Текст книги "Не голова, а компьютер"

Автор книги: Ганна Ожоговская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Костик мигом подобрал себе сапоги по ноге. А Марцину маленькие были малы, большие – наверно, Стефана – великоваты.

Наконец они снарядились и отправились в путь. Шли не торопясь: времени, чтобы поспеть к автобусу, было достаточно.

– А что, если мама беспокоится? – неожиданно спросил Костик.

– О чем?

– Обо мне, конечно. Скочелёва могла написать по обратному адресу на конверте и сообщить, что в лагере меня нет и не было.

– Во-первых, неизвестно еще, от кого письмо, – успокаивал Марцин друга, хотя сам был встревожен. – И потом, Скочелёвой не до писем сейчас. Сто пятьдесят пацанов – не подарок!

Костик не успел ответить: он увидел бегущего вдоль забора ежа.

– Ежик! Ежик! – завопил он не своим голосом и, в два прыжка нагнав зверька, преградил ему дорогу ногой. Ежик мигом свернулся в клубок и выставил иглы. Поди-ка, возьми голыми руками!

Они в нерешительности остановились. Была бы хоть сумка, мешок или, на худой конец, просто тряпка, а то, как назло, ничего.

Но Костик, недолго думая, стащил с себя пресловутую «девчачью» кофту, набросил на ежа, подоткнул с боков, обвязал веревочкой – и готово дело! Наконец-то сбылась его мечта: есть у него зверек, о котором можно заботиться.

– Вот здорово, правда?

– Конечно, здорово! – радовался за друга Марцин. – Ну, а теперь ходу! Того гляди, дождь хлынет.

Они свернули на тропинку, чтобы сократить дорогу. Под деревьями царил полумрак.

Вдруг небо прорезала молния, и совсем близко грохнул гром.

Они припустили вовсю, спеша укрыться от дождя на остановке. Споткнувшись о корень, Марцин растянулся на земле. Чертыхаясь, вскочил он на ноги. Ободранное колено саднило, но тут уж не до него. Они помчались дальше.

– Ну и колдобины! Шею ничего не стоит свернуть! – прокричал Марцин на бегу.

Когда на спину им упали первые капли, они уже были у цели. Запыхавшись, влетели в будочку на остановке, и тут хлынул ливень, да какой! Вспышки молний чередовались с оглушительными раскатами грома, мокрые плети дождя хлестали землю.

Сразу похолодало. Костик забился в угол. Ему казалось, там теплей.

– Да брось ты своего ежа! – рассердился Марцин. – Другого найдем. А то простудишься.

– Не брошу ни за что! – упорствовал Костик, стуча зубами.

Под навесом, кроме них, оказался еще Яник. Пришел встретить маму, помочь сумку донести. Он смотрел-смотрел на посиневшего Костика, потом молча снял куртку и отдал ему.

Дождь прекратился, но около остановки образовалось море разливанное: утрамбованная глина очень медленно впитывала воду.

И когда подошел автобус, пассажирам пришлось высаживаться прямо в лужу. Развезло так, что ног не вытащишь, а вытащишь, обувь оставишь в вязкой глине. Посыпались жалобы, проклятия, охи, ахи.

Пани Виктория ни шагу не могла сделать. Прямо на буксире вытаскивай! Очень кстати на помощь подоспел какой-то мужчина, помог благополучно выбраться на сухое место.

– Хорошо, хоть лодочки не надела! – перекрывал ее зычный голос ропот аборигенов. – Пришлось бы с ними распрощаться. И чего поселковый Совет смотрит, мер не принимает?! До каких пор будет продолжаться это безобразие? Что за порядки такие! Я жаловаться буду! В газету напишу!

Мама Яника стояла босая, туфли ее утонули в грязи.

– Прямо хоть совсем здесь в дождь не выходи, – сетовал кто-то из пассажиров. – Беда, да и только! И никому никакого дела нет!

Немек привез целых два насоса. Ребята взяли один: приготовиться честь по чести к завтрашнему матчу.

– Знаешь, а у меня ежик есть! – объявил радостно Костик. – Вот он, – и показал перевязанный веревочкой сверток.

– Альбу обокрали, – деловито сообщил Марцин. – До нитки обчистили, остался в чем был. Он у нас сейчас…

– Как здоровье пана Дзевалтовского? – осведомилась пани Виктория и обрадовалась, услыхав, что доктор разрешил ему ненадолго выходить на свет.

Ребята проводили Немека до дома, помогая нести бессчетное число сумок, свертков, сверточков и пакетиков. Потом вежливо откланялись и что есть духу помчались домой.

– Костик, идея! – крикнул Марцин на ходу.

– Подожди двадцать четыре часа, как брат советовал, – прокричал Костик, не сбавляя скорости.

Ему было не до идей, он думал сейчас о другом.

– Дедушка, мы ежика поймали! Я домой его возьму, мама разрешит! А пока можно его в ящике держать на террасе? – с порога прокричал Костик.

– Прежде всего свитер надень! – сказал дедушка. – И ты, Марцин, тоже. Не чувствуете разве, как похолодало? Да, ежа можешь в ящике держать, но… – не кончил он: внимание его отвлекло передаваемое по радио сообщение.

На кухне, сидя на табуретке возле плиты, чистил картошку Альба. В ответ на вопросительный взгляд Марцина он кивнул в сторону дедушкиной комнаты со словами:

– Картофельную похлебку велел на ужин сварить…

Но где же неизменная голубая рубаха, неотделимая в их представлении от Альбы?.. На нем был свитер – старый, линялый, с дыркой на локте, хотя вполне еще сносный, особенно в такую погоду.

Дедушка предложил Альбе спать в доме на раскладушке. Тот отказался, буркнув:

– Мне и в палатке хорошо.

Старик не настаивал. Только вынес из своей комнаты и дал ему еще одно одеяло.

Костик уже раз десять наведывался к своему ежу. Боялся: вдруг убежал. Ежик забился в угол и ни к морковке, ни к блюдечку с молоком не притронулся. Видно, тосковал в неволе.

– Ничего, привыкнет, – успокаивал себя Костик и положил на всякий случай сверху на ящик камень.

– Небось на ежа воры не позарятся, – входя в комнату, сказал он и вспомнил Альбу: – Мне жалко его.

– Хорошо, что он у нас, – вполголоса проговорил Марцин, поглядывая на дверь. – Я знал, дедушка согласится. Помнишь, я сказал Альбе: он добрый, только вранья не любит…

– И я ему говорил: главное, не ври…

– Другим вы горазды советы давать, а сами?..

Это дедушка незаметно вошел в комнату и сел к лампе спиной.

Они растерялись и не сразу сообразили, на что он намекает. Вот тебе на! Разговаривали шепотом, и радио играло, а он, выходит, все слышал.

– А что? – спросил Костик с невинным видом.

– А то, что вы бессовестно врете, только концы с концами у вас не сходятся, – стукнул дедушка палкой об пол.

– Мы?! – изобразил Марцин на лице крайнюю степень удивления.

– Да, вы! Но я этого так не оставлю!.. – стукнул он опять палкой об пол. – Ты от кого письмо получил?

– От товарища. Из лагеря, – отозвался Костик без запинки: это была чистейшая правда.

– А что он пишет?

– Пишет, в лагере хорошо, только… пирожных нет.

– Знаешь, дедушка, Собирай страшный сластена… – затараторил Марцин, спеша другу на выручку. – Когда мы основали Общество…

– Помолчи! Тебя не спрашивают! Костик! Откуда у него твой адрес?

– Как откуда? Мы заранее условились, что я отсюда напишу.

– А когда я велел тебе в лагерь написать, ты отговорился тем, что адреса не знаешь. Как же так?

У мальчишек пылали щеки и отчаянно колотилось сердце. Они не смели глаза поднять.

– Молчишь. Не знаешь, что сказать? Я подскажу тебе. Повторяй за мной: «Подумаешь, убежал!» А ну, повтори!

– Подумаешь, убежал… – понурясь, прошептал Костик.

* * *

Утро после грозы наступило чудесное. Истомленные жаждой растения и деревья вволю напились и радовались теперь солнышку, источая аромат.

Альба во время умывания рассказывал: ночью в палатку залез Бобик и его, Альбу, заели блохи. Придется Бобика выкупать.

– А почему у вас так долго свет горел? И дедушка палкой стучал? На вас сердился, что ли?

– Тс-с! – прошипел Костик, с опаской поглядывая на окно. – Отойдем подальше, к помидорам.

– Я уже там был сегодня, – говорил Альба, следуя за друзьями. – Несколько штук упало от дождя. Я их на террасу положил: пускай доходят. Ну, что? Отсюда не услышит.

– Еще как услышит! У него такой слух… – сказал Марцин.

– Ну и влипли мы! – сообщил Костик. – Вчера дедушка втык нам сделал! Узнал, что я из лагеря убежал. Но больше всего не на это рассердился, а что мы врали. Эх, елки-палки!

Он даже за голову схватился при воспоминании о вчерашнем разговоре.

– Видишь, Альба, мы тебе говорили: дедушка – хороший, но вранья не выносит, – подтвердил Марцин назидательно. – Если соврешь ему…

– А чего мне врать!.. – отозвался беспечно Альба.

– Ну, если спросит… – продолжал Марцин.

– Ему и так все уже известно.

– Что все? – в один голос воскликнули друзья.

– Все. Вчера, когда вы к автобусу ушли, он задал мне один-единственный вопрос.

– Ну?

– Ты, спрашивает, Альбин Волинский, которого разыскивает по радио детский дом?

– А твоя фамилия Волинский?

– Да.

– И что дальше?

– Не знаю. Сказал, подумает. А пока что напишет в детдом.

– Тю-тю! – присвистнул Марцин. – Подвалило работенки! Он и маме Костика собрался написать. Ну, ничего, на машинке в два счета отстукает.

* * *

На ящике, где жил ежик, стояла корзина с грибами. Это Альба чуть свет отправился в лес и вернулся с добычей. Ежик отпил молока, обгрыз морковку, но, видно, еще не привык. Ребята рассмотрели его при дневном свете: крупный, упитанный.

– А если это ежиха? – спросил вдруг Альба. – И ее детки ждут? Ждут и спрашивают: «Где наша мама?»

– Дурак! – рассердился Костик. – «Ждут, ждут»! – передразнил он. – Они и без нее вырастут. На что она им?

24

Два коротких письма старик писал полдня. Напишет несколько слов и в комнату уйдет, чтобы дать отдых глазам.

Оба письма были заказные, и квитанции дедушка спрятал в ящик стола. Во всем он любил точность и аккуратность.

На работу отправлялись теперь по двое, а один оставался дома.

Альба работал в огороде со знанием дела, а еще лучше готовил. Костик, вообще-то не страдавший отсутствием аппетита, уписывал его густые, сытные супы за обе щеки и добавки просил. По утрам успевали они еще у себя покопаться в огороде или в саду. Дело спорилось.

– В детдоме я больше всего любил на огороде работать, – рассказывал Альба. – В столярной мастерской тоже, но на огороде больше. Там клетки с кроликами стояли. Они меня узнавали – я всегда им что-нибудь вкусное приносил. У них уши такие… бархатные. И собака там злющая была – сад сторожила, но на меня не кидалась. Жаль ее… Может, и она меня вспоминает?..

* * *

Марцин по совету Костика выждал двадцать четыре часа. Ну, не двадцать четыре, но, во всяком случае, лишь после матча заговорил о своей новой идее.

«Зеленые» остались довольны матчем. Яник впервые защищал ворота, а друг его, Стасик, был капитаном команды «Черных».

По дороге домой Немек завернул на Центральную улицу, хотя она находилась на другом конце поселка, но дело не в этом.

Вчетвером уселись они на ступеньках террасы, и Марцин изложил свой план.

Тайна – вот что сразу подкупило Костика и Немека. Чтобы никому ничего! Создадут Союз четырех – и молчок.

– Почему четырех, а не десяти? – спросил Альба. – Вчетвером трудно будет.

– Если тебе, Альба, трудно… – начал задетый за живое Марцин, – тогда будет Союз трех. Откуда взять десятерых?

– Я не о себе говорю, – спокойно возразил Альба. – Мне никакая работа не страшна. Пусть Немек скажет.

– Немек? Почему Немек? – удивился Костик.

– Да. Могу подтвердить, – отозвался Немек. – Альба еще до вас к пани Виктории приходил. Вскапывал грядки, перемешивал компост, выкашивал газон. А это нелегко, я пробовал. Но у Альбы любое дело в руках так и горит.

– Солянка, – сказал Костик, – может, Альба, прав: не осилить нам одним?

– Осилим, – упрямо стоял Марцин на своем. – Не хотите – как хотите. Один сделаю, что смогу.

– И я с тобой! – вскричал Немек. – Мне твоя идея нравится.

– Ладно. Попробуем, – пошел Костик на попятный. – А если Альба не…

– Нечего за меня решать! У меня своя голова на плечах, – вскинулся Альба. – Как все, так и я. Но почему ты не хочешь, Солянка, чтобы нас больше было?

– Потому что ребята не умеют держать язык за зубами. А что за интерес, если по всему поселку раззвонят?

– Это точно, – согласились ребята.

Но дедушку волей-неволей пришлось посвятить в тайну из-за его дьявольски чуткого слуха.

Действовал Союз четырех по утрам, на рассвете, когда в поселке еще спали и никто их не видел. Из дома выскальзывали потихоньку, босиком, чтобы не скрипнула половица, не хлопнула калитка.

В первый день этот номер удался. А на следующий, когда они с куртками и брюками в руках (утро было прохладное) крались обратно через террасу, собираясь юркнуть в постель, в проходной комнате напоролись на дедушку, одетого и с палкой в руке.

– Новые выдумки? – спросил он грозно.

Что-что, но одно они усвоили твердо: как ни хитри, ни темни, ни выкручивайся, дедушка все равно дознается. Поэтому Марцин, хотя и понимал, что это рискованно, выложил все, как есть. А дедушка против ожидания объявил: «Пожалуйста, я не возражаю!»

И вот по утрам тихонько, точно мыши, стали выбегать они из дома, но не украдкой, тайком, а просто, чтобы его не разбудить. Альба смазал дверные петли и калитку, и они открывались совершенно бесшумно.

И никто их не видел. Только изредка на обратном пути неподалеку от дома встречался им пожилой мужчина с трубкой и пуделем; неторопливой походкой, слегка прихрамывая, направлялся он туда, откуда они возвращались. Они видели, как пудель останавливался возле забора, приветствуя громким лаем Бобика и дружелюбно помахивая хвостом.

И чаще стал наведываться теперь почтальон: приносил письма мальчикам, дедушке, и Бобик постепенно к нему привык.

«Не понимаю, – писала дедушке мама Костика, – каким образом мой сын очутился под Варшавой, а не в лагере в Оленьей Горке. Но если он не безобразничает, я не против. Только, пожалуйста, напоминайте ему, чтобы надевал свитер по вечерам, а то он простудится. У него горло никудышное. Как только вернусь, приеду узнать, как он себя ведет».

А дальше была приписка для Костика: «Костик, слушайся пана Дзевалтовского! Не срами меня! Я тебе приготовила сюрприз».

«Дорогой Марцинек! – писала другая мама. – Как живешь? Мы с Петриком очень по тебе соскучились. Вацек пишет, что привезет тебе в подарок какой-то особенный перочинный нож. Какая у вас погода? Не ходи с мокрыми ногами и не ешь зеленые яблоки, а то заболеешь».

Марцин и Костик, читая, боялись расчувствоваться и поэтому пыжились, всем своим видом стараясь показать, что уже взрослые и «телячьи нежности» их нисколько не трогают. Вообще эти советы, страхи мам просто смешны.

Только Альба ни от кого писем не получал. Почтальона он невзлюбил и, едва завидев его, убегал в сад или забивался в палатку. Вечером того дня, когда Костик, а потом Марцин получили письма из дома, Альба, присев на корточки возле конуры, все гладил Бобика, что-то ласково приговаривая. Старику, который все это видел и слышал с террасы, стало жаль мальчика.

* * *

Однажды ему снова пришло несколько писем, одно со штампом: «Детдом».

Костик в это время рвал к обеду морковку в огороде. Стручки гороха и зелень уже лежали в корзине. На обед был картофельный суп и блинчики с горошком – любимое блюдо Костика.

Подходя к дому с корзинкой овощей, захватил он обрывок разговора:

– …а на работе что слышно?

– Да все в порядке. Обещают осенью зарплату прибавить. Ведь день-деньской педали крутишь, вечером ног не чуешь под собой. А в лесочке, ну, где тропинка к шоссе, кто-то стал выбоины заделывать. Сколько там падало людей! И ноги вывихивали и расшибались! Я той тропкой каждый день езжу на велосипеде – угол срезаю, так верите, голова из стороны в сторону так и мотается, во как встряхивает. А вчера смотрю – и глазам не верю: несколько ям засыпано, утрамбовано. Сегодня еще часть дороги починили. Завтра кончат, видать. Как вам это нравится?

– Очень нравится, – ответил дедушка.

– Мне тоже. Давно пора в поселке порядок навести.

* * *

Теперь старик читал письма сам. И о чем писали из детского дома, неизвестно. Больше того, он вообще ни словом не обмолвился о письме, хотя Костик видел его собственными глазами, только промолчал.

После обеда дедушка печатал на машинке – в этот раз что-то длинное, но что и кому, не сказал. Костик догадывался, но опять промолчал.

Было около двух часов. Альба и Марцин мыли во дворе посуду у колонки. Альба вбил в землю четыре колышка, соорудив подобие столика, и ребята предпочитали мыть ее здесь: и воды лей, сколько хочешь, и пол не надо подтирать.

Вдруг Бобик залаял и стал рваться с цепи. В калитку вошла женщина в сером костюме и розовой кофточке, с черной сумкой в руке.

Костик, сидевший возле друзей на колченогом табурете и одновременно с ними повернувший голову к калитке, вскочил и с криком: «Мама!» – бросился навстречу.

– Как ты загорел, поправился! – обнимала и целовала его мать, отстраняя, чтобы лучше рассмотреть, и снова прижимала к себе. – Тебя прямо не узнать!

– А веснушки? Ты меня всегда по ним узнаешь, – скрывая волнение, шутил Костик. – А вот брюки с трудом на мне сходятся, это верно.

– Пан Дзевалтовский дома? – спросила мать, с недоумением оглядываясь по сторонам: куда же девались мальчики у колонки? Только что были и как сквозь землю провалились.

На террасу вышел седой мужчина преклонных лет, и сияющий Костик представил с гордостью:

– Дедушка, моя мама приехала!

Старик угостил ее кофе у себя в комнате. Мать привезла пирожные, но сама к ним не притронулась: дескать, дома пообедала и сыта.

Дедушка крикнул мальчикам в окно, чтобы нарвали вишен, самых спелых!

Пришлось отложить коллекцию марок в сторону: сюрприз, о котором писала мама.

Вишни рвали вдвоем – Альба куда-то исчез. Звали его, искали, заглядывали в палатку, но его и след простыл.

– У меня душа в пятки ушла, когда я увидел твою маму. Ну, я и дал деру, – говорил Марцин. – Но Альбе-то чего бояться?

Костик отнес вишни в комнату. Мать не могла на него нарадоваться и все благодарила дедушку.

– Ведь он у нас всегда худющий – кожа да кости! Настоящий дистрофик! А сейчас его не узнать.

Разговор в дедушкиной комнате затягивался. А Костику не терпелось похвастаться заработанными деньгами, в его представлении, немалыми. Ну о чем можно так долго разговаривать? И он подкрался к открытому окну, благо оно было высоко и на подоконнике стояли горшки с цветами.

Дедушка говорил негромко, и до Костика доносились лишь отдельные слова:

– …Друг …Драгоценный клад… На всю жизнь…

На улице – через сетчатую ограду все было видно – появились пани Виктория с Немеком.

Костик отскочил из-под окна и спрятался в кустах черной смородины, где его поджидал Марцин.

– Ну, что? О чем они говорят?

– Да ничего особенного. Дедушка про клад рассказывает, который они с другом спрятали в надежном месте. Не будь войны, ему на всю жизнь хватило бы, понял?..

* * *

Опять пришлось нарвать вишен. На этот раз им помогал Немек. Его манеры, внешность произвели на маму Костика самое благоприятное впечатление.

Время за разговором пролетело незаметно, и они всей компанией отправились ее проводить к автобусной остановке.

Дедушка, который тоже решил пройтись, подозвал Марцина и представил матери Костика:

– Вот мой внук. Правда, не по прямой линии, но неважно. Он очень мне помог. Если бы не они с Костиком, это лето было бы для меня очень грустным и тяжелым.

Костикова мама пристально посмотрела на Марцина. Может, вспомнила историю с палаткой? Но видно, не захотела портить себе настроение неприятными воспоминаниями и сказала:

– Я вижу, пан Дзевалтовский, вы умеете с ними обращаться. Это вселяет в меня надежду. Значит, не все потеряно! Костик, слушайся старших! Помни, ты должен вырасти порядочным человеком.

Костик с Марцином переглянулись. Мама в своем репертуаре: не может обойтись без наставлений!

Пани Виктория по дороге разглагольствовала, какой у нее прекрасный дом и сад, и приглашала маму Костика в гости.

– У нас тут хорошо. И воздух чистый, – говорила она. – Только вот остановка в ужасном состоянии, особенно в дождь. Глина, лужи, грязь непролазная… Но что я вижу? Наконец-то догадались выложить дорожку плитками. Не плитками, а обломками, верно, из той кучи, что года три пролежала на обочине. Теперь и через лужу можно перебраться. Хоть позаботились наконец, и на том спасибо. О цветах что уж говорить… Весной разбили клумбы, цветы посадили, все честь честью, а сейчас посмотрите: сплошные сорняки!

Марцин глянул на Костика, Костик – на Немека. Беспроволочный телеграф сработал!

Обнимая сына на прощание, мама сообщила новость: Алиция выходит замуж.

– За доктора того, помнишь? – покачала она головой. – Но знаешь, курить он бросил!

* * *

Ужинали без Альбы. Он сказал, что ему не хочется, вишен наелся. Забился в палатку и сидел там в полутьме.

– Оставьте его в покое, – распорядился дедушка. – Пусть делает что хочет.

– Какая его муха укусила? – не мог Марцин взять в толк. – Стояли у колонки, о школе болтали. Альба рассказывал что-то потешное, вдруг видим – Костика мама обнимает.

– Мама… – тихо повторил дедушка. – Вот именно, мама…

Костик перерыл чемодан, поискал что-то на вешалке, за диваном. Наконец нашел. Берет.

– Зачем тебе на ночь глядя берет? Спать, что ли, в нем собрался? – пошутил Марцин.

Но Костик ничего не ответил и, покрутившись еще немного по комнате, незаметно исчез. Вернулся он нескоро.

* * *

Ночи в августе похолодали. Но Альба не мерз: под боком у него всегда спал Бобик.

Животные вообще любили Альбу. И Костик немного даже завидовал ему. Взять хоть того же Бобика: их с Марцином он гораздо дольше знает, а льнет к Альбе. Идут все вместе – рядом с ним бежит. И с ежиком та же история: стоит Альбе подойти к ящику, сразу поднимает голову. Да, любят его животные.

Но сегодня Костик нисколечко ему не завидует. «Хорошо, что Бобик его любит, – думает он, – даже очень хорошо».

Небо все в звездах. В августе часто падают звезды, и если задумать желание, оно непременно исполнится. Возвращаясь домой с беретом в руке, Костик поднимает голову на том месте, где нашел ежа, и, видя падающую звезду, бормочет: «Чтобы Альба… чтобы Альбе…»

* * *

Как-то после обеда прибежал Немек.

– Я прощаться пришел. Мама уже вернулась, звонила мне по телефону. Она черепаху привезла!

– Одну? – спрашивает Марцин.

– Одну. Говорит, везла двух, но одна по дороге убежала. Но я ей не верю.

– Не веришь маме? – растерянно спросил Марцин.

– Я теперь ничему не верю… – тихо говорит Немек, словно рассуждая сам с собой, но через минуту как ни в чем не бывало добавляет: – Мяч пусть остается. Альба с ребятами будет играть.

– Значит, ты знаешь уже, что Альба останется у дедушки?

– Ага. Пани Виктория встретила твоего дедушку на почте, и он ей сказал. Пожалуй, я отдам черепаху Костику. Где он?

– Торчит, наверно, возле пишущей машинки. Дедушка вчера показал Альбе, как печатать. И представляешь, он уже стучит. Слышишь? Костик тоже хочет научиться. Его силком теперь оттуда не оттащишь.

* * *

Опять чемоданы собирать! «Мы ведь только что приехали! – удивляется Марцин. – И уже пора уезжать».

Костик соглашается. Каникулы пролетели незаметно, промелькнули, как один день.

Будь Костик министром просвещения, он издал бы указ, чтобы учебный год начинался в октябре, когда ничто уже не напоминает о лете. А сейчас напоминает все: ярко-синее небо, солнце, зеленая листва на деревьях, цветы…

Но примиряют с печальной неизбежностью летние трофеи: сушеные грибы, орехи, подсолнух. В корзине – отборные помидоры и маленькие огурчики: в самый раз мариновать. Не забыл Костик и про цветы. Один букет – для мамы, другой – для Скочелёвой. Авось удастся задобрить.

У Марцина тоже два букета: для мамы и для Пуси.

* * *

Марцин ежеминутно высовывается в окно и посматривает на калитку. За ним должен приехать отец. Он радуется и немного трусит. За все лето отец ни разу ему не написал. Значит, сердится за последнюю историю. Мама, конечно, все ему рассказала, иначе как объяснить, почему Марцин не в лагере. Но все это ведь было так давно!

Общество помощи жертвам насилия, цирк, изверги-родители…

Марцин ухмыльнулся.

– Ты чего ржешь? – спрашивает Костик.

– Помнишь, как Томаш к дочке в Италию укатил?

Оба дружно рассмеялись, а с ними Альба. Он знал эту историю. Ему жалко с ними расставаться. И он напоминает: они в ближайшее воскресенье обещались приехать…

Но вот от калитки идет отец. Марцин выбегает навстречу. Поздоровались. Отец в хорошем настроении.

Перед отъездом Марцину захотелось все ему показать. И он повел его в сад, во двор, даже на базарную площадь, где состоялся вчера прощальный матч. Все прошло как положено. Были болельщики; венки преподнесли капитанам обеих команд, так как сыграли вничью.

– Пап, ты на меня не сердишься?.. – собравшись наконец с духом, спросил Марцин.

– Нет, теперь уже нет… – вздохнул отец. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Два месяца – срок немалый. Надеюсь, ты поумнел? А?

Марцину и самому кажется, что он стал умнее.

Отец рассказывает о маме, о братьях. Все уже в сборе и ждут его с нетерпением. Марцину поскорее хочется домой.

– Папа… – говорит он, запинаясь и не глядя на отца, – правда, дома…

– Да, сынок, – улыбается отец, – испокон веку известно: в гостях хорошо, а дома лучше.

Автобус трогается с места, безжалостно прерывая слова прощания, рукопожатия, дружеские признания. За окном мелькает седая голова дедушки, голубая рубашка Альбы и множество машущих рук – это пришли проститься футболисты.

– А здорово мы каникулы провели!

– Да! – соглашается Костик. – Лучше быть не может! На пять с плюсом.

– Не на пять, – вздыхает Марцин. – Одно нам все-таки не удалось.

– Что?

– Ну, это… – наклоняется к другу Марцин, чтобы не расслышали непосвященные. – Цепь… С цепью-то все-таки не вышло.

– Не беда! Найдешь другой способ волю закалять.