Текст книги "Проклятье живой воды (СИ)"
Автор книги: Галина Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Глава 9
Эту девушку миссис Чес раньше никогда не видела и почувствовала смутную тревогу.
Утром ей с трудом удалось отделаться от Сэмми Петерса – тот зашел в гости, чтобы вместе идти с Виктором на работу, а заодно и помириться, поскольку вчера расстались отнюдь не ласково. Чтобы Сэмми отвязался, Верне пришлось солгать, что Виктор уже ушел – встал рано, сказав, что вчера позволил себе прогул и сегодня пытается наверстать упущенное. Дескать, ищи его на фабрике. Парень ушел, качая головой, а женщина долго смотрела ему вслед, сама удивляясь на себя, что заставило ее солгать. Ведь обман рано или поздно раскроется, и тогда…
Нет, не надо об этом думать. У нее еще есть несколько дней, и она попытается спасти сына.
Ночью Виктору было плохо. Он лишь изредка забывался тяжелым сном, но потом боль накатывала волной, и юноша принимался метаться по постели со стонами, от которых у матери сжималось сердце. Если бы могла, она бы вскрыла себе вены, чтобы хоть так ослабить его боль. Но – увы. – ничего не помогало. А ночью аптеки закрыты. И разве есть на свете лекарство, способное утишить такую боль?
Перед рассветом она заставила сына подняться и кое-как дотащиться до погреба. Там было темно и неуютно, из углов тянуло запахом старых тряпок и давным-давно прогнивших досок, к которому примешивалась вонь испорченной капусты. Двигаясь большей частью наощупь, Верна кое-как соорудила для Виктора постель, приспособила какой-то ящик под низенький стол, чтобы не есть с пола, как собаке, и устроила там сына. Тот, оказавшись в подвале, притих, забившись в уголок, и только посверкивал оттуда прищуренными глазами. Темнота скрадывала очертания того, во что превратилось его лицо и изменившееся, округлившееся, словно бочка, тело, и это было к лучшему. Верна догадывалась, что увиденное ее не обрадует. А так можно тешить себя иллюзией…
К черту иллюзии. Все будет хорошо. Виктор выздоровеет. Она слышала про остальных заболевших. Те становились агрессивными, переставали узнавать родных, у них исчезала речь, и люди быстро превращались в тупых животных. Однако, Виктор не таков. Он не поглупел. Он узнавал мать и тянулся к ней, как младенец. В его прищуренных глазах, наполовину утонувших в складках перерожденной плоти, светился разум – боль, страх и слабая тень надежды. «Ты ведь поможешь мне, мама?» – читала в них миссис Чес. И он пытался с нею разговаривать. Правда, речь его звучала невнятно, словно горло отказывалось повиноваться. О многом приходилось догадываться по движению губ – только они и остались прежними.
Верна хлопотала половину ночи и все утро едва ли не до полудня, за повседневными делами заставляя себя отвлечься от того, что ожидало ее в будущем. Сын заболел. Он заразился какой-то гадостью на проклятой фабрике лорда Макбета и превратился в мутанта. Превращение еще только началось, пока его еще можно принять за проказу, но оно будет прогрессировать. И тогда его заберут, как забирают всех мутантов. Официально – на лечение. Хотелось бы верить, что на лечение, потому что ходят слухи о разработке нового лекарства. И его даже на ком-то испытывают… а что пока не слышно о тех, кто выздоровел – так много ли она знает?
Незадолго до полудня, когда Виктор забылся-таки глубоким сном измученного борьбой и болезнью человека – сном, после которого у других заболевших знаменуется начало выздоровления – Верна все-таки выбралась из подвала. Она устала. Тело ломило. Кружилась голова, веки закрывались сами собой. Но надо было жить и делать вид, что все в порядке. Тогда ее оставят в покое, дадут ей шанс…
И она принялась хлопотать по хозяйству, как ни в чем не бывало, даже, присев у окна с приготовленным для починки бельем, перекинулась парой фраз с кем-то из соседок, когда увидела эту девушку.
Собственно, если бы не толстая русая коса, девушкой ее признать можно было с трудом. Мужские штаны, короткие сапожки, рабочая блуза, поверх которой на плечи, несмотря на теплую погоду, накинута кожаная куртка, отороченная вылезшим линялым мехом. Голова повязана платком с узлом на затылке. На шее болтается что-то вроде полумаски, только для нижней части лица. И вместительная кожаная сумка через плечо.
Девушка рассматривала их дом так пристально, словно пыталась вспомнить что-то важное, и Верна испугалась. Кто она такая? В их квартале ее сроду не видали.
В какой-то миг их взгляды встретились, и девушка решительно шагнула вперед.
– Простите, мне нужна миссис Чес. Мне сказали, что она живет в доме номер пять по улице Кэт-стрит. Это… – взгляд девушки скользнул по табличке с цифрой «5».
– А вы кто?
– Меня зовут Маргарет Смитсон. Я работаю старшим лаборантом на фабрике «Макбет Индастриз». И я хотела…
– Мне не о чем разговаривать с Макбетами, – отрезала Верна. – Мисс Смитсон, у меня много дел, болтать мне некогда.
– Но я только хотела узнать, что с Виктором.
– С ним все в порядке, – отрезала Верна.
– Но его сегодня не было на фабрике. Сэм Петерс искал его все утро, до начала смены. Спрашивал у мистера Уильямса – это старший мастер и управляющий шестого цеха, где работал ваш сын. – но тот ничего не знал. Я узнала случайно. Что с Виктором, миссис Чес? Он… заразился?
Верна попятилась, отступая от окна. Ей показалось, что это слово прозвучало, как грохот взрыва, на всю улицу.
– Нет. Он… просто простыл. Обычная простуда. Ничего страшного.
– Правда?
– Истинная. Я мать. Я знаю, что с моим ребенком. И сумею справиться без посторонней помощи.
То, что два утверждения из трех были ложью, Верна старалась не думать. Но, кажется, ей удалось убедить эту мисс Смитсон.
– Вам надо показаться врачу, если это простуда, – она переступила с ноги на ногу. – Я могу сказать в конторе, что Виктор Чес болен. Может быть, вам смогут оплатить лечение… частично…
Голос ее замер на вопросительной ноте, и Верна кивнула:
– Попытайтесь, мисс.
Деньги им могут понадобиться.
После ухода девушки Верна полезла в кубышку. Деньги она хранила в старом кошельке под подушкой и всякий раз перепрятывала в новое место, если случалось уходить из дома. Банкам женщина не доверяла – во-первых, они принадлежат сильным мира сего, а те только и думают, как бы вытянуть из бедняков побольше денег. Во-вторых, у нее не так много наличных, чтобы их можно и нужно было хранить в банке. Да и понадобиться они могут в любой миг. А если банк в эту минуту будет закрыт или внезапно лопнет? Плакали тогда ее денежки. Нет, под подушкой надежнее.
Несмотря на то, что в последние два месяца Виктор получал много денег, Верна не смогла избавиться от привычки экономить, откладывая каждый пенни и радуясь, если удавалось потратить хотя бы на полпенса меньше, чем рассчитывала. В результате, у нее скопилась приличная сумма – целых двенадцать фунтов, восемь шиллингов и шесть пенсов. Эх, если бы не пришлось раздать долги и заплатить за жилье за полгода вперед, было бы больше, почти двадцать фунтов. Но все равно набралось достаточно.
Два фунта с мелочью Верна оставила, а остальное уложила в кошелек. Она понятия не имела, сколько стоит прием у хорошего доктора, поскольку до сего дня предпочитала пользоваться услугами благотворительной лечебницы, где цены были чисто символическими, а по понедельникам вовсе устраивался бесплатный прием. Правда, за лекарства приходилось платить из своего кармана, но десять фунтов – это такая огромная сумма. Ее не может не хватить.
Благотворительная лечебница располагалась в соседнем квартале. Объявление над входом гласило, что сегодня с двенадцати часов и до трех пополудни прием оказывает дежурный врач доктор Кларен, специалист широкого профиля. Спросив у проходившего мимо санитара, сколько времени, Верна поняла, что пришла вовремя.
Очередь оказалась невелика – ждать пришлось не больше часа. Когда высоченный ассистент пригласил ее в кабинет, от волнения Верна еле справилась с собой. На нее вдруг накатила такая слабость, что она с трудом доковыляла до двери.
Доктор Кларен был низенький, толстенький и весь какой-то гладкий. Верне не нравились такие мужчины, они напоминали ей кусок мыла, который упал в таз с водой и норовит выскользнуть между пальцев.
– Ну-с, уважаемая, на что вы жалуетесь? – глаза за стеклами пенсне казались круглее, чем есть на самом деле и неприятно выпученными.
Оказавшись наедине с двумя мужчинами – почему-то была твердая уверенность, что с женщиной будет разговаривать женщина, – Верна растерялась.
– Это не я, – промямлила она.
– А кто же у вас болен?
– Мой сын. Он…
– Ваш сын? – доктор Кларен посмотрел куда-то ей за спину. – Где же он? Пусть войдет.
– Он… не может прийти. Он дома, и я бы хотела, чтобы вы…
– Чтобы я – что? Пришел к вам домой?
– Да. Моему сыну… нельзя показываться на улице. И он… очень мучается. Он бы все равно не дошел.
– Хм, – доктор поправил пенсне. – Хорошо. Я мог бы зайти… скажем, завтра или послезавтра, если не будет срочных вызовов. Скажите, по крайней мере, чем болен ваш сын? Вдруг это что-то заразное? В таком случае, его лучше и быстрее все равно отправить в больницу. Хотя бы в здешнюю. Сюда принимают без вступительного взноса и первые десять дней можно лежать бесплатно.
Верна судорожно стиснула пальцы на ручке своей сумочки.
– Мой сын… у него… ну, сначала я подумала, что это проказа, но потом поняла, что ошибаюсь.
– Проказа? Ваш сын – прокаженный? Но это не сюда. Это в лепрозорий. Гарольд, – доктор Кларен бросил на ассистента внушительный взгляд, – напишите записку госпоже… как вас, уважаемая?
– Миссис Чес. Миссис Джордж Чес. Я – вдова. Мы с сыном живем на Кэйт-стрит, дом номер пять.
– Хорошо, – кивнул доктор, пока ассистент быстро заполнял бланк. – Я постараюсь сделать для вас все возможное. Лекарства от проказы дорогие и на данный момент ни одно не дает полного выздоровления, но это если болезнь запущена. Ваш сын. Миссис Чес, заболел недавно?
– Вчера или позавчера…
– Тогда шансы довольно велики. Сколько лет вашему мальчику?
– Недавно исполнилось восемнадцать. Он уже работает, – голос матери дрогнул от гордости за сына.
– Рабочий или…
– Рабочий. На фабрике «Макбет Индастриз».
Перо застыло в руках ассистента. Круглое лицо доктора Кларена вытянулось.
– «Мак…мак-бет Индастриз»? – выдавил он. – Но это… вы уверены, что у него всего-навсего проказа? Что это не… мутация?
– Я не знаю, – призналась Верна. – Может быть…
От волнения у нее закружилась голова. Она, как сквозь вату, слушала, что говорит ей доктор. Немного пришла в себя, только когда ассистент Гарольд вложил ей в руку бланк для покупки лекарств и выставил за дверь.
Ночь в особняке графов Фрамбергов прошла беспокойно. Большую часть слуг отпустили по домам, разрешив им взять неурочный выходной. Оставшихся – экономку миссис Якобсон и нескольких горничных, а также камердинера графа и повара – уговорили устроиться в другом крыле, подальше от хозяйских покоев. Из дома для умалишенных выписали сиделку, крепкую плечистую бабищу, с грубым мужским голосом и манерами грузчика. Привыкшая не задавать лишних вопросов и ничему не удивляться – мало ли, что бормочут те, кого, по приказу родни запирают в Бедламе. – она неуклюже сделала реверанс, немного смущаясь тем, что с нею беседует настоящий «всамделишный» граф.
– А то у нас кого ни возьми – все сплошь графы да герцоги, лишенные наследства, – пробасила она. – Не поверите, даже его высочество принц Эрвард сидел. Все твердил, что именно он должен был королю Георгу наследовать, да сестра его, нынешняя королева Анна, отняла у него престол… Такие небылицы плел, прости Господи…
– Кхм, – негромко кашлянул сэр Генри, и сиделка осеклась.
– Простите, ваша милость.
– Так вот, – граф сделал вид, что ничего не замечает. – Вы будете неотлучно находиться подле моей… – покосился на жену, подавил вздох, – подле нашей дочери. Она больна. Телесно. Разум ее не пострадал, однако, те физические страдания, которые ей причиняет болезнь, способны вызвать… припадки. Возможно, вы решите, что она сходит с ума.
Леди Элинор, сидевшая в кресле рядом, медленно поднесла к губам платочек, но ничего не сказала. Ее чувства выдавала лишь мелко дрожащая рука.
– На самом деле наша дочь умственно совершенно здорова, о чем вы и должны помнить. Страдает только ее тело. Душа же… она вряд ли захочет с вами общаться, а если и захочет, то боли, которые она испытывает, могут помешать общению. Это вам тоже стоит помнить.
– Да понимаем, чего уж там, – сиделка смотрела в пол.
– Ваши обязанности просты. Время от времени обтирать тело девушки влажной губкой, мазать пострадавшие участки тела мазью, которую нам доставили от доктора Кларена, поить, кормить с ложечки и… убирать больную. И препятствовать ее… перемещению по комнате и по дому. Если, придя послезавтра, доктор Кларен даст какие-то дополнительные указания, то их вы тоже будете обязаны выполнять. Это вам понятно?
– Да как же… хм… Точно так, ваша милость, – твердым голосом ответила сиделка.
– Сейчас прошу следовать за мной, – граф поднялся.
Прошло три дня после визита доктора Кларена. Он больше не показывался, ссылаясь на срочные дела, но несколько раз присылал своего ассистента, мистера Гарольда, с записками или лекарствами. Одни следовало втирать в пораженные участки тела, другими надлежало поить девушку строго по часам. Ежедневно следовало менять белье, а использованные простыни и наволочки сжигать во избежание распространения заразы.
Сиделка лишь чуть побледнела, когда увидела голову девушки. Сэр Генри сам невольно вздрогнул, заметив, как за его спиной судорожно всхлипнула его жена. Каштановые вьющиеся волосы девушки выпадали прядями, обнажая лысый череп, кожа на котором становилась грубой и трескалась, сочась сукровицей и гнилой кровью, которые пятнали наволочку. Опухоль со лба перекинулась на скулы и нижнюю челюсть, так что сомкнуть губы Роза могла с трудом. Из уголка рта стекала слюна. Она не дышала – по крайней мере, дыхания не было слышно, – но глаза-щелочки смотрели на людей вполне осмысленно. И девушка даже приподняла руку – грубые пальцы раздулись, указательный, средний и безымянный при этом почти срослись, а из-за того, что большой и мизинец торчали в разные стороны, рука походила на клешню.
– Вот, – голос сэра Генри не дрогнул, – наша дочь.
– Что ж, – наигранно бодрым голосом заговорила сиделка. – Понятно. Работенка предстоит та еще… Что ж, юная мисс, буду за вами ухаживать.
Роза попыталась что-то сказать, но губы плохо слушались. Из горла вырвалось сдавленное шипение, словно у автоматона, у которого отказала система воздухообмена.
– Разрешите мне вас оставить, сэр Генри, – слабым голосом промолвила леди Элинор. – Я буду ждать вас в гостиной у камина.
Тот кивнул, не отводя глаз от переродившейся дочери. Он не видел Розу несколько часов, и ему показалось, что не только опухоль изменилась.
Бормоча что-то успокоительное, сиделка принялась за работу, и сэр Генри, бросив последний взгляд на дочь, покинул ее комнату. Ужасно хотелось подойти и сказать что-нибудь ласковое, но он чувствовал, что не сможет произнести ни слова в присутствии постороннего человека.
Леди Элинор сидела на краешке кресла у камина, который затопили, несмотря на то, что в свои права уже вступало лето, и порой в комнатах было чересчур душно. Лицо ее словно окаменело, единственным признаком, выдающим ее душевное волнение, был батистовый платочек, который она дергала, скручивала и разве что не порывалась порвать. В стороне, как наказанный школяр, мялся Джеймс Фицрой. Все эти дни молодой человек ходил, как потерянный.
– Элинор? – сэр Генри присел в соседнее кресло, наклонился вперед и коснулся ее руки. – С тобой все в порядке?
– Со мной? – лишь заблестевшие глаза выдавали ее чувства. – Со мной все отлично, сэр Генри. А вот с Розой…
– Роза больна.
– Чем? Что у нее за болезнь? Только не лгите мне, что это проказа. Я не верю, чтобы прокаженный так кричал и стонал от боли.
Увы, это было правдой. Если днем Роза еще как-то сдерживалась, то ночью ее крики и стоны были слышны на весь этаж. Ни сэр Генри, ни его жена из-за этого так толком и не выспались. А сколько еще бессонных ночей им предстоит? Смогут ли они? Выдержат?
– Какова бы ни была болезнь, не может быть, чтобы наука о ней ничего не знала. Я верю в отечественную медицину. Доктор Кларен нам поможет. Надо только немного подождать, пока он выведет нужную формулу.
– А до тех пор? Что мы будем делать, сэр Генри?
Он поймал себя на мысли, что прислушивается к шуму со стороны лестницы:
– Жить. Молиться, отдыхать. Вести себя так, словно ничего не произошло.
– Ничего? – Элинор издала короткий звук, который можно трактовать, как угодно.
– Все зависит от того, с какой стороны взглянуть на проблему. Доктор Кларен обещает до конца недели синтезировать новое лекарство. Мы будем оделены им в первую очередь.
– А до тех пор нам остается только стоять и смотреть. Это ужасно, сэр Генри. Я этого не вынесу.
– Даже ради нашей дочери?
– Ради всего святого. Это… то, что там находится… Это не моя дочь. Это… мутант. – не сдержавшись, выкрикнула Элинор.
Сэр Генри не дрогнул, но во взгляде, которым он одарил свою жену, скользнул холод.
– Это моя дочь, – отчеканил он. – И я сделаю все, чтобы облегчить ее страдания. Что же до вас, миледи, то советую вам хорошенько подумать над своим поведением и манерами.
Леди Элинор прикусила губу, постаравшись взять себя в руки.
– Я… простите меня, я неважно себя чувствую. У меня болит голова. По-моему, начинается мигрень. Это от усталости и бессонницы. Мне надо прилечь. И отдохнуть… Простите, – добавила она еле слышным шепотом.
– Я понимаю, – голос сэра Генри несколько смягчился, хотя взгляд остался столь же холоден. – Вам следует отдохнуть.
– В таком случае, я пойду к себе, – Элинор медленно поднялась из кресла и направилась к выходу. У самого порога ее догнал Джеймс, предложил руку.
Сэр Генри остался один. Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Его дочь, его единственное дитя, Роза Фрамберг заболела. Ее тело ужасно страдает, а вместе с ним – и душа. Вот если бы можно было их как-то разделить – например, попробовать внедрить разум и память Розы в мозги какому-нибудь автоматону. Говорят, такие уже создаются – механизмы, похожие на людей. Внутри у них приборы, двигатель, пружинки и шестеренки, а по трубам вместо жил течет та самая живая вода. Он бы не пожалел никаких денег, чтобы, избавить Розу от страданий. Сделать из нее автоматона…Нацепить на него маску, повторяющую всему облику обычное любезное выражение…
Нет. Этого он не сделает. И не только потому, что достать такой автоматон практически невозможно.
Он не сможет убить свою дочь.
Вошел дворецкий, вырвав графа из раздумий. Остановился на пороге. На подносе – визитная карточка. «Сэр Реджинальд Мортимер».
– Мы никого не принимаем, – произнес сэр Генри и удивился, насколько спокойно звучит его голос. – Отошлите визитную карточку и принесите наши извинения.
Откуда-то издалека, приглушенный стенами, раздался короткий срывающийся крик. Дворецкий вздрогнул, уходя. Сэр Генри ухом не повел. Только не спеша встал и направился к покоям Розы.
Леди Элинор попалась ему на площадке второго этажа, такая бледная, что он чуть было не силой поволок ее в постель.
– Что там происходит?
– Роза. Ей могло стать хуже…
– От чего? От лекарств доктора Кларена? Они снимают зуд и способствуют заживлению ран.
– Вот я и иду, чтобы самостоятельно все выяснить. Вы со мной, Элинор?
Но леди Фрамберг побледнела и попятилась, прижимая руки к груди. В глазах ее заплескался ужас.
– Нет. – зашептала она, мотая головой. – Нет. Простите меня, сэр Генри, но я не могу. Я…мне дурно. Я пойду прилягу.
Она пролепетала что-то про капли и нюхательные соли и направилась прочь. Сэр Генри покачал головой. Он-то знал, что причина не во внезапном приступе мигрени.
Леди Элинор боялась собственной дочери. Боялась того существа, в которое, меняясь на глазах, превращается ее ребенок. Да, собственно, там, на третьем этаже, в запертой комнате, сидит не Роза Фрамберг, а некто непонятный и жуткий. Сэр Генри и сам порой испытывал смешанные чувства, но старался давить их в себе.
Вот уже несколько дней в доме графа Фрамберга жил страх. Страх перед непонятным существом. Страх перед тем, что скажут люди. Страх осуждения и скандала. Собственно, скандал уже разразился, когда лорд и леди Фрамберг не появились на приеме, отделавшись короткой запиской с извинениями, но пока еще никто не знал правды. Семья никого не принимала. Леди Элинор перестала бывать где-либо с визитами. Сэр Генри ограничил свои поездки исключительно деловыми встречами и больше не появлялся ни в клубе, ни на ипподроме, ни в гостях. Но что самое странное – и молодой Джеймс Фицрой тоже внезапно стал затворником. Он целыми днями либо слонялся по дому, либо торчал в библиотеке, усиленно делая вид или в самом деле внезапно заинтересовавшись классической литературой. В другое время сэр Генри не мог нарадоваться на племянника, но не сейчас.
А сейчас он встретился перед дверью в комнату Розы. Сэр Генри удивленно приподнял брови. Вот уж чего не ожидал…
– Что вы здесь делаете, Джеймс?
– Я…м-м… пришел справиться о здоровье моей кузины, – натянутым тоном ответил молодой человек, переминаясь с ноги на ногу.
Сэр Генри кивнул, поджав губы, но вслух ничего не сказал. Уже и то хорошо, что Джеймс нашел в себе смелость прийти сюда. Из-за двери послышался шорох, какая-то возня, низкое шипение и неразборчивое сердитое бормотание сиделки. Потом что-то упало, послышался звук, который мог быть только звуком удара, и сэр Генри стукнул кулаком в створку:
– Что там у вас происходит? Миссис Браун? Все в порядке?
Возня, сопровождаемая ворчанием и шипением, усилилась, потом резко оборвалась, и, протопав к двери, сиделка высунула наружу нос:
– Все в порядке, сэр. И я не миссис, а мисс.
– Мисс Браун, как здоровье моей дочери?
Сиделка бросила взгляд через плечо. Если бы привстал на цыпочки, сэр Генри заметил то, на что она смотрит, но счел это ниже своего достоинства.
– Все по-прежнему, сэр. Она… чувствует себя нормально.
Утробное рычание, в котором лишь при изрядной доле фантазии можно было разобрать членораздельную речь, раздалось из комнаты.
– Я могу ее видеть?
– Сейчас? – на лице сиделки промелькнуло недоумение, смешанное со страхом. – Не думаю, что это хорошая идея. Мы провели тяжелую ночь… я глаз не сомкнула…
– Вот поэтому вы и нуждаетесь в отдыхе… хотя бы на несколько минут, – граф сам удивился своему тону. – Позвольте мне пройти. В конце концов, это мой дом, и я тут хозяин.
Сиделка помедлила, словно вспоминала что-то, потом кивнула, поджимая губы:
– Да, сэр. Как скажете, сэр. Но не говорите потом, что я вас не предупреждала. Это зрелище не для слабонервных.
– Не беспокойтесь. Мне приходилось участвовать в экспедициях в Африку, подавляя восстания в наших колониях. И я насмотрелся на то, что чернокожие шаманы делают с пленными солдатами.
С этими словами сэр Генри решительно отодвинул сиделку, переступив порог.
Он готовился увидеть нечто невероятное, но все равно реальность оказалась страшнее.
Распухшее, покрытое струпьями и язвами, тело, лишь частично прикрытое простыней. Из открытых язв сочится гной и сукровица. Ее столько, что одеяло и постельное белье убрали, и они пропитанной гноем и слизью грудой валяется на полу. Тело его дочери лежит практически на голых досках. От них ее отделяет только тонкий матрац и клеенка, сверху его прикрывает холстина. Волосы почти все выпали, голова распухла так, что почти слилась с плечами. В складках неестественно розовой, шелушащейся плоти еле виднеется то, что когда-то было лицом миловидной девушки – торчат сморщенные ушные раковины, нелепо распухший нос, щелки глаз. Рот превратился в щель, похожую на разрез. Он то открывается, то закрывается снова, словно у выхваченной из воды рыбы. Каждый раз, когда рот открывается, слышится низкий нечленораздельный звук. При этом существо размеренно мотает головой из стороны в сторону.
Несколько секунд сэр Генри стоял неподвижно, стараясь подавить в себе чувство брезгливости. Это его дочь. Его Роза. Милое нежное дитя. Еще несколько дней назад она была человеком… практически человеком, хотя и с язвами по всему телу. И вот… это существо. Но ведь это ее тело. Эти «копыта» – те самые нежные пяточки, которые гордо демонстрировала нянька счастливому отцу. Это тело. Эти конечности – милые ручонки, которыми маленькая Рози гладила его по лицу: «Папочка, купи мне пони.»
Сэр Генри проследил взглядом – и вздрогнул:
– Зачем это?
Мисс Браун воздвиглась рядом, как грозовая туча.
– Мне пришлось это сделать, сэр, – голос спокоен и деловит. – Она не давалась. Пыталась на меня напасть.
Запястья Розы туго-натуго прикручены к прикроватным столбикам шелковыми шнурами от балдахина. Тугие нити так врезались в тело, что раздувшиеся кисти утратили розовый цвет и побелели, но шевелились, словно жили отдельной жизнью.
– Немедленно развяжите.
– Но сэр, вы сами не знаете, чего просите. – сиделка уперла кулаки в бока. – Она опасна.
– Это моя дочь. Делайте, что вам приказано.
Подчиняясь какому-то наитию, сэр Генри сел рядом на клеенку, не особо выбирая местечко почище и, стиснув зубы, коснулся рукой того, что еще недавно было щекой его дочери, а теперь практически слилось с плечом.
– Роза. Роза, ты меня слышишь?
Она несколько раз мотнула головой, продолжая все также размеренно открывать и закрывать щель рта.
– Если и слышит, то не понимает, – буркнула сиделка, возясь с узлами.
– Роза. Посмотри на меня, если ты меня слышишь. – громче позвал сэр Генри.
Сиделка поджала губы, поморщилась, но больше не сказала ни слова. Пусть тешит себя надеждой, если ему так хочется.
Но голова замедлила свое движение, а к тому моменту, когда левая кисть была освобождена и тяжело упала на постель, вовсе остановилась. То, что когда-то было лицом, повернулось к мужчине. Сэр Генри смотрел, как морщатся складки в той части головы, где положено быть лбу. Рот странного существа распахнулся снова, и из него вырвалось низкое горловое рычание. Оно не монотонное, Роза явно хочет что-то сказать. Потом складки все-таки поменяли свое положение, и между ними мелькнул зрачок. Глаз девушки смотрел на склонившегося над нею мужчину, и сэр Генри осторожно накрыл ладонью уродливую кисть:
– Ну, как ты, дочка? Как себя чувствует моя девочка?
Она не успела подать никакого знака – возле двери послышались шаги. Это оставшийся у порога Джеймс. Он с кем-то шепчется, и раздается его голос:
– Сэр Генри, прибыл доктор Кларен.
