Текст книги "Морские короли. Дороги судеб (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7. Договор, скрепленный кровью.

 Семейство Даверт.

Тьер Эльнор давно не был в Карсте, но и город, и герцогство сильно изменились. Стали красивее, богаче, обзавелись новыми дорогами, тавернами и даже театрами, в которых давали представления как бродячие, так и городские труппы. Мужчина остановился на постоялом дворе, приказал подать горячей воды, мыла, чтобы привести себя в порядок, выгладить и вычистить одежду, а сам отправил записку герцогине Карст.

И принялся за туалет. Если он угадал верно, много времени ему не дадут.

И верно, не дали.

Экипаж за ним прислали, когда он заканчивал сбривать отросшую за время путешествия бороду. Пришлось поторопиться – заставлять ждать герцога, а тем более – герцогиню, дурной тон, так что тьер Эльнор обзавелся небольшой царапиной на щеке и возле уха. Ну да ладно...

Герцогиня Карст не похорошела с прошлой их встречи. Высокая худая брюнетка,  больше всего похожая на взгальную лошадь, она улыбнулась,  показывая длинноватые зубы, и протянула тьеру в приветствии руку.

– Предстоящий... или уже стоит говорить – Преотец?

– Я не преотец,  тьерина Велена, – улыбнулся Эльнор (и кто бы знал,  чего ему это стоило). – Но у меня для вас весть от него.

Тьерина повела длинной мосластой рукой.

– Дела,  дела... у мужчин всегда дела. Но я надеюсь,  вы окажете мне честь,  предстоящий,  разделив со мной эту скромную  трапезу?

Накрыто было минимум – на четверых, но тьер Эльнор не возражал. Он с радостью согласился и принялся уплетать угощение,  развлекая тьерину вежливой беседой. О погоде,  о природе,  о Тавальене,  об избрании Преотца...

Не стоит сразу начинать с главного. Герцогиня Карст – его духовная дочь,  поэтому она будет более внимательна к его словам,  чем герцог. А согласится она – убедит и супруга. Да и убеждать-то не придется,  сам с радостью согласится!

Герцог был на охоте и вернуться должен был не раньше, чем через день, что играло тьеру Эльнору на руку. Женщины любопытны,  герцогиня не выдержит и начнет его расспрашивать.

Так оно и вышло. Между вином и десертом,  фруктами,  запеченными в сложном соусе и пирожными с разноцветными ягодами,  герцогиня все-таки поинтересовалась:

– Так что же нужно от нас Преоотцу?

– Помощь, – просто сказал Эльнор. – В случае нападения на Тавальен,  вы обязуетесь прийти к нему на помощь.

– Нападения?! На Тавальен?

Тьерина была искренне изумлена.

– Поверьте,  милая герцогиня, не все довольны избранием Эттана. И возможно... разное. Я прислан к вам с тайной миссией.

– И  в чем же она будет заключаться? Кроме помощи? К тому же,  этот вопрос лучше обсудить с моим мужем, – усмехнулась тьерина.

– О,  нет. Этот вопрос лучше обсудить с вами, тьерина. Вы же не нашли пока жену для сына?

Тьерина помрачнела. Вопрос царапнул по самому больному.

Сын...

Боль герцогов Карст.

С первого взгляда Мирт был идеальным юношей. Высокий,  стройный,  темноволосый и голубоглазый,  в атлетической фигурой и очаровательной улыбкой.

С первого взгляда.

А потом следовал второй,  третий... и оказывалось, что улыбка не сходит с губ юноши. Вообще. И что кроме улыбки от него ничего не дождешься.

Мирт не был слабоумным в полном смысле этого слова. Он не путал ложку и вилку,  он не убивал людей,  не причинял боль,  не...

Он просто жил в своем мире – и даже родителям туда допуска не было. Он улыбался и рисовал. А больше ему и не надо было.

Герцогиня пыталась подложить ему девушек,  но получалось плохо. Некоторых он таки лишил девственности,  некоторых нарисовал,  но ни одной не заинтересовался. Ни одной.

Шестнадцать лет,  пора женить,  но кто за него пойдет?

– Известно ли вам,  что у преотца есть дочь? Лусия?

Герцогиня Карст привычно поджала губы.

– Ублюдок от Тессани?

– Ну,  хотя бы половина крови в ней благородна.

– Но – ублюдок!

– Зато Преотец готов выдать дочь замуж за Мирта.

А вот это охладило презрительность герцогини. Мгновенно, словно она на риф налетела.

– Замуж? За Мирта?

Разум женщины заработал,  подсчитывая все 'за' и 'против'.

Незаконнорожденная дочь Преотца – это мезальянс,  но дочь все же Преотца. Это плюс.

Родство с семейством потомственных отравителей Тессани – минус, но приданное за ней дадут.  Несомненно.

Плюсы – молодость,  здоровье, а может,  и кое-какие фамильные секреты Тессани. Это когда они отравители – они плохие,  а когда в твоей семье,  так сразу понимаешь,  что эти люди могут быть полезны. Вдруг эта девица заинтересует Мирта?

Все может быть...*

* диагноз Мирта Карстского – аутизм средней формы тяжести. Прим. авт.

– Это серьезное предложение...

– Очень серьезное,  тьерина. Поэтому я просил бы вас подумать как следует,  вас – и вашего супруга...

Конечно,  подумает.

– у вас есть письмо от Преотца?

– Преотец не может выдавать замуж чужую незаконнорожденную дочь, – вежливо улыбнулся тьер Эльнор. – Он может просто проявить милосердие к бедной девочке... дать ей приданное, вы же понимаете,  что она не нищенка.

– И велико ли приданное?

– Тьерина, главное тут – доброе отношение Преотца, – в жадности Даверта тьер Эльнор и на миг не сомневался. – Поэтому вы напишете ему письмо с брачным предложение для Лусии Тессани, а я его доставлю и поспособствую устройству брака?

– Я подумаю, – согласилась герцогиня,  принимаясь томно обмахивать себя веером. – Мы с мужем подумаем.

– Дочь у Преотца... то есть всего одна девушка,  в судьбе которой он принимает участие. Вы же понимаете....

– Понимаю. Но вдруг она не понравится Мирту?

Тьер Эльнор промолчал,  чтобы не съязвить. Не понравится Мирту!

Да еще как не понравится,  это же не банка с краской! Но и выбора у вас,  господа тьеры нет. А разоблачения он не боялся.

Он и так потерял дочь, надежду на счастье вместе с ней, надежду на внуков...

Что с этой потерей стоит подделать несчастный свиток с печатью Преотца?

Ерунда.

И никто его не разоблачит. Даверт будет слишком доволен,  чтобы интересоваться автором сюрприза. Все же Карсты,  одна из древнейших аристократических семей. К тому же он самоуверен,  и полагает,  что стал не только Преотцом,  но и большой шишкой на ровном месте.

Зря,  очень зря.

Надо его разочаровать.

***

Через сутки вернулся с охоты герцог Карст.

Еще через три дня тьер Эльнор узнал,  что добился своего и вызвался отвезти послание Преотцу. Герцог искренне удивился, предложению предстоящего. Для таких вещей существуют гонцы,  им за то и платят,  но тьер Эльнор умел быть убедительным.

Конечно,  гонцы – это хорошо.

Но получив письмо,  тьер Даверт пожелает узнать все что возможно о женихе. И кто может лучше рассказать о нем,  чем тьер Эльнор? Он давно знает герцога и герцогиню,  они знают его,  понимают,  что лучше о Мирте никто не расскажет,  ведь юные девушки такие капризные... а подтекстом читалось – вам ли возмущаться,  сын-то не совсем в своем уме? А я ради вас подам Преотцу сведения в нужном ракурсе. Опять же,  вы рты сплетникам закроете,  если состоится помолвка и брак! Дочь Преотца – не купчиха какая, слухи не пойдут...

Герцог понял это быстрее супруги,  и согласился. И даже пожелал тьеру Эльнору удачи,  сообщив,  что в случае заключения брака благодарность его не будет иметь пределов.

Предстоящий понял намек правильно,  и заверил,  что благосклонность тьера герцога – самое великое счастье в его жизни. Да и герцогини тоже.

Он получил определенную сумму на представительские расходы, портрет Мирта Карстского, кое-как отговорился от кареты и свиты, и через два дня выехал по направлению к Тавальену.

Естественно,  сам он в Храме не покажется, послание передаст его доверенный человек. А тьер по дороге заедет в одно милое местечко,  вскроет письмо,  прочитает его и опять запечатает. Надо же быть в курсе такой душевной переписки?

Начнем с дочери – просто во имя высшей справедливости. Око за око,  дочь за дочь. А потом и до сыновей доберемся. Кажется,  младший у Эттана падок на женскую красоту? Вот и чудненько,  вот и ладненько. Надо ему добавить пороков.

Итак – в Тавальен!

***

Письмо не разочаровало предстоящего. Герцог писал, что не против рассмотреть кандидатуру Лусии Даверт, как супругу для своего любимого сына. Все это в очень изысканных выражениях, но подтекстом шло: 'если вы согласны, то можем и в ближайшее время'.

И – ни словом не упоминалось про визит тьера Эльнора! Просто – до Карста дошли известия о вашей победе. У вас дочь, у нас сын, можем заключить помолвку, а лучше сразу брак, ваша дочь ведь в детородном возрасте?

Эльнору оставалось только довольно улыбнуться.

Вот сейчас он доставит письмо в Тавальен, доверенный человек отдаст его Эттану, а как подтолкнуть преотца к согласию на брак...

Это Эльнор тоже придумал.

Ты зря связался со мной, Эттан Даверт. И вдвойне зря поднял руку на мою дочь.

Клянусь, я уничтожу все, что тебе дорого. Ты кровавыми слезами заплачешь, сволочь!

Род Карнавон

Алаис прокляла все на свете. А кто-нибудь знает, каково это – ехать в карете?

До изобретения рессор!

ДО!!! ИЗОБРЕТЕНИЯ!!! РЕССОР!!!

Изобрести их, конечно, можно. Только вот...

Не кочегары мы, не плотники. Юристы мы – и весь ответ... Видели вы юриста, который разбирается в устройстве рессор?

Вот Тане такие в администрации не попадались. Сама она тоже не могла похвастаться высокой инженерной смекалкой, оставалось терпеть и скрипеть зубами. Выходило вдохновенно, но толку-то с того? Разве что эмаль сотрешь.

Сама карета узкая, неудобная и напоминает гроб на колесах. Тащится она примерно с той же скоростью. Дышать внутри просто нечем, воздух почти не проникает через плотные занавески, но к жаре и пыли это не относится. А в комплексе с плотным платьем, через пару минут ты вся потная и грязная.

Кроме того, в карете тесно и трясет.

К Алаис хотели подселить еще и служанку, но вконец озверевшая герцогиня посмотрела так, что даже супруг понял. И отослал девчонку к кучеру, на козлы, что Алаис нисколько не утешило. Она бы тоже дорого дала, чтобы выбраться из этого гроба на колесиках, а нельзя!

Этикет-с!

Благородная дама не может быть загорелой. Это бы Алаис не грозило за отсутствием пигментации, но шкурка могла начать облезать лохмотьями, а герцогиня с облезшим носом – дурной тон. Алаис бы это не смутило, благородство у нее не на носу написано, но Таламир, как и все нувориши, рвался соблюдать обычаи добуквенно. Есть там смысл, нету смысла...

Алаис помнила, что ее мать обожала ездить верхом, и отец не протестовал, но ей лично Таламир не позволил.

Герцогине невместно – и все ответы.

Сволочь!

Облегчить ее путешествие он старался, как мог, надо отдать супругу должное. Ценное имущество беречь надо, особенно если оно еще размножаться обязано, так что у Алаис были свежие продукты, ради нее останавливали карету по первому требованию – мало ли, прогуляться, ноги размять и прочее, сам Таламир не гневался из-за медлительности темпа и даже позволил Алаис взять с собой кучу книг. Женщина оценила по достоинству, но благодарной быть пока не могла. Болело все.

К тому же, о том, что не беременна, она узнала тоже в карете. И заодно о том, что у Алаис эти моменты в жизни проходят безболезненно, но с сильнейшей тошнотой и рвотой. Что шикарно сочетается с путешествием в карете.

Брррррр!

Алаис настолько убедительно выворачивало в придорожных кустах, что сердце дрогнуло даже у Таламира. Еще бы, когда тебя рвет желчью, потом сухими страшноватыми спазмами, а остановиться ты не можешь... мужчина откровенно испугался, что ценное имущество помрет прямо тут, в кустиках, и объявил привал. На сутки, пока супруга не придет в себя.

Пришла, порадовалась – и тут же разревелась в тридцать три ручья. Она-то надеялась на ребенка, а он... ЫЫЫЫЫЫ! И никак иначе!

Страдания были очень убедительными.

Таламир растрогался и пообещал постараться чуть позднее. Получил благодарный взгляд и слабую улыбку страдания от жены – и довольно приосанился. Вот он какой!

Мужик!

А что с первого месяца не получилось, так дело житейское! Ребенок не пчела, на мед не подманишь!

Алаис ехала в столицу.

Таламир, хоть и скрипел зубами так, что эмаль сыпалась, но от королевского приглашения не отказываются. Пришлось ему собираться, грузить супругу в карету и отправляться в столицу. С облегчением вздохнул весь Карнавон.

Крестьяне – ушла хотя бы часть войска, а оставшуюся всяко было легче содержать.

Рыбаки – по той же причине.

Замковая прислуга.

Управляющий – тот вообще готов был лично все упаковать, лишь бы хозяева быстрее уехали. Таламир смотрел зверем, а Алаис, чувствуя, что домой вернется не скоро (домой!?), да и вернется ли, засыпала мужчину кучей наставлений и указаний. И попробуй, не выполни, когда монтьер Таламир готов подтвердить каждое. Кнутом поперек хребта!

Спустя неделю после получения письма, кавалькада из нескольких карет и большого количества солдат отправлялась в путь. Алаис глядела из окна на Карнавон, и думала, что не хочет расставаться с этим замком. Нет, никак не хочет.

Все же она вернется сюда, рано или поздно. Вернется победительницей, и никакой Таламир ей в этом не помешает!

Королева?

Так и она не вечна! Все мы смертны, а власть имущие – особенно!

Алаис не задумывалась, как она это сделает, просто частичка ее души была намертво прикована к Карнавону.

Дом.

Первый и единственный дом Алаис в этом странном и жестоком мире.

***

Единственным положительным моментом в путешествии Алаис стала остановка в таверне. И бродячий менестрель.

Пел он откровенно плохо, баллады были такие, что Алаис мгновенно успокоилась за свой репертуар – лучше плохая рифма, чем вообще никакой. Белый стих – наше все.

А уж подогнать строчки под размер, там вставить слово, тут выдернуть – это Алаис могла. Работа у юриста такая – со словами. Песни раньше переделывать тоже приходилось, кстати. Когда поздравляли кого-нибудь, и переделывали очередной хит эстрады, например 'Шоколадного зайца' или 'О боже, какой мужчина, мы хотим от тебя сына, а потом потребуем дочку. Чтоб каждой – и в точку'.

Мало смысла?

А то в эстрадных песнях его больше!

И вообще... Были вещи, которые Алаис знала, и декламировать их под музыку было откровенно выигрышно.

Александр Сергеевич Пушкин и его сказки в стихах – почитаешь племянникам, так поневоле запомнишь, Ершов, Филатов для более взрослой аудитории – да много чего можно нарыть в памяти современного россиянина.

Главным было другое.

Алаис увидела – и поплыла практически на небеса.

Гитара.

Правда, с другой формой корпуса, с восемью ладами и пятью струнами, но – гитара!

Родная!

Настоящая!

Пусть менестрель владел ей не слишком хорошо, пусть услышав его пение, удавились бы даже поп-мальчики, но главное – было!

Гитара!

Порывшись в памяти Алаис, Таня узнала, что инструмент называется гаролой, и они бывают разные. Правда, для аристократок это считается зазорным, но... не все ли равно?

Алаис смотрела на инструмент таким влюбленным взглядом, что даже Таламир занервничал и крепко сжал руку супруги.

– Алаис...

Второй влюбленный взгляд достался супругу.

– Монтьер, – таким голосом говорила когда-то Таня, выпрашивая себе норковую шубку. – Я хочу ее!

– Кого? – искренне опешил мужчина.

– Гаролу...

Ответом ей был совершенно растерянный карий взгляд.

– Э...

– Я знаю, что это неприлично. Но я обещаю никому ее не показывать. Монтьер, отец всегда был против, а мне так хотелось научиться...

И глазки кота из Шрека.

Красные – некавайно смотрятся? Неважно! Главное, чтобы подействовало. Таламир подумал минут пять, потом вздохнул и повелся.

– Хорошо, дорогая супруга. Будет вам гарола. В столице.

Алаис захлопала в ладоши и изобразила восторг.

– Монтьер! О, монтьер!

Гитару, то есть, гаролу, пришлось отрабатывать этой же ночью, но Алаис была настолько счастлива, что не обращала внимания ни на вонь в комнате, ни на запах от супруга.

Она стала на шаг ближе к своей мечте.

Есть одежда, есть инструмент для работы, осталось разработать план побега. Куда, когда... с кем?

Да, и с кем хорошо бы тоже. Одинокой женщине в этом мире тяжело... а замужней еще тяжелее. Эх, куда ни кинь – всюду клин.

Ничего!

Вышибем!

Род Ольрат.

Рецепт удачного покушения.

Пять хороших стрелков, десять арбалетов, неограниченное число болтов и удачно выбранные места для засады. Эх, напрасно тьер Римейн пустил в свой дом Массимо, напрасно недооценил своего конюха. Но кто ж из благородных людей обращает внимание на эту шушеру?

Подумаешь там, чистит он коней – и ладно, овес не ворует – еще лучше, на конюшне порядок – человек на своем месте! Что еще надо? Понятно же, что все это быдло специально рождено, чтобы обслуживать таких, как тьер Римейн! А что у конюха может быть какая-то ненависть... да кто он вообще такой!?

Чтобы хвост поднимать на благородных тьеров!? Благодарен должен быть, что до него вообще снизошли, слово сказать соизволили. А уж какая-то там девица...

Тьер Римейн и думать про нее забыл. А вот Массимо – не забыл. И следил за своим 'хозяином', и места для стрелков выбирал тщательно, и продумывал каждое движение, и даже кто в кого бьет постарался распределить.

Шернат поддерживал несостоявшегося родственника, как мог. Но выходило все одно – уезжать Массимо из города. Остальные трое – наемники, перекати-поле, сегодня здесь, завтра там, их не найдут а вот Массимо...

Должен быть кто-то главный, должен.

А потому арбалеты покупал Массимо, болты заказывал тоже он, с наемниками договаривался – он, комнаты в трактире наемникам тоже он оплачивал... Сначала они с Шернатом хотели мстить месть вдвоем, но потом подсчитали количество выстрелов, количество мишеней и поняли, что не справятся. Вдруг кто-то да удерет?

Этого допускать было никак нельзя, лучше уж нанять наемников для грязного дела.

Шернат давал деньги, и готовился сам. Никто кожевника не видел, но огонь мести в его груди горел не слабее. Просто когда тебе есть, кем рисковать, ты невольно станешь осторожнее.

Мужчины ждали момента, и – вот оно!

Массимо понял, что следующей ночью тьер Римейн отправится на собрание. Это тьер не обращал внимания на конюха. А сам конюх очень внимательно следил за господином. И молился.

С утра он отпросился на час – и отправился в храм Ардена.

Постоял немного перед статуями.

Арден смотрел по-мужски одобрительно, Мелиона явно грустила о несовершенстве мира. Это понятно, не женское дело – месть, а вот Арден точно поймет. Двое серьезных мужчин всегда договорятся.

– Твоя душа неспокойна, дитя Ардена, – жрец Ардена, судя по белым, с голубой оторочкой одеждам, возносящий, смотрел на Массимо ровно и спокойно.

Видит Арден, не подойди к нему возносящий, сам Массимо вышел бы из храма просто так. Но раз уж он подошел...

– Возносящий...

– Ирет.

– Возносящий Ирет, у меня действительно неспокойно на душе.

– Могу я облегчить твою участь разговором или молитвой, дитя Ардена?

– Мое имя Массимо, возносящий.

Жрец стоял и молча глядел на Массимо. Доброжелательно и спокойно. Казалось, в его глазах кроется целый океан, который не взволнуешь мирскими дрязгами. Да, на поверхности могут бушевать бури и тонуть корабли, но в глубинах его очей, как и в морских пучинах, царил покой. Этот возносящий искренне верил в Ардена и в дело, которому служит, и потому его душевное спокойствие было незыблемо.

И Массимо решился.

Его не уговаривали, не убеждали, он просто хотел... облегчить душу? Вот уж грузом на нее эти убийства не лягут.

А что тогда?

Массимо и сам не знал.

– Уделите мне время, возносящий Ирет. Может быть, мне станет чуть легче?

Если бы возносящий препоручил Массимо служителю, он был бы в своем праве. Массимо наплел бы чепухи и ушел, но возносящий просто молча кивнул и поманил мужчину за собой вглубь. В маленьком кабинете на двоих стоял небольшой чайничек с настоем, две чашки, лежали маленькие храмовые печеньица в форме ракушек, на скамейках была брошена пара подушек, чтобы было не так жестко сидеть – все было сделано для удобства того, кто желает поделиться наболевшим.*

* в мире Рамтерейи нет исповедален, как таковых. Считается, что душу можно открыть, только глядя в глаза Ардена или посредника между тобой и Арденом – жреца. Любого. И лучше это делать в удобной обстановке. Ведь дети не должны стоять на коленях перед своим отцом, родителям не под душе рабская покорность. Прим. авт.

Возносящий опустился на одну скамью, Массимо на вторую... и бухнул, как в прорубь.

– Я собираюсь убить несколько человек, возносящий. И уже убил.

Массимо не ошибся в жреце, тот не повел и бровью. Разлил по чашкам травяной настой, повел рукой в сторону вазочки с медом, предлагая добавить по вкусу, и только после первого глотка поинтересовался:

– Надеюсь, они это заслужили?

– Возносящий, вы же знаете, что в нашем городе есть те, кто поклоняется Ириону.

– Знаю, Массимо. И мне горько, что мы не можем их найти.

– Вы – не можете.

– А ты нашел? – взгляд жреца стал острым.

– А они убили мою племянницу.

– Вот как... А ты взял кровь за кровь?

– Да, возносящий.

– И не раскаиваешься.

– Нет.

– И...

– И собираюсь довести свое дело до конца.

– Благословения ты не просишь, это понятно. В оправдании не нуждаешься. А я все же попеняю тебе, Массимо, – возносящий даже покачал головой. – Ты неправ в самом главном.

– Вот как? – Массимо не удивился. Конечно, надо прощать, но все же... Он надеялся, что этот возносящий – более порядочен, чем другие. Или не станет говорить казенными избитыми храмовыми фразами? Массимо не знал, но чувствовал горькое разочарование.

– Ты думаешь, что я начну укорять тебя за пролитую кровь? Нет, Массимо, ты неправ в другом, – возносящий словно мысли читал. – Скажи, если бы эти звери, а те, кто творят такое с невинными девушками, хуже зверей, они просто хищные кальмары, коих надо нещадно уничтожать, чтобы не извели они жизнь в великом океане, не тронули твою племянницу, ты бы ополчился на них?

Массимо подумал.

– Не знаю. Пока прилив не нахлынет, человек штаны не подвернет.*

* аналог поговорки 'пока гром не грянет...', прим. авт.

– В этом ты и неправ. То, что ты сейчас желаешь остановить эту нечисть – дело богоугодное и правильное. Я бы предложил тебе помощь, но вижу, что ты ее не примешь. Может быть, деньги?

Массимо подумал.

– Будь мне лет на двадцать поменьше – обязательно отказался бы.

Возносящий хмыкнул и отстегнул от пояса кошелек.

– Здесь шесть золотых россыпью. Серебро, медь...

– Вы мне настолько доверяете, возносящий?

– В моем возрасте начинаешь доверять тем, кто не лжет, – жрец усмехнулся, и Массимо понял, что ему повезло.

– Жаль, что таких, как вы – мало.

– Вы знаете, что иногда у нас останавливаются змееборцы? Может быть,  они...

– Орденцы? Знаю. Но это мое дело и моя месть.

– Не только ваше, но раз уж вы взвалили его на свои плечи, то и нести его вам, – остро поглядел жрец. – И за это будет награда от Ардена. А вина твоя, Массимо в том, что нечисть надо останавливать вовремя.

– Храм с ними ничего поделать не смог?

– Знаю. Сейчас ты вершишь не месть, а правосудие, но если ты еще раз увидишь зло – постарайся остановить его. До того, как оно коснется тебя и твоих родных. Все мы думаем, что зло – оно там, далеко, что тебя это не затронет, что твоя любовь обережет от беды твоих близких. А оно – уже в тебе. Оно в этих мыслях. Трусливых, подлых, змеиных! А если бы оборвал ты змею хвост, пресек зло там, где его нашел – и не ужалило бы оно твоих родных.

Массимо вздохнул.

– А храм...

– Не пеняй на храм, раз не делаешь сам, – парировал возносящий. – Пойми, я тебя не обвиняю. Но и ты себя винишь не в том.

Массимо подумал.

Что-то такое было в словах возносящего. Вот он сделает дело, потом уедет из города, остановится на отдых где-нибудь у ручья, будет лежать, потягивать вино – последнюю бутылку в жизни, чтобы не спиться, Маришке это не понравилось бы, и будет размышлять над этими словами.

Глядеть в звездное небо и думать.

Но это потом, потом...

О чем Массимо и сказал, получив понимающий взгляд в ответ.

– Обещай подумать над моими словами, Массимо.

– Обещаю. Даже клянусь. Если жив останусь.

А пока.

– Благословите меня, возносящий?

– Иди, дитя моря,  и воздавай негодяям по делам их. И помни,  пожалев сейчас одного змея,  через год ты получишь десять зменышей,  а через десять лет – змеиное кубло. Так раздави же гадину сейчас,  чтобы потом не страдали невинные и невиновные. И не майся угрызениями совести. Не останови ты их – и злодейства продлжатся дальше. А если остановишь – это послужит предупреждением для подобных им. Кто-то струсит,  кто-то дрогнет  – и откажутся негодяи от своих намерений,  если будут знать,  что их может настигнуть кара. Потому что безнаказанность превращает человека в зверя.

С этой точки зрения Массимо на свою месть не смотрел.

– А еще снимаешь ты груз с тех,  кто и рад бы восстановить справедливость,  но по слабости своей сделать ничего не может,  а душу травит черными помыслами. Есть ведь и такие... Так что благословляю тебя на богоугодное дело. Арден да пребудет с тобой, дитя моря.

– Арнэ.

***

Той же ночью Массимо оседлал коня для тьера Римейна, проводил его, захлопнул ворота и даже вернулся в конюшню.

Чтобы вылезти через окошко в ее задней стене.

Лошади молчали, не гавкали и прикормленные псы. Массимо опрометью метнулся в переулок, где держал в конюшне у надежного человека своего мерина. Сейчас – уже оседланного, чего время терять?

К воротам – и из города. И по утоптанной дороге туда, где удобнее свернуть в лес. Это тьер Римейн здесь одну тропинку знает, а Массимо за это время елку от елки наощупь выучил! Ночью окажется – отличит!

Массимо никто не ждал, но в условленном месте уже были привязаны кони, и приглядывал за ними старший сын Шерната.

– Все здесь?

– Да, дядь Масс.

Привычное сокращение резануло по сердцу, но Массимо не позволил себе расслабляться. Мало ли кто как его назовет, что ж теперь? И в лес не ходить?

Массимо забросил поданный арбалет за спину – и ринулся по тропинке в лес. Мешок с запасом болтов приятно уравновешивал второе плечо, деревья словно расступались перед Массимо, тропинка сама стелилась под ноги.

Вот и овраг.

Вот и присмотренное им место, даже трава немного вылежана, лично приминал, приглядывался, откуда стрелять удобнее будет.

Массимо бросил на траву плащ – не дай Арден какая тварь по пузу проползет! С пузом-то ладно, а если выстрел сорвется? Болтов хоть и много, да все ж враги удрать могут! Если ломанутся в лес все разом, если стрелки растеряются....

Этого он никак допустить не может!

А на поляне уже собирался народ.

Кто-то уже приехал, кого-то ждали, бродили по поляне, обменивались ленивыми репликами...

Ждал и Массимо.

Луна была полной и ясной, серебристый свет заливал лес, светилась паутина между деревьями, светилась бархатистая изнанка листьев, черные, словно из бархата вырезанные тени разбивали волшебную картину пятнами вековой мглы, и посреди этого храма природы – эта мерзость!

Массимо ощущал это как никогда остро. Это как на полу в храме нагадить...

Прийти сюда ради того, чтобы творить свои непотребства!

Нечисть! Ну ладно, будет вам скоро... радость! До самого сердца дойдет, кровавыми соплями заплачете!

Массимо пересчитывал подонков.

Один, три, девять... вот и Римейн, этого он везде узнает. Насмотрелся...

А вот и главный.

Массимо вглядывался до боли в глазах, но вроде бы теперь были все. В черных балахонах. С надвинутыми капюшонами... еще раз пересчитать их?

Есть!

А теперь...

На поляной разнеслось громкое уханье совы – и со всех сторон по поляне ударили арбалеты.

Пять человек – пять выстрелов. Один залп. Второй. Третий.

Арбалетчики уверенно выбивают тех, кто ближе к них. Бьют в корпус, резонно полагая, что на это мероприятие никто кольчугу не надел, а с дырой в печени или легком уже не побегаешь. Добить и потом можно, Массимо собирался это сам сделать.

Должок за ним, весомый такой...

По поляне мечутся тени. По поляне мечутся люди. Ночь оглашается хрипами, криками и стонами.

Массимо же выстрелил в главного. Как раз в корпус.

И...

Ирион!

Все-таки эта тварь оказалась предусмотрительнее других! Надел кольчугу под балахон!

От удара болта предводитель пошатнулся, едва не упал, но выпрямился – и громадными скачками понесся в чащу. По великой удаче – в том направлении, где залег Массимо.

Мужчина плюнул, и решив, что остальных и без него перестреляют, помчался за главным. Что толку отрезать змее хвост?

Голова уползет, а остальное отрастет!*

А мы вот сейчас и голову придавим!

* было суеверие, что змея растет от головы. Оторвешь хвост – она его вновь отрастит, прим. авт.

Ирионовец несся по лесу, не оглядываясь, только ветки под ногами хрустели. Массимо мчался за ним, больше всего боясь упустить подонка! Он ведь не все лица видел, и не всех знал. Только часть, насчет остальных были сомнения.

Не убивать же потом всех знакомых Римейна только из-за подозрений?

Хруст впереди стих.

Массимо выругался шепотом – и тоже сбавил скорость, внимательно оглядываясь вокруг. И это спасло ему жизнь.

Видимо, удирающий понял, что погоня за ним – один человек, и решил разобраться самым радикальным способом. Убить преследователя, отсечь погоню – и скрыться.

Удар мог бы и достичь своей цели, не жди Массимо его каждую секунду. Но коса нашла на камень, или нож – на выставленный перед собой арбалет. Спустился клинок по дуге, только звякнуло. А занести его второй раз Массимо и не дал, отвешивая противнику увесистый пинок в колено – теперь точно не убежит, теперь только драться. В клене так хрустнуло, что с елок шишки посыпались.

Ирионовец заорал что-то невнятное – и бросился на Массимо.

На этот раз атака удалась, но только потому, что Массимо сам жаждал схватки.

Добраться до этой твари, горло зубами перегрызть, а до того еще и помучить! Как эти звери его племяшку мучили! До-олго!

Массимо мстил, его противник спасал свою жизнь, страх и ярость подхлестывали мужчин, делая их примерно равными по силе.

Свой кинжал Массимо достать не успел, поэтому боролись за тот, который был в руке у ирионопоклонника. Мужчины катались по поляне, но верх одержать не мог ни один из них. Опыт – или молодость? Массимо уже понял, что совершил ошибку, ввязавшись в ближний бой. Этот скот был и помоложе, и поздоровее, а у Массимо и сердце уже не то, и здоровье пошаливает... впрочем, это мужчину не останавливало.

Не убью, так покалечу, – решил он, впиваясь зубами противнику в неосторожно подставленное ухо – и разрывая хрящ, словно собака.

На лицу текла кровь противника – или своя? Заливала глаза, соленым вкусом морской воды ощущалась на языке.

Враг сопротивлялся, награждая Массимо полновесными ударами в корпус – Массимо не мог ответить тем же, чувствуя под балахоном звенья кольчуги, но...

Хватка врага внезапно ослабла.

А потом тело и вовсе упало на Массимо, придавливая его к земле.