Текст книги "Красота требует средств"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я тоже засуетилась вокруг кровати и заохала:

– Фирочка, миленький, что с тобой? Что у тебя болит?

Не отнимая руки от сердца, Фира вытянулся на кровати во весь свой небольшой ростик и, трагически закатив к потолку глаза, сообщил, что, кажется, пришел его последний час.

– Умира-а-аю, – слабым голосом проблеял он, – и хочу перед смертью просить...

Но я не дала ему договорить.

– Димка! – заорала я. – Срочно вызывай «скорую», а я побегу валокордина где-нибудь найду!

Я кинулась было к двери, чтобы бежать на поиски лекарств, но меня остановил с кровати Фира.

– Поздно, – умирающим голосом произнес он, – не успеешь. Лучше подойдите ко мне.

Он поманил нас с Димкой пальцем и, когда мы подошли к кровати, потребовал, чтобы перед смертью мы выполнили его последнюю волю.

– Я хочу, чтобы перед моей кончиной... вы пообещали мне, что обязательно... поженитесь... Обещайте!

От удивления я вытаращила глаза.

После такого ультиматума у меня сразу же закрались некоторые сомнения на Фирин счет, а сцена у кровати стала сильно напоминать знаменитый эпизод из художественного фильма «Брак по-итальянски». Только не слишком ли много берет на себя старик, так бездарно подражая несравненной Софи Лорен?

Короче, все это здорово смахивало на шантаж. И я краем глаза покосилась на Димку. Он-то что думает по этому поводу? Притворяется старик или нет? Но тот с серьезной миной смотрел на умирающего Фиру и послушно кивал головой.

– Да, Фира, мы согласны, будь спокоен. – И толкнув меня в бок, прошипел: – Соглашайся быстро. Чего молчишь?

– Да... – не очень уверенно произнесла я, – мы согласны, но только ты не умирай, пожалуйста.

Фира одарил нас благостной улыбкой и упокоенно прикрыл глаза.

– Я рад, – произнес он. – Теперь можно и помереть спокойно.

Он сказал это так искренне, что я даже поверила в его приближающуюся кончину и собралась пустить слезу.

Но в этот самый момент ночную тишину замка неожиданно прорезал дикий женский крик. Я непроизвольно вздрогнула и схватилась за Димкину руку.

– Господи, что это?

Крик доносился откуда-то из соседнего крыла замка, как раз оттуда, где находилась Ленкина и Пьерова спальня. И в этой связи в мою голову закрались самые нехорошие подозрения.

Неужели опять покушение на Ленку?

В растерянности я взглянула на Димку, потом на умирающего Фиру, который временно перестал умирать и, приподнявшись на локте, нацелил свое левое ухо – оно у него лучше слышит – на входную дверь.

– Чтой-то? – испуганно спросил он. – Кто это там кричит?

Глупый вопрос. Откуда мы знаем, кто там кричит?

Впрочем...

Ничего больше не говоря и ничего не объясняя, я опрометью кинулась вон из спальни.

И хотя, может быть, правильнее было бы сейчас остаться у одра умирающего Фиры. Все-таки он мой родственник, а кто там кричит, еще не известно. Но ему, Фире, в настоящий момент, кажется, уже несколько полегчало, и на умирающего он совсем не похож. А вот Ленка... Не она ли там кричит?

Мое воображение стало рисовать картины одну ужаснее другой. Я уже представила себе, что найду сейчас Ленку, задушенную капроновым чулком или с перерезанным ножом горлом, или вообще с простреленной головой. Отсутствие выстрелов меня при этом не смущало.

В коридоре уже было полно народу – крик разбудил многих. Все выскочили из своих спален кто в чем был: кто в халате, кто в пижаме, а кто и просто в полупрозрачном ночном неглиже. Последние сделали это наверняка намеренно – им было что показать.

Среди них я увидела Ленку. Правда, она была не в халате и не в пижаме, а все еще в своем карнавальном костюме. Но главное, что она была жива и здорова и вместе со всеми металась по коридору в поисках источника крика.

– Ты жива?! – обрадовалась я, увидев подругу. – А я подумала, что это ты кричишь.

– Я и сама чуть было так не подумала, – мрачно пошутила Ленка, – но кричат где-то в левом крыле. Кто бы это мог быть?

Крик действительно доносился откуда-то из глубины замка и, между прочим, не прекращался ни на минуту. Женщина кричала самозабвенно и от души.

В этот момент рядом с нами появился Морис. Он еще тоже не снимал своего карнавального костюма и был одет в бархатный голубой колет с серебряной вышивкой. Однако ни серьги в ухе, ни белого кружевного воротника на нем уже не было. Эдька, тоже полностью одетый, крутился рядом.

Видно, после того, как они уложили пьяного Пьера в постель, они втроем – Морис, Ленка и Эдька – вернулись обратно в Морисов кабинет и продолжили прерванную вечеринку.

– Господи, да кто это там кричит? – взволнованно спросила какая-то незнакомая дама в бежевом кружевном пеньюаре. – Просто стынет в жилах кровь.

Услышав слово «кровь», я непроизвольно вздрогнула. Только крови нам теперь и не хватало.

И тут в конце коридора появилась бегущая и орущая молодая женщина. Из всей одежды на ней трепыхался один только коротенький полупрозрачный пеньюарчик, который не только не скрывал всех ее небесных прелестей, а даже, наоборот, активно их подчеркивал.

– Ого! – вырвалось у Эдьки, когда он увидел эту полураздетую девицу в своеобразном пеньюарчике с разрезами в самых неожиданных местах.

И тут нельзя было с ним не согласиться. Это действительно было – «ого!»

Похоже, что этот пеньюарчик девица приобрела в каком-нибудь секс-шопе, потому что в обыкновенном магазине такую «красоту» вряд ли сыщешь.

Я тоже поначалу сосредоточилась исключительно на одежде орущей девушки – все-таки зрелище было не рядовое – и даже не взглянула на ее лицо. Зато когда взглянула, то была поражена не меньше Эдьки.

– Ого-о!! – повторила я вслед за ним, правда, уже другим тоном и посмотрела на Ленку.

Та молча с нами согласилась и, сложив на груди руки, мрачно уставилась на полуголую девицу.

Это была Люсиль. Горничная из дома Лакуров, красавица Люсиль.

Но как она сюда попала?

А девушка между тем всё орала и орала и ничего вразумительного к своему ору не прибавляла. Это была самая настоящая истерика.

– Да замолчи же ты, наконец! – прошипела на нее Ленка. – Что ты орешь?! – И дабы прекратить истерику, с размаху и от души влепила девушке такую увесистую пощечину, что та, отлетев на приличное расстояние, упала на руки подоспевшему к ней Морису.

– О господи, Элен, ты что с ума сошла? – ахнул тот, подхватывая Люсиль. – Зачем ты ее ударила?

– Чтобы прекратить истерику, – ровным злым голосом ответила Ленка. – Или ты хочешь, чтобы она опять заорала?

– Нет-нет, – испуганно замахал руками Морис, – не надо...

А Люсиль после Ленкиной оплеухи сразу же успокоилась и замолчала, и теперь только сильно дрожала и вздрагивала. Впрочем, дрожала она скорее всего от холода. Девушка была практически голой, а в замке еще, кажется, не топили.

– Так что же все-таки случилось? – спросил у нее Морис.

Несмотря на то, что Люсиль уже никуда не падала и твердо держалась на своих стройных ногах, он по-прежнему продолжал обнимать ее дрожащее полуголое тело, хотя никакой нужды в этом, кажется, не было.

– Там... – Люсиль показала в глубь коридора. – Там... – И ничего конкретного к этому не добавив, она взглянула на Ленку и залилась горючими слезами.

– М-да, – озадаченно произнес Морис, – непонятно... – И, оглянувшись назад, кивнул стоявшему рядом с ним Эдьке: – Пойдем посмотрим, что там случилось.

Решительным шагом они направились в глубь коридора, а мы всей толпой двинулись следом за ними.

Идти нам пришлось недолго – всего до конца коридора и вверх по лестнице направо. Там, кстати, на третьем этаже были комнаты прислуги. Или нет, они, кажется, были не на третьем, а на первом этаже. Но не в этом суть. Это было не главное.

Главное, а точнее, кошмарное, заключалось в том, что в одной из комнат, в той, которую занимала Люсиль, в ее кровати мы обнаружили, к нашему полнейшему ужасу, Ленкиного мужа Пьера.

И все бы ничего, хотя, конечно, сам факт пребывания Пьера в чужой постели был вопиющим. Но беда заключалась в том, что Пьер пребывал в этой самой постели, будучи совершенно мертвым. Вот это уже был полнейший кошмар.

Мы-то сначала подумали, что, может быть, он опять напился и поэтому выглядит так непрезентабельно. Но зачем он тогда в чужую постель залез? Уж коли напился, так сидел бы себе дома, в своей кровати. Вернее, лежал бы...

Но когда Морис приложил пальцы к Пьеровой шее, чтобы нащупать там пульс, и ничего не нащупал, стало понятно, что дело принимает серьезный оборот.

Морис сначала в растерянности замер над телом своего кузена, очевидно, не желая верить собственным глазам, но потом очнулся и стал теребить Пьера и требовать, чтобы тот пришел в себя и открыл глаза.

Однако Пьер при этом даже не пошевелился. Да и как он мог пошевелиться, когда у него все лицо уже было синее? С таким лицом редко кто в себя приходит. Все говорило за то, что у Пьера обширный инфаркт миокарда. Впрочем, я не врач и вполне могла ошибаться.

Морис поднял на Ленку испуганные глаза.

– Кажется, он умер, – чуть слышно произнес он.

Та стояла возле стены с побелевшим лицом и прерывисто дышала. Уже второй раз за вечер ей сообщали, что ее муж умер, и она, судя по всему, уже не знала, верить ей в это или нет.

А что тут, собственно, знать? Самой надо посмотреть. В конце концов врач она или кто?

И Ленка тоже вспомнила, что она врач.

– «Скорую», быстро! – заорала она не своим голосом. – Где тут у вас телефон?

Правда, сама она к телефону не бросилась, а подскочила к кровати и, сорвав с Пьера одеяло (нам при этом пришлось стыдливо отвернуться), стала делать ему искусственное дыхание.

Она ритмично с усилием надавливала ему на грудную клетку, а подскочивший к ней Эдька вдувал ему в рот воздух. Потом, когда Ленка устала и они поменялись местами, уже Эдька давил Пьеру на грудь, а Ленка вдувала воздух. Потом Ленку сменил Морис. Потом приехала «скорая» и констатировала факт смерти.

К сожалению, все манипуляции по оживлению Пьера были напрасны. Он умер сразу от разрыва сердца прямо на теле своей возлюбленной. И пока та орала от ужаса, пока мы выясняли, почему она орет, пока вызывали «скорую», прошло не менее получаса.

Короче, к тому времени, когда приехали врачи, мозг Пьера уже умер. И если с помощью современных медицинских прибамбасов сердце еще можно было «завести», то мозг уже нет.

Когда врач, осмотрев пациента, сообщил, что тот умер, все гости, толпившиеся в комнате и в коридоре, сначала дружно ахнули, а потом началась толкучка.

Те гости, которые находились в комнате, пытались выскочить из нее в коридор, а те, которые толпились в коридоре, хотели протиснуться в комнату и самолично убедиться в смерти Пьера. Зачем им это было нужно, не понятно. Но что тут скажешь? Люди есть люди.

Морис совершенно растерялся. Он метался между гостями, размахивая руками и не зная, что предпринять.

– Господа, господа! – повторял он одно и то же. – Успокойтесь, господа!

Не давая никому приблизиться к мертвому телу Пьера, Морис предостерегающе раскинул в стороны руки и начал теснить всех в коридор.

– Господа, прошу вас выйти. Ну пожалуйста, господа!

Господа наконец вняли просьбе хозяина и покинули помещение. Одна только Люсиль продолжала стоять в углу неподалеку от кровати и всхлипывать. Ей уходить было некуда. Это была ее спальня.

– Господи, что сейчас начнется?! – схватился за голову Морис. – Понаедут полицейские, начнут всех допрашивать, всю ночь спать не дадут... Какой ужас!

Несмотря на весь трагизм ситуации, Морис, кажется, больше переживал не из-за самого факта смерти Пьера, а из-за того, что это испортило гостям праздник.

Однако спать никто и не собирался. Не прошло и пяти минут после того, как Морис вызвал полицию, а с улицы уже донесся пронзительный визг колес.

– Надо же как быстро полиция приехала, – удивилась я. – Вроде бы только что по телефону позвонили, а она уже здесь.

Но это была не полиция.

Мы выглянули в окно и обомлели. Через распахнутые ворота замка один за другим торопливо выезжали автомобили. Судя по той спешке, с которой гости покидали замок, они даже чемоданов своих из комнат не прихватили. Испугавшись, что в связи со смертью Пьера Лакура в замок с минуты на минуту понаедет полиция и начнет проводить свои многочасовые допросы, а потом желтая пресса будет упоминать их имена в своих грязных газетенках, они решили пожертвовать меньшим, то бишь вещами, и унести отсюда свои драгоценные ноги и добрые имена.

Однако в спешке никому почему-то и в голову не пришло, что, во-первых, Пьер умер своей собственной смертью от сердечного приступа, и значит, никаких допросов быть не должно, а во-вторых, существуют списки приглашенных на бал гостей, и имена абсолютно всех участников маскарада в этих списках значатся. И поэтому беги не беги, а если понадобится, полиция все равно потом может спросить: – А где это вы, господа хорошие, находились тогда-то и тогда-то, и есть ли у вас на этот период времени алиби?

Однако массовый психоз охватил ряды убегающих, и они теперь спешно покидали замок Кюнде, в который еще недавно так сильно стремились попасть.

Короче, это был тот самый случай, когда друзья познаются в беде.

– Ишь, как бегут, – заметил Эдька, – словно крысы с корабля. И чего это они так перепугались?

– Чего-чего? Свидетелями не хотят быть, вот чего, – ответила я. – Поэтому и убегают до прибытия полиции.

И действительно, кому охота с полицией дело иметь, тратить на нее свое драгоценное время? К тому же какие из них свидетели? Они же ничего не видели.

Короче, к приезду полиции из гостей в замке, кроме меня, Ленки и Эдьки, остались только Люсиль, Димка и Фира.

Первая никуда не сбежала, потому что все еще никак не могла прийти в себя и вообще плохо соображала. Она даже одеться не догадалась до сих пор и по-прежнему сидела в углу в полуголом виде.

А двое других, то бишь Димка и Фира, не для того сюда приезжали, чтобы теперь отсюда сбегать. Они специально приехали в замок на мою защиту, правда, теперь меня защищать было уже не от кого. Тот, от кого они собирались меня защищать, давно уже был на пути в Париж вместе с остальными гостями.

– Господи, какой ужас! – с чувством произнес Фира. – Бедная девушка!

В силу форс-мажорных обстоятельств, а точнее, из-за смерти Пьера, Фира временно отложил свою собственную кончину и примчался сюда в первых рядах, даже не сняв с себя своего дурацкого карнавального костюма. Единственное, от чего он успел избавиться, так это от белесого кудрявого парика. И в результате выглядел еще нелепее.

Теперь его круглая лысая башка в венчике рыже-седых волос, как пестик на тоненькой ножке, то бишь на тоненькой шейке, болталась в широком вороте мясистого розового тела.

– Бедная девушка, – повторил старик, – муж умер прямо у нее на глазах. Какое несчастье!

Я посмотрела на Фиру с недоумением.

– Какой муж умер у нее на глазах? Что ты несешь-то? Это же Ленкин муж был.

Я покрутила деду пальцем у виска. Но потом вспомнила, что тот никогда прежде Ленкиного мужа не видел. Они с Димкой прибыли в замок всего несколько часов назад и еще не успели ни с кем познакомиться. А теперь, кстати, знакомиться было уже и не с кем. Произошел тот самый случай, когда «... иных уж нет, а те далече...» Один в морге, а другие на пути в Париж.

Кстати, о морге... Я вспомнила, что не далее как полчаса назад Фира тоже собирался у нас умирать, а теперь вдруг неожиданно ожил. Артист погорелого театра! Ну сейчас я ему покажу!

Я развернулась к старику всем корпусом, уперла руки в боки и, сделав страшные глаза, стала на него наступать.

– А скажи-ка, дорогой, – грозно начала я, – а как твое собственное самочувствие? Может, тебе тоже надо скорую помощь вызвать? Ты ведь, кажется, еще недавно собирался у нас умирать, не так ли? Или уже передумал?

Фира вздрогнул и, испуганно похлопав глазками, стал пятиться от меня к выходу.

– Да, я себя плохо чувствовал, – взвизгнул он. – А теперь мне стало намного лучше. Или тебе хотелось, чтобы я действительно умер?

– Сейчас я тебе покажу, что бы мне хотелось...

Я еще ближе подступила к старику, но, к сожалению, ничего показать не успела, потому что в этот момент распахнулась дверь и в комнату вошли двое полицейских.

– Всем оставаться на своих местах! – грозно приказал старший – тот, который был старший по возрасту, а не по званию. Потому что, кто из них был старший по званию, определить было трудно. Оба были в гражданской одежде. – Где убитый?!

От такого неожиданного поворота событий Морис, стоявший возле одра покойного, сильно переменился в лице и, не удержавшись на ногах, опустился на кровать рядом с трупом.

– Что значит убитый? – дрожащим от волнения голосом пролепетал он. – Пьер умер!

И действительно, что значит убитый? До приезда полиции мы все, включая врачей, считали, что Пьер умер от сердечного приступа, и ни о каком убийстве и слыхом не слыхивали. А тут вдруг приезжают полицейские и заявляют, что Пьера убили. А это, между прочим, в корне меняет дело.

Одно дело, когда твой родственник умирает. Неприятно, конечно, но дело житейское. И совсем другое дело, когда в твоем доме происходит убийство. Такое, знаете ли, никому не понравится. Не понравилось это и Морису.

– Пьер умер от сердечного приступа! – с истерическими нотками в голосе воскликнул он. – Это и доктор может подтвердить. – Морис указал на стоявших возле окна врачей, и те в подтверждение его слов кивнули.

Однако мнение врачей на инспектора не произвело никакого впечатления. Более того, он бросил на хозяина замка такой недобрый взгляд, что сразу стало понятно, что впереди у Мориса грядут нелегкие времена. Инспектор явно не любил богатых. А Морис, как назло, был богатым.

– Ну это мы еще выясним, сам он умер или не сам, – процедил инспектор. – Экспертиза покажет. Так где же все-таки труп и кто его видел последним?

Офицер обвел глазами всю нашу разношерстную компанию, одетую в карнавальные костюмы, задержал внимание на полуголой Люсиль, очевидно, не понимая, что бы мог означать ее экстравагантный костюм, и с недоумением уставился на розово-атласного Фиру.

– А это еще что такое? – искренне удивился он. – Тьфу, похабщина!

Фира, к сожалению или к счастью, иностранными языками не владел и потому реплику полицейского инспектора понял по-своему.

– Бонжур, – вежливо произнес он и поклонился. – Сердечно рад знакомству.

Я за Димкиной спиной тихо прыснула.

– Я повторяю свой вопрос, – грозным голосом произнес инспектор, – где труп и кто видел его последним?

Морис, до сих пор сидевший на кровати и загораживавший своим телом тело покойного, быстро вскочил и, указав на Пьера, растерянно произнес:

– Да вот же он у вас перед глазами. Но как можно определить, кто видел его последним, когда мы все здесь?

Инспектор поморщился.

– Я спрашиваю, кто видел его живым последним... то есть последним живым... тьфу, совсем заморочили мне голову. Ну неужели не понятно?

– Понятно, – ответила за всех Ленка. – Последней его видела... – Она повернулась к съежившейся в углу Люсиль и, злобно сверкнув глазами, указала на дрожавшую от страха девицу. – Последней его видела Люсиль Гуэн, любовница... покойного, – с плохо скрываемой яростью произнесла она и, помолчав, добавила: – Как теперь выяснилось.

После такого Ленкиного заявления Люсиль совсем пала духом и громко зарыдала. Полураздетая, с растрепанными волосами, вся в слезах она представляла собой жалкое зрелище. Но мне ее было не жалко.

Мне было жалко Ленку. Мало того, что она в одночасье потеряла мужа, так теперь еще и позора из-за этого не оберется. Ну это ж надо было Пьеру выкинуть такую пакость – умереть в постели любовницы чуть ли не на глазах у жены и в присутствии сотни посторонних лиц.

И как все коварно придумал! Сначала прикинулся пьяным и даже всю посуду в Морисовом кабинете перебил, а потом, когда мы отнесли его в спальню и уложили в постель, тут же резко протрезвел и побежал к молодой любовнице. Каково?!

Его, конечно, понять можно, Люсиль девушка красивая и темпераментная, не зря же в ее жилах на одну четверть течет негритянская кровь. Но надо все-таки и голову на плечах иметь, если совести нет. Зачем ему в его возрасте и, главное, с его мочеполовыми проблемами заводить молодую любовницу да еще с негритянским темпераментом? Разве ж ему такую любовницу потянуть? Нет, конечно же.

И как, кстати, эта любовница вообще оказалась в замке? Каким таким образом? В числе приглашенных на бал она оказаться никак не могла – не тот уровень. Приехала в качестве временной прислуги? Вряд ли. Зачем ей это? Но тогда как же?

А так!

Неспроста тогда у Пьера машина-то поутру сломалась, когда мы собирались ехать на охоту. Ничего она не ломалась. Просто Пьеру нужно было каким-то образом от нас избавиться, чтобы тайно от жены привезти в замок свою любовницу. Судя по всему, Люсиль упросила его взять ее с собой на карнавал. Какая девушка не мечтает побывать на таком необыкновенном празднике? И он по доброте душевной, а точнее, по глупости, пошел у нее на поводу.

Но как же он не боялся, что Ленка может узнать свою горничную на балу? Впрочем, в карнавальном костюме, в парике и макияже, да при большом скоплении народу кто там кого мог узнать?

И тут мне в голову пришла другая мысль.

А что, если все, что произошло с Ленкой и с нами за последнее время, – это дело рук Люсиль Гуэн?

Ну действительно, если бы Пьер хотел жениться на молодой любовнице, ему незачем было убивать свою жену. Вполне достаточно было бы с ней просто развестись, тем более что при этом он ничего бы не потерял. По брачному контракту при разводе Ленка ничего не получила бы.

Но, судя по всему, Пьер ничего такого, в смысле женитьбы на Люсиль, не планировал. Ему и так было хорошо. А она наверняка настаивала. Зачем молодой девушке тратить время на немолодого да еще женатого мужчину, если он не собирается разводиться с женой? Вот она и решила сделать его холостяком, а точнее, вдовцом.

А если это так, то тогда понятно, что все те, мягко говоря, неприятности, которые произошли с Ленкой за последнее время, это все ее рук дело: и цветочный горшок, и лекарства, и наезд на дороге, и...

Кстати! А может, и тормоза в Ленкиной машине тоже она испортила? А что? Очень может быть. По крайней мере такая возможность у нее была. И я сама слышала как кто-то ходил ночью по коридору.

Ну конечно же, тогда все сходится! Люсиль сломала Ленке тормоза. Пьера уговорила на Ленкиной машине не ехать. А для конспирации вытоптала ему все его розы, будто бы это кто-то чужой забирался на территорию сада.

Короче, Люсиль пыталась сделать Пьера вдовцом, да вот судьба распорядилась по-другому. Вдовой осталась Ленка, а Люсиль осталась с носом.

И теперь этот нос у нее очень долго будет красным, потому что ее наверняка затаскают в полицию на допросы, и ей там придется пролить еще немало слез.

И даже если она не имеет никакого отношения к смерти Пьера, если, конечно же, не принимать во внимание тот факт, что умер он непосредственно на ней, то что касается покушения на Ленкину жизнь, то тут дело просто так оставлять нельзя. Зло должно быть наказано.

Я подошла к подруге и обняла ее за плечи.

– Надеюсь, что теперь твоей жизни уже ничего не будет угрожать, – сказала я и выразительно посмотрела на Люсиль. – Теперь твоя жизнь вне опасности. Думаю, ты уже догадалась, кто тебе на голову горшки цветочные сбрасывал, кто пытался задавить тебя на дороге и кто испортил тормоза?

Ленка согласно кивнула.

– И тебя чуть не пристрелила на охоте.

– Точно.

Я еще злее посмотрела на Люсиль. Она же действительно могла меня убить. А если не убить, то по крайней мере покалечить. А вдруг она попала бы мне в глаз?

– Убийца! – злобно процедила я. – Тюрьма по ней плачет.

Ленка чуть заметно покачала головой.

– Ну это вряд ли. За прелюбодеяние нынче не сажают.

– Да при чем тут прелюбодеяние? Она же пыталась тебя убить! И Пьера, кстати, доконала своей любовью до смерти!

У Ленки сразу же зло сузились глаза.

– Ну это уже его выбор.

Полицейский инспектор допрашивал нас целую ночь.

Кто последним видел Пьера живым? Кто видел, что он умер своей смертью, а его не убили? Что явилось причиной смерти? Где мы находились в момент смерти Пьера? Что делали? Может ли это кто-нибудь засвидетельствовать?

Короче, сыпал бесконечными вопросами, на которые мы не могли ему дать вразумительного ответа, потому что ничего не знали и не видели. Ответ могла дать одна только Люсиль, которая действительно видела, как умер Пьер.

Однако инспектор методично допрашивал всех без исключения и даже деда Фиру, который не только ничего не знал по существу, но и вообще никогда прежде ни Пьера, ни Люсиль в глаза не видел.

Вообще у этого инспектора была странная манера вести допрос. Обычно все полицейские – так по крайней мере я видела в кино и читала в книжках – допрашивают подозреваемых и свидетелей по отдельности и только при необходимости устраивают им очную ставку. Этот же допрашивал нас всех скопом.

Очень мне это все было странно. Ведь когда один слышит то, что говорит другой, он ведь заранее может поменять свои показания и всю картину преступления перевернуть.

Впрочем, нам менять и переворачивать было нечего. Мы ничего конкретного, в смысле непосредственно смерть Пьера, не видели и сказать по этому поводу особенно ничего не могли, а уж тем более что-нибудь переворачивать.

К тому же никакого преступления, с нашей точки зрения, совершено не было. Пьера никто не убивал – он умер своей смертью в постели своей любовницы. С мужчинами такое иногда случается.

Однако инспектору, видимо, так не показалось, он придерживался иного мнения. Поэтому допрашивая Ленку, он даже поинтересовался, не знала ли она о любовной связи мужа и не она ли это из ревности его и прикончила. Ну просто дурак какой-то.

Что же она к ним в спальню, что ли, незаметно прокралась и убила Пьера, а Люсиль этого даже и не заметила? Думал бы все-таки, что говорит.

Я этого, конечно же, стерпеть не могла и тут же встряла в разговор, вернее, в допрос.

– Пардон, господин полицейский, то есть господин комиссар, это уже ни в какие ворота не лезет. Позвольте мне сделать заявление.

Поскольку на нервной почве заговорила я не на французском, а на русском языке, а на французском произнесла одно только слово «пардон», полицейский, естественно, ничего не понял и вскинул на меня удивленные глаза.

– Пардон, мадам. Что вы сказали?

– М-м-м... я сказала, что хочу сделать заявление.

Я перешла на французский язык, хотя не была уверена, что мой корявый французский будет инспектору более понятен, чем русский. Но в данной ситуации это было не важно. Важно было внести ясность в создавшуюся ситуацию и защитить Ленку от нападок инспектора.

Мало того, что у нее только что умер муж, так теперь ее еще в чем-то подозревают. Просто беспредел какой-то.

– В последнее время на Ленку, то есть на Элен Лакур, – я указала на подругу, – было совершено несколько покушений. В смысле покушений на ее жизнь.

Ленка согласно кивнула, а у инспектора от удивления расширились глаза. Значит, он понял, что я сказала. И ободренная тем, что меня понимают, я с энтузиазмом продолжила:

– Сначала на Ленку, то есть на Элен Лакур, упал горшок с цветами и чуть не попал ей в голову, потом ее чуть не сбила машина, потом у нее отказали тормоза. Я сама была этому свидетель, и если бы не ее мастерство водителя, нас, возможно, никого бы уже не было в живых. Потом...

Я остановилась, чтобы перевести дух, но инспектор, воспользовавшись паузой в моих показаниях, невежливо меня перебил:

– Постойте-постойте, какой еще горшок, какие машины? Что-то я ничего не понимаю. Давайте все по порядку и подробно.

Подробно я рассказывать не могла – у меня для этого словарного запаса не хватало. И поэтому подробно рассказывать стала Ленка.

В отличие от меня она держалась молодцом и без лишних слов и эмоций спокойно выдала инспектору всю информацию про все свои злоключения последних дней: и про горшок, и про машину, и про тормоза. Короче, про все, что было. А в конце добавила:

– Может, конечно, все это обыкновенные совпадения и ничего необычного во всем этом нет. Но слишком уж много этих совпадений.

Ленка скользнула взглядом по инспектору и выразительно уставилась на Люсиль. Больше она ничего не сказала, но всем и так стало понятно, что она имеет в виду.

Люсиль тоже поняла Ленкин намек и залилась горючими слезами.

– Что вы на меня так смотрите? – зарыдала она. – Я-то здесь при чем? Я ничего ни про какие горшки не знаю. А Пьер сам ко мне пришел, и я не виновата, что он умер. Я сама до ужаса испугалась, когда он захрипел и повалился на меня.

Ну прямо как в кино: «Невиноватая я, он сам пришел!»

Инспектор поинтересовался, имеется ли у Люсиль алиби на те дни, когда на Ленку были совершены покушения. Что она тогда делала, где была и может ли это кто-нибудь подтвердить? Однако та на нервной почве ничего толком вспомнить не могла и только еще сильнее плакала.

Короче, ничего путного от нее добиться так и не удалось, и поэтому инспектор принял соломоново решение: взял у всех подписку о невыезде, Люсиль на всякий случай арестовал до выяснения обстоятельств дела, а Ленке велел утром явиться в участок. На том и отбыл.

До утра мне так и не удалось хоть немного поспать. Сначала мы долго сидели и обсуждали случившееся и пытались хоть немного приободрить Ленку. Потом, когда разошлись по своим спальням, ко мне два раза стучался Димка – интересовался, не страшно ли мне одной в комнате, а то, дескать, они с Фирой очень за меня волнуются. Потом, когда уже взошло солнце, сон и вовсе покинул меня. Я лежала и прокручивала в голове события последних трех дней.

Кто бы мог подумать, что все так паршиво может кончиться? Все ведь так хорошо начиналось. Сначала продались все мои куклы, потом Ленка пригласила меня на самый настоящий карнавал в самый настоящий замок, и я так радовалась, что смогу поучаствовать в таком незабываемом празднике. А чем все кончилось?..

Короче, так прошла ночь и настало утро. И мы с Фирой и Димкой, распрощавшись с Морисом, Ленкой и Эдькой, отправились на такси в Париж.

Ленка с братом остались пока в замке – у них здесь было много дел. Им теперь предстояло уладить кучу формальностей и решить множество вопросов, связанных с организацией похорон.

Где, например, хоронить Пьера и как? На так называемом фамильном кладбище, где похоронены все предки Лакуров, или здесь в имении Мориса Кюнде в недавно отремонтированном склепе? Морис настаивал на склепе, но надо было выяснить мнение детей усопшего. В каком похоронном бюро заказывать гроб и как организовать всю процедуру, приглашать или не приглашать на похороны священника? Вроде бы Пьер никогда святошей не был, однако и безбожником его тоже назвать было нельзя.

В общем вопросов было много, но главный среди них был один: когда отдадут из морга труп, то есть тело? От этого зависела дата похорон. Труп, конечно же, могли отдать сразу после вскрытия – это в том случае, если Пьер умер своей смертью, – а могли и через неделю, а то и позже. Смотря что там у него найдут внутри.