Текст книги "Иван Берладник. Изгой"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

    – Хорош, – процедил Святослав, осматривая сына. – И это княжич, моих дел наследник! С дворней, как ровня, игры затеваешь? Забыл, кто ты есть?

    – Не забыл, – проворчал мальчишка.

    – Забыл! – повысил голос Святослав. – И дела тебе никакого нет до того, что за тучи ходят над нашими головами! Бона, усы уж пробиваются, а в голове ветер гуляет! Я в твои годы уж женатый был, а ты… Вот убьют меня назавтра, как жить станешь?

    – Не убьют.

    – «Не убьют!» – передразнил Святослав. – Много ты понимаешь, – но тут же взял себя в руки и промолвил мягче: – Ведомо ли тебе, что у жены моей вскорости сын народится, тебе младший брат?

    Олег поднял голову. Узкие глаза его расширились:

    – Ой, правда ли сие?

    – Правда-правда, – Святослав положил ему руку на плечо. – А со мной всё может случиться. И хочу я, чтобы ты поклялся…

    – Клянусь! Животом своим клянусь, что матушку и братца в обиду не дам! – выкрикнул мальчишка с пылом юности.

    Святослав расцвёл в улыбке, потрепал по плечу. Всё-таки хороший у него сын!

    – Ну, ступай покамест, – разрешил уйти. Олег убежал, на ходу что-то крича приятелям.

    А Святослав, успокоенный, просветлённый, воротился к себе. Кликнул чернеца, велев принести чернил и пергаменту. «Возьмите всё, что имею, – воротите мне брата Игоря», – вот что отписал он Давидичам.

2

    Мелкой крупой сеял снег, заметая дорожки-пути. Зима встала лютая, словно сама природа была зла на людей. Ночами трещали такие морозы, что замерзали колодцы, лопались деревья в борах и поленья непрерывно стреляли искрами – к ещё пущим холодам. Днём птицы падали на лету, хотя, казалось бы, птица тварь привычная. И не такое должна терпеть.

    Но человек не птица. Этой Господь в клювик пищу положит, а человек сам должен себе добывать пропитание. Тем более когда судьба выбросила его из привычного мира, заставила променять домашнее житьё на худую долю изгойства.

    В глухих вятичских лесах затерялся городок Дедославль. В прежние времена был он велик – отсель старые князья, ещё до Рюрика, правили всей вятичской землёй. А ныне, как поднялись Чернигов, Владимир, Рязань и Муром, ослабла былая сила. Была у Дедославля дедова слава, да вся вышла.

    Лихая судьба занесла сюда Святослава Ольжича. Перед Рождеством выступили против него братья Давидичи, взяв с собой юного Святослава Всеволодича. Изяслав обласкал юношу, потерявшего отца и родину, дал ему в держание Межибожье и Бужск с пятью пригородками в придачу. Тот пошёл воевать против стрыя, но прислал ему грамоту, упредив о начале войны. Давидичи осадили Путивль, взяли его и сровняли с землёй Игорево сельцо недалеко от города. Вывезли оттуда всё до последней нитки, угнали всех холопов и смердов, переправив к себе в вотчины. После кинулись на Новгород-Северский… Но Святослава уже не было там. Он ушёл в Карачев, уведя союзных половцев, братьев покойной матери, немногих верных ему бояр и остатки дружины.

    На его счастье, не все князья радовались вокняжению Изяслава Мстиславича. Для половины князей Рюрикова рода он был пройдохой, не в свой черёд добившимся княжения, нарушившим древний закон. Одним из тех, кто выступил против, был Юрий Владимирович, младший Мономахов сын. С юности усланный отцом в далёкое Залесье, в молодой Владимир-на-Клязьме и Суздаль, под бок к рязанским князьям, что издавна были в ссоре с Ольжичами, помнившими, как не пустил княжить в.Чернигове Ярослава Святославича его сыновец Всеволод Ольжич, живущий рядом с мордвой, мерей, булгарами, многие из которых были язычниками, далёкий от киевских дел, Юрий Владимирич всё же тянулся жадными руками к золотому великокняжескому столу. Несколько раз пытался он прибрать к рукам земли поближе к Киеву, за что и получил прозванье Долгорукого. И теперь протягивал свою долгую руку в лесной вятичский край.

    Как утопающий за соломинку, схватился за неё Святослав Ольжич. Изяслав нарушил древний порядок – так пускай покарает его Владимиро-Суздальский князь. А ему, последнему Ольжичу, многого не надо – только бы воротить свой удел да вызволить из неволи брата Игоря. С тем стал он подручником Владимиро-Суздальского князя и принял от него помощь – присланного с белозерскими ратниками молодого княжича Ивана Юрьича.

    Сперва не баловала их удача – разве что, повоевав земли вокруг Новгород-Северского, удалился и отказался от погони Изяслав Мстиславич. Только Давидичи продолжали преследовать последнего Ольжича. Из Карачева пришлось бежать в Козельск, оттуда – в Дебрянск и наконец добрались до Дедославля. Здесь пришлось встать…

    Дедославльский наместник Стамир старался быть тише воды, ниже травы. Давно не было в его тихом городке такого! Приехал сам князь Святослав Ольжич, да не один – с женой и малыми детьми. С ним пришла дружина, несколько бояр со своими отроками и тысяча белозерских ратников, ведомых юным Иваном Юрьичем.

    Самого княжича боярин Стамир в глаза не видал – заметил только меховую полсть, которую бережно внесли в терем. Подле носилок ехал, наклонясь вперёд, осунувшийся, с заметной сединой в отросшей лохматой бороде, князь Святослав Ольжич. Последние дни ночевали в небольших деревушках, затерявшихся в вятичских дебрях. Места для ночлега хватало не всем, размещались кое-как, спали иногда по двое-трое на лавке, и юный Иван Юрьич решил спать с ратниками, которые готовили ночлег на снегу у костров. Но непривычен был к таким трудам Иван – вот и расхворался.

    Олег Святославич, которому и уступил на лавке своё место Иван, ехал чуть позади, рядом с другим Иваном – Ростиславичем, которого все кликали Берладником. Его молодцы привыкли спать на снегу, как волки, опекая лишь своего князя. Олег втайне им завидовал. Был он внешне очень похож на половца – бабка по отцу и родная мать были половчанками, – а те, сказывают, и не к такому привычны.

    Уставшим с дороги людям требовался отдых – уже много дней они провели в трудах. Княгиня Мария и свояченица её, Манефа, как и дети, просто валились с ног. Посадник Стамир, заметив в возках женщин и детей, захлопотал, выбегая на двор и протягивая руки:

    – Счас-счас!… Поспешайте ко всходу, тамо тепло… А мы вам баньку истопим… Медов горяченьких нацедим… Ой, деток чуть не поморозили!

    Агафья Святославна морщила облупившийся нос и тёрла рукавицей слезящиеся на морозе глаза. Вторая дочка, маленькая Софья, чихала и кашляла. Княгиня Мария, зарёванная, несла дочь на руках, хотя её впору саму было нести – чрево росло, раздувалось – младенец уже просился на волю.

    – Знахаря покличь, – уже с крыльца окликнул посадника Святослав. – Самого лучшего.

    – Всё сделаю, – заторопился посадник и заорал на дворского и ключницу: – Ну, че рты раззявили? Живо! Одна нога здесь, другая там! Баню! Да Богодара зовите!

    Это потом он схватился за голову, подсчитывая, сколько ячменя и сена оголодавшим коням, сколько надо забить свиней и телят, сколько выкатить бочек мёда и напечь хлебов для людей, где выделить места для сна. Покамест бегал, не хуже холопов, приказывая, проверяя и сам хватаясь то за одно, то за другое.

    Богодар был знатный знахарь. Там, где поп лечил молитвой да святой водой, он помогал и отваром, и притираниями, и заговором. Он да бабка-повитуха Параскева славились на весь Дедославль. Но даже её искусство – она готова была сотворить обряд перерождения, чтобы началась для княжича новая, вторая жизнь, – не помогло. В бане Иван лишь утомился и лежал на ложе бледный, с пятнами малинового жара на щеках.

    Святослав Ольжич не отходил надолго от юноши. Лишь изредка показывался он на глаза жене, боярам и дружине. Чаще сидел в полутёмной ложнице, глядя сквозь пламя свечи на осунувшееся лицо юноши. Иван был всего на два года старше Олега, но когда отрокам постелили вместе, решил, что для двоих слишком тесно и уступил младшему место. Мол, одну ночь пережду. А теперь ночь бы пережил…

    Испарина выступила на лбу княжича. Острее обозначились нос и скулы, под глазами залегли тени. Он дышал неровно, с хрипами. У Святослава сжималось сердце. А что, как бы он сидел вот так над умирающим сыном? И ведь не просто юноша уходит из жизни – умирает внук Владимира Мономаха, сын Юрия Владимиро-Суздальского, посланный на помощь. Как он будет без него? Не отвернётся ли от него князь Долгорукий, не разгневается ли за то, что не уберёг его дитя?

    Иван пошевелился, открывая глаза под слипшимися ресницами. Горячий взор его нашёл князя:

    – Кто здесь?

    – Я.

    – Святослав Ольгович, – прошептали сухие губы. – Ты… отцу моему отпиши… как я тут…

    – Погодь, рано ещё писать-то! – попробовал осадить его Святослав.

    – Мечтал, – глаза Ивана смотрели в тёмный низкий потолок, – волость получить… в ратном деле себя прославить… Мнил – порок накажу, добродетель восторжествует…

    – Они клятвопреступники, – промолвил Святослав, думая о братьях Давидичах, которые сперва клялись в верности, а после предали клятву. – Господь их покарает… должен покарать… Да только не видит Господь наших страданий… Не слышит наших молитв…

    – Господь всё видит, – возразил Иван. – Настанет час… Вот предстану перед престолом Его – всё ему и скажу… Почто, мол, порок на земле торжествует? Почто клятвы рушатся? Почто князья забыли себя… Попрошу покарать врагов твоих… И сам Богородице стану молиться. Авось не откажет Пресвятая…

    – Ты погоди, – мягко коснулся его руки Святослав. Рука была горячей. – Потерпи маленько… Знахарь велел снадобье пить. Больше половины осталось. Выпьешь – выздоровеешь. Вспомни – я Курск тебе отдал. Посемье – твоё. Кто ж им володеть будет, как не ты?…

    – Не я, – прошелестел далёкий голос Ивана. – А там, в Курске… красиво?

    – Да, – много лет не бывавший в Курске, кивнул Святослав. – В рощах по весне соловьи поют… Только небось потоптал те рощи Изяслав с Давидичами…

    Сказал – и сам осёкся. За окном темнело, в ложнице сгущались тени. Было тихо, только слышно, как потрескивают в печи дрова. Не хотелось в такое время думать о другом. Подумаешь – рощи. Всё не вытопчут, а порубленный лес скоро вырастет. Придут новые весны, прилетят соловьи и заведут свои песни. Только не будет уже слушать их юный Иван Юрьич. Не доживёт он даже до половодья.

    Очнувшись от дум, Святослав встрепенулся, взглянул в лицо княжича – и обмер. Иван лежал, вытянувшись, пустыми глазами глядя вникуда.

    После морозов оттепель была желанна. Запрокинув голову, Иван Берладник ловил разинутым ртом мелкий дождик. Весна наступила сразу и дружно. Когда были на Оке под Рязанью, ещё совсем была зима, а несколько дней спустя, когда поднялись по Осётру, тут-то и застигла их в маленьком безымянном Городце Остерском весна. Потеплело, дороги размякли, а дожди подъели весь снег.

    Всю зиму скитались они по землям вятичей. Юрий Долгорукий словно забыл о своём подручнике, только заехали два его сына, Борис и Глеб, – забрали тело брата Ивана да увезли в Суздаль хоронить. С той поры побывал Святослав в Рязани и Туле, в Дубке на Дону и Ельце, заходил в Пронск к тамошним князьям Ярославичам. Метался из края в край, и всюду за ним ездили жена, дети и дружина. Где-то там, в вятичских дебрях, родила княгиня Мария сына, но вскорости помер младенец, не успев даже получить имени.

    Иван не отставал от князя. Но кочевая жизнь, когда только и делали, что скрывались по лесам и пережидали непогодь в маленьких городах, с каждым днём всё больше томила его. Половцы давно уже отъехали восвояси, забрав дары. Понемногу отстали и бояре – брошенные вотчины показались им милее. Лишь один, старый Пётр Ильич, бросил князя не по своей воле – в дороге ослабел старик и тихо помер в возке где-то между Мченском и Тулой. На ночёвке узнали о его кончине, и отроки повезли забитое в колоду тело старого боярина в его родовую вотчину близ Гуричева.

    В Городце Остерском задержались на несколько дней. Тягостно было всем. Даже дети, устав, не радовались солнышку и теплу. Смурной Олег Святославич не мог сидеть в крошечном тереме посадника. Он вышел на крыльцо, где на ступеньке стоял Берладник, ловя дождь.

    – Чего скалишь зубы-то? – огрызнулся княжич на Ивана. – Радуешься?

    – Чему радоваться-то? – в тон ответил тот. – Разве что теплу…

    – Оно и впрямь хорошо, – кивнул Олег. – Скоро Можно будет на земле спать, как диким зверям. К новой зиме совсем одичаем в этих лесах. В шкуры оденемся, речь людскую забудем…

    – Отец-то твой чего думает? – Иван поднялся на крыльцо, подальше от дождевых капель, тряхнул намокшими волосами, как конь гривой.

    – Ничего он не думает, – бросил княжич. – Сидит в горнице, как сыч. Ждёт чего-то… А чего тут ждать, окромя погибели?

    Он со злостью глянул на лепящиеся друг к другу домишки. Городец Остерский был невелик, в каждой избе ныне гостевало по два-три дружинника, разоряя хозяев и подъедая их скудный припас.

    – Чего делать-то, Иван? – вдруг воскликнул Олег с жаром. – Не могу я боле тута! Хоть в леса, хоть в петлю головой! Все про нас забыли, никому мы не надобны! Придётся теперь пропадать ни за что!

    – Ты помолчи, – оборвал его Иван. – Не дери глотку зря. На тебя глядят. Помни – ты князь, – он кивнул на нескольких дворовых людей и дружинников.

    – Князь, – с горечью скривился Олег. – Князь тот, у кого княжество есть. А тот, кто без приюта скитается, тот никто…

    Последние слова больно резанули по душе Берладника. Пусть Святослав Ольжич ныне изгой, а он-то тогда кто? Ему-то за что такая участь? Сперва надеялся он, что вот-вот всё переменится, поможет Долгорукий воротить Ольжичу земли, а теперь чего ждать? Крути ни крути, а путь один – самому выбираться из ямины.

    Оставив юного Олега на крыльце, Иван сошёл на раскисший грязью двор, пересёк его к гриднице, где скучились дружинники. Обычно на привалах привычные к походам берладники развлекали остальных долгими песнями, припоминали байки и былины, но сейчас притихли и они. Захолустный городец, где торчали уже несколько дней, пережидая распутицу и понимая, что застряли здесь надолго, томил всех.

    Вопросительные взгляды обратились на Ивана.

    – Сколько тут торчать? Чего ждём? – спросило сразу несколько голосов. – Промолви, княже! Аль так и загинем в этих лесах да болотах?

    – Как князь Святослав порешит… – начал было Иван.

    – Ты на Святослава не кивай, – остановил его угрюмый берладник со смешным именем Мошка. – Ты наш князь. Мы за тобой пошли, не за Святославом.

    – Точно ли за мной?

    – А то! Каб не ты, давно бы уже отстали. В ватагу какую ни на есть сбились бы – дело, чай, привычное, – Мошка оглядел своих, и берладники закивали головами. – Тебя ради тут сидим, порты на лавках протираем. Вот и ответствуй – чего делать будем!

    Иван глянул через оконце, затянутое пузырём, на грязный двор. В такую непогодь ни зверь, ни птица носа из гнёзда не высунет, да и люди попритихли. Даже тати забились в чащобах в шалаши да землянки и клянут непогодь.

    – А кликну – так пойдёте? – спросил он.

    – Хоть сейчас! – загомонили люди, придвигаясь ближе. – Чего дождь? Чай, не растаем!

    – Ну, тогда… – Иван резко встал.

    Замысел родился в голове и зрел, пока он отдавал приказы, пока шёл через двор к крыльцу и с немногими верными людьми – Мироном, Степаном, Бессоном-купцом и Мошкой – поднимался по всходу.

    На улице вечерело, и повсюду зажгли свечи. Но в покое, где у окна сидел Святослав и смотрел на оконце, было так темно, что князь вздрогнул, услышав скрип двери:

    – Кто тут?

    Свеча озарила пятерых.

    – Не боись, князь, – ответил Иван, выходя вперёд. – Мы это.

    – А, Ростиславич, – Святослав расслабился. – С чем пожаловал?

    – Пришёл я к тебе спросить – доколе мы тут будем стоять? Людишки мои засомневались – мол, не пропасть бы в этих болотах!

    – Не пропадём.

    – Тогда скажи, что дальше с нами будет? Куда нам путь держать, к чему готовыми быть?

    – А откуда я знаю? – Святослав сгорбил плечи. – Куда Юрий Владимирич прикажет, туда и узнаю. Гонца он должен прислать. Вот как пришлёт, так и пойду.

    – А как же я? – Иван бросил косой взгляд на своих людей. Мошка решительно загораживал дверь, а Мирон и Степан Хотянич стояли по бокам от князя. – Мне обещали удел мой воротить…

    – Кто обещал? – скривился, как от боли, Святослав. – Всеволод и Игорь. Где они ныне?… С них и спрашивай!

    – Ну, нет! Я у тебя прежде спрошу. Сам-то ты как?

    – А что я? Сам, чай, видишь – потерял я всё, – Святослав горько вздохнул. – Пошёл под руку Долгорукого… Ходи и ты со мною. Авось выпадет нам удача – отвоюет Юрий удел мой, стану снова князем. Тогда и пожалую тебя…

    – Чем? Деревенькой на прокорм, как боярам своим раздаёшь? Мне ждать недосуг!

    – Жди! – Святослав рассердился. – Изгоям выбирать не из чего!

    Берладники тихо заворчали. Мирон как бы невзначай положил ладонь на рукоять меча – ему показалось, что Ольжич бесчестит его князя. Сам Иван вздрогнул, и решимость его окрепла.

    – Нет, князь, – молвил он, и от звуков его голоса Святослава пробрало холодком. – Есть из чего выбирать. Коль нет у меня ничего, кроме доброго коня, меча да кольчуги, то есть выбор – кому из князей служить. Ты сам говорил, что почти вся Русь поднялась – волынцы воюют со смольянами, смольяне с черниговцами, черниговцы с владимирцами, те с новгородцами, рязанцы с киянами. Авось сыщу господина удачливее тебя.

    – Ты… уходишь? – вымолвил Святослав. – Бросаешь меня?

    – Нет, – оскалился Иван. – Просто кончена моя служба. Пришла пора отъехать, другому князю послужить. Так что давай рассчитаемся, сколько ты мне должен в уплату, да и поеду я. А то ночь скоро.

    Святослав выпрямился. Горечь победила в нём удивление и страх:

    – Вон как ты заговорил? Пёс! Поганый пёс!

    Он не договорил – сверкнула железная полоса и меч Мирона дрогнул у самого Святослава лица.

    – Ты князя моего не бесчести! – процедил он. – Я ему служу, не тебе!… Тряси мошной, да живо!

    – Откуда мошна-то? Сам ведаешь – дороги дальние, пути трудные… – Но взгляд метнулся в уголок, под лавку, и Иван вскинул руку.

    – Поганым половцам ты нашёл и соболей, и паволоки, и злато-серебро. А для своих, русичей, и гривны серебряной нету?… А ну-ка, Бессон, пошарь под той лавкой.

    Бывший купец проворно нырнул в дальний угол и, пыхтя, выволок окованный железом сундук. Мошка обухом топорика сбил замок. Заманчиво блеснули гривны.

    – Ух ты! Княже, глянь! Никак, золото!

    – Не князь ты, – не смея пошевелиться, чтобы не напороться на Миронов меч, охнул Святослав. – Тать ты нощной! Вор! Берладник…

    – Берладник и есть, – кивнул Иван.– Да только не тать и не вор. И не отниму я у тебя последнего, но возьму лишь то, что мне задолжали ты и брат твой за полгода службы!

    С этими словами он принял из рук Мошки холщовый мешок, не считая, ссыпал в него добрую половину содержимого сундучка и, махнув рукой своим людям, вышел на двор, где ждали уже осёдланные кони.

    А Святослав долго сидел неподвижно, глядя на распахнутый сундучок и оставленную берладниками свечу.

3

    Переменчива судьба человечья, что погода весною. С утра небо чистое, а к полудню дождик. А если на рассвете тучи, то белым днём налетит ветерок, да и разгонит – и опять на небе ясно солнышко.

    Недолго пробыл в Городце Остерском Святослав Ольжич. После того, как отъехал Иван Берладник, невмоготу стало тут. Казалось, что каждый горожанин точит на него зуб. Даже взгляды и речи посадника внушали недоверие. И трёх дней не миновало, как, дождавшись лёгкого морозца, который немного сковал льдом лужи и колдобины грязи, выехал Святослав прочь.

    Пробираясь почти без троп, случаем выловив путника и заставив его быть провожатым, через седмицу добрались до Поротвы. Рядом с тем местом, где впадала эта лесная речка в Оку, стоял городок Лопасня. Идти далее вверх по течению Поротвы означало покинуть пределы вятичских земель, где по приказу Давидичей за голову Святослава была объявлена награда. Уйдя с Черниговщины, он окажется в безопасности, но покинет свою вотчину. Станет чужаком на той земле, куда занесёт его судьба. И сравняется с Иваном Берладником, который, кажется, с родиной утратил и княжью честь. Поэтому и задержался в Лопасне Святослав Ольжич, примеряя на себя горькую долю изгоя.

    Вот тут-то и настигла его переменчивая судьба. Наутро того дня, когда порешил Святослав объявить детям и дружине, что намерен идти далее, прискакал в Лопасню гонец. Богато одетый, на сытом коне, в дорогой справе, с серьгой в левом ухе, ражий парень – косая сажень в плечах, улыбка на устах – легко взбежал по ступеням крыльца и, сдёрнув с головы шапку, махнул поясной поклон:

    – Князь мой, Юрий Владимирич, тебе, Святослав Ольжич, поклон шлёт и грамотку в придачу!

    Подкосила злая судьба Святослава – едва не задрожали его губы, кривясь в плаче, когда принимал он запечатанный пергамент и срывал печать. От волнения строки плыли перед глазами: «Како бы ся нам видеть с тобою, и в любви и в единстве житие о Христе скончати, и от врагов своих стрещися за един, и друг за друга головы положить. А приди, брате, ко мне на Москов…»

    Святослав дважды перечитал грамоту, веря и не веря глазам. Гонец терпеливо ждал.

    – Что же, зовёт меня к себе Юрий Суздальский? – поднял на него глаза Новгород-Северский князь.

    – Зовёт, – кивнул парень. – Зимой он, слыш, повоевал Новый Торг и прочие города по Мете заял, зоря области врагов своих, Ростислава да Изяслава Мстиславичей. А ныне ратные труды кончил и зовёт тебя на снем.

    «Приди, брате, ко мне на Москов…» – ещё раз прочёл Святослав.

    – А это что за место? Река аль городец? – спросил он осторожно. – Ни я, ни люди мои в суздальской земле не бывали, тамошних мест не знаем…

    – Речка это, – пояснил с чуть заметной снисходительностью гонец. – В Оку впадает там, где Коломна-городец стоит. А на ней вроде городца.

    – А далече?

    – Я проводником буду.

    Юрий Владимирич показал, как умеет ценить союзника-подручника. Гонец прибыл не один – небольшое посольство снарядил Суздальский князь к Новгород-Северскому изгою.

    В тот же день Святослав Ольжич перетряс свои небогатые запасы. Иван Берладник, которого он теперь поминал лишь с досадой и злорадством – вот, не поверил, аки апостол Фома, и поделом! – забрал одних золотых гривен двенадцать, а серебряных и все двести. Не каждый город Руси в год приносил своему князю столько дохода! В сундучке оставалось меньше половины, но, как здраво рассудил Святослав, Долгорукому, только что взявшему Новый Торг и пограбившему города вдоль Мологи, нет нужды в его гривнах. Небось взял в десять раз больше. А подарок нужен. И не простой!

    Святослав глянул в окно. Там под навесом на цепи сидел, поджав под себя лапы, большой нескладный зверь пардус. Его подарили ханы Тюнрак и Камос Осулоковичи, братья его матери, когда приехали осенью. Зимой они уехали, увезя дары, а зверь пардус [13]13
  Пардус (устар.) – гепард.


[Закрыть] остался на потеху родственнику. Говорили, что он бегом может догнать любого самого быстрого зверя и охотятся с ним в степи на ланей и газелей. Но тут, в лесной чаще, зверю разгуляться негде, и он всё больше сидел на цепи. Слегка исхудал, но ещё был красив и строен.

    Это был дар, достойный великого князя. И через день юный Олег Святославич, гордый уже тем, что нашлось для него дело, поехал впереди отцова поезда в далёкую неведомую Москову, везя для Юрия Долгорукого драгоценного зверя.

    Москова оказалась вовсе не городком – стоял в месте слияния двух речек, Москвы и Яузы, большой богатый терем, вокруг которого лепилось несколько избёнок посада. Ни ограды, ни тына. Только торчит рядышком церковка, да за оврагом, где уже звенит первый ручеёк, теснятся выселки.

    На широком подворье вовсю горели костры – там варили, жарили и пекли для княжеского пира угощение. Хозяин Москова подворья, старый сивогривый боярин по имени Кучка, ходил, распоряжаясь. Две его невестки, жены сыновей и незамужняя дочь помогали отцу.

    Юрий Владимирич заранее узнал о приезде гостя. Он вышел на красное крыльцо в обитом мехом опашене нараспашку, открывая широкую заплывающую жиром грудь. Чуть косматая борода спускалась на грудь, на красном мясистом лице выделялись большой прыщеватый нос и презрительно выпяченная нижняя губа, вокруг которой всё заросло колючим волосом. Князь весело, полупьяно подмигнул меньшой Кучковне, Улите, и та быстро отвернулась, смущаясь и краснея. Отец цыкнул на неё, и девушка – на вид ей не было и пятнадцати – быстро скрылась в переходах терема. Сам Юрий Долгорукий, овдовев пять лет назад, уже успел жениться снова, взяв после половецкой княжны византийскую царевну, но, по слухам, не пропускал мимо ни одной девки или молодухи.

    – Брат мой! – зычно крикнул он, распахивая ручищи. По сравнению с коротким толстым туловом они казались непомерно длинны, это ещё прежде, чем начал Суздальский князь из своего Залесья тянуться к Киеву, приклеило к нему прозвание «Долгие Руки».

    Святослав спешился. Долгорукий облапил его, полез целоваться, слюнявя толстыми губами. Князья облобызались троекратно, после чего Юрий Владимирич от души хлопнул Ольжича по плечу:

    – Рад и счастлив я зреть тебя подле себя, Святослав! Позади мои труды, позади и твои дороги. Ныне у нас пир да веселье… Эй, Олег! Поди с отцом поздоровкайся!

    С крыльца сошёл Олег Святославич. Он ступал степенно, словно зная, что Улита Кучковна исподтишка глядит на него синим глазом. Подошёл к отцу, принял его по-взрослому сдержанную ласку.

    Юрий Долгорукий потрепал Олега по щеке.

    – А каков сын у тебя! – громко воскликнул он. – Умён, почтителен, начитан… И подарок мне знатный сделал – люблю таких! – князь кивнул в сторонку, где слуга держал на цепи пардуса. За дни посольства зверя откормили, его шкура лоснилась, и глаза горели злостью и задором. – Красавец! Заутра же на луга пойдём – зайца травить… Кучка, а зайцев у тебя в этом году много аль как?

    – Всего у меня вдосталь, княже, – степенно ответил боярин, вставая перед ними. – Земля родит…

    – Вели баньку гостям истопить, – распорядился Юрий, таща Святослава в терем. – А после и пировать сядем!

    Он вёл с собою и Олега, поддерживая юношу за плечи. На крыльце, уже почти поравнявшись со ждущими его там старшими сынами – Ростиславом и Андреем, – толкнул Олега к ним. И прибавил, глядя на троих юношей:

    – По нраву мне пришёлся твой сын, Святослав… Есть у меня дочерь. А что, коль отдам её за твоего молодца?

    Новгород-Северский князь чуть не онемел от такого неслыханного предложения. Вот счастье-то привалило! А Берладник не верил…

    Полторы сотни всадников скакали по весеннему лесу. Хотя -дружина была немалой, шли впотай, как тати, шутить с князьями не след – ещё опомнится, вышлет ограбленный Ольжич погоню. Остановились на ночлег, лишь когда ничего не стало видно.

    Утром на месте не задержались. Только сготовили поесть из захваченных в Городце припасов и пустились в путь. Золотые и серебряные гривны приятно оттягивали торока [14]14
  Трока – ремни у задней луки седла для привязывания чего-либо.


[Закрыть] Иванова коня, но гривнами в лесу сыт не будешь. Он оделил серебром своих людей, ощутив в ладонях эдакое богатство, берладники пожелали добыть ещё.

    Земля вокруг была пустынной. Кругом леса и болота, да речки вьются меж берегов. Раза два набредали на небольшие хуторки – два-три вросших в землю домика, крытых пропревшей соломой и дранкой, клетушка, где ждёт весны тощая лошадёнка и иногда коровка, куча чумазых ребят и полудикие взрослые. У таких брать было нечего. Одинокому путнику, может, и найдётся ломоть хлеба да кусок пареной репы, а то бывало, что и того нет – подъедают последний хлебушек, берегут горсточки зёрен для новой пашни и мечтают о тепле.

    Проезжая мимо таких мест, берладники ворчали:

    – Который день уже горячего не хлебали! Мясца бы…

    – Ни поохотиться, ни порыбачить… Скитаемся, как волки голодные.

    – Княже, добыть бы чего, а? Хоть какую ни есть богатую деревеньку встренуть! Иль усадьбу боярскую…

    – А чо! Неплохо бы боярам перья пощипать. У них, чай, и пиво в медушах, и хлеба, и добра вдоволь! Веди в набег, княже!

    – Никшни! – осадил в конце концов крикунов Иван. – Откуль знать, на чьей мы земле? Ещё не того пограбим!… Тут с оглядкой надо!

    – А чо оглядываться, – рассудительно говорил Мошка. – Сам молвил, рассорились Давидичи с Ольжичами. Вот и можно нам грабить Давидичей… Да и Ольжичей тоже неплохо, раз мы от Святослава ушли.

    Резон в его словах был. Иван лишь возразил:

    – Ольжичей пограбить бы можно, да как узнать, чья земля? Чай, скажут тебе правду? Да и век шатучими татями не проживём. Вот урядятся князья, мир заключат, всяк сядет на свой стол, тогда и за нас примутся… Нет, братья, пока не поздно, надо нам к другому князю прибиваться – побогаче Святослава.

    – Чтоб сытно кормил да поил допьяна, – подхватили берладники. – Чтоб мягко стелил, а спать было не жёстко…

    – Да чтобы бабу под бок, – размечтался рыжий Ермил.

    – Тебе, Ермилка, лишь бы о бабах! – осадили его товарищи. – Ни об чем больше думать не хошь!

    – А это, мужики, слаще всего, – стоял на своём Ермил. – За иную и злата-серебра не жаль!

    – Кому и кобыла невеста… – ворчали берладники. Весна меж тем шла своим чередом. Дружина ехала прочь от вятичских болотистых лесов, спеша с севера обойти и владения Черниговских князей. Хотя сейчас было самое время поклониться Давидичам, но Иван чуял – ежели прознают в Чернигове, что он служил Ольжичу, небось по голове не погладят. А посему надо было отсидеться в сторонке, пока не станет ясно, чей верх.

    Шли вдоль Оки, пока она не свернула к югу. Далее двинулись к закату. Не утерпев, раза два натыкались на боярские усадьбы, пощипывали караваны торговцев. Но весной, да ещё в распутицу мало кто рисковал выходить за порог, и добычи было мало. Такой большой ватагой прокормиться трудно.

    Они не спеша ехали берегом реки, любуясь на зеленеющие леса. Деревья стали реже, откуда-то сбоку вынырнула тропа, повела мимо опушки туда, где радовали глаз пажити. Дорога вилась через поле к видневшейся на крутом берегу реки деревушке. Острые глаза Бессона первыми углядели там церковку – знать, село большое.

    Тропинка нежданно-негаданно вывела прямо под копыта коней старушку в кожухе, из-под которого виднелась понёва с белыми вдовьими оборками. Оказавшись перед всадниками, старая не испугалась, а встала, опираясь на гладкую палку.

    – Что встала? – резко осадил коня Мирон. – Аль не боишься, что конём замнут?

    – А чего мне бояться, касатик? – старушка собрала в улыбку морщинистое личико под тёмным платом.