Текст книги "Морские короли. Дороги судеб (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Заработать немного денег и найти корабль, который отвезет Алаис на остров Маритани.

***

Мечта Алаис сбылась на пятый день.

Маританцев она узнала сразу. Нельзя сказать, что вошедшие в трактир мужчины были похожи между собой. Один – высокий и светловолосый, второй – низенький и полноватый, третий – типичный боцман, как она их себе представляла, четвертый скорее всего юнга. Но...

Все четверо были одеты в простые белые рубахи и черные широкие штаны, на каждом был широкий синий пояс с подвешенным к нему коротким кривым кинжалом. Но главное...

Главное Алаис поняла, пробегая взглядом по лицам мужчин.

У них у всех были одинаковые глаза. Разных оттенков синего, но в то же время... как море.

Оно ведь всегда одно и везде – разное. Оттенок моря на мелководье и в глубине,, пронизанный солнццем и отягощенный нависшими тучами, цвет течения и прибоя, окраска подводных камней и песчаного дня...

Это все море.

Одно одно, оно ласково окутывает плечи мира синим шелком, но какое же оно разное...

У юнги глаза были бледно-голубые, у боцмана иссиня-сизые, но море плескалось и пело в них совершенно одинаково. И полетела, сверкая в воздухе, золотая монетка.

– Говорят, тут певец хороший появился? А спой нам о море, мальчик?

Говорил только полноватый, остальные молчали. Алаис подумала минуту, и пальцы уверенно легли на струны.

– Прощайте, скалистые горы...

Песня на стихи Букина пришлась ко двору. Только 'Рыбачий' Алаис поменяла на 'наш остров'. За этой песней последовала вторая – уже Юрия Антонова.

– Море, море – мир бездонный...

И видя, что мужчины задумались о чем-то своем, ударила по струнам в любимой, залихватской, почти народной...

– Шаланды, полные кефали...

Песни пришлось повторять еще по нескольку раз. И любимую 'про пиво'. И про любовь, и...

Когда у Алаис уже руки устали играть, она устало отставила гаролу в угол и припала к кружке с горячим молоком, заботливо принесенной хозяином. В трактире опять оживились, заговорили, спеша урвать момент. Потом-то говорить не захочется, только слушать. А маританцы, все это время внимательно слушавшие песни, переглянулись, и светловолосый махнул руукой, подзывая Алаис.

– Присядь с нами, певец?

Алаис подумала и согласилась. Уселась за стол, осушила одним глотком остаток молока, улыбнулась.

– Отработал я вашу монету, господа?

– С лихвой отработал, – усмехнулся светловолосый. – Хорошие у тебя песни.

– Не мои. Батины.

– А он...

– Нет его.

И Алаис не лгала. Многих из авторов уже давно нет в живых. А песни остались, они живут, проходят сквозь века, они сами, как море.

– У него ты остался.

Алаис пожала плечами.

– Я остался. А у меня никого не осталось.

– А песни? – вступил юнга.

Алаис пожала плечами еще раз.

– Это не они у меня, а я у них.

Светловолосый хлопнул ее по плечу.

– Понимаешь... меня Карн зовут. Карн Роал.

– Дорт Ларин, – представился 'боцман'.

– Шен Реваль, – толстяк.

– Тин Тавель, – юнга.

– Алекс Тан, – без зазрения совести представилась Алаис. А что? Легко запомнить, и отозваться несложно. Хоть на Алекса, хоть на Тана. То есть – Таню.

– А батя твой?

– Наполеон Бонапарт, – Алаис озорно улыбнулась. – Думаю, род он сам себе выбрал, так-то попроще прозывался. Но нам, певцам, без красивого имени нельзя.

– А что ж ты Наполеоном не прозвался? – мужчины не насмешничали, просто поддерживали разговор. Алаис развела руками.

– Рано мне еще. Я пока м аленький, глупенький...

– Зато поешь хорошо...

– Говорят, на Маритани тоже песни красивые?

– Совсем другие, – ответил после нескольких секунд размышления Реваль. – Мы поем о том, что было. О героях, о богах, о королях...

Алаис бы еще покрутила разговор и так и этак, но народ начинал нервничать, господин Агилар уже сделал ей предупреждающий знак, мол, пора закругляться, и девушка решилась.

– Вы часом, не на Маритани идете?

– Туда. А что? – нахмурился Карн.

– А место для пассажира не найдется ли?

– Мы обычно не берем чужих на корабли, – отозвался Реваль. – Корабль, это ведь не просто сбитые вместе куски дерева. Это душа, сердце, это часть тебя, или ты – часть его.

– Я это понимаю. И не просил бы, если нашел другой выход.

– Нет.

И так Карн это сказал, что стало ясно – обсуждению не подлежит.

Господин Агилар подал второй знак, и Алаис встала.

– Я настаивать не буду, если что – проезд и оплачу, и отработаю, лишним не стану. Сами не возьмете, так хоть корабль подскажите? Чтобы я в рабстве не оказался, или где похуже?

И отправилась обратно.

Привычно уселась на углу стойки, взяла в руки гаролу, пробежала по струнам ... и вдруг кольнуло что-то такое в сердце. Пусть ей ничего не обещали, пусть она почти ни на что не рассчитывала, но обида – чувство иррациональное.

Да пропадом вы пропади, твари! Носы дерете? Класс показываете?

Мы чужих не берем...

Видали мы таких... самураев недобитых! Гнев вскипел в душе черной волной, заполнил ее и выплеснулся наружу единственным возможным способом. Ничего, она найдет другой выход! А вы сейчас услышите...

– Когда-то воевали две страны. Был такой корабль 'Варяг'... победил в бою с шестью кораблями противника, – вспоминая историю, там ему еще канонерская лодка помогала, но здесь о таком не знают. – В память о подвиге люди сложили песню. Для тех, кто участвовал в боях...

И под пальцами зарокотали, загремели струны...

– Наверх вы, товарищи, все по местам. Последний парад наступает...

Может, и не было однозначного мнения о бое в бухте Чемульпо. Историю всегда пишут победители. Но песни... песни пишутся душой и сердцем народа. И сохраняются народной памятью только те, которые не лгут.

– Лишь волны морские прославят в веках, геройскую гибель Варяга.

Под пальцами отзвучал последний аккорд.

Несколько минут в таверне стояла тишина.

А потом случилось нечто странное.

Маританцы встали.

Все четверо, как один человек, не сговариваясь.

Блеснули извлеченные из ножен кинжалы, вскинутые в церемониальном жесте.

– Память и слава!

И Алаис почувствовала, что у нее слезы на глаза наворачиваются.

Проклятье, она, юрист, закаленный службой в администрации, пожизненный циник и стервозина, гадина и ехидна, она почувствовала, как по щеке сбежала одна крохотная слезинка. Или не одна?

Потому что герои таковыми и остаются. В любом мире.

– Слава и память, – отозвалась она.

И принялась перебирать струны в чем-то вполне нейтральном.

Маританцы опустились обратно за стол и заговорили о чем-то, уже не привлекая к себе внимания. Алаис играла, перебирая струны гаролы, что-то пела... ей было тоскливо и грустно.

О маританцах отзывались хорошо, она поверила и разочаровалась.

Ну когда, когда она поймет простую истину?

О людях надо думать плохо!

Тогда ты будешь ими только очаровываться. Что бы они не сотворили, ты все равно будешь оценивать их в позитивную сторону. Например, украли? Вот и чудненько, что не убили, я-то худшего ожидала.

Подставили?

Хорошо, что не покалечили!

В администрации этот подход работал всегда, там такой серпентарий был... а тут вот расслабилась. Решила, что тут порядочные люди водятся.

Зря.

***

Вечер закончился, как и всегда.

Подсчет монет, дружеский шлепок по плечу, стакан молока от господина Агилара.

– Я смотрю, ты с маританцами разговаривал?

– Интересно ж...

– Было б чего! Если останешься, так еще насмотришься, они тут гости частые.

Алаис безразлично пожала плечами.

Ходи они тут косяками, как селедка, ей все равно неинтересно. Раз чужим они не помогают, а она не маританец. Интересно, помогли бы они потомку Карнавонов?

Ирион их знает!

Рисковать она все равно не станет. Так вот ляпнешь чего не надо кому не стоит – и сама вляпаешься. Как говаривала бабушка, и сама пропадешь, и других подведешь.

Нет уж.

Обойдемся.

– Что бабка твоя не приходит?

– Дядька меня особо видеть не хочет, – Алаис потупила бесстыжие глазки долу. – Кому ж понравится – такое отродье как я, да дома терпеть.

– Ну и плюнь на него. Ты парень неглупый, и так не пропадешь.

– Осень скоро...

– По дорогам не побродишь, и то верно. Но случись что – я бы тебя на зиму взял. За кров и еду.

Предложение было достаточно щедрым. Алаис оценила.

Кормить всю зиму нахлебника – недешево. Конечно, она отработает, но это здесь и сейчас на нее ходят. Пока новизна, пока что-то интересное. Потом ходить будут реже, а платить меньше. А кормить-то все равно до весны...

Алаис вежливо поклонилась.

– Благодарствую. Если бабушка дядьку не уломает – обязательно воспользуюсь.

– Если что – учти.

Алаис поклонилась еще раз и вышла на улицу. Невелик труд – пару шагов пройти...

Они ждали ее неподалеку от крыльца. Стояли в темноте сумрачными тенями. Алаис крепко сжала в кулаке платок с завернутыми в него медными монетами. Отлично утяжеляет удар, а с ее цыплячьими силами...

Силы не понадобились.

– Погоди, паренек.

Тени оказались маританцами.

– Чего надо? – опознанное зло было уже не страшным. И Алаис позволила себе выместить зло в короткой фразе. – Я ж чужой, что с меня взять-то?

– Взять и правда нечего, – Карн смотрел спокойно. – Разве что тебя на Маритани.

Алаис вскинула брови.

– С чего бы такая милость?

– Не бескорыстно берем ведь. Отработаешь?

– Чем и как?

– А вот так и сочтемся. Пока плыть будем, будешь по вечерам команду развлекать.

Алаис не возражала. Но...

– А чего вы меня тут ждали? Там сказать было нельзя?

– Ты ж хозяину про наш разговор тоже не сказал, – ответствовал Реваль. Алаис зло сверкнула глазами. Ишь ты, наблюдательный...

Впрочем, в темноте это все равно было незаметно.

– Вот и решили с тобой здесь поговорить. Чтобы лишнего внимания не было.

Алаис кивнула. Господин Агилар, как все трактирщики, отличался завидным любопытством. Болтать он не любил, но деньги чуял за версту. И чужие секреты – тоже. Верно, ни к чему ему на глаза попадаться.

– А монетой сколько запросите? Я не слишком богат...

– Двадцать монет золотом. Потянешь?

– Вполне.

Как поняла Алаис – это больше было на пропитание. Пансион на месяц в столице – и тот дороже обходился. Только вот...

– А капитан согласится абы кого на борт взять?

– Я и есть капитан, – Карн не расправил плечи, не выпрямился, подчеркивая свои слова. Ему не надо было. Он и так излучал внутреннее достоинство.

Алаис молча поклонилась.

– Тогда благодарен буду. А что за корабль?

– Бригантина 'Русалка'. Найдешь в порту? Мы стоим у пятого причала.

– Найду. А отплытие когда?

– Послезавтра в обед будешь на борту, а с ночным приливом и отплывем. Отдельную каюту не предоставим, поживешь с Тином. Устроит?

– Мне что? Было бы куда ее пристроить, – Алаис любовно провела рукой по гароле.

– Пристроишь.

Алаис улыбнулась впервые за вечер.

– Послезавтра. В обед. 'Русалка'. Благодарствую. Непременно буду.

Тени отвесили по поклону и медленно растворились в темноте.

Великая сила искусства?

Алаис подозревала, что до 'Варяга' ее на борт брать никто не собирался. Но что-то такое оказалось в этой песне, что затронуло души маританцев. Да, не зря она когда-то ходила в музыкальную школу, в хор, не зря училась...

Великая вещь – образование! С ним нигде не пропадешь, хоть в своем мире, хоть в чужом.

И Алаис отправилась спать. Надо было придумать, куда упрятать деньги, продумать костюмы, чтобы не разоблачили ненароком, мало ли – дождь, или искупаться придется, или еще чего... вот надо, чтобы грудь наружу не вывалилась. Еще, что ли, шмоток у старьевщика прикупить?

Завтра займемся.

И Алаис с чистой душой отправилась спать.

Завтра она придумает, как себя обезопасить, завтра она сходит в лавку к старьевщику, даст последний концерт, а послезавтра уйдет по-английски, как последняя свинья, даже не попрощавшись. Ибо своя шкурка ближе к телу.

Лишь бы не прибили, не продали в рабство и не попользовали всем кораблем. Алаис точно знала, что моряки и сифилис раньше отлично уживались друг с другом. Порты ведь, бордели, а полезных резинотехнических изделий тут еще не изобрели. Страшновато...

С другой стороны...

Выбирая между супругом и сифилисом, Алаис четко выбирала сифилис. Там еще есть шанс выжить.

Эх, продержаться бы еще чуток....

Семейство Даверт.

В последнее время Луис все чаще соглашался с отцом. Вот смотрел на людей – и соглашался.

Стадо же!

Баранье безмозглое стадо! Им сказали, а они и рады блеять!

И на бойню сами пойдут, и куда скажешь...

Как есть бараны!

Это ж надо...

Эттан с предстоящим Туараном зря времени не теряли. Составили список из двадцати семей и принялась за работу. А именно...

Вызывался к Эттану глава семьи, и преотец принимался 'ласково' его расспрашивать.

О том, о сем...

Веруешь ли ты в Ардена, чадо, не молишься ли Ириону, как относишься к власти....

Расспрашивать Эттан умел. Из его кабинета даже аристократы выходили с подгибающимися коленками. Тут-то на выходе их и прихватывал предстоящий Туаран. Подхватывал под локоток,. И шептал, что на вас, господин хороший, донос поступил.

Знаете?

Ну... теперь точно знаете. Написал вот злой человек, что вы Ириону молитесь, козлов в жертву приносите и Тавальен сжечь собираетесь.

Нет?

А так убедительно написано...

Вот Преотец и приказал вас вызвать... вы точно не того? Нет?

Вот и ладненько. Идите уж, и не грешите.

Кто написал?

А кто ж его знает, анонима проклятого... но вы поосторожнее, говорят же, что дыма без огня не бывает...

Люди благодарили предстоящего в меру сил и фантазии, и уходили. А через два-три дня...

Да, их вновь вызывали. Но уже к предстоящему Туарану. И тот скромно намекал, что получил еще один донос. Что делать-то будем?

Делалось во всех случаях одно и то же. А именно – донос выкупался у предстоящего за очень хорошие деньги. Где-то четверть состояния должника.

Если тот хотел откупиться добровольно, конечно. А если нет...

От всего состояния Эттан тоже не отказывался. Двое 'подозреваемых' сгинули в застенках Шемона, и Луис точно знал, что гнить им там до скончания века. А их имущество было конфисковано в казну. Эттан разве что чуток женам и детям оставил, чтобы из Тавальена убрались куда подальше. И то не из благородства.

Просто милосердным быть выгоднее.

Отбери у человека все, а потом верни ему крошку, так он тебя еще и благодарить будет. Так уж это баранье стадо устроено.

И пока схема работала идеально.

И ведь никто – НИКТО! – не поделился с соседом подробностями вызова к Преотцу. Никто не подумал, что четверть – это сейчас, пока у Эттана еще ни зубы, ни аппетиты не отросли, потом только хуже будет. И никто... Никто не сообразил хватать все в охапку и бежать!

Вот Луис точно знал, что сбежал бы. Это ж ясно – если власть тебе улыбнулась, надо рвать когти. Потому что это – не улыбка, это оскал.

Луис бы бежал так, что пятки дымились, но люди даже этого не делали. С бараньей улыбкой они шли на бойню.

Некому было объяснить мужчине,  что люди просто доверяли Эттану. Он же – Преотец! Глава храмовников, лицо по определению непогрешимое и бескорыстное. Разве может Эттан предавать, подличать, обманывать, сажать в тюрьму заведомо невиновных людей, шантажировать и даже убивать?

Конечно, нет, сказала бы паства.

Почему – нет? – удивились бы храмовники.

Еще как может, – сказали бы братья Даверт. Главное для отца – выгода, а уж как он ее получит,и сколько смертей будет на его дороге... Наплевать ему!

Пусть хотя вся паства передохнет, на ее место новая найдется! Лишь бы он без денег не остался.

Луис весьма  трезво смотрел на отца,  но иногда мужчине казалось,  что он падает в яму  со смолой. Черную,  бездонную... и выбраться оттуда не сможет.

Никогда...

***

Схожие чувства были и у Вальеры.

Род Тессани был древним, а это означало многое. В  том числе – и обучение. Пусть в кармане лишнего медяка нет,  ребенка все равно выучат. Учителей нанять не смогут,  так мать будет заниматься с дочерью,  а отец с сыном. С Вальерой же занимались равно и мать,  и отец. И учили многому,  не только ядам.

Учили разбираться в людях,  определять,  что и от кого можно ожидать, просчитывать последствия поступков, причем не только  своих,  но и чужих...

Вальере было страшно.

Пока Эттан двигался к своей цели – стать Преотцом,  он  был спокоен  осторожен и расчетлив,  словно охотящийся кот. Нет никого аккуратнее этого животного.

Травинка лишняя не шевельнется, тень не двинется.

Одно движение,  один бросок – и в когтях бьется добыча,  наполняя кошачью душу радостью победы.

Эттан,  конечно,  котом не был,  но к своей цели двигался именно так,  по-кошачьи. Беды начались,  когда он до нее дошел. Стал  Преотцом и решил,  что выше – только Арден. Только вот с презрением глядя вниз,  не забывайте,  что на самом глубоком дне самого глубокого моря спит Ирион.

Ниже некуда,  но и опаснее тоже некуда.

Тьер Даверт перестал соотносить реальность и свои желания. Вальера это кожей чувствовала.

Эттан пока еще не зарвался,  но со временем, рано или поздно,  так или иначе...

Чем хороши люди? Их можно дурачить долго.

Чем плохи люди? Рано или поздно до них доходит,  что осла надо искать в зеркале,  и происходит взрыв. Спонтанно, непредсказуемо и мощно. Как извержение вулкана.

Сбежать не удается никому. Лава заливает поселки на склонах,   уничтожая с равным безразличием и поля,  и города.

И Вальере не хотелось,  чтобы ее семья стала таким 'уничтоженным городом'. А шансы были,  еще как были. Сначала Эттану потребовалось выдать Лусию замуж за Карста.

Потом собрать ей достойное приданое,   ради чего супруг стал почти в открытую грабить людей.

Что ему потребуется потом, и кто за это заплатит?

Луис?

Лусия?

Вальере были одинаково дороги все дети, на никогда никого не выделяла,  а все же... За Лусию она переживала больше всего. Парни справятся,  а судьба одинокой и беззащитной девушки всегда трагична. Это жизнь....

Нечисто что-то с этим браком...

Ну, ничего. Сейчас она выспросит все,  что для нее разузнали, и отправится к супругу...

Дойти до нужной лавки ей не дали.

Тень,  появившаяся из подворотни,  зажала женщине рот ладонью,  и нанесла несколько ударов. Как пожелал тьер Эльнор – чтобы умерла не сразу,  чтобы помучилась еще...

Женщина обмякла в жестоких руках,  а тень рванула с нее плащ,  сорвала с пояса кошелек и опять растворилась в темноте. Женщина осела на землю,  словно брошенная жестоким хозяином марионетка.

Вальера сначала даже и не ощутила боли. Только холод.

Как будто внутри нее оказалась сосулька,  и таять она не собиралась.

Женщина открыла рот,  попыталась позвать на помощь, крикнуть хоть что-то,  но холод проник внутрь,  сковал горло, заморозил легкие,  заставив выдохнуть воздух... рука с лица куда-то убралась,  но Вальера уже не думала о своих убийцах.

Дети...

Дети – это единственное,  что ее беспокоило.

Как-то они без  нее?

И попрощаться не получится...

Мелиона милосердная, снизойди!

Не  дай умереть,  не увидев их!

***

Когда в дверь постучали,  Луис как раз раскладывал пасьянс. Карты ложились неровно,  не сходились,  и мужчина чуть злился.

Сегодня он пришел домой пораньше,  чтобы уделить время матери и сестре,  ан нет! Мать куда-то ушла и до сих пор не вернулась,  сестра ничего не знает,  но про своего Карста готова щебетать часами. Хотя ничего о нем и не знает.

Луис, честно выслушал малышку, но волновался за мать. Куда она ушла?

Почему никого не взяла с собой?

Не хотел посвящать отца,  сказала бы ему,  он сам бы ее сопроводил! И ведь сколько раз говорено – бери с собой  охрану, бери!

Все бесполезно!

Да что со мной может случиться...

То и может.

Луис нервничал,  злился,  и понимал,  что если мать не придет к третьим петухам,  он сам пойдет искать ее. Но куда?

Слуги уже спали,  так  что благородный тьер сам открыл дверь. И – остолбенел.

На пороге стоял мужчина,  держащий на руках тонкую  женскую фигурку. Голова женщины была  запрокинута,  волосы намокли и свисали темным тяжелым пологом,  а лицо было мертвенно-бледным,  заострившимся...

– Она сказала этот дом...

И  только тут Луис узнать свою мать.

– Проходи.

Разум еще не принимал ужасную новость,  но инстинкты были быстрее. Распахнуть дверь,  грохнуть об стену тяжелый подсвечник и заорать на весь дом,  призывая слуг.

Положить бесчувственную Вальеру на стол в гостиной,,  махнув с него карты,  и начать осматривать.

Кивнуть незнакомцу на кресло,  рявкнуть слугам,  чтобы  бежали за лекарем.

И – вернуться к ранам.

Змей,  змей,  змей!!!

Луис,  как бывалый дуэлянт,  отлично разбирался в них.

Три!

Ранения!

В живот!

Твари,  суки,  сволочи! Он их заставит кровью умыться...

Только вот мать ему это не вернет. Луис прекрасно понимал,  чтоо при таких ранах Вальера не выживет. Вопрос только в сроках.

Сегодня?

Завтра?

Плюс-минус,  день,  вряд ли два дня.

Арден, за что!?

Рядом засуетилась кухарка с миской воды и губкой. Луис взял у нее все из рук и принялся сам смывать с Вальеры грязь и кровь.

– Мама?!!

Вскрик Лусии раздался совершенно некстати. Но Вальера очнулась,  открыла глаза,  увидела над собой сына и губы у нее чуть дрогнули.

– Лу...

– Лежи,  мама. Тебе нельзя двигаться.

Вальера сдвинула брови. Потом на лице ее появилось выражение понимания.

Она вспомнила и переулок, и тень за спиной, и...

– Я хотела узнать о Лусии...

– Мам,  ты молчи. Тебе говорить вредно.

Губы Вальеры тронула усмешка.

– Лу,  я же умираю.

– Неправда!

Луис сейчас и не то сказал бы. Да что – сказал!

Явился бы здесь и сейчас Ирион, предложил бы душу в обмен на жизнь Вальеры Тессани, Луис и не задумался бы! Бегом побежал бумагу кровью подписывать!

Только вот не является великий змей по таким поводам,  ой, не является.

 – Луис?

Мужчина обернулся и так сверкнул глазами на сестру, что избалованная девчонка мигом замолчала.

– Лу, отправляйся в комнату. И изволь одеться.

Лусия вспыхнула.

Только сейчас она заметила, что стоит посреди комнаты в прозрачной ночной рубашке. Но...

– Мама же не умрет, правда?

– Иди, оденься.

Врать сестре Луис не мог, а утешать было некогда.

Большие темные глаза Лусии наполнились слезами, губы задрожали...

Неизвестно, что она бы сделала в следующую секунду, но тут вмешалась одна из служанок. Марта прислуживала Вальере уже больше двадцати лет, видела Лусию еще в пеленках и никакого трепета перед ней не испытывала. Так что пожилая женщина мягко приобняла Лусию за плечи.

– Пойдемте, тьерина. Вы сейчас оденетесь и придете. А ваш брат тем временем осмотрит раны, позовет лекаря...

Лусия хлюпнула носом, но позволила себя увести.

Луис отвел темную прядь с лица матери.

– Мам...

– Гхм!

Кашель раздался рядом и был настолько неуместен, что Луис сжал кулаки. Но потом устыдился.

Это кашлянул тот мужчина, который принес Вальеру. Луис гибким движением поднялся с колен и протянул ему руку.

– Луис Даверт.

– Массимо Ольрат.

***

Массимо пришел в Тавальен поздно вечером, перед самым закрытием ворот. Стражники даже не взглянули в его сторону, только проследили, чтобы подорожная пошлина упала в специальный ящик.

Три медяка.

Деньги у Массимо были, а вот мира в душе не было.

Все это время он медленно шел по проселочным дорогам, то ночуя в лесу, то останавливаясь в деревеньках, подрабатывая за стол и кров, то равнодушно проходя мимо.

Мира в его душе не было.

Маришка, Маришка...

За племянницу он отомстил, но дальше-то что?

Месть бессмысленна, когда только она становится целью в жизни. Бессмысленна, бесцельна...

Сейчас Массимо хотелось дойти до Тавальена, помолиться за души Маришки и Романа, и искренне верить, что в его душу снизойдет покой. Говорят же, что душевное равновесие достигается через тяжкий труд и невзгоды.

Врут.

Теперь Массимо это точно знал.

Шел он пешком. Ехал на попутной телеге или работал до седьмого пота, все равно перед глазами рано или поздно выплывали знакомые лица.

Маришка и Роман.

Тьеры, которые нашли смерть от его руки. Жорес, Римейн...

Старая сводница Мадлот.

И опять – Маришка и Роман, Роман и Маришка.

Массимо знал, есть люди, которые убивают, и живут потом, как ни в чем не бывало. Не раз видел таких, точно знал, что убитые им тьеры даже не вспоминали о принесенных в жертву девчонках, но...

Как в хороводе кружились кровавые раны, оскаленные в предсмертной судороге зубы, мертвые глаза...

Старость, старость...

По улицам Тавальена Массимо шел, желая найти или достаточно дешевую таверну, или доходный дом, чтобы переночевать, но покамест цены его не устраивали, и он решил поискать в более грязных кварталах.

Женщину у стены он заметил не сразу.

Мог бы и пройти мимо, если бы она не застонала и не шевельнулась. А потом...

Отличить тьерину от побродяжки или дешевой девки несложно. Руки, волосы, платье из дорогой ткани...

Массимо вздохнул, понимая, что сильно рискует. Если стража обнаружит его здесь и сейчас, никто не будет ни в чем разбираться. Тем более – искать убийцу.

Он – здесь, он – рядом, так что еще надо? Признание всегда можно выбить, главное – правильно бить. И все же, он не смог пройти мимо.

Бегло осмотрел женщину, отмечая, что раны у нее смертельные, но прожить еще пару дней она сможет.

Прожить...

Промучиться от боли в загнивающих кишках, прометаться в горячке, не узнавая никого, и в конце концов отойти в мир иной...

В таких случаях раньше давали яд. Так и назывался – глоток моря. Он позволял уснуть и уйти в мир иной без боли и мучений, тихо-тихо, под шум прибоя...

Мужчины могли предпочесть удар кинжалом. Он бы точно предпочел...

Может, все же бросить ее здесь?

Это трущобы, он, видимо, попал на место преступления почти сразу после убийцы... она не доживет и до утра.

До полуночи!

Придавят по-тихому, снимут одежду и украшения и спрячут труп.

Что ему стоит?

Плюнуть на все, пройти мимо...

Нельзя.

Массимо похлопал ладонью по щекам женщины.

– Тьерина...

Медленно, очень медленно Вальера пришла в себя. Достаточно, чтобы назвать свое имя и сказать, куда идти. И Массимо пошел.

Проклиная все на свете, ругаясь последними словами, все же пошел по улицам Тавальена, повинуясь прерывистому голосу женщины.

Пару раз Вальера теряла сознание от боли, Массимо останавливался, приводил ее в чувство и шел дальше. Со стражей общаться не рвались ни он, ни она. Вальера понимала, что Эттана не любят. Чья рука нанесла ей рану – неизвестно.

А еще – ей нужно домой.

К детям и Эттану.

Не в стражу, нет. Там сожрут ее последнее время, а у нее и так его не осталось!

Даже перед особняком Тессани у Массимо было желание положить женщину на землю, постучать в дверь и удрать..

Не смог.

Вспомнил Маришку – и не смог.

А сейчас темно-карими глазами на него смотрел молодой мужчина...

Нет, не был Луис Даверт даже отдаленно похож на романа Шерната.

Ничего общего.

Тьер и сын кузнеца. Волк и ёжик. Никакого сходства, кроме одного.

Роман потерял любимого человека.

Луис... он еще не потерял мать, но мужчина уже понимал, что Вальера умирает. И знание кровавой меткой легло на его чело.

Такие разные, и такие похожие...

Боль уничтожает все различия. Вообще все.

И нет мучительнее боли, чем боль потери близкого человека.

Массимо вздохнул и пожал протянутую ему руку.

***

Луис разглядывал стоящего перед ним человека.

Не слишком высокий, темные волосы с проседью, крепкий, словно гриб-боровик, грубоватые черты лица, широкие плечи, сильные руки...

– Наемник?

Убийца?

Вряд ли тот, кто ранил его мать, рискнул бы принести ее в родной дом, но мало ли?

– Был наемником. Потом торговал. Теперь вот... пришел в Тавальен.

Массимо отвечал не то, чтобы охотно, но людям надо было знать, кого они пустили в свой дом.

– Зачем? – Луис смотрел прямо в глаза Массимо, но взгляд мужчины был спокоен и безмятежен.

– Я остался один. Мои близкие умерли. Хочу помолиться за их души. Потом, может быть, найду для себя монастырь. Или не найду, – Массимо пожал плечами. – Денег у меня нет, работать я долго не смогу... не лучшее приобретение.

Луис прищурился.

– Идти тебе некуда?

– Я искал таверну или доходный дом.

– Сегодня можешь переночевать у нас. Утром я с тобой побеседую.

– Я дождусь, – кивнул Массимо.

– Ты никого не видел, когда нашел маму?

– Если бы видел, прибил бы, – Массимо произнес это с такой искренностью, что Луис поверил. Просто поверил, что это – не убийца.

Что бы не перенес стоящий перед ним мужчина, это оставило в нем свой отпечаток. Болезненный, жестокий, словно клеймо выжгли.

Он может убить, и убивал, но не сегодня, нет. И... он не станет убивать женщин. Луис ощущал это обострившимся чутьем хищника.

Это – не тот.

Но когда Луис доберется до горла убийцы своей матери...

Мужчина тряхнул головой и видение окровавленного тела, от которого медленно отрезают по кусочку, чтобы скормить акулам, исчезло.

– Я благодарен. Поверь. Просто сейчас...

Массимо махнул рукой.

– Не надо, тьер...

– Ты меня знаешь? – насторожился Луис.

– Нет. Но я же не слепой. Дом, тьерина, слуги, оружие...

Луис кивнул.

– Завтра я зайду с утра. Мы поговорим. А сейчас – прости.

Массимо кивнул. Оно и понятно – не до него. Ему бы в такой ситуации тоже не было ни до кого дела.

Луис отвернулся от мужчины, нашел взглядом одного из лакеев.

– Устроить в гостевых покоях, накормить, позаботиться об одежде... этот человек – мой гость.

Этого было достаточно, чтобы лакей поклонился Массимо, приглашая за собой.

– Прошу вас, господин.

Свое положение Массимо использовал вовсю, понимая, что в доме все равно никто не уснет. А потому...

Он принял ванну, отмылся от дорожной грязи, отдал одежду постирать, переоделся в чистое, поужинал и вытянулся на мягких простынях.

И впервые за несколько месяцев ему не снились кошмары.

Видимо, они боялись приближаться к логову Эттана Даверта.

***

Отправив восвояси Массимо, Луис вернулся к матери.

– Мам, кто это был?

– Не знаю, Лу.

– Что ты там делала?

– Я хотела узнать о женихе Лусии. Карсты – древняя кровь, мы для них ничтожества. Лу, мне больно.

Луис прикусил губу.

– Что я могу сделать?

– Перенеси меня в мою спальню. Потом скажу.

– Это может быть опасно.

– Лу, сынок, ты думаешь, я выживу?

Вальера криво улыбнулась. Что бы там ни было, она – тоже древняя кровь, Море примет ее душу. Что бы ни проповедовал дурачкам Эттан, сама Вальера верила только в силу королей. И в род Лаис.

И сейчас...

– Мам...

– Не лги мне, малыш. Мы знаем, что эти раны смертельны.

Луис склонил голову.

Он многое знал о своей матери, но такое.... Смерть сорвала с нее все покровы. Не стало милой кошечки Эттана Даверта, не стало заботливой наседки. Сейчас с ним говорила королева, имеющая право отдавать любые приказы.

В том числе – и эти.

И мужчина опустился на колени.

Руки его скользнули под тело женщины, осторожно принимая его тяжесть.

– Обхвати меня за шею.

Вальера повиновалась. Уткнулась носом в шею Луиса, закрыла глаза, вдохнула родной теплый запах.

Мальчик-мальчик, давно ли ты лежал у моей груди, упираясь в нее кулачком? Давно ли ты сосал молочко, а я гладила тебя по пушистой головке и украдкой, словно втайне от себя, целовала крохотные пальчики?