Текст книги "Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире"
Автор книги: Галина Калинина
Жанр:
Религиоведение
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
У К. было много друзей-христиан, но он в какой-то момент своей жизни встал на дурную дорогу: ушел из семьи и поселился с любовницей. Однако жизнь не складывалась, повсюду его преследовали неудачи и несчастья. Да и сама женщина оказалась скорее в наказание, чем в радость: он даже пытался выгнать ее, но не мог. Однажды К. встретил старых друзей и начал жаловаться им на жизнь:
— Остальные живут ничуть не лучше, и им все ничего, все с рук сходит, а меня так вот Господь наказывает, – говорил К.
На это один из его друзей ответил:
— Что же ты хочешь, у тебя столько верующих друзей, и все мы молимся за тебя, каждое воскресенье поминаем на литургии. Так неужели ты думаешь, что Господь оставит тебя и позволит спокойно жить в блуде, а не будет ежедневно пытаться наставить тебя на путь истинный?
Многие святые говорят о терпении скорбей и поруганий как о самом верном пути к Царствию. «... установлен Богом закон, более твердый, чем небо и земля, закон, что многими скорбями подобает в нити в царствие Божие. А мы в настоящее время пришли в такой период жизни человечества, когда спасаются исключительно только безропотным терпением скорбей, с верой в Бога и надеждой на Его милосердие. Другими путями сейчас не умеет спасаться никто», – писал современный подвижник игумен Никон (Воробьев).
К проявлениям печали святитель Игнатий (Брянчанинов) относит следующие грехи: огорчение, тоска, отсечение надежды на Бога, сомнение в обетованиях Божиих, неблагодарение Бога за все случающееся, малодушие, нетерпеливость, несамоукорение, скорбь на ближнего, ропот, отречение от креста, покушение сойти с него.
Самоубийство
В православной аскетике есть несколько мнений по поводу того, проявлением какой страсти является грех самоубийства. Иногда его считают следствием гордости, иногда уныния, иногда – плодом гнева и печали.
Свт. Игнатий (Брянчанинов) называет помыслы о самоубийстве среди грехов хулы на Духа Святого, а отчаяние считает проявлением уныния. Другие же свв. отцы говорят об отчаянии как о следствии печали. Не стремясь разрешать подобные богословские споры, мы все-таки склонны причислять отчаяние и мысли о лишении себя жизни к проявлениям печали, поскольку, как правило, попытки самоубийства связаны с нежеланием далее переносить жизненные скорби, будь то несчастная любовь, или тяжелое финансовое положение, или презрение окружающих, или потеря доброго имени, или, как это чаще всего случается с молодыми, отсутствие цели в жизни и одиночество. Так и хочется воскликнуть вместе с В. Розановым, знаменитым русским публицистом и философом: «Некуда было пойти? Да пошел бы к бедному! Не было цели в жизни? Да помог бы в занятиях неуспевающему мальчику или приискал бы службу лишенному ее! Совершенно очевидно, что стоило бы двум самоубийцам встретиться, чтобы не было ни которого. Один самоубийца «нашел бы смысл в жизни», сплотившись личною жизнью с тем, кто «дошел до самоубийства под гнетом безысходной нужды». Но и для этого требуется желание и воля, а печаль и уныние, соединяясь к жалостью к себе парализуют волю, жизненные силы человека. В качестве примера осмелимся предложить печально знаменитое привидение «плаксы Миртл» из «Гарри Поттера». Кто не читал, сообщаем, что это вечно рыдающее и жалеющее себя привидение девочки обитало в туалете, где когда-то эта девочка покончила жизнь самоубийством из-за того, что «ее никто не понимал». Жестокая шутка автора? А может быть, это достойное воздаяние самоубийце и предупреждение живущим? Строки о «плаксе Миртл» вызывают смех, но смеемся мы не над девочкой, а над дошедшей до абсурда жалостью к себе, злопамятством и эгоизмом, которые терзают нас. И образ туалетного призрака напоминает нам о собственных обидах на весь мир, которые заслуживают именно такого загробного бытия, как плескание в бачке унитаза. Ведь, если мы не хотим посмертно топиться в унитазе, значит, нам следует по-другому жить и не утопать в слезах здесь и сейчас. И привидение самоубийцы, обитающее в туалете, как нам кажется, лучшее средство удержать подростков и молодых людей от такого вот конца, развенчав мнимый подвиг самовольного и всегда позорного бегства с поля жизни.
Интересно заметить, что мысли о самоубийстве приходят в моменты праздности и безделья, а, кроме того, в ситуациях, которые, по большому счету, особенной сложностью не отличаются. Так, с трудом представляется, что кто-то захотел бы наложить на себя руки во время кораблекрушения или в момент прыжка с парашютом, или в иной экстремальной ситуации, заставляющей человека бороться за выживание. Редко кончают жизнь самоубийством и те, кто чувствует на себе ответственность за судьбы других: детей, престарелых родителей, доверившихся людей. Самоубийство – это результат нелюбви к себе и ближнему, безответственности и малодушия тех, кто решается убежать от проблем. Самоубийцы – это в некотором роде трусы и подлецы, которые решаются причинить боль близким, выскочить на ходу из жизни, бросив тех, кому призваны помогать. «Самоубийца всегда «уродует», «обезображивает» все вокруг себя.. Этого нельзя забыть»[61]61
О самоубийствах.//В.В. Розанов. Террор против русского национализма. М, 2005. С. 334—347.
[Закрыть]. В мирное время процент самоубийств значительно выше, чем в военное. Важно то, что фактически никогда мысли о самоубийстве не несут под собой достаточных оснований. Отчаяние не всегда является результатом действительно бедственного положения, но чаще результатом излишнего попечения о своем бедствии.
«... Заметьте, в оставляемых записках (самоубийц) никогда не звучат слова любви – к брату, к сестре, ну о родителях не говорим – «изгибшие создания». Ну, родителей не нужно любить, не стоит, – «консерваторы», «чиновники»: а товарища, друга, какого-нибудь больного в больнице, какого-нибудь «Ваньку перехожего»? Как это до двадцати лет дожить и ни к кому не привязаться?! К бабушке, к тете, к дяде? Но нет: «никого не виню», «ухожу –потому что нет смысла в жизни». Да «смысл» есть, он под ногами: будь для кого-нибудь костылем! Как нет «смысла», « не нахожу смысла», когда вокруг везде страдание, нужда, нехватка средств прокормиться, вынужденная работа в престарелости, в болезни. «Нет смысла в жизни» – это и значит «никого не люблю». Ибо «любовь» и есть уже «смысл». Страшны эти рассуждения – и я готов все взять сейчас назад, как только мне укажут очевидную неверность мысли; но долбит она в голову: не есть ли в большей своей части самоубийства – тайный уход из жизни тайного греха, вот этого сердечного, вот этого душевного, сводящегося именно к жестокости, к бесчувственности? И к некоторому притворству и фальши, которыми одета или задрапирована такая жизнь?»[62]62
Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.
[Закрыть]
Часто в моде на страдания и самоубийства оказываются виновны так называемые деятели культуры, которые неплохо зарабатывают на рас-сусоливании различных высот и красот самоубийства. Модные писатели, публицисты, художники, кинорежиссеры и музыканты смакуют различные подробности суицида, причем вовсе не спеша обменять свои кресло, апельсиновый сок и утреннюю сигарету на могильных червей и мокрую глину. Популяризуя идеи смерти и играя на исканиях и идеалах молодежи, они сеют ужасные семена отчаяния, тоски и безнадежности. Возьмем, к примеру, модные романы Б. Акунина с его «Кладбищенскими историями» – своеобразной одой смерти. Самоубийство и смерть – главные герои этого литературного произведения, сеющего в наших душах отнюдь не добро, а скорее тиражирующего пороки и страсти самого автора. Жаль только, что никто не проведет за руку Пелевина и Сорокина, Акунина и прочих перед глазами тех матерей, жен, детей, братьев и сестер, которые по их вине потеряли своих близких, чьи души были развращены и изуродованы подобным «творчеством». Вспоминаются роза-новские слова о подобных «людях искусства», как нельзя лучше оценивающие их вклад в умножение жестокости и смерти.
«Жестокости много, но ужасно мало страха. Особенно у публицистов его мало. Преве-селенький народ, да и не мудрено: такие гонорары получают. Оставим их, взглянем на молодежь, на юношей и девушек.(...) Есть явная жизнь и есть тайная жизнь. В «явь» выходят гробы, могилы, кладбище; но им предшествует ужасная ночь внутри, ночь одинокая, без звезд, без месяца... Туманы, облака там ходят, что-то липкое пристает к душе, как мокрая простыня, как засасывающая тина. Что спасет? Воспоминания о прекрасном поступке. Но его нет. Что еще спасет? Если я кого-нибудь люблю. Но я никого не люблю. Так зачем же жить?! – с этим ужасным чувством, увы, истинным чувством, т.е. с действительным сознанием: «я ни для чего живу», сбрасывается конвульсивно свечка или огарок, мерцавшая в пустой, ничем не населенной комнате, на пол...
Суть в этой ужасной, сырой, холодной комнате без жильцов, которая предшествует всякому въявь самоубийству»[63]63
Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.
[Закрыть].
Борьба с печалью крайне сложна. Страсть печали практически не находит внешнего выражения, а посему при ее нападениях невозможно идти от совершенствования своего внешнего поведения к внутреннему, как это происходит с некоторыми другими страстями. Посему остается действовать только увещеванием себя, молитвой и постом.
Печаль, как говорят св. отцы, приходит в те моменты, когда какая-то иная страсть наша не получила удовлетворения. Мы, будучи одержимы сребролюбием, хотели денег, но не получили их – и вот мы печалимся. Мы были обижены и взалкали отмщения, но не смогли его совершить – снова печаль. Мы влюблены и жаждем добиться ответного чувства от предмета своей страсти, но наш возлюбленный остается бесчувственным – и снова мы в печали.
Для борьбы с печалью мы должны сначала разобраться, какая именно страсть стала ее причиной. Найдя корень своей печали, надо задуматься о том, какую пользу мы получаем, не имея возможности удовлетворить свое желание.
Особенно имеет смысл поучиться беспечальному терпению различных бедствий у мучеников, пострадавших за Христа. На их крови взошли семена христианства, и их подвигом веры и незлобия тысячи людей уверовали в спасение, которое даровал нам Христос. XX век дал России беспримерное количество мучеников и исповедников, которые терпеливо сносили голод, холод, пытки и унижения ради любви к Христу. Вспомним и пример царской семьи, которая перед лицом смерти беспечально и мужественно пребывала в любви и надежде на Бога.
Добродетелью, противоположной печали являются надежда и упование на Бога, детское доверие к нему и желание потрудиться на благо ближнего. Чтобы прогнать печаль, необходимо отвлечься от саможаления и попытаться деятельно пожалеть другого. Подайте милостыню от души, помогите подмести церковный двор, окажите поддержку находящимся в беде ближним, займитесь рукоделием в пользу малоимущих или храма. Попросите прощения у тех, кого вы обижаете, помогите по хозяйству членам вашей семьи. Любое ваше волевое действие, направленное на благо другого человека, принесет вам утешение, потому что настоящее счастье – это любить кого-то, а не приобрести чью-то любовь.
Любовь к бесчестию есть исцеление раздражительности; псалмопение же, милосердие и нестяжательность суть убийцы печали (прп. Иоанн Лествичник).
Глава 6. Уныние
Не унывает кто на Бога уповает.
Русская народная пословица
Уныние есть изнеможение души,
а душа в изнеможении, не имея того,
что ей свойственно по естеству,
не устаивает мужественно и против искушений.
Прп. Нил Синайский
Унывать, по словарю Даля, означает грустить, безнадежно падать духом, робеть, отчаиваться, терять всякую бодрость и надежду, не находить ни в чем утешения.
Унынием в аскетике называют изнеможение, усталость души.
«Как больной не выносит тяжелого бремени, так унылый не в состоянии тщательно исполнить Божие дела; ибо у того телесные силы в расстройстве, а у этого не осталось сил душевных» (прп. Нил Синайский).
Разницу между печалью и унынием уловить иногда бывает довольно сложно, тем более что первая страсть часто перетекает во вторую. Тем не менее мы попытаемся обрисовать различия. Печаль суетна и побуждает на многие хлопоты и размышления.. Одержимый печалью человек или стремится как-то обустроить свою жизнь, или переживает о том, что это не удается. Так, потеряв корову, он пытается понять, где был недосмотр, и еще с большим усердием принимается охранять остальных коров. Заболев простудой, он начинает сокрушаться о том, что вчера съел мороженое.
Иначе проявляет себя уныние. Потеряв корову, человек, одержимый унынием, перестает охранять остальных коров вообще, заранее уверенный, что все равно все они потеряются или будут украдены. А заболев, не пытается лечиться, внушая себе, что лечиться абсолютно бесполезно. Если человек, одержимый печалью, недооценивает Промысл Божий о себе, то одержимый унынием недооценивает Его милосердие. Печаль заставляет надеяться исключительно на собственные силы, уныние же отнимает надежду вообще. Даже акт самоубийства, являющийся следствием печали, есть не что иное, как самоволие. Как объясняют свое намерение самоубийцы: «Это единственный выход, я загнан в тупик, и ничего не остается больше делать» – не есть ли это последняя попытка настоять на своем? Уныние не ведет к самоубийству, ибо человек не верит ни в Божию милость, ни в собственные силы. Печаль можно утолить, если убрать причину оной (вернуть потерянное имущество и т.д.), уныние, как правило, не имеет какой-то конкретной причины, только мнимую (если человеку, впавшему в уныние из-за потери имущества, Вернуть потерянное, он не обрадуется: в этот раз нашлось, а в другой не найдется).
Уныние нередко имеет выраженную хронологическую зависимость: усиливается в полуденные часы, что дало основание именовать его «бесом полуденным». К ночи обычно страсть эта уменьшается или стихает вовсе.
«Бес уныния, который также называется «полуденным» (Пс. 90; 6), есть самый тяжелый из всех бесов... Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остается неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым. Затем бес понуждает монаха постоянно смотреть в окна и выскакивать из келлии, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько еще осталось до девяти часов, или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-либо из братии. Еще этот бес внушает монаху ненависть к месту, роду жизни и ручному труду, а также мысль о том, что иссякла любовь и нет никого, кто мог бы утешить его. А если кто-нибудь в такие дни опечаливает монаха, то и это бес уныния присовокупляет для умножения ненависти. Далее сей бес подводит монаха к желанию других мест, в которых легко найти все необходимое ему и где можно заниматься ремеслом менее трудным, но более прибыльным. К этому бес прибавляет, что угождение Господу не зависит от места, говоря, что поклоняться Ему можно повсюду (Ин. 4; 21-24). Присовокупляет к этому воспоминание о родных и прежней жизни; изображает, сколь длительно время жизни, представляя пред очами труды подвижничества. И, как говорится, он пускается на все уловки, чтобы монах покинул келлию и бежал со своего поприща»
Авва Евагрий
Задолго до научных психиатрических изучений депрессивных состояний святые отцы описали достаточно точно и достоверно клиническую картину этого душевного недуга. Уныние порождает чувства утомления, отвращения, сожаления о якобы потерянном времени, внушает, что человек не может спастись, что усилия его тщетны, труды пропали даром и прочее; приводит его в физическое изнеможение, доставляет беспокойство, вызывает смятение ума, волнение души, которая лишается в это время своих благоприобретенных добродетелей и твердости. Человек становится малодушным, уязвимым, неспособным для духовных усилий и подвигов.
Иногда уныние имеет довольно ярко выраженные физические симптомы. Оно сопровождается тяжелым сном и тяжелым пробуждением. Резко повышается утомляемость, появляется одышка. Кроме того, наблюдается фактически полная атрофия воли. Трудно заставить себя делать повседневную работу, тяжело сосредоточиться. Внимание становится несобранным и рассеянным. Часто посреди фразы или какого-то дела человек будто отключается на несколько секунд, а включившись обрати, не может вспомнить, о чем говорил или что собирался сделать.
«Пишешь, что иногда такая скука нападает, что не знаешь, что и делать. Скука бывает от безделья, а если ты занят и у тебя дело есть, то это не скука, а тоска – нежеланная гостья монаха и живущего с монахами. Иначе называется она «уныние» – бес полуденный. Помнишь, говорится в Библии про Саула: И возмущал его злой дух (1 Цар. 16, 14). Давит душу тяжело, апатия в мир тянет, к людям. Монахов сей бес сильнее еще давит и душит, особенно кто поддастся ему. Ну, тогда хоть криком кричи, на стену полезай, волосы рви. И у-у, как лихо! Главное, тут молитва на ум не идет, бесчувствие, безвкусие духовное нападает. Нужно преодолеть себя, переломить, встать на молитву и класть земные поклоны с молитвою Иисусовою, а потом вслух по-церковному читать псалтырь – кафизмы одну или две. Мне всегда это помогает. Миротворно и умилительно также бывает чтение в эти минуты про Страсти Христовы, особенно Гефсиманская ночь: Начал скорбеть и тосковать... Душа Моя скорбит смертельно (Мф. 26, 37-38). О Господи, Господи! Сделай так, чтобы когда затоскуем мы по Тебе, Радости нашей, тосковали с Тобой бы...
Вас гнетет только бесенок полуденный, а нас, монахов, целый бесище. Только нюни-то тут и распусти – он тебе покажет. А как разорешься на него, растопчешься, задашь хорошую встрепку, небось струсит, сразу сбежит. Потом прогоню полуденного-то и начну ко Господу вопить... И дивно, непостижимо, неведомо откуда придет помощь, подкрепление и такая нежная, такая теплая, сладкая ласка, что ни на какие мирские радости и неги не променяешь ее. И не страшно тогда одиночество, и никого, ни знакомых, ни друзей – никого не хочется видеть, хотя одни враги лишь кругом жили, и те не страшны... Ты пишешь, что всё тебя оставляет тогда: молитвы нет, душа наполняется страстями, ум – сомнением, сердце – унынием, дух никнет. Это есть явный штурм души сатаною, страшный и жуткий, бывает и длительный. Подобные штурмы испытывали и великие святые подвижники. Помню, с владыкой Арсением гостили на Угреши. Прав митрополит Макарий, он как раз переживал подобный штурм, он сказал нам: «Помолитесь обо мне, трудно, тяжко, совсем никну, дух безнадежья полнейшего томит меня». И мы ничем не могли утешить, никак. Об этом без-надежье и туче писала схимонахиня Серафима. Она молилась о нем, и у него прошел этот дух безнадежья и никновения. Но зато на нее сугубо напал дух сей. Так что она криком кричала молитву Иисусову».
Свщмч. Серафим (Звездинский), еп. Дмитровский
Уныние бывает двух видов.
а) Уныние, вгоняющее в сон. Выражается в лености тела и души. Многие психологи говорят о том, что желание сна – подсознательное желание смерти. В отличие от отчаяния, в котором человек желает смерти телу, прекращения страданий, впав в уныние, он хочет вечного сна. Одно из желаний, свойственных унынию, вгоняющему в сон, – уснуть и никогда не просыпаться. Притом спать хочется без снов.
Человек, одержимый унынием, может проводить дни напролет на диване, ничего абсолютно не делая. Он начинает пренебрегать своими обязанностями, убегает от общения, запускает все в доме и себя самого. Его ничего вокруг не интересует и не радует. Он может много есть, но еда не приносит удовольствия. Его преследует ощущение бессмысленности бытия, то, что в психологии принято называть «экзистенциальным вакуумом».
«Уныние очень похоже на сонливость. Все пущено на самотек. Человек погружается в грезы наяву, уходит в нереальный мир, в мечтания. Дремота не ждет ночи. Закрываешь глаза—и можно считать, что настало время ночного сна. И как ни странно, но именно в моменты, когда у нас недостает энергии действовать на самом деле, наши мечты полны гордости, силы, власти, успеха. Когда мы погружены в дело, то, чем мы заняты, требует всего нашего внимания, но в мечтах первое место занимает любоначалие, жажда власти, гордые устремления».
Митрополит Сурожский Антоний
б) Уныние, которое гонит из дому.
Внешне проявления этого вида уныния прямо противоположны предыдущему. Человек начинает вести довольно активный образ жизни, в основном предаваясь развлечениям. Он все время стремится к общению и веселью. Появляется страх одиночества, потому что одиночество ведет к первой форме уныния. Человек ищет все более и более изощренных развлечений, отдавая предпочтение наиболее экстремальным. Если сначала во время приступа уныния достаточным кажется пойти в гости, то довольно скоро спокойное общение с друзьями уже не в состоянии прогнать «полуденного беса» – он настигает и в гостях, и в театре, и на улице. Развлечения становятся бурными: дискотеки, ночные клубы, блуд. На последней стадии человек может обратиться к наркотикам, рискованным приключениям, всякого вида извращениям. Проблема заключается в том, что «убежать» от уныния нельзя. Оно везде настигнет и набросится на беглеца с пущей силой.
Прп. Иоанн Кассиан повествовал, что, начав жить в пустыне, он был одолеваем унынием. И вот однажды он рассказал авве Моисею, что накануне был крайне расслаблен недугом уныния и не мог иначе освободиться от него, как сходивши к авве Павлу. «Нет, ты не освободился от него, – сказал ему авва Моисей, – но еще больше показал себя ему преданным и покорным. Потому что потом оно еще сильнее будет нападать на тебя, как на труса и беглеца, увидев, как ты с первой схватки дал себя победить и тотчас убежал с поля брани, если только не решишься ты вдруг бороться с этим врагом вместо оставления кельи или погружения в сон».
Несмотря на все различия между двумя видами уныния, они имеют много схожих симптомов. Человек, одержимый унынием, которое гонит из дому, также страдает повышенной утомляемостью, общим неважным самочувствием, он также небрежен по отношению к своим обязанностям, празден, ленив, забывчив, капризен.
В жизни проявления уныния мы встречаем буквально на каждом шагу. Одним из наиболее распространенных признаков оной страсти можно считать обычную скуку и праздность: состояние, когда нет желания заниматься делами и в то же время не можешь найти себе развлечения.
Так, например, Евгений Онегин несомненно был одержим страстью уныния: все ему опостылело, и ни в чем не мог он найти отрады. В русском языке существует множество названий (исконно русских и иноязычных) для уныния: скука, хандра, апатия, депрессия, сплин, меланхолия.
Уныние часто ведет к мечтательности, к уходу, как сейчас говорят, в виртуальный мир. Кстати, чрезмерное пристрастие к чтению художественной литературы, к кино, театру есть также проявление уныния: погружаясь в книгу, мы тем самым заменяем реальный мир воображаемым. Любовь к компьютеру чаще всего тоже порождена унынием и являет собой все ту же попытку убежать от реальных проблем и конфликтов, которые нет желания и сил разрешить.
Проявлением уныния святитель Игнатий Брянчанинов называет следующие грехи:
Леность ко всяком доброму делу, в особенности к молитвенному. Оставление церковного и келейного правила. Оставление непрестанной молитвы и душеполезного чтения. Невнимание и поспешность в молитве. Небрежение. Неблагоговение. Праздность. Излишнее успокоение сном, лежанием и всякого рода негою. Перехождение с места на место. Частые выходы из кельи, прогулки и посещения друзей. Празднословие. Шутки. Кошуны[64]64
Кошунить, или кощунствовать означает насмехаться над священными предметами, отзываться о них с презрением, бранно, пошло. Синонимы: поругать, осквернять, буесловить, суесловить.
[Закрыть]. Оставление поклонов и прочих подвигов телесных. Забвение грехов своих. Забвение заповедей Христовых. Нерадение. Пленение. Лишение страха Божия. Ожесточение. Нечувствие.
Важно заметить, что именно на унынии замыкается первый круг страстей. Во всей последовательности мы видели, как одна страсть приводит к другой, и как, преодолевая одну страсть, можно ослабить следующую и упростить с ней борьбу. Теперь мы добрались до корня шести первых страстей. Уныние – это недостаток веры, неупование на Бога. Бес уныния заставляет человека сомневаться в существовании Бога и искупительном подвиге Сына Божия Иисуса Христа, в необходимости своего спасения.
Опасность уныния в том, что поражение в схватке возвращает человека на самую первую ступеньку лестницы, на ту ступеньку, с которой он начинал свою борьбу со страстями. Столкнувшись с унынием, человек ощущает бесполезность всех проделанных до того трудов, ослабляет свою решимость и оказывается не готов отражать новые нападения страстей.
Именно на унынии легче всего сломаться в подвижнических трудах. Потому что уныние ведет к праздности, а праздность – ко всем остальным грехам. Святые подвижники говорят, что трудящегося одолевает один бес, а пребывающего в праздности – легион.
Начинаются проявления уныния с лености.
Праздность – мать всех пороков, а леность – прямое следствие праздности или ничегонеделания. Лекарством от многих страстей, а особенно от лености и уныния святые называют труд.
«Труд неприятен нам, как узда, накинутая на наше сердце, стремящееся к вечному, невозмутимому счастью, но без этой узды сердце, предоставленное необузданности своих стремлений, сбивается с дороги и, если оно порывисто и возвышенно, быстро достигает бездонной пропасти ничем неутолимой скуки и мрачной апатии; если же оно мелко, то будет погружаться день за днем, тихо и незаметно, в тину мелких, недостойных человека хлопот и животных инстинктов»[65]65
Труд в его психическом и воспитательном значении.// К.Д. Ушинский. Проблемы педагогики. М., 2002. С166
[Закрыть].______________
Мы и сами знаем, что работа отвлекает от дурных мыслей, стабилизирует и нормализует жизнь. Вместе с тем труд – это прекрасное и практически единственное средство для самоусовершенствования своих личных качеств, средство, которое к тому же дает нам возможность принести пользу ближнему.
«Высылая человека на труд, Творец сделал труд необходимым условием физического, нравственного и умственного развития, и самое счастье человека поставил в неизбежную зависимость от личного труда. (...) Труд сделался отличительным признаком сына земли, знаком его падения и указанием пути к совершенствованию, признаком бессилия и залогом силы, (...) клеймом рабства и печатью свободы; жизнь и самое счастье стали трудом; но зато в труде же нашел человек и жизнь, и единственно достойное его счастье»[66]66
Труд в его психическом и воспитательном значении.// КД. Ушинский. Проблемы педагогики. М., 2002. С. 166.
[Закрыть].
Но в то же время труд сам не должен становиться целью жизни. Так, например, иудейский, а затем и христианский запреты трудиться в «день седьмой» связаны с опасностью идолослужения мамоне. День седьмой мы отдаем Богу и отдыхаем от труда, направленного на стяжание.
Празднословие (пустоговорение).
Грех празднословия хоть и не смертелен, тем не менее часто является источником многих других грехов. Как праздность является хорошей почвой для любого зерна порока, так и праздная речь рождает множество тяжких грехов. Празднословие почти всегда влечет за собой злословие, потом сквернословие, вскоре – ложь и клеветничество, шутки, разнообразные прегрешения словом, призывание нечистого, клятвы, упоминание имени Господа всуе (например, слово «обожаю», произнесенное по отношению к какому-либо предмету, так как «обожаю» – уподобляю Богу) и многие, многие другие грехи.
«Не в том дело даже, что мы говорим много. Разумеется, есть и это. Но не в этом «праздность» слов. Праздность – значит бесплодность, она коренится в духе уныния, малодушия, мечтательности, которые приводят к жажде власти – и мы говорим, когда не должны бы, и живем в воображаемом, а не в реальном мире. И это очень важно, потому что мир Божий – мир реальности. Мир дьявола – мир мечтаний и нереальности. Мир Божий реален, в нем присутствуют все трудности, вся жесткость того, что реально. Дьявол предлагает нам мир, в котором нет ничего реального, хотя все кажется доступным. Мы всесильны, наша гордость удовлетворена, мы славны, мы воображаем себя всем, чем не являемся в реальности. Мы отважны и смелы, хотя еще ничего не совершили. Мы спим, но мир реальности принадлежит тем, кто бодрствует» (митрополит Сурожский Антоний).
Испокон века молчание считалось большой добродетелью. Молчание – золото, говорят в народе. Многие подвижники принимали на себя обет молчания (их называли молчальниками) и годами не разговаривали ни с кем.
Кстати, психологи также признают важность произнесенного слова в жизни человека. Мы все прекрасно знаем и чувствуем, что, произнося какую-нибудь мысль вслух, укрепляемся в ней. Именно на этом построены системы аутотренинга, в практике которых недостаточно про себя прочитать имеющийся текст, но обязательно произнести его вслух.
Точно также, произнося как бы между прочим злые слова в адрес ближнего, мы постепенно будто бы убеждаем себя в том, что действительно ненавидим его. Вообще, тот факт, что наши слова несут с собой заряд некой энергии, признается и всеми религиозными мыслителями (в самых разных религиях), и современными учеными, исследующими психику человека. Так, произнося вслух (даже в шутку) имя нечистого, мы тем самым призываем его к себе. То же происходит, когда мы произносим имя Господа. Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда. Ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12; 36).
В принципе, любая сказанная фраза уже символически совершившееся действие. Таким образом, следя за своей речью, надо представлять, что все сказанные тобой слова становятся реальностью. Такое упражнение научит словесному воздержанию и трезвению, которые очень много значат для христианского спасения.
Смех и шутка.
Смех, шутка, ирония – вещи совсем неоднозначные. Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь, – заповедует апостол Павел всем христианам. Радость, в которой пребывает праведник, не имеет ничего общего с тем весельем, которое исходит от шутки и влечет за собой чаще всего унижающий кого-либо смех. Если мы с вами посмотрим пословицы и поговорки, сложенные нашим народом о смехе и веселье, мы и там увидим четкое разграничение между «добрым» и «злым» смехом. «Кто в радости живет, того и кручина неймет», – сказано о жизнерадостном и не помнящем зла характере. Но в то же время народ помнит и о другом юморе: тебе смешно, а ему тошно. Так что, шутку любишь над Фомой, так люби и над собой, – замечает пословица.
Православный взгляд на юмор как таковой весьма осторожен. Для нас, живущих в атмосфере пошлых анекдотов, постоянного зубоскальства и кривляния в развлекательных передачах, комедий и иронических детективов, это кажется странным, потому что мы привыкли полагать, что шутка «строить и жить помогает». Но мы не замечаем, как постоянная несерьезность и ирония размывают самые дорогие для нас чувства: супружескую любовь, отношения к родителям, патриотизм, скромность и целомудрие. Это обратная сторона смеха, его демоническое свойство. Недаром дьявол всегда изображается полным иронии и всегда готовым посмеяться над всем. Именно об этом опасном характере юмора и иронии и предупреждают нас св. отцы.
