Так и быть, разрешаю в виде исключения. Ради премии, – прибавила мама, внося блюдо с сосисками и соус.

– Папа премию получил?! – обрадовался Марцин.

– Не получил, но через несколько дней получит. Может, еще до первого числа.

– Ой, папочка, как хорошо! – воскликнул Марцин. – Ты ведь помнишь, первого День ребенка?

– Что ты говоришь? – притворился удивленным отец. – А я и забыл! Какой вкусный соус! Мальчики, я вам от всей души желаю, чтобы ваши жены готовили так же вкусно, как мама. Посмотрите, какой рис рассыпчатый, каждая крупинка отдельно. Это настоящее искусство!

Выходит, причиной хорошего настроения отца и маминой снисходительности была премия. Может, она на радостях вообще обо всем позабыла?..

Но когда за ужином отец спросил, что слышно в школе и какие он получил отметки, и посмотрел при этом на него испытующе, у Марцина душа ушла в пятки. Значит, отцу все известно.

После ужина, прихватив с собой недопитый стакан чаю, отец ушел в спальню. А Марцин в надежде, что гроза миновала, помогал матери убирать со стола.

– Марцин, поди-ка сюда! – послышалось вдруг из спальни, и, когда Марцин вошел, отец велел ему затворить дверь.

С той самой минуты, как Петрик сообщил ему, что Вацек все знает, Марцин готовился к разговору с отцом. Что разговора не избежать, он понимал. Одно дело объясняться с Вацеком, даже с мамой, – ей, главное, дать выговориться и не перечить, а другое – с отцом. От него так просто не отвертишься, и в тех редких случаях, когда доходило до разбирательства, хочешь не хочешь, приходилось выкладывать все начистоту.

Но Марцин не хотел сдаваться и приготовился возражать, оправдываться, темнить и изворачиваться: отец ему одно, он – другое. Отец – так, а он – этак. Даже, казалось, целиком поглощенный судьбой самого симпатичного из Картрайтов, толстяка Госса, он ловил себя на том, что придумывает ответы на возможные вопросы отца. По дороге домой сердце у него замирало от страха. В курсе отец или нет? – терялся в догадках Марцин. А вдруг произошло чудо и отец ничего не знает? Но на случай, если мама ему все-таки сказала, он был наготове, как будто ему предстояло отвечать вызубренный урок. Но едва остался с глазу на глаз с отцом, у него все вылетело из головы.

– Зачем тебе понадобились деньги? – спросил отец напрямик.

И Марцин, неожиданно для самого себя, выложил все, как есть. Как проспорил и первый, и второй раз, как задолжал Костику и учительница дала им взаймы. Словом, чистосердечно во всем признался. А кончил, даже страшно стало: как отнесется к этому отец? И какое его ждет наказание?

– Первым делом отдашь долг учительнице. Она – хороший, достойный уважения человек. Не потому, что дала вам в долг, а потому, что от позора спасла. Понимаешь?

Марцин кивнул.

– Спорить на деньги или на то, что покупается за деньги, нельзя. Это все равно, что в азартные игры играть. К чему это приводит, ты, наверно, знаешь. И вообще, не в деньгах счастье… Не маленький уже, сам должен понимать. Зарабатывать деньги никому не возбраняется, но зарабатывать надо честно. Хочешь деньги иметь, работай больше и лучше! Но жульничество, очковтирательство, махинации разные всегда у меня вызывали отвращение, и хотелось бы, чтобы мои дети так же к этому относились. – Отец помолчал и сказал: – Дай пиджак.

Из внутреннего кармана вынул он тощий бумажник, покопался, извлек двадцать злотых.

– Это предназначалось тебе к Дню ребенка. Возьми, расплатись со всеми долгами. И обещай никогда не устраивать ничего похожего на этот ваш цирк.

Марцин кинулся ему на шею.