Текст книги "Любовь это... Не для меня (СИ)"

Автор книги: Галина Джулай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

45

Ника

Стас привез меня домой под утро. Удалось ли мне забыться? Нет. Я со Стасом почти поругалась, если честно, мне этого хотелось. Но нет, мой парень – джентльмен, он просто отвез меня домой, не реагируя на мои закидоны. Пообещал позвонить завтра.

– Как хочешь, – съязвила, выходя из машины.

Злость текла по венам вместе с алкоголем. Бурлила, кипела, не находя выхода. Я не хранила тишину, когда зашла домой, я нарывалась, но и тут никто меня не остановил. Лю только попросила быть потише. И с такой заботой и тревогой в голосе спросила, что случилось…

Яд, что копился во мне весь вечер, всё-таки выплеснулся наружу. Ее жалости я не хотела, поэтому просто легла и отвернулась, к счастью, сон пришёл быстро.

Я проснулась поздно, уже ближе к обеду. Голова болела, а во рту была настоящая клоака. Я отправилась в душ под живительные струи теплой воды. Успокоилась ли я за ночь? Нисколько. Все мысли, чувства вернулись и терзали меня с новой силой. Я шла в комнату, чтобы одеться после душа, ведь мама скоро позовет обедать. Дверь в комнату была приоткрыта. Когда я проснулась, Лю уже сидела над конспектами, а сейчас она с кем-то разговаривала по телефону. Я остановилась, прислушалась.

– Мне кажется, ты смеёшься надо мной, – говорит кому-то Лю.

– …

– Ты открыто со мной флиртуешь.

– …

– Ты смущаешь меня, – говорит она своему оппоненту, а потом замолкает, видимо, слушает ответ.

– Ты… – снова замолкает, а потом говорит. – Поздравляю с победой и… И целую.

Сомнений, кого и с какой победой она поздравляет, у меня нет.

Люба

Глаза в глаза. Мы обе молчим. Ника – со злостью, я – с чувством вины. Она закрывает дверь комнаты и нарушает затянувшуюся тишину.

– Ну что? Тебя можно поздравить? – ядовито шипит она.

– Ника… – глаза начинает щипать.

– Добилась его?! И как, довольна?!

– Ника… – в ее голосе столько боли, а в глазах злости и ненависти. И мне тоже больно. Меньше всего мне хотелось причинить боль своей сестре. Я любила Нику.

– Если бы ты только знала, как я тебя сейчас ненавижу, – продолжала шипеть она.

Я знала, я это видела сейчас в ее взгляде. Она сползает по двери на пол и прячет лицо в ладонях. Ее плечи начинают сотрясаться, она начинает плакать, сначала тихо, а потом все громче.

Я подошла ближе и присела рядом на корточки.

– Ника, – я положила руку на ее плечо.

По моим щекам тоже текли слезы. Мне было жаль себя и Нику.

– Не трогай меня, – оттолкнула она мою руку. – Не трогай! – она подняла на меня глаза. – Ты хоть знаешь, что мне пришлось терпеть ради того, чтобы быть рядом с ним? Сначала его Лиза, из-за которой он вообще никого не видел, потом все эти суки, а я терпела… – чуть ли не проорала она. – Мне было больно, но я знала, ему нужно перебеситься. Мы переспали с ним, ты знала? – на ее лице появилась ехидная ухмылка, она с превосходством посмотрела на меня. Она хотела сделать мне больно и ей это удалось. Тонкими иглами эта новость прошлась по моей душе, раня ее. – Одна ночь, – продолжила Ника, но уже на меня не смотрела, отвернулась. – Всего одна ночь… И он оттолкнул меня. Хотел избавиться, как и от других, – она стёрла слезы рукавом халата. – Я сплю с человеком, которого не люблю. Не хочу… Знаешь, как это? – смотрит на меня, словно в этом виновата я. – Это ужасно! Хотя, – она хмыкает, – тебе-то откуда знать, как это – провести ночь с кем-то… Или рискнешь? Дать адрес? Иди, покажи себя во всей красе…

– Ника, зачем ты так? – всхлипнула я.

Ее слова ранили, она была единственной (кроме родителей), кто никогда не говорил мне, что я ужасна. Ее поддержка всегда грела и дарила уверенность. И сейчас мне было так больно и обидно, что, казалось, я просто не выдержу той рваной раны, что расползалась внутри меня.

– Девочки, – раздался голос мамы за дверью. – Вы чего шумите? Обед на столе, пойдёмте есть.

Мы молчали. Снова просто смотрели друг на друга и у обеих по щекам текли слезы.

– Девочки, за стол, – донеслось из кухни. Но мы снова промолчали.

– Зачем? Я ведь не виновата, что он не хочет быть с тобой, – я говорила тихо, мой голос дрожал. – И ты прекрасно знаешь, что я не смогу… Зачем?

– Так и оставь его в покое. Зачем ты звонишь ему? Зачем даёшь надежду? Как долго он будет по-твоему терпеть всё это?

– Я не знаю, – уже не сдерживаюсь и всхлипываю все громче.

– Тебя устраивает, – продолжает добивать меня Ника, – Что в то время, пока он переписывается и общается с тобой по телефону, он спит с другими!? Вчера в клубе, когда мы отмечали победу, он, думаешь, думал о тебе, когда засовывал свой язык в рот другой?

– Замолчи, Ника, пожалуйста, – прошу ее, затыкая уши ладонями. Не хочу этого слышать и знать не хочу.

– Нет, я не буду молчать! Мне больно, пусть и тебе будет больно.

– Но если он с другими, зачем тогда он звонит мне? И почему ты злишься на меня, а не на них?

Ника ничего не стала отвечать, оттолкнула меня, я не удержалась и упала на попу. Она стала переодеваться, а я так и сидела на полу. Совершенно не понимая, что теперь думать и, главное, делать.

Ника, переодевшись, пошла обедать, а я обхватила себя за коленки и так и осталась сидеть на полу.

– Люба, – дверь открывается, в комнату зашла мама, увидев меня плачущую на полу, тут же бросилась ко мне. – Девочка моя, что случилось? – она присела рядом, притянула меня к себе. – Милая моя, ты чего?

– Всё хорошо, мама, – я уткнулась носом ей в плечо. – Всё хорошо.

– Ну, как же хорошо?

– Мама, пожалуйста… – не даю ей сказать. – Оставь меня, я хочу побыть одна.

– Может, Нику позвать?

– Нет, я хочу побыть одна, пожалуйста.

– Да что происходит? У Ники глаза красные, и ты тут ревёшь! Кто-нибудь что-нибудь объяснит?

– Мам, всё будет хорошо, – как заезженная пластинка повторила я.

Мама ушла, а Ника, когда пришла в комнату, собрала вещи и переселилась в зал. Нас больше не было. У меня больше не было сестры. Илья ещё пару раз звонил, но трубку я не взяла. Я снова закрылась в своей раковине, сжалась до размера маленькой песчинки. Как же хотелось больше никогда не выходить из своей комнаты, чтобы больше никогда не сталкиваться с жестоким миром. Я совсем не понимаю, как в нем жить.

46

Люба

Ника не заходила ко мне в комнату. Я же из нее не выходила. Я не пошла на занятия в понедельник, осталась дома и во вторник. Мама плакала, папа ругался от бессилия что-то изменить. А я лежала, отвернувшись к стене, и, честно, не видела смысла продолжать эту жизнь. Мой телефон давно сел и заряжать его я не собиралась. Мама заставляла есть, но я не чувствовала вкуса еды. Лучше всего мне было, когда все уходили из дома. Родители на работу, Ника в универ. Тогда квартира погружалась в тишину и было слышно, как тикают часы.

Сегодня среда. Я снова дома. Одна. Я слышу, как соседи сверху чем-то стучат, ходят, разговаривают. Слышу, как за окном проезжают машины. Жизнь там, за пределами этой комнаты, идёт, бурлит. Здесь она остановилась. Кто-то позвонил в домофон. Но шевелиться для того, чтобы впустить кого-то в подъезд, мне совершенно не хотелось, а к нам прийти никто не мог. Домофон замолчал. Но уже через несколько минут раздался звонок в дверь. Я спряталась с головой под подушку, чтобы приглушить этот звон. Кто-то, кто стоял по ту сторону двери, не желал уходить, после нескольких звонков раздался стук. Я покрепче зажала уши. Настойчивый гость ушёл, оставив попытки достучаться в закрытую дверь. Снова наступила тишина.

В четверг мама сказала, что вызывает скорую, если я сама не пойду с ней к врачу. Мне было все равно. Мне кажется, что все мои эмоции вымерли, стёрлись. Апатия накрыла меня своим тяжёлым покрывалом. Ничего больше не радовало, ничего не вызывало интерес, все стало абсолютно безразличным. Я не видела смысла в походе к врачу, меня не смогут вылечить от моего проклятия, остальное меня не интересовало.

В пятницу родители отвезли меня к психотерапевту, а он выписал направление в больницу, поставив диагноз "депрессия". В тот же день меня положили в отделение неврозов. Мне ставили капельницы, выдавали таблетки. Я не сопротивлялась. Мне снова было всё равно.

В палате было ещё две женщины. Но я ни с кем не общалась. Я, как и дома, лежала на кровати и смотрела в одну точку. А ещё, видимо под действием препаратов, я много спала. Родители приходили меня навещать, приносили еду и вкусняшки. Они так и копились в тумбочке, кое-что я оставляла на посту у медсестер.

Мой врач пыталась меня разговорить, выяснить причину моего состояния, но я не шла на контакт, не видела в этом смысла. Ещё мне приходилось посещать групповые занятия. Я занимала кресло в углу кабинета, забиралась в него с ногами и даже не вникала в то, что говорят другие пациенты.

Так прошло две недели. В какой момент что-то изменилось, я не знаю. Но когда я сегодня пришла к своему лечащему врачу в кабинет, и она спросила, как я себя чувствую, я ответила.

– По-другому.

– Это хорошо, – улыбнулась Татьяна Иосифовна. – А можешь сказать, что поменялось?

Я задумалась. Она не торопила, ждала моего ответа.

– Сегодня светит солнце, – зачем-то сказала я. – Я это заметила, – и это было правдой, впервые с того дня я заметила, что за окном на удивительно чистом голубом небе светит яркое весеннее солнце. Сегодня, проснувшись, я смотрела не на стену, а на голубое небо за окном.

– Да, погода радует. Кажется, весна в этом году придет пораньше. Люба, ты готова поговорить?

– Что вы хотите знать?

– Ты можешь рассказать, что заставило тебя впасть в то состояние, с которым ты к нам поступила? Ты знаешь причину?

– Вы же знаете мой диагноз, по-вашему, этого недостаточно?

– По-моему, нет. Витилиго у тебя с подросткового возраста, но в такую глубокую депрессию ты впала сейчас. Люба, поверь моему опыту, выход всегда можно найти. И я очень хочу тебе помочь.

– Вы не сможете этого сделать.

– Почему?

– Вы не сможете сделать меня нормальной, – в глазах защипало.

– Разве ты ненормальная? По-моему, ты очень красивая молодая девушка, – я лишь скривилась на ее слова. – Ты считаешь себя некрасивой?

– Какая разница, какой себя считаю я.

– Большая. Если ты не будешь себя принимать такой, какая ты есть, тебе будет очень сложно жить.

– Это все ерунда. Полюби себя, тогда будут любить тебя. Это же бред. Кто меня такой полюбит?

– Но ведь ты не единственная с таким диагнозом. И многие мужчины, и женщины живут полноценной жизнью. Заводят семьи.

– А это вариант, мне нужно найти такого же пятнистого парня. Тогда ему будет всё равно.

– Нет, Люба, я не это имела в виду. Хотя и такое тоже не исключено. Правильно ли я понимаю, все дело в том, что ты не принимаешь свое тело? Или есть ещё что-то?

– А вы считаете этого мало? Знаете, мне кажется, Вы меня все равно не поймете. Вы не были в моей ситуации…

– Я действительно не могу понять, ведь ты ничего не рассказываешь.

– Я не хочу об этом говорить.

– Хорошо. Тогда давай поговорим о том, что ты чувствуешь.

– Ничего.

– Это неправда. Человек испытывает целую гамму эмоций. Равнодушие и безразличие в том числе. Итак, что ты чувствуешь, Люба?

– Я… Я не знаю. Пустоту внутри. Наверное. Безысходность. Я не вижу смысла в своей жизни.

– Ты его раньше видела?

– Учеба. Я всегда очень хорошо училась. Мечтала путешествовать.

– Хорошо. А что теперь? Уже не мечтаешь?

– Не знаю. Мне как-то всё равно.

– Чего ты боишься?

Этот вопрос застаёт врасплох, я поднимаю глаза на Татьяну Иосифовну. Наши взгляды встречаются и ощущение, что она смотрит прямо в душу.

– Остаться одной, – шепчу я.

Странно. Почему я сказала именно это? Я всегда стремилась к одиночеству. Мне всегда так было хорошо одной. Спокойно. И меня всегда устраивало мое одиночество. Или нет? Я испугалась собственных мыслей и, похоже, это заметила и врач.

– Расскажи.

– Что?

– То, чего ты испугалась, – я сглотнула.

– Я не понимаю, – в горле стоял ком. Хотелось плакать. – Я не могу это объяснить.

– Люба, я здесь, чтобы выслушать и помочь разобраться. Ты просто говори.

– Я… Я всегда стремилась к одиночеству, а сейчас сказала, что боюсь его. Разве так может быть? Я же противоречу сама себе.

– А правда ли тебе было хорошо в твоём одиночестве?

Я снова задумалась. Нет, я врала. И в сети я общалась с сотней людей, потому что не хотела быть одна. Я не хотела чувствовать себя одинокой. Я хотела быть в центре внимания. Я хотела жить обычной жизнью. Я хотела ходить, гулять с настоящими друзьями. Я хотела влюбляться. Я хотела, чтобы любили меня.

Плотину прорвало. Слезы хлынули неконтролируемым потоком. Татьяна Иосифовна подвинула ко мне коробку с бумажными салфетками.

– Извините, – пробормотала я.

– Это хорошо, Люба. Плакать тоже нужно. И это говорит о том, что ты сейчас начала выходить из своей апатии. Это хорошо, очень хорошо. С того дня я почти каждый день разговаривала с Татьяной Иосифовной. Что-то менялось внутри меня. Незаметно. Нет, я не стала любить свое тело. Но благодаря таблеткам и этим разговорам я вышла из состояния абсолютного безразличия к тому, что происходит вокруг. Единственное, о чем я так и не решилась говорить, это об Илье и моих отношениях с сестрой. Я как последняя трусиха закрыла для себя эту тему.

В больнице я провела четыре недели. Весь март прошёл мимо меня. Домой я вернулась второго апреля. На улице была уже настоящая весна, она действительно спешила согреть нас своим теплом. На деревьях и кустах уже стали появляться почки, ещё чуть-чуть и молодые листики украсят своей яркой зеленью город.

47

Илья

Я так и не понял, что произошло. Она просто отключила звонок и больше трубку не взяла, хотя я звонил и не раз.

В понедельник я первым делом пошёл искать Любу, но мне сказали ее нет. Ее не было и во вторник. В среду в универе я столкнулся со Скворцом.

– Разговор есть, – приобняв за плечи, я отвёл его в сторону.

– Ну, – он сбросил мою руку, стоило нам отойти. Что мне нравилось в этом парне, он хоть и ниже меня на голову, смотрел ровно, даже с нисхождением, словно на младшего брата.

– Где Люба?

– Швед, – ухмыльнулся он. – Если девушка не хочет с тобой общаться, может, стоит от нее отстать?

– Она хочет, – прорычал я. – Мы разговаривали в воскресенье и все было хорошо. А теперь она трубку не берет и в универ не ходит. Ты с ней разговаривал? – Скворец потирает переносицу, словно размышляет, что мне ответить.

– Точно все было хорошо? – уточняет он.

– "Поздравляю и целую"– достаточно хорошо? – я вскинул бровь, на что Скворец только хмыкнул.

– Я не разговаривал с ней, у меня даже ее номера нет. Свой я ей оставлял, но она никогда мне не звонила.

Его слова бальзамом разлились по моим истерзанным ревностью нервам. Достаю телефон, нахожу контакт Кареглазки и протягиваю его экраном к Скворцу.

– Набирай, – он несколько секунд смотрит, потом качает головой каким-то своим мыслям и достает свой айфон.

Набирает номер, включает громкую связь, и мы вместе слушаем, как нам сообщают, что абонент не доступен. Да что за черт?!

– Так, может, домой к ней сходить? Ты адрес знаешь? – предлагает Скворец.

– Знаю, – и думаю, почему я сам до этого не додумался? – Ты Вова же, да? Спасибо, – хлопаю его по плечу и покидаю универ.

Адрес я помнил ещё с того дня, как отвозил ей письмо. Как назло, кажется, я поймал все красные светофоры. Домофон мне никто не открыл, хоть я и набирал номер квартиры раза три. Но тут мне повезло, из подъезда вышла старушка с болонкой, а я влетел в подъезд. Нужная дверь, за ней тишина, но я все равно несколько раз нажал на звонок, даже постучал. Но мне не открыли, видимо, дома действительно никого не было.

Я вернулся в машину и долго, точно больше часа, просидел у ее подъезда. Чего я ждал? Чуда? Но оно не случилось. Возвращаться в универ не хотелось, и я поехал в клуб. Там дела хоть ненадолго отвлекали от мыслей о моей Кнопке.

Я дал ей время. И себе. Решил, что начну действовать, если через неделю ничего не изменится. Может, действительно уехала куда с родителями, а я паникую? А телефон? Забыла дома? Ну, бывает же?

– Илья, ты комнату не сдаешь? – Ника подсела ко мне на первой паре. Стас опаздывал, его ещё не было.

– В смысле?

– Я хочу съехать, но, боюсь, квартиру не потяну, а делить ее непонятно с кем не хочется. Вот я и подумала, у тебя же четыре комнаты? Может, приютишь? За минимальную плату, а я готовить буду.

– И что же ты ему готовить собралась? – Стас наклонился и поцеловал Нику, – Привет, – протянул мне руку, я пожал ее в ответ.

– Я с родителями поругалась, – объяснила она. – Думала, Илья приютит на время.

– Так, может, ко мне? – предлагает Стас.

– Ты живёшь с родителями, – напоминает ему Ника.

– Можем вместе снять, – улыбается он. – Расходы беру на себя и будешь готовить мне.

– Ок, – улыбнулась Ника. – Если ничего не поменяется, так и сделаем.

В аудиторию вошёл преподаватель и началась лекция.

Я загружал мозг учебой и работой, тело изводил тренировками. Делал все, чтобы не хватало сил себя накручивать. Когда спустя неделю Люба так и не объявилась, я снова поехал к ней домой. Пары сегодня закончились поздно, Стас звал меня перекусить с ним и Никой в какой-то кафешке, но я отказался, сославшись на дела.

В этот раз домофон мне открыли, и когда я позвонил в дверь, на пороге появилась невысокая женщина, в ее чертах легко можно было угадать Любину маму.

– Здравствуйте, а Люба дома?

– Здравствуйте, нет, – ответила женщина.

– А где её можно найти?

– А Вы кто и зачем вам Любаша?

– Я ее друг.

– Любы пока нет и в ближайшее время не будет.

– А почему у неё недоступен телефон? Она что, снова номер сменила?

– Нет, номер не меняла. Просто… Она пока недоступна.

– Черт, Вы можете говорить нормально? – не выдержал я и повысил голос.

– Молодой человек, – голос женщины стал строгим. – Что вы себе позволяете? Я Вас вижу впервые в жизни и от Любы о Вас ни разу не слышала, и думаете, я Вам что-то расскажу?

– Простите, – взял себя в руки. – С ней все хорошо?

– Все нормально. И если она захочет с кем-то пообщаться, она включит свой телефон. А так, я больше ничего Вам сказать не могу. Извините, – и перед моим носом дверь закрылась.

И что мне думать? Какая-то тайна, покрытая мраком. Я быстро сбежал по лестнице вниз.

Всю ночь ворочался, искал выход. А на следующий день сразу после пар поехал к Захару.

– Здравствуйте, Илья, – улыбнулась мне его секретарша. – Захар Алексеевич пока занят, подождите. Может, чай или кофе?

– Спасибо, Елена, не нужно, – девушка села в свое кресло и погладила уже немного выпирающий животик.

Через двадцать минут из кабинета Захара вышли три мужика и сам Захар.

– Илья? – удивился он. – Ты ко мне?

– Да.

– Проходи, я сейчас.

Я прошел в кабинет, Захар вернулся буквально через пару минут.

– Слушаю, – он сел в свое кресло.

– Мне нужно найти одного человека. Ты можешь мне помочь?

– Смотря какого человека ты хочешь найти.

– Девушку. Помнишь, ты пробивал ее номер? Она пропала. Я хочу ее найти.

– Что значит пропала?

– Не ходит в универ. Телефон недоступен. Я вчера был у нее дома. Ее мама сказала, что ее нет дома, но не стала объяснять, где она и когда появится.

– Может, она не хочет, чтобы ты ее искал?

– Если не хочет, пусть скажет мне об этом сама, – тут же взрываюсь я.

– Ну, – усмехается Захар. – Иголки спрячь, чего напыжился.

– Прости, просто… Я уже не знаю, что думать.

– Ладно, давай данные, попробуем узнать.

– Только маме ничего не говори, – предупреждаю его и записываю на протянутом листке данные Любы.

– Есть что скрывать?

– Нет, просто непонятно всё.

– Пообедаешь со мной? – предлагает Захар. – Глядишь, уже что-то и ответят. Я кивнул.

Захар сделал звонок и, поговорив пару минут, сообщил данные Любы, и попросил дать информацию как можно быстрее. А после мы спустились в ресторан. Говорили о Сашке и Насте, о клубе, о чем угодно, но не трогали тему Кареглазки. И я был благодарен ему за это.

К концу обеда телефон Захара ожил. И он принял вызов. Выслушал с серьезным лицом все, что ему говорили, не прекращая смотреть прямо мне в глаза.

– Ясно, спасибо, – он кладет трубку, а я замираю в ожидании ответа. – Нашлась твоя Любовь. В больнице с депрессией лежит.

Роняю вилку. Ожидал… Да фиг его знает, чего ожидал… Но точно не этого.

48

Илья

После новости, что сообщил мне Захар, я долго колесил по городу. В моей голове не укладывалось, что могло произойти, чтобы дошло до такого? Ещё и совесть подкидывала поленьев, напоминая, что я делал и как вел себя с Кнопкой. А ведь уже тогда видел, что она зашуганная какая-то. И эта ее одежда огромная… Может, её били? Раз она так скрывает тело. Картинка, как Люба натягивает рукава, пряча свои тонкие пальчики, так и стоит перед глазами. Тогда кто? Родители? Могу ли я нападать, не выяснив обстоятельств? А если это все бред и дело не в этом? Мозг просто закипал. Ничего лучше не придумал, как поговорить с мамой. Поэтому поехал к ней.

– Привет, сынок, – мама с Настей на руках вышла мне навстречу.

– Привет, как вы тут?

– Хорошо, не вредничают. Полина, – позвала мама девушку, что помогала ей с малышами. – Отнеси Настюшу, – она аккуратно передала спящую малышку в руки подошедшей Полины. – Пойдем на кухню, чаю хочешь? – в этот раз обратилась ко мне.

– Мне поговорить нужно.

– Тогда без чая не обойтись, – она взяла меня под руку и потянула на кухню. – Ольга, помогите Полине, я тут сама, – обратилась она к домработнице. Та вытерла руки и, поздоровавшись со мной, пошла к малышам. А мама поставила чайник. – Ну, рассказывай, – она присела за стол и подперла кулачком подбородок.

Я был очень рад за маму. Захар делал все, чтобы ей было хорошо, и даже двух нянь нанял, чтобы маме было легче. Но мама возмутилась: ей тогда что делать, если она детей раздаст? И пришлось оставить одну.

– Мам, – мне бы сейчас не чаю, а коньяку, но он делу не поможет, поэтому эта мысль остаётся лишь мыслью. И я задаю нужный мне вопрос. – Депрессия – это очень серьезно?

– Ну, это не совсем мой профиль. Но, да. Это серьезно. Они конечно тоже разные бывают. А к чему вопрос?

– А можно без вопросов? – уточнил я. Мама вздохнула.

– Можно, но чем больше информации, тем точнее ответ.

Я подумал, подумал и выложил все, что знаю.

– Как думаешь? Они могут ее бить?

– Сын, что творится за закрытой дверью, мало кому известно. – вздохнула мама.

– А если я поеду к ней, поговорю… Может, к себе заберу…

– Сынок, если она в депрессии, тут без медикаментов не обойтись. Ей нужно восстановиться, возможно, и с психологом проработать случившееся.

– Но ведь если ей будет хорошо, то все пройдет?

– Нет, милый. Это так не работает. Ты пойми, как бы хорошо сейчас с ней не обращаться, это не восстановит то, что у нее внутри перестало работать. Это нужно восстановить. Поэтому в больнице ей сейчас лучше всего.

– А я могу… Ну… Поехать к ней?

– Наверное. Но я не уверена, что она этому будет рада.

– Почему?

– Ну она девочка скрытная, а тут ещё и в состоянии депрессии. Она может даже не выйти к тебе.

– И что делать? – мне так хотелось, чтобы хоть кто-то сказал мне что-то конкретное.

– Ждать. Пока только ждать.

– И как долго?

– Ну, хотя бы до выписки. Илья, – мама положила руку на мои пальцы, что отстукивали нервный ритм по столешнице. – Я понимаю тебя, хочется знать все и сразу. Но спешка не всегда приносит результат. Наберись терпения.

Легко сказать, где его набираться то, этого терпения? Но в чем-то мама права. Если в нормальном состоянии Кареглазка от меня пряталась, то сейчас она точно не захочет меня видеть. Ладно, буду ждать. Похоже, это уже мое обычное состояние.

Я попрощался с мамой и уехал домой, она предлагала остаться на ужин, но у меня завтра контрольный зачет и нужно было подготовиться.

Мое настроение было на уровне плинтуса, не выше. Это не осталось незамеченным, когда мы обычной компанией собрались в столовой.

– Эй, Илья, – толкнул меня Стас. – Ты вообще слышишь, что я говорю?

– Прости, нет. Задумался.

– Капец просто, – возмутился Стас. – Ты и на днюху придёшь с таким настроением?

– Какую днюху?

– Швед, ты с Луны вернулся? – возмутился друг. – Всю неделю твержу, что у меня день рождения пятнадцатого, в воскресенье. Я сауну снял. Отдохнём, отметим. Ты ведь придешь?

– Да, конечно. Адрес скинь и время. Я буду.

– Только это, давай с нормальным настроением, ок?

– Я постараюсь.

Только сейчас заметил, что за столом нет Ники. Но комментировать не стал. Если у Стаса настроение приподнятое, значит, у друга все в норме.

Вечером, когда я уже собирался сесть в машину, меня окликнули. Обернулся, в мою сторону шел Скворец. В смысле, Скворцов.

– Привет, – поздоровался он.

– Привет.

– Ты ее нашел?

– А тебе зачем? – вскидываю подбородок. Чего он привязался.

– Просто интересно, переживаю за девчонку. Ты успокойся, я тебе не соперник. Просто она мне понравилась, как человек. Она… Я не знаю, светлая какая-то… и наивная, мне так кажется. Так нашел?

– Нашел.

– Я из тебя по слову вытягивать буду?

– Она в больнице.

– Все в порядке? – он действительно взволновался.

– Человек не может быть в больнице, если все в порядке, – съязвил я. – Жива, не покалечена… – а потом все же, признаюсь. – Депрессия у нее.

– Жалко девчонку, – и я видел, что он не врёт. – Ты, если общаться с ней будешь, привет передавай, пусть выкарабкивается из своего состояния.

– Я бы с удовольствием. Но не смогу. Телефон недоступен. А ко мне она навряд ли выйдет. Слушай, а может к тебе выйдет?

Капец, у меня по ходу крыша едет, раз я предлагаю такое ему. Скворец не задумываясь соглашается. И мы садимся по машинам, я еду впереди, так как город знаю лучше.

Я остался ждать на улице, освещенное фойе хорошо просматривалось отсюда, а меня Кареглазка бы не рассмотрела. Внутри на диванчиках уже сидели больные и те, кто их навещает.

Скворец подошёл к стойке, поговорил с медсестрой. Она позвонила и какое-то время ждала ответ, а потом что-то сказала Вове, они переговаривались несколько минут, и он направился на выход.

– Она не выйдет, – он подошел ко мне на улице. – Когда я стал настаивать, сказали, что она даже к родителям не выходит. Похоже, ей совсем хреново или под препаратами…

– И что делать?

– Да хз, – пожимает плечами Вова. – Ждать.

Ну вот, и этот туда же. Ждать. Сколько? Я готов, только сколько?

– Ладно, спасибо, – я протягиваю руку Скворцу, и он ее пожимает.

– Да не за что. Если новости будут – сообщи.

– Номер оставь, – прошу его и записываю продиктованный номер сразу в телефон, а потом делаю дозвон.

Мы прощаемся, Скворец уезжает первым, я ещё какое-то время сижу во дворе на лавочке. Мои мысли бродят в воспоминаниях. Я снова и снова прокручиваю в голове наши встречи и больше всего на свете жалею, что повел себя как последний мудак.

Время посещений закончилось, и территория больницы закрывалась. Меня попросили уйти.

Утро субботы я потратил на поиски подарка для Стаса, а потом поехал в клуб. Как всегда, заменял одни мысли на другие. Днём Стас прислал адрес сауны и время встречи. Я очень надеялся, что хоть завтра немного отвлекусь от угнетающих меня мыслей.