Текст книги "Красота требует средств"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Ленка посмотрела на меня через зеркало и, упершись мне в зад коленом, в последний раз изо всех сил рванула на себя шнурки корсета. Я с трудом удержала равновесие и, если бы не держалась за столбик, подпирающий полог над моей кроватью, непременно упала бы навзничь. Ленка же, завязав концы шнура на узел, удовлетворенно осмотрела мое отражение в зеркале.

– Отлично, – одобрила она мой внешний вид. – Теперь ты точно ни одного куска проглотить не сможешь. А на балы, к твоему сведению, ходили не для того, чтобы есть и пить, а для того, чтобы танцевать, заводить новые знакомства и подыскивать женихов для своих дочерей. Понятно?

Мне это, разумеется, было понятно. Но я-то здесь при чем? Лично мне сейчас вообще было не до танцев и уж тем более не до женихов. А заводить новые знакомства я могу и за едой. Тем более, что за столом это делать гораздо проще и приятнее, чем во время танцев, когда музыка так грохочет, что собственного голоса не слышно, не то что кого-то еще.

– Кстати, о танцах, – сказала я, – лично я не то что ни одного гавота, а даже самого захудалого полонеза станцевать не смогу – не умею. И если мне к тому же еще и поесть на этом празднике не дадут, то тогда уж я просто не знаю, что я там весь вечер буду делать.

– Ничего, найдешь, что делать, – усмехнулась Ленка и, оставив наконец мою многострадальную талию в покое, стала вертеться перед зеркалом и любоваться своей неземной красотой.

В темно-синем бархатном платье со стоячим кружевным воротником она выглядела просто сногсшибательно и, пребывая от этого в отличном расположении духа, казалось, совершенно забыла про все свои недавние неприятности: и про цветочные горшки, и про испорченные тормоза, и вообще про все на свете.

– Ленка, ты неотразима! – воскликнула я. – Ты сегодня будешь королевой бала!

Ленка посмотрела на меня через зеркало и отмахнулась.

– Скажешь тоже... Какой еще королевой? – Она повернулась и поправила на моем корсаже один из множества бантиков, украшавших его сверху до низу. – А вот ты действительно хороша. И платье тебе это очень идет, и прическа.

К выходу в свет я, так же, как и Ленка, соорудила на своей голове нечто напоминающее прическу времен королевы Анны. Однако, несмотря на то, что у меня длинные и вьющиеся от природы волосы, в отличие от обильных Ленкиных локонов, моя прическа выглядела намного скромнее и меньше. Ну оно и понятно.

Во-первых, мне никогда в жизни ничего подобного делать раньше не приходилось, а во-вторых, у меня не было с собой никакого подручного материала в виде шиньонов, париков или искусственных локонов.

Впрочем, невзирая на все эти мелочи, выглядела я действительно хорошо. Да и как можно плохо выглядеть в таком шикарном прикиде? Никак невозможно.

Эх, везло же все-таки женщинам в стародавние времена. Какая хорошая у них была мода. Из любой страшилки красавицу можно было сделать. А что? Запросто. Там – корсет, тут – декольте, на голову – накладные локоны и перья, а если у кого кривые ноги, так их под длинную юбку можно спрятать.

Хотя, правда, и мороки со всем этим у них, наверно, тоже было немало. Пока все это на себя натянешь, заколешь, пришпилишь, завяжешь, с ума можно сойти. Да и передвигаться во всем этом великолепии, наверно, тоже было нелегко. А осенью в дождь? А по грязи? О-о!.. Короче, тогда тоже своих проблем хватало.

Для пробы я сделала несколько шагов по комнате, и к счастью, ничего плохого со мной не приключилось. Я не поскользнулась, не запуталась в юбках и не упала. Это меня здорово вдохновило, и я решила опробовать наряд в более сложных обстоятельствах. Я приподняла юбку и стала кружиться перед зеркалом.

У меня и это получилось. Я не наступила на подол, не упала, ни в чем не запуталась и проделала все это очень даже элегантно.

Однако Ленка, взглянув на мои па, отчего-то согнулась пополам и зашлась в беззвучном смехе.

– В чем дело? – не поняла я Ленкиной радости и посмотрела на себя в зеркало.

Ничего смешного я там не увидела. С платьем все было в порядке: декольте на месте, корсет тоже. С прической тоже никаких изменений не произошло. Так чего смешного-то?

Ленка, всхлипывая от смеха, подобралась к моему подолу и приподняла его вместе с кринолином.

– Гляди, – простонала она и ткнула пальцем в зеркало.

Из-под пышной юбки красивого бального платья вместо положенных изящных туфелек с шелковыми бантами и пряжками выглядывали серо-синие кроссовки с болтающимися незавязанными шнурками.

– Господи, твоя воля! – ахнула я. – Чуть было не ушла в кроссовках. А где мои бальные туфли?

Я заметалась по комнате в поисках атласных бальных туфелек, которые полагалось надеть к моему красивому вечернему платью. Но найти их среди множества пакетов, сумок и коробок, которые мы с Ленкой в спешке разбросали по всей комнате, было делом непростым.

Мы обыскали все, что можно, но туфель нигде не было.

– Что за чёрт? – выругалась я. – Я же отчетливо помню, что... кажется, положила их в сумку. Или я забыла их дома?

Я еще раз пошуровала рукой внутри дорожного баула и даже перевернула его вверх дном для верности. Однако туфель там не было.

Ленка посмотрела на свои наручные часы.

– Однако – время, – сказала она. – А опаздывать на королевский ужин не полагается. Что делать-то будем?

Я в отчаянии трагически заломила руки. И откуда только у меня взялся такой театральный жест? Неужели, натянув на себя кринолин с корсетом, я так быстро начала входить в образ.

Однако надо было что-то срочно предпринимать.

– Одолжи мне какие-нибудь свои туфли, – взмолилась я. – Любые, не обязательно бальные. У тебя же наверняка с собой есть какая-нибудь запасная пара.

Сама-то я в замок приехала в одних-единственных кроссовках.

– Да ради бога, – ответила Ленка. – Только у меня тридцать шестой размер, а у тебя, кажется, тридцать девятый.

Я с подозрением покосилась на Ленкины ноги.

– Но ты же сама говорила, что в школе носила мои туфли.

Это уже с моей стороны было свинством. Получалось, что будто бы я Ленке не верю или упрекаю ее за то, что она отказывается мне помочь.

– Но ведь это же было в школе, – растерянно ответила Ленка. – Мы же тогда еще росли...

– Ну и что же?

– А то, что я выросла вширь, а ты – в длину. Ну ладно! – Теперь уже и Ленка разозлилась. – Хватит тут истерики закатывать. Хочешь, надевай мои туфли, которые тебе наверняка будут на три размера малы, не хочешь – иди босиком. А лучше всего – мой тебе совет – не выпендривайся и отправляйся в кроссовках. И тепло, и удобно. Сама же мне потом спасибо скажешь.

Делать действительно было нечего. Время поджимало, и к тому же в дверь моей комнаты уже стучался Пьер.

– Мария-Анна, – донесся из коридора его голос, – где ты?

– Здесь, – ответила я.

– А где Элен?

– Тоже здесь.

Я присела на корточки возле кровати и стала спешно зашнуровывать кроссовки.

– Мы сейчас идем! – крикнула я Пьеру. – А ты сними с руки часы. – Это я уже бросила Ленке. – Где ты выдела, чтобы в восемнадцатом веке носили часы от Картье?

Ленка посмотрела на свое запястье, на котором красовались изящные золотые часики, и задвинула их подальше под рукав.

– Нет, – мотнула она головой. – Не дай бог, сопрут еще?

Я с удивлением вскинула на нее глаза и отвлеклась на миг от своих кроссовок.

– Что значит сопрут? Мы разве не в приличном обществе находимся?

Ленка повернулась к зеркалу и поправила один из множества искусственных локонов, живописно спадавших ей на шею и грудь.

– В приличном, в приличном, – заверила она. – Однако береженого бог бережет.

Она провела указательным пальцем по нижней губе, снимая с нее излишек помады, еще раз поправила локоны на плечах, улыбнулась своему отражению в зеркале и в нетерпении повернулась в мою сторону.

– Ну ты наконец готова? Сколько уже можно возиться?

В коридоре нас поджидали разодетые в парчу и бархат Пьер и Эдька.

Первый в качестве наряда выбрал себе расшитый серебряным галуном черный строгий камзол, единственным украшением которого был белый кружевной воротник, и выглядел в этом наряде вполне пристойно и даже симпатично. Черный цвет камзола скрывал его выпирающее брюшко, а туфли с пряжками на небольших каблуках делали коротковатые ноги более пропорциональными относительно всей остальной фигуры.

Второй же, то бишь Эдька, вырядился, напротив, как павлин. И куда только Ленка смотрела? Тут были и белые шелковые чулки на ядреных Эдькиных икрах, и голубой с золотом камзол, и бездна кружев на груди и рукавах, и огромная голубая шляпа со страусиными перьями и пряжкой из «драгоценных» камней. И всю эту картину довершал немилосердно напудренный и завитой парик, овином сидящий на Эдькиной голове.

– Вот это да! – ахнула я, потрясенная Эдькиной петушиной красотой. – Где ж ты добыл весь этот?..

Я хотела сказать «ужас», но вовремя спохватилась и прикусила язык. Зачем было обижать Эдьку и портить ему настроение, если такой наряд ему выдали в прокате? А может, тогда мода такая была и все тогда так одевались? Эдька же в этом не виноват.

Однако Эдька не понял моего восклицания, вернее, понял его по-своему.

– Нравится? – с гордостью спросил он и покосился на свое отражение в зеркале. – Это я в прокате у Дюрена взял. Лучший его костюм! – Эдька с удовольствием погладил перья на своей шляпе. – Красота!

Я с трудом удержалась от смеха.

В парадную столовую все гости вступали парами. Разряженные по старинной моде дамы в длинных платьях с пышными юбками и кавалеры в расшитых золотом и серебром камзолах чинно проходили сквозь распахнутые высокие двустворчатые двери, а важный, одетый в праздничную ливрею мажордом громко объявлял их имена.

Кто в столовую проследовал в первых рядах, этого мы не знали, поскольку прибежали сюда последними. Но вероятнее всего, это был сам Морис Кюнде.

– Мосье и мадам Лакур! – громко возвестил при нашем появлении мажордом и ударил в пол посохом. Или как там у него называлась та палка, которую он для солидности держал в руках?

Запыхавшиеся от быстрой ходьбы Ленка и Пьер враз притормозили возле дверей, схватились за руки и, вытянув их вперед, чинно и медленно прошествовали в столовую.

– Мосье Лысенкофф, мадам Лаврушин! – снова гаркнул мажордом и снова шарахнул об пол посохом.

Поскольку мы с Эдькой были последними, то на нас процедура представления и закончилась. А жаль. Мне-то как раз хотелось насладиться всеми подробностями этого праздника, вплоть до мелочей.

Впрочем, если мы и дальше будем всегда и везде опаздывать, вряд ли мне вообще удасться хоть чем-нибудь здесь насладиться.

После того, как мажордом громко объявил наши с Эдькой имена и в последний раз шарахнул в пол палкой, тут же откуда-то сбоку к нам подскочил другой дядька, тоже в белом парике и ливрее и, проворно семеня впереди нас короткими ногами, повел к столу. Здесь, оказывается, всех рассаживали по строго отведенным для них местам.

На наше с Эдькой несчастье, Ленку с Пьером посадили чуть ли не с другого конца стола, рядом с хозяином дома. И в общем-то это было правильно. Пьер – ближайший родственник Мориса и должен по статусу сидеть рядом с ним.

Но проблема заключалась в том, что если я говорю по-французски плохо, то есть говорить-то я говорю, но только понять меня трудно, то Эдька, как я поняла, вообще никакими иностранными языками не владеет. И как же мы тогда будем вести с окружающими светские беседы во время ужина?

Впрочем, про светские беседы я очень скоро забыла. Более того, у меня просто дар речи пропал и язык, можно сказать, к нёбу прирос, когда я, поозиравшись немного по сторонам, посмотрела вперед и увидела перед собой мужчину, сидевшего по другую сторону стола как раз напротив.

Мужчина был в лиловом бархатном камзоле, расшитом черным шелковым шнуром, и небольшом белом паричке с буклями и косицей сзади. Такие парики, если мне не изменяет память, носили в России во времена Александра Суворова. Однако, несмотря на камзол и паричок, мужчину я узнала сразу. Это был Макс Белопольский.

«Господи, боже мой! – ахнула я. – Этот-то как сюда попал?»

Впрочем, что значит, как? Если уж на то пошло, то ничего удивительного в том, что Макс находился среди гостей Мориса Кюнде, не было. Макс такой человек, что его можно встретить где угодно, с кем угодно и на каком угодно уровне, ну разве что кроме приема у президента страны. Впрочем, и такую ситуацию я бы исключать не стала.

Макс тоже меня узнал и то ли от неожиданности, то ли от удивления, так же, как и я, на какое-то время слегка обалдел.

Мы сидели и смотрели друг на друга молча, и даже забыли «здравствуй» друг другу сказать.

Я не видела Макса более полугода и, если честно сказать, видеть его в своей жизни больше не собиралась.

Так уж сложились обстоятельства, что наши жизненные пути вдруг резко разошлись. И я приложила максимум упорства и старания во что бы то ни стало позабыть этого человека. Однако, увидев его снова, я поняла, что старалась не достаточно хорошо, и, как выяснилось, ничего не забыла. И если я сейчас же не сбегу с этого мероприятия куда глаза глядят, то в дальнейшем я за себя просто не ручаюсь.

Я даже покосилась на двери – открыты они или нет?

Но тут я вдруг заметила рядом с Максом очаровательное юное создание, которое держало его за руку и беспрерывно нашептывало что-то на ухо. Создание было белокуро, голубоглазо и субтильно.

«Не иначе какая-нибудь модель, – с неприязнью подумала я. – И как это я сразу ее не заметила?»

Ясное дело, что любимый эти полгода не терял времени даром и не страдал от одиночества. Впрочем, с какой стати ему было страдать, когда я совершенно определенно дала ему понять, что категорически не разделяю его взглядов на жизнь, а точнее, на мою собственную жизнь, и ничего общего в этой жизни иметь с ним не желаю.

Взглянув на Макса еще раз, я едва заметно кивнула и уже в дальнейшем изо всех сил старалась в его сторону не смотреть. Хотя какое там – не смотреть. На протяжении всего ужина я не только ни есть, ни пить толком не могла, а и думать ни о чем другом кроме него уже была не в состоянии. Короче, весь праздник пошел псу под хвост.

И что же это такое? Вроде бы уже и думать о нем позабыла и была абсолютно уверена, что все, связанное с ним, теперь уже наверняка в далеком прошлом. А вот поди ж ты – увидела и обомлела. Как последняя дура! Просто зла на себя не хватает. И как это все не вовремя и некстати.

Раз в жизни мне посчастливилось побывать на таком удивительном празднике, как костюмированный бал и королевская охота. И что в результате? Из-за всех своих переживаний я теперь вообще ничего вокруг не замечала, потому что изо всех сил старалась не замечать Макса.

А ведь так все хорошо начиналось. Сбылась моя детская мечта побывать в сказке. Я все хотела запомнить, сфотографировать и, может быть, даже заснять на видео.

А теперь вот сидела как дура и ничего не видела и ничего не слышала. И что я после всего этого смогу запомнить?

– Марьяшка, – шепнул мне на ухо сидевший рядом со мной Эдька, – перестань наконец хризантемы общипывать.

Он с деликатной улыбкой снял мою руку со скатерти и, опустив ее под стол, показал глазами на стоявшую рядом низкую и широкую, как салатница, цветочную вазу. Такие вазы были расставлены по всему столу через каждые два метра и являлись элементами его сервировки.

Я глянула на нее и ахнула. Все цветы с моей стороны были немилосердно общипаны, а рядом с моей тарелкой на скатерти высился небольшой сугробик из белых лепестков.

Это, видно, я от нервов оголила со своей стороны всю цветочную композицию.

– Ах ты ж ёжкин кот! – выдохнула я, увидев содеянное, и, тут же прикусив язык, с виноватой улыбкой огляделась по сторонам.

Заметил кто-нибудь за столом, что я натворила, или нет? Кажется, нет. Или по крайней мере сделали вид, что не заметили. Ну и слава богу! Хорошо все-таки иметь дело с воспитанными людьми.

Я с облегчением вздохнула и расслабилась. А зря. Расслабившись, я тут же забылась и случайно взглянула на Макса. Тот к воспитанным людям не относился. И даже совсем наоборот. Невзирая на сидевшую рядом с ним девицу, он самым наглым образом пялился на меня в упор своими смеющимися глазами и давал понять, что все видит и все замечает – и мое волнение, и замешательство.

Возмущенная таким его беспардонным поведением, я гордо вскинула голову и, отвернувшись к Эдьке, уже до самого конца обеда ни разу не посмотрела в его сторону. Хотя периферийным зрением все же продолжала за ним наблюдать и, разумеется, видела, что он по-прежнему не сводит с меня глаз. Но сама при этом не посмотрела в его сторону ни разу!

После обеда, когда мы вслед за хозяином замка покинули парадную столовую и переместились на свежий воздух, нашему вниманию было представлено весьма интересное зрелище.

Откуда ни возьмись, на открытой площадке перед замком появились молодые девушки, одетые в одинаковые розовые платья с пышными юбками, и молодые юноши в узких шелковых панталонах и белых чулках.

Все они построились парами, встав друг против друга, взялись между собой за руки и, приняв красивые позы, замерли в ожидании музыки.

И начался так называемый Марлезонский балет. Пары чинно и нудно перемещались под музыку по вымощенной большими каменными плитами площадке, выполняли полусонные незамысловатые пируэты, менялись партнерами и партнершами, делали бесконечные реверансы и снова перемещались.

– В общем-то ничего сложного, – бросила я Эдьке, понаблюдав немного за скудными движениями танцующих. – Если у них и на балу такие же танцы будут, то я их и без репетиции сумею станцевать.

Эдька в ответ согласно кивнул.

– Это точно.

После полуобморочного Марлезонского балета гостям было предложено для созерцания другое, еще менее динамичное действо под названием «Живые картины».

Те же самые девушки и юноши, которых Морис Кюнде, очевидно, нанял в каком-нибудь второразрядном варьете, теперь, переодевшись в другие наряды, изображали из себя различных исторических героев и героинь, а гости, судя по всему, должны были эти персонажи угадывать.

Поскольку мы с Эдькой оказались не очень-то сильны в истории Франции, то никого, кроме Наполеона и то по его характерной черной шляпе, не узнали.

– Это кто такая там в парике? – периодически спрашивал меня шепотом Эдька. – А эта – в платье?

Как будто бы не все они были в платьях и париках.

После «Живых картин» в саду еще долго играл оркестр скрипичных инструментов, а сытые и довольные гости медленно прогуливались меж мраморных скульптур и культурно переваривали обед под звуки классической музыки.

Гуляя таким образом, мы несколько раз сталкивались на одной дорожке с Максом и его подружкой. И всякий раз, когда они проходили мимо нас, Макс галантно снимал шляпу и чинно кланялся мне и Эдьке. Мы тоже не оставались в долгу и кланялись в ответ.

Одна только Максова подружка не кланялась. Она вообще взирала на меня с большой неприязнью и, ее бы воля, испепелила бы меня взглядом в самом что ни на есть прямом, а не переносном смысле.

– Странная парочка, – сказал Эдька после третьей встречи. – Такое впечатление, что они чего-то от нас хотят.

Я сделала вид, что не поняла, о ком идет речь, и предложила Эдьке пойти поискать Ленку. Дело в том, что после окончания обеда она как сквозь землю провалилась, и ее нигде не было видно. А у меня уже совершенно не было никаких сил терпеть на себе кошмарный корсет, который так немилосердно сдавливал мне ребра, что у меня было единственное желание удалиться в свою комнату и сорвать с себя всю эту сбрую.

Однако я прекрасно понимала, что сделать это без посторонней помощи я никак не смогу, и поэтому мне срочно нужно было найти Ленку.

– Если мы сейчас же не найдем твою сестру, – сказала я, – то я за себя не ручаюсь.

– Это в каком же смысле? – не понял Эдька.

– В самом прямом.

Мы прибавили шагу и стали прогуливаться по территории, прилегающей к замку, в более быстром темпе, настолько быстром, что встречавшиеся нам на пути гости уже стали посматривать на нас с некоторым удивлением. Чего, дескать, эта парочка носится по саду, как ошпаренная.

А я уже больше не могла терпеть. Боль в ребрах и позвоночнике была такой нестерпимой, что просто хотелось зареветь.

И как только бедные женщины в прошлые века мучались с этими корсетами каждый день? Ведь такое невозможно вытерпеть. Просто средневековая пытка какая-то. А Ленки по-прежнему нигде не было видно. Не было видно, кстати, и Пьера, и самого Мориса Кюнде. Может быть, они вместе куда-нибудь ушли?

– Все, больше терпеть не могу, – сказала я и, ничего не объясняя Эдьке, кинулась по направлению к замку.

Я решила попробовать самостоятельно расшнуровать свой ненавистный корсет.

Пройдя быстрым шагом по холлу, я сразу же свернула в нужный мне коридор, в котором возле стены стоял огромный железный рыцарь. На самом деле это был, конечно же, не рыцарь, а только доспехи от него. Но именно по этим доспехам я и смогла быстро найти свою комнату. Обычно я очень плохо ориентируюсь в незнакомых домах и поэтому, выходя из своей спальни, на всякий случай заранее присмотрела себе ориентир, чтобы без проблем возвратиться назад. Это и был рыцарь.

Благополучно миновав железного монстра, я добралась до своей комнаты и, войдя в нее, тут же принялась пытаться сорвать с себя свой прекрасный ненавистный наряд.

Извиваясь, как ящерица, я стала искать у себя на спине концы проклятой шнуровки от корсета, которые прятались глубоко под платьем. И прежде чем до них добраться, нужно было сначала расстегнуть лиф самого платья, который, как назло, застегивался на сто или даже на двести маленьких мерзких крючочков, найти концы шнуровки и уже только после этого начать освобождаться из плена.

– Господи, боже мой, – простонала я, – да кто же придумал эту идиотскую моду? Разве может обыкновенная женщина без специальной подготовки выбраться из этой сбруи?

Вопрос был чисто риторический, не адресованный ни к кому персонально, поскольку никого, кроме меня, в комнате не было. И поэтому ответ, прозвучавший у меня за спиной, заставил меня подпрыгнуть от неожиданности и резко обернуться.

Это был Макс, который без стука и спроса проник в мою спальню и теперь стоял у двери и нагло мне улыбался.

– Красота требует жертв, – сказал он и, подойдя ко мне вплотную, сделал попытку расстегнуть у меня на спине один из двухсот крючков. Помочь, дескать, захотел.

Я отскочила от него, как ужаленная.

– Ты... откуда?.. То есть я хотела сказать, как ты сюда попал? То есть… как ты посмел войти в мою комнату без стука?

Вопрос прозвучал несколько мелодраматично, правда, вполне в духе ситуации. Все-таки мы находились в старинном замке, и окружающая обстановка уже успела повлиять на мое эмоциональное состояние.

– Вообще-то дверь была открыта, – с улыбкой ответил Макс. – Ты, дорогая, когда переодеваешься, двери все-таки лучше закрывай. А то здесь много разных людей ходит. Могут не так понять...

Я посмотрела на дверь, но та была закрыта.

«Опять врет, – со злостью подумала я, – как всегда врет».

– Никакая я тебе не дорогая, – со злостью прошипела я. – И вообще немедленно покинь мое помещение!

Очевидно, на моем лице отразилась такая гамма нехороших чувств, что улыбка сразу же сползла с Максова лица.

– Ну ладно-ладно, – уже не так уверенно произнес он. – Я ведь только хотел помочь тебе раздеться.

Раздеться?! Вот нахал! От такой наглости у меня просто в зобу дыханье сперло.

– Ну ты же все равно сама не сможешь этого сделать. И потом я считаю, что нам необходимо наконец поговорить... объясниться.

– Нам не о чем с тобой говорить! – Я решительно указала ему на дверь. – Я повторяю, немедленно покинь мою комнату!

Макс осуждающе покачал головой и с невеселой иронией заметил:

– Ох, и упрямая же вы особа, Марианна Викентьевна... хоть и красивая.

– Ну?!

– Да ухожу я, ухожу… – Макс нехотя направился к выходу, но прежде чем покинуть мою спальню, все же обернулся и сказал: – Но я еще вернусь...

В этом был весь Макс. Никогда не допустит, чтобы последнее слово осталось не за ним. Он и в бизнесе такой. Потому и богатый.

Да, бизнес. Ох уж этот его бизнес. Мы ведь и разругались с ним из-за этого его бизнеса, а вернее, из-за того, как он к нему относится, и не только к нему, а вообще ко многим морально-этическим ценностям.

Ну да ладно. Это дело прошлое. А прошлого, как известно, не вернешь, тем более, что я его возвращать и не желаю. Впрочем...

Я присела на кровать и уставилась в одну точку. И даже про душивший меня корсет позабыла.

В этом положении меня и застала пришедшая пожелать мне «спокойной ночи» Ленка.

– А ты чего не ложишься? – удивилась она. – И не разделась еще даже.

Я взглянула на Ленку и не сразу поняла, чего она от меня хочет.

В отличие от меня она уже успела переодеться, и теперь на ней был надет длинный шелковый халат в розовых розочках и изящные туфельки на высоких каблучках без задников, но зато с большими пушистыми помпонами.

– Чего не раздеваешься-то? – повторила свой вопрос Ленка.

– Что? – Я глянула на нее затуманенным взором.

То ли от усталости, то ли от множества впечатлений, то ли от того и другого вместе, а скорее всего от неожиданной встречи с Максом, я сегодня не очень-то хорошо соображала.

Это и Ленка заметила.

– Ой, мать, как тебя сморило-то, – сказала она. – Давай-ка я помогу тебе раздеться.

Ленка заставила меня встать с кровати, повернула к себе спиной и ловкими проворными движениями, как будто всю жизнь только этим и занималась, стала быстро рассупонивать мою талию.

– Господи, какой кайф, – выдохнула я, когда мои ребра оказались наконец свободными и я смогла вздохнуть полной грудью. – Режьте меня на части, но этот корсет я больше ни за что не надену. Хватит с меня и сегодняшней пытки. Это же просто какое-то гестапо, эта ваша мода. И как только бедные женщины все это терпели?

– Красота требует жертв, – повторила Ленка Максовы слова и, пожелав мне спокойной ночи, покинула мои апартаменты.

И я снова осталась одна, одна в чужом незнакомом доме. И так мне стало грустно и одиноко в этом огромном каменном замке, что тут же нестерпимо захотелось поговорить с каким-нибудь близким родным человеком. И я позвонила маме, тем более, что обещала ей позвонить сразу же, как только мы прибудем в замок, а сама про все позабыла.

Я набрала мамин номер телефона и, услышав ее голос, сразу же без предисловий выпалила:

– Ты знаешь, кого я встретила здесь в замке? Макса Белопольского! Ты его помнишь?

– Кого?

Мамин голос показался мне несколько сонным, и я посмотрела на часы. Было без четверти два.

Бог мой! Я совсем потеряла счет времени. На улице уже глубокая ночь, и я своим звонком перебудила всех своих родственников. Ну даже если не всех, то маминого мужа Поля наверняка.

– Ой, извини. Я не знала, что уже так поздно. Лучше я позвоню тебе завтра. Спокойной ночи.

И не став дожидаться того, что мне ответит мама, я быстренько положила трубку, а вернее, захлопнула крышку мобильника.

Стянув с себя остатки сложного туалета и сложив все это на кресло возле окна, я отправилась в ванную комнату, дабы принять перед сном душ.

Но лучше бы я туда не ходила. Все равно помыться как следует мне там не удалось. Как Ленка и обещала, с горячей водой в замке была напряженка. То есть где-то она уже, может быть, и была, а где-то еще нет. Мне не повезло – в моей ванной ее не было. Но узнала я об этом только тогда, когда уже встала под душ и открыла воду.

Из крана с горячей водой, равно, как и из крана с холодной водой, полилась исключительно ледяная.

От этого ледяного душа у меня просто перехватило дыхание. И слава богу, что перехватило. Потому что, если бы не этот факт, я, наверно, заорала бы, как резаная, на весь недоремонтированный замок и перепугала бы всех его обитателей. А так вся процедура омовения прошла практически беззвучно и быстро, потому что долго стоять под ледяными струями просто не было сил.

Одно было плохо. После холодного бодрящего душа мне совершенно расхотелось спать. Хотя, если честно, то мне и до этого спать-то особенно не хотелось. Ну действительно, каким надо быть бесчувственным бревном, чтобы после всех сегодняшних событий и впечатлений, начиная с отказа тормозов в Ленкином автомобиле и кончая встречей с Максом, взять да и спокойно завалиться в постель?

Нет, я таким бревном никогда не была. Более того, я всегда считала себя девушкой впечатлительной и эмоциональной.

Однако, несмотря на всю свою впечатлительность и эмоциональность, я все же завалилась на кровать и даже сама того не заметила, как уснула.

Спала я, однако, беспокойно и несколько раз просыпалась, что, впрочем, было неудивительно, поскольку в чужих домах и тем более на чужих постелях я вообще спать спокойно не могу. Такая у меня нехорошая особенность. Всю ночь буду вертеться, просыпаться, переворачивать подушки и мешать спать всем остальным.

Но в эту ночь я просыпалась всего два раза и оба раза от кошмарных снов. То мне приснилось, будто бы кто-то дергает ручку моей двери и хочет проникнуть в мою спальню, то будто бы кто-то пытается влезть в мое окно.

Однако никто, разумеется, никуда не лез. Окно в моей комнате было наглухо закрыто, и ничего, кроме луны, за ним не наблюдалось. Просто после всего того, что произошло со мной за последнее время, мне, естественно, снилась всякая дрянь.

Утро следующего дня было, как по заказу, солнечным и теплым. Впрочем, двадцать градусов тепла в сентябре для Парижа – это скорее норма, чем исключение. Во Франции и зимой столбик термометра практически не опускается ниже нуля. Но сегодня нам повезло особенно, потому что не было дождя. Ведь если бы пошел дождь, то, возможно, вся наша охотничья феерия могла бы полететь псу под хвост. Потому что я себе как-то плохо представляю охоту на лошадях под зонтиком.

А так уже в десять часов утра, наскоро выпив кофе, мы неслись на своих лошадях по зеленому полю Морисовых угодий. Правда, сказать обо мне, будто бы я тоже неслась, было бы явным преувеличением.

Я, а вернее, моя пегая лошадка чинно вышагивала по краю полянки и интересовалась больше не погоней за какими-то зайцами или кабанами (впрочем, я еще не успела выяснить, на кого мы сегодня охотимся), а сочной зеленой травкой, растущей у нее под ногами, которую она с удовольствием пощипывала.

– Не докармливают, наверно, животное, раз оно уже с утра голодное, – с сочувствием произнесла я и похлопала лошадь по шее. – Ну и очень хорошо. Если ты, лошадка, так до самого окончания охоты пропасешься, то, может быть, никто и не заметит, что я совершенно не умею сидеть в седле.

Дабы наладить с лошадью контакт, я начала с ней разговаривать. Ведь если мы найдем с ней общий язык, то, возможно, все у нас закончится миром и без членовредительства?

Я еще раз похлопала лошадь по загривку и, решив поудобнее устроиться в неудобном дамском седле, случайно задела ногой по ее крупу. Расценив мои дерганья как приказ двигаться вперед, лошадь тут же перестала щипать траву и, подняв кверху голову, ходко затрусила по краю опушки, а я затряслась в седле в такт ее шагам. Если кто думает, что сидеть на живой да к тому же еще двигающейся лошади – это простое занятие, то я с этим не соглашусь. Это очень сложно и к тому же очень страшно.