Текст книги "Проклятье живой воды (СИ)"
Автор книги: Галина Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Глава 7
Третий гудок застиг Виктора уже возле проходной. Юноша только-только переступил порог и споткнулся, невольно задерживая остальных.
– Шагай, чего встал? – его пихнули в спину, требуя поторопиться.
– Иду-иду, – проворчал он.
Сэм, ушедший вперед, оглянулся через плечо:
– Ты чего? Нездоров?
– Все в порядке. Просто споткнулся. Не обращай внимания.
– И выглядишь бледно, – друг замедлил шаг, поравнявшись с ним. – Вчера вечером никуда не ходил?
– Нет, а что?
– Да несет от тебя, как будто полночи черт знает, что пил и где валялся, а потом прямо в этом и на работу пошел.
– Да говорю тебе – дома я был. Не выходил никуда, – огрызнулся Виктор. – Отстань. Тебе какое дело?
– Ладно, я просто так спросил, – Сэм примирительно вскинул ладони. – Чего ты с утра завелся?
Виктор и сам не знал, почему напустился на Сэма. Юноши работали вместе не первый день, приноровившись таскать бочки и успевать еще и помогать с погрузкой-выгрузкой тары. Уже даже мистер Уильямс пробовал их осаживать – мол, нечего сырье сверх плана гнать, иначе другие цеха будут не справляться с нагрузкой.
Да, поначалу было тяжело. После работы ныли плечи и спина, дрожали ноги – попробуй весь день побегать по шатким мосткам вверх-вниз. Бывало, Виктор так уставал, что, придя домой, и с трудом заставив себя поесть, как подкошенный, падал на кровать и засыпал, не успев раздеться. Сквозь дрему он чувствовал, как мама снимает с него ботинки и куртку, ослабляет ремень на штанах. Виктор жалел мать, понимая, что ей нелегко и больно видеть его таким.
Но постепенно все изменилось. Он приноровился, уже не так уставал и временами чувствовал себя вполне довольным жизнью. Вот только просыпаться по утрам стало все труднее. В последние две недели юноша с превеликим трудом заставлял себя подняться с постели и, бывало, задремывал над миской утренней каши. И по улице брел, пошатываясь, как пьяный, а на самом деле – как сонный. Он и споткнулся потому, что глаза закрывались сами собой. Эх, скорее бы воскресенье. Он проспит весь день. Никуда не пойдет.
– Извини, Сэм. Я… не хотел. С утра просто…
– Ладно, чего уж там…
И эта злость и раздражительность. При матери Виктор старался сдерживаться, по детской привычке стесняясь грубое слово сказать, но на работе то и дело срывался. Да и на улицах его стало раздражать все – смех детей вдруг стал казаться слишком громким и обидным, голоса соседок – визгливыми, а они сами – тупыми клушами, старики только под ногами путаются, девчонки строят из себя невесть что…И так далее.
«Я просто устал», – говорил себе Виктор.
Вдобавок ко всему, зачесался правый бок. Зуд время от времени настигал юношу, заставляя забыть все на свете, и скрести ногтями кожу, находя в этом какое-то садистское удовольствие. Эх, разодрать бы на себе шкуру, с мясом выдрать эту язву, которая мешает жить и просто сводит с ума. Он не выдержал и украдкой почесался.
– Ты чего? – опять Сэм.
– Ничего. Рубашка жмет.
– Скажи матери, пусть новую сошьет. Я сам чувствую, что мне блуза в плечах тесна стала. А ты вкалываешь не меньше, а то и больше меня.
Что правда, то правда. Одновременно со злостью на весь мир, сонливостью и странным зудом на Виктора нападало дикое желание работать. Только ворочая бочки с водой, таская тяжести и перемешивая огромными черпаками грязную воду, юноша отдыхал. Физическое напряжение, работа до боли в мышцах снимали напряжение в душе. С работы домой он шел обновленным, словно физическая усталость была лекарством от странного терзавшего его недуга. И уже к полудню, когда объявляли перерыв на обед, смотрел на мир другими глазами.
Но в этот день работа, едва начавшись, встала. Один из двух цеховых котлов, где вода выкипала первым паром, уже через час стал давать меньшую тягу. А потом и вовсе, стоило рабочим чуть-чуть усилить давление, как со свистом сорвало крышку, и крутой кипяток плеснул на бока и стенки, загасив топку. Пронзительный свист горячего пара на несколько секунд заглушил остальные звуки. Цех мигом заволокло горячим паром, смешанным с дымом. Люди шарахнулся к выходу. Хорошо, что ворота была распахнуты настежь – цех не превратился в душегубку, и рабочие успели выскочить.
– Вот гадство. – мистер Уильямс зло сплюнул и добавил парочку выражений покруче. – Вся работа насмарку. Какой идиот вчера клапаны не проверил? Небось, там все на соплях держалось. Теперь придется ремонтников вызывать. А это хрен знает, сколько времени. Как бы производство не встало… И где их искать? Вот что. Ты, – он ткнул пальцем в Сэма, – бежишь в контору, скажешь, так мол и так. Авария, мать ее… После бежишь в третий цех. Авось ремонтники там. А ты, – он повернулся к Виктору, – давай дуй сперва к соседям. В пятый, а если там ремонтников нету, сгоняй во второй и на склады. Поняли?
Юноши умчались.
– Ну, а остальным – вперед, прибирать за собой, – мистер Уильямс сделал приглашающий жест. – А то ведь за простой из вашего же кармана высчитают.
Успевший поразмяться, Виктор в охотку припустил бегом до пятого цеха, куда поступала очищенная вода для первичной обработки. Так уж вышло, что работая тут не первую неделю, юноша ни разу не бывал нигде, кроме конторы в день зарплаты и собственного цеха. Так что его гнало вперед еще и любопытство.
Переступив порог, он сделал несколько шагов и невольно замер, разинув рот. Ничего подобного он не ждал и до сей поры не видел.
Насыщенная пузырьками вода переливалась посредством целой системы полупрозрачных труб из одного котла или чана в другой. Один чан был опутан медной проволокой, по которой время от времени пробегали искры, и тогда слышался сухой раскатистый треск. Другой чан при ближайшем рассмотрении оказался чудовищным прессом, который раз за разом сжимал и разжимал… воду.
Вода прессованная и вода наэлектризованная поступали, пройдя целый лабиринт через систему трубок, реторт и колб, в громадный чан, куда прямо из стены вела еще одна труба, матовая, непрозрачная. Из нее тягуче капала прозрачная до воздушности голубоватая жидкость. Две огромные лопасти, которые вращались вручную четырьмя людьми – остальное производство было механизировано, и рабочие лишь надзирали за приборами – перемешивали воду, делая смесь.
Над чаном склонялись двое – мужчина средних лет, который внимательно следил за процессом, время от времени перекрывая прозрачной тягучей жидкости кран, а также знакомая девушка. Виктора неожиданно потянуло туда, как магнитом. Он не видел мисс Смитсон уже несколько дней, а до этого встречал ее мельком – на проходной или в конторе в день выдачи зарплаты. Иногда им удавалось даже перекинуться парой слов или обменяться дружескими кивками. Раз или два Виктор пробовал подкараулить Мегги у проходной, чтобы проводить и поговорить, но девушка часто задерживалась на работе, а он в последнее время слишком уставал, чтобы долго ждать. Но сегодня момент был слишком удачным, чтобы им не воспользоваться, и он направился к Мэгги.
Она заметила Виктора, только когда тот стал подниматься по лесенке на площадку у края чана.
– Ты здесь откуда? Зачем пришел?
– Да так… – Виктор уже готов был разозлиться, но сдержался, – я… тебя хотел увидеть.
Она медленно повернула голову. Серые глаза расширились, веснушки на щеках проступили ярко, как будто краской брызнули. Или это показалось потому, что девушка резко побледнела.
– Меня?
– Ну да, – Виктор, как ни старался сдерживаться, начал злиться, – а что, нельзя?
– Я на работе.
– Я, знаешь ли, тоже не в теньке прохлаждаюсь. – огрызнулся он.
– Да вижу, как не прохлаждаешься. По девчонкам бегаешь.
– Не по девчонкам, а всего по одной… И вообще, ты чего завелась?
– Я? – мисс Смитсон уперла кулаки в бока, зло щуря глаза. – Завелась? Это ты тут скандалишь.
– Я?
– Что тебе здесь надо?
– Мэгги, – следивший за котлом рабочий поднял голову, – шла бы ты со своим ухажером отсюда. Набрала себе образцов – и иди, анализируй. И нечего тут на весь цех орать. Вас даже на улице, небось, слыхать, как вы тут воркуете…
Девушка залилась краской еще быстрее, чем давеча побледнела.
– Извините, мистер Робинсон. Я…не хотела… И вы сами видели, что я не виновата.
Мистер Робинсон только неопределенно фыркнул.
Виктор вдруг почувствовал стыд. И с чего он так завелся? Ведь нормально же все начиналось.
– Вообще-то, я ремонтников ищу. У нас котел встал, – сердито признался он.
– А-а… – Мэгги заметно смягчилась. – Нет их здесь. В другом месте ищи.
– Ну и пойду, – пожал плечами юноша.
– Ну и иди, – девушка снова отвернулась.
Судя по взгляду мистера Робинсона, это было самое лучшее, что ему надлежало сделать, но Виктор не мог просто так уйти.
– Извини, – он порывисто шагнул вперед и взял Мэгги Смитсон за руку. – Я не хотел. Я…
Мэгги как-то странно встрепенулась. Отвернулась было к котлу, но потом оглянулась на юношу. Потом посмотрела на пальцы, стиснувшие ее запястье.
– Ты… у тебя рука горячая, – прошептала негромко.
– Я знаю. Это, наверное, от работы…И от котла жар идет.
Она вдруг потянулась к Виктору, едва не вставая на цыпочки и вытягивая шею. Юноша подумал, что она, чего доброго, подставит губы для поцелуя и попытался ее удержать. Не то, чтобы он был против, просто здесь и сейчас… под осуждающим взглядом мистера Робинсона…Да и чего такого он сказал или сделал, что девушка сама к нему липнет?
Но Мэгги лишь протянула свободную руку и дотронулась до его лба сперва одной стороной кисти, а потом другой.
– Ты сам весь горячий, – произнесла она. – У тебя точно нет жара? Ты не заболел?
– Нет, не думаю. Я… Я последнее время всегда себя так чувствую.
– Странно. Ты все-таки покажись врачу. Мало ли, что…
– Молодой человек, вы будете врача искать или ремонтников? – вклинился в их беседу мистер Робинсон. – Определитесь уже и ступайте работайте. Оба. Живо. А не то все будет доложено старшему мастеру.
– Мы пойдем, – мисс Смитсон отступила, потянула Виктора за собой. – Мне в лабораторию надо. А ему… по другим делам… Да пошли же.
Виктор не сопротивлялся.
Уже выйдя из полумрака цеха на свежий воздух, девушка снова уставилась на юношу.
– Нет, с тобой определенно что-то не так, – заявила она. – Весь бледный, а этот румянец…пятнами… И горячий весь. Определенно, ты простыл. Иди ко врачу.
– Схожу. Потом…Послушай… те, мисс Смитсон.
– Мэгги, – отмахнулась та.
– Мэгги, – послушно повторил он, – м-может, сходим куда-нибудь в воскресенье, а?
Он сам не понял, как вырвались у него эти слова. Успел ужаснуться их смыслу и испытать мгновенное и подлое чувство облегчения, когда девушка покачала головой.
– Не могу. В это воскресенье не могу. Дела. Да и ты… узнай сначала, болен или нет. А потом… ну, скажем, через воскресенье… Почему бы и нет?
– Договорились, – от облегчения Виктор даже почувствовал себя лучше.
– Ну? Я побежала?
Привстав на цыпочки, торопливо чмокнула юношу в щеку, нахмурилась, ощутив горячую сухую кожу, но не сказала ни слова и в самом деле умчалась прочь.
О предстоящем визите было известно заранее – это была не обычная поездка матери и дочери в гости к скучающей приятельнице, когда хозяева и гости чинно сидят в гостиной, пьют чай и ведут неспешную беседу о погоде или обиняком, среди намеков и недомолвок, пытаются выведать скандальные подробности последних новостей. Леди Голдсмит устраивала большой прием, куда были приглашены все, кого она посчитала достойным.
Сэр Генри Фрамберг был только рад, когда его жена и дочь получили это приглашение. Дам мог сопровождать один мужчина, имя которого в списках не значилось, и сэр Генри какое-то время колебался, стоит ли доверять жену и дочь на попечение племянника. После недавних событий Джеймс Фицрой вышел у него из доверия. Сэр Генри даже порывался написать сестре гневное письмо, укоряя ее в том, что она не достаточно времени уделяла воспитанию старшего сына и отослать это письмо с самим Джеймсом, намекая, что больше не желает видеть юношу. Однако по зрелом размышлении одернул сам себя – ведь именно отцы по традиции несут ответственность за поведение сыновей, как матери – за манеры и образование дочерей. И если сестра прислала сына к нему, дабы он заменил Джеймсу отца в столь важном деле, значит, упрекать ее действительно не в чем. Елена сделала все, что могла. Кто будет ожидать большего от вдовы?
И поэтому, формально простив племянника за тот проступок, сэр Генри решил оставить Джеймса дома, сославшись на то, что на том же приеме будет присутствовать и сопровождавший сестру сэр Реджинальд Мортимер, предполагаемый жених Розы. Присутствие рядом с девушкой неженатого кузена, чье состояние, к тому же, было намного меньше ее собственного, могло невыгодно сказаться на репутации мисс Фрамберг, а Джеймс Фицрой превращался из родственника в охотника за приданым. К тому же, это было бы первое официальное свидание молодых людей. Именно тут их предполагалось представить друг другу в глазах света. Собственно, и прием леди Голдсмит устраивала ради того, чтобы две семьи могли устроить свои дела.
Леди Элинор не находила себе места. Были заказаны новые наряды и новые шляпки. Приглашен парикмахер, призванный уложить волосы матери и дочери согласно последней моде. Духи, помады, фамильные драгоценности, ароматические ванны и извлеченные из бабушкиных сундуков покрытые пылью коробочки с «мушками» – все эти и подобные им немаловажные мелочи были брошены в бой.
Насколько была увлечена и взволнована мать, настолько дочь казалась погруженной в себя, равнодушной и как бы исполненной презрения к тому, что на днях могла решиться ее судьба. Конечно, после знакомства настанет пора визитов и встреч в гостях и в общественных местах, где высший свет мог бы заметить эту пару и как следует ее обсудить. Помолвка и официальное предложение руки и сердца должны были состояться не ранее, чем через два-три месяца, в разгар сезона и тогда же объявлялась дата свадьбы. Но подготовиться надлежало уже сейчас.
– Завтра. – вечером в гостиной леди Элинор не находила себе места. – Подумать только, уже завтра ты можешь стать невестой. А я… – она попыталась всплакнуть, прикладывая платочек к глазам.
– Да, маменька, – сидевшая над вышиванием Роза не повернула головы.
– Ах, моя милая, неужели ты ничего не чувствуешь? – продолжала леди Элинор.
– Нет, маменька, – девушка двумя пальцами держала иголку, медля сделать стежок. – Чувствую. Вы разрешите мне удалиться в свою комнату?
– Как, мисс Роза, вы нас покидаете? – Джеймс, практически прощенный, поскольку в последние дни вел себя подчеркнуто безупречно, выпрямился в своем кресле. – Так рано?
– Я… хотела бы остаться одна, – промолвила Роза, втыкая иголку в ткань.
– Тебе нехорошо? – догадалась ее мать. – Ты заболела?
– Нет, маменька. Просто мне бы хотелось пораньше лечь спать. Завтра предстоит трудный день.
– Пусть идет, Элинор, – на миг отвлекся от вечерней газеты сэр Генри. – Не мешай ей.
– С вашего позволения, папенька, – Роза встала с большим облегчением. – Доброй ночи, маменька. Доброй ночи, папенька.
Леди Элинор подставила щеку губам дочери, но нахмурилась, в ответ коснувшись губами ее лба:
– Ты не заболела, Роза? Мне кажется, у тебя жар… Сэр Генри, сэр Генри, кажется, наша дочь заболела.
– Что? – тот отвлекся от описания городских происшествий. – Ты неважно себя чувствуешь, Роза?
– Ничего страшного, папенька, – девушка опустила глаза. – Я просто устала и… немного волнуюсь.
– Волнуешься? Подойди. – и, взяв дочь за руку, граф заставил ее наклониться. – Хм, в самом деле… Ты вся дрожишь. И… кажется, у тебя влажные руки. Что ж, отправляйся в постель, а я прикажу миссис Перкинс приготовить тебе настойку от простуды, – выпустив пальцы дочери, он потянулся за платком.
Роза простилась с домашними и поспешила к себе.
Причиной ее волнения была отнюдь не простуда, но странная слабость и неприятные ощущения, которые преследовали девушку последние дни. Началось это буквально через неделю после той роковой ночи, когда у нее начался легкий зуд. Чесалась кисть руки. Причем чесалась так, что не помогали ни мази, ни примочки. Думая, что дело в коже перчаток, Роза перестала их носить, но это привело к тому, что теперь она то и дело тянулась почесаться. В конце концов, она расчесала руку до крови и была вынуждена снова натянуть перчатки – теперь уже скрывая язвочки.
В последнее время их стало больше – зуд распространился по руке дальше. На людях Роза терпела, но, оставшись одна, не могла устоять и порой полночи ворочалась в постели, почесывая красные пятна. К тому же пропал аппетит – вся еда почему-то утратила вкус, и приходилось прилагать усилия, чтобы заставить себя садиться за стол и не отказываться от еды. Первое время девушка не слишком обращала на это внимания, списав все на нервные потрясения, но не так давно, принимая ванну, обнаружила у себя на боках странные розовые пятна, которые ее встревожили. Нет, они не чесались, но кожа в этих местах стала горячей и липкой. А сегодня утром, накладывая макияж, нащупала на лбу между бровей странную припухлость. К вечеру шишечка немного увеличилась в размерах. Вдобавок сильно разболелась голова, как будто нечто, поселившееся под кожей, давило на мозг.
Отослав горничную, Роза сама разделась и осторожно осмотрела себя. Розовые пятна стали больше. Кожа в том месте слегка припухла и стала плотной. Но зуд прошел.
Розе стало страшно. Страх перед неизвестным уже давно жил в ней, но девушка боялась признаться родным. Особенно отцу, который сумел скрыть от матери ночную прогулку дочери в обществе непутевого кузена. Милый папенька. Если только он узнает правду о том, что ни в каком сквере его дочь не гуляла. Если он только заподозрит ее в том, где она была на самом деле и что видела… Ох, нет. Лучше молчать и надеяться, что все пройдет само собой.
Утром Роза проснулась от испуганного крика. Девушка с трудом открыла глаза – почему-то это движение отозвалось болью, как будто накануне она натрудила лицо. Но как такое возможно?
Над ее постелью стояла белая, как мел, ее горничная, Люси. Стояла, прижав ко рту руки, и вытаращив глаза, как будто увидела привидение.
– В чем дело, Люси, – начала Роза и осеклась. Собственный голос показался ей чужим. Не хриплым, как от простуды, а каким-то… как будто говорила не она, а другой человек. – Что ты…
– Ох, нет. Миссис Фрамберг. Мистер Фрамберг. Нет.
И горничная с криком кинулась прочь, распахивая дверь. Из коридора послышались ее истеричные крики.
Роза поморщилась. У нее все тело разбито, глаза закрываются сами собой, словно что-то мешает векам, к тому же горло просто чужое. Девушка попыталась ощупать себя, подняла руку – и оцепенела, не в силах крикнуть.
Рука была розовой. Нет, не обычного цвета, как ей и положено, а такого же яркого, как и те самые пятна на ее боках. И кожа… кожа на кисти была какой-то неестественно гладкой, словно у фарфоровой куклы. Вторая рука выглядела немного получше – там кисть еще сохраняла природный оттенок и вид, но от локтя до запястья уже порозовела и – боже, девушка заметила это только что. – лишилась тех редких волосков, которые ее покрывали. Не веря своим глазам, Роза заставила себя провести ладонью по плечам и с ужасом обнаружила, что кисть правой, полностью порозовевшей, руки утратила чувствительность. Словно ее затянули в плотную гибкую перчатку.
Она еще с недоумением и нарастающим ужасом разглядывала свои руки, не решаясь перейти к осмотру остального тела, когда на крики горничной собрались остальные. Услышав спокойный властный голос отца, Роза невольно поступила, как маленькая девочка – подцепила негнущимися пальцами край одеяла и натянула его до макушки, прячась от внешнего мира.
Быстрые решительные шаги простучали до самой кровати.
– Сэр Генри, я видела, – тараторила Люси. – Красные пятна и на лице такое… такое… просто ужас, что такое. Я подобного в жизни никогда не видела. Ужас.
– Замолчите, – резкий голос отца обрезал причитания горничной, как ножом. – Роза? Роза, ты меня слышишь?
Девушка прикусила губу. Вернее, попыталась это сделать – губа показалась такой распухшей…
– Уг-гм, – промычала она из-под одеяла.
– Роза, посмотри на меня. Что все это значит? Что за ребячество? Опусти одеяло немедленно.
– Ох, сэр Генри, – всхлипнула горничная, – я не могу на это смотреть…
– Не можете, так уходите. – отрезал лорд. – Роза, я приказываю.
Девушка внутренне сжалась и медленно опустила одеяло, открывшись до шеи.
У постели столпились все – родители, горничная, экономка миссис Якобсон, кузен Джеймс. Единый вздох изумления, смешанного с ужасом, сорвался с их уст, когда они увидели ее лицо. Роза смотрела, прищурившись – открыть глаза в полную ширь не получалось.
– Господи, Генри, – прошептала леди Элинор, – что это? Мне дурно.
Женщина побледнела, покачнувшись, и Люси с миссис Якобсон, подхватив ее под руки, поспешили увести от постели дочери и усадить в кресло. Горничная побежала за водой и нюхательными солями.
– Роза, – выдавил сэр Генри, – вы можете это объяснить?
– Не знаю, папа, – прохрипела девушка. – Но я… странно себя чувствую…
– Еще бы, – вырвалось у Джеймса. – Прошу прощения, сэр, просто я… хм… удивлен.
– Я тоже.
Роза посмотрела на отца. Сэр Генри Фрамберг был спокоен. Слишком спокоен, чтобы можно было поверить, будто за этим спокойствием не скрывается буря чувств. Он просто застыл, сверху вниз глядя на изменившееся лицо своей единственной дочери. Лицо, в котором лишь нижняя часть – скулы, нос, подбородок и губы – еще сохраняли привычные человеческие черты. Но лоб и виски страшно распухли, надбровные дуги нависали над глазами, а переносицы не существовало вовсе, как и выпавших бровей. Там набухло что-то вроде огромного прыща размером с соверен.
И все-таки это была его дочь. Его единственное дитя. Наследница имени, титула, состояния. Та, на которую он возлагал такие большие надежды… Она сейчас лежала на кровати, дрожа от страха и боли. Ей было плохо. Так плохо, что сэр Генри почувствовал ее боль, как свою.
– О вашем поведении, которое привело к столь печальным последствиям, мы поговорим позже, – отчеканил он. – Надеюсь, вы сумеете дать мне удовлетворительные объяснения. Но, повторяю, это будет позже. Когда вы, мисс Фрамберг, будете в состоянии разговаривать.
Роза что-то прохрипела. Кажется, она пробормотала: «Простите меня, папа. Я не хотела.» – но наверняка сказать нельзя. Видимо, что-то было в ее горле, что мешало нормально говорить.
– Мы побеседуем позже, – сэр Генри отступил от постели на шаг. – А сейчас надо вызвать доктора Кристена.
Доктор Кристен был маленький плотный человечек, который весь, казалось, состоял из шаров и шарниров к ним. Он был щекаст, румян, с солидным брюшком, аккуратной округлой лысиной, на носу картошкой носил круглые пенсне и разговаривал особой манерой – как-то странно округляя фразы.
На правах семейного доктора – мэтр Кристен присутствовал еще при рождении мисс Розы – он вкатился в гостиную, где леди Элинор полулежала в глубоком кресле, маленькими глотками попивая успокоительную настойку, которую сварила для нее экономка Якобсон.
– О, день добрый, великолепная леди Элинор, – он припал к ее дрожащей руке. – Вы взволнованы. Недомогание? Мигрени? Не стоит беспокойства. В вашем возрасте уже пора поберечь себя. Вы, конечно, еще молоды, красивы и крепки, но если не начать беречь здоровье уже сейчас, в будущем вас ждет много разочарований. Вам стоит принимать лауданум по три капли утром и вечером, ароматические свечи, а также неплохо было бы съездить на воды в Бат. Понимаю, вы пропустите один сезон, но уверяю вас, в Бате тоже собирается изысканное общество. Смена впечатлений, небольшое путешествие и капелька лауданума как аперитив – и ваша мигрень останется в прошлом. В самом крайнем случае можно рекомендовать морские прогулки. Свежий океанский бриз творит чудеса. А легкое вино…
– Мэтр Кристен, – перебил словоохотливого доктора сэр Генри. – Моя жена действительно неважно себя чувствует… по причине нервного потрясения. И мы последуем вашим рекомендациям… потом, позже. Сейчас я пригласил вас к нашей дочери.
– Мисс Роза? Надеюсь, с нею ничего серьезного? Было бы неприятно, если бы такая красавица избавила свет от своего присутствия и…
– Мы тоже надеемся, что тут нет ничего серьезного, – снова перебил его граф. – Но для этого необходима консультация специалиста… коим вы, разумеется, являетесь.
– О да. Вы прекрасно осведомлены о моей квалификации, многоуважаемый сэр Генри, – словоохотливости доктора можно было завидовать. – И я надеюсь, что моих знаний окажется достаточно для того, чтобы вылечить мисс Розу…
– У нас сегодня прием… через шесть часов, – леди Элинор изо всех сил старалась говорить спокойно, но не выдержала, и на последних словах в ее голосе прорвались рыдания. Но лицо оставалось спокойным, как посмертная маска.
– Прошу.
Мэтр Кристен кивнул своему ученику и помощнику, который на людях всего лишь носил за ним объемистый и пузатый, как сам владелец, саквояж, и засеменил по ступенькам, изо всех сил стараясь не обогнать вышагивавшего рядом сэра Генри.
Он еще улыбался и что-то бормотал по поводу юных леди, которые иногда бывают настолько хрупки здоровьем, что легкое дуновение ветерка в жаркий полдень на неделю укладывает их в постель с жесточайшей простудой. Но улыбка мигом завяла, а поток слов словно захлебнулся, когда он переступил порог и увидел девушку.
Румянец мигом сошел со щек достойного доктора, и он пролепетал, бросив на сэра Генри тревожный взгляд:
– Ч-что это? Что с мисс Фрамберг?
– Это мы хотели выяснить у вас, уважаемый мэтр Кристен. – в голосе графа промелькнули стальные нотки. – Вы можете поставить диагноз?
– Эм, – доктор осторожно подкатился к постели. Двумя пальцами, избегая смотреть на изменившееся лицо девушки – вернее, то, что еще недавно было ее лицом – дотронулся до запястья. Тихо охнул, ощутив, какое оно горячее и твердое, сделал попытку нащупать пульс. Потом попытался сжать ее локоть, попросил высунуть язык и, старательно отвернувшись и даже зажмурившись, с опаской сунул руку под одеяло, наощупь пытаясь исследовать грудь и живот пациентки. Потом попросил у помощника стетоскоп, приставил его к груди, попросил больную сделать несколько вдохов и выдохов.
Роза терпела все предписания доктора. Она не дрогнула, когда тот шарил под одеялом по ее телу – она больше не чувствовала своего тела, которое валялось тут какой-то недвижной колодой. Язык ей удалось высунуть совсем чуть-чуть. И, судя по тому, как изменился в лице милейший доктор, увиденное его напугало.
– Эм, – это был второй звук, который издал мэтр Кристен после начала осмотра. – Можно сказать одно – у вашей дочери… м-м… либо египетская лихорадка, либо проказа.
– Проказа? Вы не ошибаетесь? – сэру Генри показалось, что он ослышался. О проказе в Лондоне знали. Неподалеку от берегов Скотландии был небольшой островок, куда свозили всех больных – мужчин, женщин, детей. Но вот уже два десятка лет, как эта болезнь считалась практически побежденной. Немногочисленные случаи были столь редки, что впору писать о них в газете в рубрике «Необычайные происшествия». И вдруг такое… в его семье…
– Тут сомнений быть не может, – с каждым произнесенным словом доктор Кристен обретал уверенность. – Эти розовые пятна, эти наросты на голове, этот сильный жар и затрудненное дыхание – все указывает на наличие именно этого заболевания. По счастью, в нашей больнице есть препараты, которые если не поворачивают болезнь вспять, то сильно тормозят ее развитие. Я могу их вам выписать и…
– Давайте. – в третий раз перебил его сэр Генри.
