Текст книги "Красота требует средств"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Это вам не наши новорусские дворцы на Рублево-Успенском шоссе, которые и за версту видно, как они к небу тянутся. Здесь традиции иные. Здесь не принято выпячиваться и стараться перещеголять соседа.

Здесь все разумно, практично, целесообразно и максимально удобно. Вот на удобство и комфорт европеец не поскупится. И если снаружи дом может выглядеть весьма и весьма скромно, то внутри он будет оборудован по последнему слову бытовой техники и с максимальным комфортом.

И дом Лакуров именно таким и был. При ближайшем рассмотрении было видно, что все это только кажущаяся простота. На самом же деле все было дорого и добротно, и каждая деталь отделки или меблировки дома отличалась качеством и красотой.

Дом мне сразу понравился. Он был красивым и уютным. И что самое главное, в нем присутствовала атмосфера. Это когда дом может что-то рассказать о своих хозяевах. То есть это был жилой дом, а не безликий выставочный вариант, оформленный в соответствии с последними рекомендациями мебельных каталогов.

Дверь нам открыла молодая девушка, которая, как я поняла, служила в доме прислугой или горничной, как ее на старый манер за глаза называла Ленка.

Звали девушку Люсиль, и она была квартеронкой, то есть один из ее предков – дед или бабка – был черный. Поэтому в жилах Люсиль на одну четверть текла негритянская кровь, что, кстати, чрезвычайно положительно сказалось на ее внешности. Люсиль была красивой девушкой. Просто очень красивой.

С такими глазами, губами и фигурой ей не служанкой надо было быть, а по меньшей мере фотомоделью. И дура Ленка, что берет для работы в доме таких молодых и красивых девушек.

Я хоть и не видела еще ее мужа, но и без этого могла сказать, что никакой даже самый положительный мужчина не останется равнодушным к такой совершенной красоте. А тем более Пьер, который и так уже был замечен в сомнительных связях на стороне.

А кстати, где он, этот таинственный муж, которого мне до сих пор так и не довелось увидеть? И почему он не вышел нас встречать?

Я вопросительно посмотрела на Ленку.

– А где же твой муж?

– Вообще-то он должен быть дома, – ответила Ленка и задала аналогичный вопрос Люсиль, правда, уже на французском языке.

– Мосье перед обедом принимает ванну, – ответила горничная. – Мы ожидали вас позже.

Она сделала книксен и, забрав у Ленки жакет и сумку, отошла к большой вертикальной вешалке, стоявшей в углу холла.

«Оппаньки! – изумилась я. – Это что же такое делается? Муж, видите ли, к возвращению жены находится почему-то в ванной, а горничная заявляет, что они ожидали ее позже. Это как же так понимать? Нет, надо Ленке сказать, что негоже держать в доме таких красоток. Не к добру это. Однажды это может плохо кончиться, тем более, что у Пьера уже имеются задатки ходока по женской части, просто Ленка ничего еще об этом не знает. Кстати, надо бы все-таки ей рассказать про тот обед, на котором Пьер был с другой дамой. Надо бы... Или не надо?»

Однако рассказать я ничего не успела, потому что двери холла распахнулись, и нашим взорам предстал немолодой благообразного вида господин в светло-коричневом клетчатом пиджаке и белой рубашке, из расстегнутого воротника которой выглядывал зеленый шейный платок.

На вид господину было лет пятьдесят пять – пятьдесят семь, и если вспомнить, что Ленке-то было всего сорок, то становилось ясно, что разница в возрасте у Лакуров была внушительная.

«Может быть, Ленка вообще предпочитает мужчин в возрасте, – подумала я. – Не зря же она еще в школе была влюблена в моего отца. Правда, если сравнивать этих двух мужчин, то мой отец явно выигрывал у Пьера Лакура во внешности».

Отец и ростом был значительно выше, и статью Пьера превосходил, да и вообще отец был интересным мужчиной, а Пьер – так себе, ни то ни сё.

Впрочем, выглядел он вполне респектабельно и, я бы даже сказала, стильно. Его клубный клетчатый пиджак, пижонская щеточка усов и особенно шейный платок говорили о том, что этот мужчина уделяет своей внешности достаточно много внимания.

И этот факт, кстати, тоже нельзя было упускать из виду. То есть Ленка должна быть бдительней вдвойне и серьезнее относиться к подбору кадров в своем доме, в смысле к выбору горничных.

– О, Элен, наконец-то! – воскликнул Пьер, увидев меня и Ленку. – А я уже заждался. Думал, что после закрытия выставки вы остались в Париже на какой-нибудь банкет. – Быстрой, энергичной походкой он подошел к Ленке, поцеловал ее в щеку и, повернувшись ко мне, расцвел в сладчайшей улыбке. – Рад, очень рад видеть вас в моем доме, дорогая мадам Лаврушина, – произнес он и галантно поцеловал мне руку. – Ваши работы произвели на выставке настоящий фурор. Элен уже сказала, что мы приобрели для своей галереи несколько ваших работ? Они совершенно очаровательны, эти ваши куклы, просто очаровательны, впрочем, так же, как и вы сами, мадам.

Пьер еще раз поцеловал мне руку, а я открыла было рот, чтобы поблагодарить его и Ленку за проявленный интерес к моим работам. Потому что не очень-то я верила, что так называемый «фурор», произведенный на выставке моими куклами, обошелся без их, Ленки и Пьера, помощи.

Однако ничего у меня не вышло. Пьер трещал как заведенный и вставить в его пулеметную речь хотя бы одно слово не было никакой возможности.

Он говорил быстро, громко и перескакивал с одной темы на другую. Просто кошмар какой-то. А потом вдруг как гаркнет в сторону раскрытых дверей, из которых только что вышел:

– Эдэк!! Где ты в конце концов?! Элен приехала!! – Я от этого его крика аж подпрыгнула, настолько это было неожиданно. А он посмотрел на меня с улыбкой и еще громче крикнул: – И Мария-Анна!!

Меня все так во Франции называют – Мария-Анна, хотя на самом деле я Марианна.

Пьер хоть и коряво, но тем не менее вполне приемлемо изъяснялся по-русски. Видно, десять лет совместной жизни с русскоговорящей женой не прошли для него даром. И несмотря на множественные ошибки при склонении и спряжении, он достаточно бойко сыпал комплиментами и беспрерывно задавал вопросы и сам же на них и отвечал.

– Как вы добрались? – спрашивал он. – Наверно, устали? А вы не забыли приготовить для бала маскарадные костюмы? Представляю, как прекрасно вы будете выглядеть в этих платьях. Кстати, вы сначала хотели бы отдохнуть или пообедать? Я думаю, что правильнее будет сначала пообедать, потому что вы наверняка уже проголодались и хотите есть. Поэтому я предлагаю сразу же перейти в столовую. Вы не против?

Я украдкой взглянула на Ленку. А правду она говорила про своего мужа. Он действительно какой-то заполошный. Все время трещит без умолку.

На крик Пьера из глубины дома появился наконец высокий молодой человек, как надо было понимать, Ленкин младший брат Эдик или, как его называла сестра, Эдька.

Вообще-то я никак не ожидала, что у Ленки может быть такой красивый брат. Все-таки что ни говори, а сама Ленка в молодости, еще до того, как смогла воспользоваться передовыми достижениями современной пластической хирургии и всякими другими прибамбасами, красавицей отнюдь не была.

А вот братец у нее оказался просто чудо как хорош. Ну вылитый Жан Маре в молодости, честное слово. И почему природа бывает такой несправедливой? Ну зачем мужчине такая вот красота? Лучше бы она досталась его сестре Ленке.

Эдька был моложе нас с Ленкой лет на пять или шесть. А значит, когда мы учились с ней в одной школе, он был совсем еще маленьким. Поэтому мне трудно было узнать в этом высоком, хорошо сложенном красавце того маленького мальчишку из второго или третьего класса. А вот он меня сразу узнал.

– О, Марьяша! – воскликнул он, как только вошел в комнату. – А ты совсем не изменилась, такая же красивая. А ты меня не узнаешь? – Эдька подскочил ко мне и по-русски троекратно расцеловал в обе щеки.

Мы, русские, когда встречаемся за границей, очень часто бросаемся друг к другу в объятия, как к родным. Это какой-то синдром зарубежья. Здесь в России мы можем жить, например, в одном доме и не замечать друг друга и не здороваться. А стоит нам случайно встретиться где-нибудь в другой стране, так сразу бежим навстречу, рассказываем всю свою жизнь и клянемся снова встретиться на родине и не расставаться уже никогда.

Правда, по прибытии домой вся эта галиматья из наших голов тут же почему-то выветривается, и мы снова перестаем узнавать друг друга при встрече.

Вот и Эдька тоже. Ну сколько лет ему тогда было, чтобы он мог запомнить меня и узнать? Девять... десять?.. А вот, поди ж ты, узнал и бросился ко мне, как к родной.

И если честно, мне это было приятно.

Обедать решили сразу же, даже не заходя в свои комнаты и не разбирая чемоданов. Пьер настаивал на том, что якобы мы с Ленкой чрезвычайно проголодались, а возражать ему и спорить было совершенно бесполезно.

Перед обедом в качестве аперитива мы с Ленкой выпили по стакану минеральной воды – пить очень хотелось с дороги. Пьер смешал себе коктейль из кальвадоса и сидра, а Эдька, не желая портить хороший продукт фруктовой шипучкой, просто опрокинул рюмочку чистого кальвадоса – по-русски, так сказать.

За обедом нам прислуживала Люсиль. Правда, «прислуживала» – это громко сказано. В столовой она появилась всего два раза. Первый раз, когда после закусок она принесла и поставила на стол блюдо с тушеным кроликом. А второй – когда подавала десерт и кофе.

У Лакуров всей челяди в доме было только два человека – Люсиль и садовник. И на их плечи ложилась вся работа по дому и саду. Поэтому за столом мы управлялись сами без помощи официантов и метрдотелей, что, кстати, на мой взгляд, было намного приятней и демократичней. Я вообще не люблю, когда у меня за спиной кто-нибудь стоит.

А вино нам разливали мужчины.

На протяжении всего обеда Пьер практически не умолкал ни на одну минуту, и я, честно говоря, не могла понять, каким образом он успевал и говорить, и есть.

Я, например, всегда очень долго и тщательно жую. Так, говорят, можно быстрее наесться и соответственно меньше съесть. И хотя проблем с фигурой у меня никогда не было, этой привычке я тем не менее следую с самого детства.

А вот Пьер, казалось, заглатывал все, просто не жуя, как удав. При этом он делал это настолько виртуозно и незаметно, что, пока мы усиленно жевали и слушали его байки, он уже успевал прикончить очередное блюдо и, сложив на тарелке вилку и нож, начинал приставать к нам с разными вопросами.

– Мария-Анна, Элен сказала, что ваша мама живет в Париже. Это правда?

В этот момент я старательно жевала кролика и, соблюдая правила этикета не разговаривать за столом с набитым ртом, смогла в ответ только кивнуть.

С Эдькой было то же самое. На вопрос Пьера, как у него в настоящий момент продвигается его российский бизнес, он тоже ничего не ответил, а только неопределенно пожал плечами. Видно, с бизнесом у Эдьки было не очень хорошо.

Одна только Ленка вполне успешно общалась со своим мужем и на все его бесконечные вопросы давала вполне обстоятельные ответы.

В отличие от остальных она за обедом практически ничего не ела, то есть ела, но такими микроскопическими порциями, что расправиться с этими маленькими жалкими кусочками ей не составляло никакого труда. Там и жевать-то было нечего.

Видно, еще со времен тотального похудения у Ленки выработалась стойкая привычка мало есть. И она этой привычке не изменяла. Какая потрясающая сила воли!

– Мария-Анна, – снова пристал ко мне неугомонный Пьер, – но если ваша мама живет в Париже, то почему же тогда ты живешь в России?

Несмотря на то, что Пьер вполне сносно говорил по-русски, он постоянно путался в местоимениях «ты» и «вы». То он обращался ко мне на «ты», то на «вы», а то в одном предложении использовал сразу оба варианта.

– Дело в том... – начала я. В этот момент я как раз ничего не жевала и вполне могла ответить на вопрос Пьера, но меня перебила Ленка.

– Марьяшина мама вышла замуж за французского переводчика и переехала жить в Париж. Ты, кстати, с ними знаком, дорогой. Это Натали и Поль Арданы.

После этих Ленкиных слов я замерла и не то что жевать, а даже и дышать перестала. Зачем Ленка про это сказала? Собралась затеять с Пьером скандал? Хочет вывести его на чистую воду? А я-то была почти уверена, что она не обратила тогда внимания на оговорку Поля и не догадалась, что Пьер в ресторане был с другой женщиной.

Я отложила вилку и замерла в ожидании реакции Пьера на Ленкины слова. Сейчас он припомнит, где и когда познакомился с Арданами, вспомнит, что был тогда с другой дамой и...

Но Пьер ничего не припомнил. Услышав фамилию Ардан, он вообще никак на нее не отреагировал, а только сказал, что очень рад этому факту, хотя и не помнит, кто такие Арданы.

– Они переводчики, – подсказала Ленка. – Впрочем, ничего удивительного в том, что ты не помнишь Арданов, нет. Я и сама почему-то не помню той встречи. Даже странно как-то: была с тобой в ресторане и ничего не помню. А вот Поль Ардан очень хорошо помнит и тебя, и меня, и тот ужин...

Ленка с невинным выражением лица уставилась на мужа. А я сидела в полном напряжении и переводила взгляд с нее на Пьера и с Пьера на нее. Чем могла закончиться эта дискуссия, было неизвестно, но очень не хотелось скандала.

– Ничего особенного, дорогая, не волнуйся, – со смехом успокоил ее Пьер. – Ну подумаешь, забыла. С кем не бывает? Я и половины встреч не помню, и то ничего. Так чем, говоришь, занимаются эти Арданы? – Пьер повернулся к Ленке, но потом, вспомнив, что Натали Ардан – это моя мама, с извинениями повернулся ко мне.

– Они переводчики, – быстро ответила я и поспешила перевести разговор на другую тему. Если раньше я сама собиралась рассказать Ленке про похождения ее мужа, то теперь, когда дело дошло до дела, испугалась и решила не обострять ситуацию. – Скажите, Пьер, а кому впервые пришла в голову идея проведения такого замечательного праздника, как королевская охота, и когда это было?

– Кому? – Пьер хохотнул. – Морису, конечно же, кому же еще? У нашего доброго Мориса есть одна слабость – мания величия. У его деда еще до войны была маленькая сыроварня, которую после его смерти его сын, то есть отец Мориса, превратил в самую настоящую сырную империю. Морис, надо отдать ему должное, тоже продолжил дело предков и, расширив свой бизнес, значительно приумножил капитал. Теперь он очень богатый человек и дружит не только с разными знаменитостями, но и с сильными мира сего. Однако комплекс сыровара не дает ему покоя и по сей день. Всеми правдами и неправдами он старается убедить всех, а в первую очередь самого себя, что его предками были не крестьяне, а дворяне. В свое время он даже хотел произвести некоторые изменения в своей фамилии, то есть поменять в ней одну букву. Ну вы понимаете, о чем я говорю, – Пьер хитро мне подмигнул. – И тогда его фамилия зазвучала бы совсем по-другому. Но слава богу, кто-то его тогда отговорил от этой глупой затеи. А то было бы смеху... Так вот, пыжась и изображая из себя то ли графа, то ли маркиза, Морис уже второй год играет в королевских мушкетеров – так я называю его забаву с переодеваниями – и готов выбрасывать на это сумасшедшие деньги. Впрочем, ничего плохого в этом маскараде я не вижу, мне иногда даже самому это нравится, хотя я и не охотник.

Остаток вечера мы провели, прогуливаясь вокруг озера, а потом решили сыграть в вист. В эту игру я играла впервые в жизни и потому, естественно, выиграла. Не зря же говорят, что новичкам везет. Эдька проигрался в пух и прах, но совсем не расстроился.

– Значит, мне повезет в любви, – с улыбкой сказал он и почему-то посмотрел на меня.

Ну еще бы! С такой-то внешностью, кто бы сомневался?

Ленка, прикрыв ладонью рот, протяжно зевнула. Было уже довольно поздно и пора было отправляться спать, и после ее зевка мы все тоже дружно зазевали. Это как зараза какая-то: один зевнет и следом тут же начинают зевать все остальные.

В общем после недолгих подсчетов выигрышей мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.

Завтра нам предстоял весьма насыщенный событиями день, и для того, чтобы хорошо выглядеть, надо было как следует выспаться.

Приняв быстро душ, я разделась и юркнула под одеяло. После длинного дня, в течение которого чего только не было, начиная с фуршета в честь окончания выставки и кончая чуть было не разгоревшимся скандалом между Ленкой и ее мужем, я почувствовала неимоверную усталость и была безмерно счастлива оказаться наконец в спальне да еще на такой удобной и мягкой постели.

Я, разумеется, знаю, что самыми хорошими, с точки зрения медицины, считаются жесткие матрасы. А еще лучше, говорят, вообще спать на голых досках и без подушек. Однако я придерживаюсь другого мнения. Я грешным делом люблю мягкую постель и чтобы обязательно с пуховым одеялом. А на голых досках пусть другие спят.

Я с наслаждением вытянулась на прохладных простынях и в свете луны, пробивающейся через неплотно задернутые шторы, стала рассматривать вычурный полог, натянутый над моей головой.

Мне уже и раньше приходилось спать на таких кроватях с такими вот пологами. Один раз это было здесь же во Франции в доме одной родственницы одного моего родственника, вернее, не родственника, а... Впрочем, это неважно, тем более что та история вообще плохо кончилась.

А еще один раз я спала на такой же кровати, в смысле под пологом, на яхте Борьки Сидорина, любовника моей лучшей подруги Ляльки, и...

И тут я вспомнила, что та история, в смысле та поездочка на яхте по Волге, тоже плохо кончилась.

Сопоставив эти два факта, я призадумалась. Какая-то нехорошая получалась закономерность. Стоит мне оказаться в кровати с балдахином, как тут же приключается какая-нибудь неприятность: то убьют кого-нибудь, а то... тоже кого-нибудь убьют.

Глупо, конечно, думать, что в этом виноваты кровати. Это же в конце концов просто мебель. Но все-таки в свете последних событий лучше было бы попросить Ленку устроить меня в какую-нибудь другую комнату, где стоит обычная кровать на четырех ногах, а не этот катафалк с балдахином.

Мысленно произнеся слово «катафалк», я еще сильнее занервничала.

– Тьфу ты, пропасть! И чего это мне на ум приходят такие странные слова, как «катафалк»? – спросила я сама себя.

«А того, – ответил мне мой внутренний голос. – Это называется оговорка по Фрейду».

От этой свежей мысли мне стало совсем нехорошо. А уж вспомнив о последних событиях, произошедших в Ленкиной жизни, мне и вовсе поплохело.

Теперь я уже не думала, что отправиться вместе со своей школьной подругой на так называемую королевскую охоту, это была такая уж хорошая идея. В смысле, может быть, поехать на саму охоту – это и не плохо. Но зачем надо было заезжать на ночевку в этот сомнительный дом? Можно ведь было сразу поехать в замок этого сырного принца Конде, то есть Кюнде.

Со страху я так разволновалась, что сон, который еще пять минут назад, казалось, готов был свалить меня с ног, теперь совершенно прошел, и я стала прислушиваться ко всем шорохам и звукам, которые издавал старый дом и сад за окном.

А звуков этих было предостаточно. Нет, если бы я ничего не боялась, тогда все было бы нормально: и шелест листвы за окном, и редкое поскрипывание половиц или ставен на окнах, и какие-то другие незнакомые звуки, которыми полон всякий дом.

Но я боялась и от каждого шороха, шелеста или скрипа покрывалась холодным потом и с замиранием сердца вслушивалась в ночную тишину, ожидая, что же будет дальше.

А дальше ничего не было, все в принципе было тихо и спокойно и ничего такого особенного не происходило. Однако мой организм уже успел выделить такое бешеное количество адреналина в кровь, что в любом случае так легко теперь успокоиться я уже не могла.

«Ну вот, – теперь я уже начала злиться на себя, – сейчас не усну, а завтра с недосыпа буду выглядеть как вареная рыба и с такими же, как у рыбы, красными глазами. Хороша буду, красавица, в жемчугах и бархате. Да с такой невыспавшейся физиономией никакие жемчуга не в силах будут помочь, разве что только густая вуаль на лицо».

«Спать!!» – мысленно приказала я себе. Но приказ не подействовал, и я еще больше распсиховалась, а от этого ситуация только усугубилась. Теперь на страх наложился психоз, и о крепком здоровом сне можно было благополучно позабыть.

Вот так всегда, стоит мне куда-нибудь собраться выйти в люди, где хотелось бы выглядеть получше, чем есть на самом деле, так обязательно что-нибудь случится. То неожиданно насморк начнется, и нос покраснеет и опухнет до невозможности, то сломается вдруг машина, а в гости можно добраться только исключительно на авто, или вот, к примеру, бессонница...

Впрочем, бессонница – это первое, что происходит со мной в таких ситуациях. Более того, я вообще не помню такого случая, чтобы в тот день, когда мне нужно было хорошо выглядеть, я вставала бы утром с ясными глазами и румянцем на лице.

Все как раз бывает наоборот – бледная физиономия и красные от бессонницы глаза.

Я отвлеклась на мысли о своей незадачливой доле и пропустила несколько новых звуков, донесшихся до моего слуха из-за стены. Вернее, не из-за стены, а из коридора.

А по коридору кто-то шел. И даже не шел, а крался.

«Господи, кто это там? – испугалась я и снова покрылась холодным потом. – Зачем кому-то ночью ходить по коридору?»

Вообще-то это мог быть кто угодно. Кто-то мог захотеть в туалет, а кого-то, возможно, замучила жажда. И может, это Пьер пошел в туалет, а Ленка отправилась на кухню, чтобы налить себе стакан воды. Что в этом было такого особенного?

Однако у страха глаза велики. И когда шаги приблизились к моей комнате, я и вовсе запаниковала.

«Господи, – подумала я, – а закрыла ли я дверь на запор или нет?»

Теперь вскакивать с кровати и бежать закрывать дверь было уже поздно – я бы все равно не успела этого сделать.

А шаги в коридоре становились все громче и громче, и вот они уже почти оглушили меня своим грохотом, как шаги Командора из пушкинского «Каменного гостя».

Еще минута, и я бы, наверно, умерла от разрыва сердца, но тут до меня дошло, что эти шаги доносятся уже с другого конца коридора.

То есть тот, кто шагал, благополучно прошагал мимо моей двери, и теперь его осторожные, едва различимые шаги удалялись в направлении столовой или кухни. Я плохо знала расположение дома и не сразу смогла сориентироваться, откуда они доносились.

И чего мне с перепугу показалось, что они грохочут, как каменные? На самом-то деле кто-то, наоборот, очень тихо крался по коридору. Наверно, это у меня просто от страха в голове шумело.

Я вздохнула с облегчением. Вот уж поистине у страха глаза велики. За одну какую-то минуту какие только глупости в голову не пришли.

Я быстро соскочила с кровати и, подбежав на цыпочках к двери, повернула в замочной скважине ключ и так же быстро вернулась обратно под одеяло.

Теперь, когда дверь моей спальни была крепко заперта, я почувствовала себя в относительной безопасности и даже попыталась уснуть. Но не тут-то было.

Через некоторое время в коридоре снова послышались шаги и снова кто-то протопал мимо моей комнаты, правда, теперь уже в обратном направлении. И кому это там так не спится? Я, разумеется, тут же забыла про всякий сон и, приподнявшись на постели, стала напряженно вслушиваться в ночные звуки. Но никаких звуков больше не было, только тихо стукнула где-то дверь, и в доме наступила тишина.

Ну и слава богу! Я закрыла глаза и вскоре уснула.

Утром меня разбудил громкий голос Пьера. Он кричал откуда-то с улицы, но впечатление было такое, как будто бы он кричит мне на ухо.

– Марсель! – кричал он по-французски. – Ты только посмотри на этот ужас!

Я спрыгнула с кровати и, подбежав к окну, отдернула штору. Что там у них еще случилось?

Из окна моей спальни на втором этаже подробностей происшествия было не видно. Но, судя по тому, что Пьер бегал вокруг клумбы и, размахивая руками, звал на помощь садовника, можно было предположить, что что-то случилось с цветами.

Я открыла створку окна и выглянула наружу.

– Что случилось, Пьер? Почему вы так кричите?

Тот оглянулся на мой голос и, увидев меня в утреннем неглиже, как истинный француз сразу же забыл и про цветы, и про садовника и расплылся в благостной улыбке.

– Доброе утро, Мария-Анна! Как спалось?

Я вспомнила про глупые ночные страхи, из-за которых полночи никак не могла уснуть, и сказала, что спала хорошо.

– Спасибо, Пьер, все замечательно. А что у вас случилось?

Но Пьер ничего не ответил. В этот момент к нему как раз подбежал Марсель и, увидев что-то на земле, тоже стал бегать вокруг клумбы и размахивать руками.

«Да что у них там случилось-то, что они так бесятся? – удивилась я. – Спуститься, что ли, вниз и посмотреть?»

Однако прежде чем спускаться, надо было сначала одеться, потому что расхаживать в чужом доме перед малознакомыми мужчинами в ночной рубашке и халате – это было бы слишком... Все-таки я была не дома.

Но тут в дверь постучали – явилась Ленка. В отличие от меня она находилась дома и поэтому могла себе позволить с утра не одеваться и расхаживать в нежно-сиреневом пеньюаре с множеством оборок, кружев и бантиков.

В каждой руке Ленка держала по большой кружке с дымящимся кофе, а во рту у нее торчала сигарета. Судя по всему, стучала она ногой.

– Доброе утро, Марьяшка. Кофе хочешь?

Еще бы я не хотела утром кофе. Да я без него с утра вообще не человек. Со мной, пока я не выпью чашку крепкого черного кофе, лучше вообще не разговаривать. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. А вот после нескольких глотков я мгновенно добрею и становлюсь вполне нормальным человеком.

Я взяла у Ленки кружку и сделала несколько глотков.

– Ой, хорошо! – выдохнула я. – Божественный напиток! А что там у Пьера с Марселем случилось? Они бегают вокруг клумбы и кричат, как ненормальные.

Ленка подошла к окну и посмотрела вниз.

– Не знаю, – пожала она плечами. – Пьер с Марселем выращивают какие-то редкие сорта роз, а с ними постоянно что-нибудь случается: то листья завянут, то корни загниют, а то еще что-то. А эти двое всякий раз бегают вокруг клумбы и рвут на себе последние волосы.

Ну насчет Марселя мне без разницы, пусть себе рвет, если ему так нравится. А вот что касается Пьера, так лучше бы он их поберег. Их у него и без того не так уж много осталось...

– Ну а как ты спала? – Ленка отошла от окна и повернулась ко мне лицом. – Кровать была удобная? Я специально поселила тебя в эту комнату. Здесь самая широкая кровать и к тому же с пологом.

Я посмотрела на кровать и кивнула.

– Да, красивая кроватка. И мягкая. Но вот что касается полога...

Я уже хотела поделиться с Ленкой своими ночными умозаключениями насчет кровати с пологом, но вовремя спохватилась и прикусила язык. Чего ради я буду пугать человека своими бредовыми фантазиями, когда у нее и своих проблем выше крыши?

– Что полог? – поинтересовалась Ленка.

– Полог?.. Да ничего... просто душно было. Под пологом воздуха не хватает.

Ленка удивленно вздернула брови.

– Правда? Странно.

– Правда-правда. У меня до сих пор голова все еще немного гудит. Надо бы на всякий случай выпить таблетку, а то разболится, не дай бог, по-серьезному и весь праздник перепортит. У тебя таблетки-то есть?

Ленка кивнула, но слышала она мой вопрос или нет, неизвестно – она смотрела в окно.

– Какие все-таки смешные люди эти мужчины, – с улыбкой произнесла она. – Ты только посмотри на них, как они скачут вокруг своей клумбы. Ну просто как дети.

Я подошла к окну и встала рядом с Ленкой. Перед домом с тачками и лопатами метались Марсель и Пьер. Марсель что-то копал, рыхлил и поливал, а Пьер кричал и размахивал руками – руководил то есть.

– Что это они там затеяли? – поинтересовалась я. – Цветы, что ли, сажают? И почему сейчас? Мы же, кажется, на маскарад собирались.

Ленка махнула рукой.

– Да бог их знает, что они там затеяли. Я в эти их садовые дела не вникаю. Они с Марселем часами могут обсуждать какие-то пестики и тычинки. И трясутся над своими розами, как ненормальные. – Ленка покрутила пальцем у виска. – Нет, ты только на них посмотри...

Но я в этот момент смотрела не на них, а на себя, а точнее, на свое отражение в зеркале. И то, что я там увидела, мне категорически не понравилось.

Опять у меня, как назло, глаза были красными, синяки под глазами – синими, а кожа – бледно-зеленой.

– Ленка, – разглядывая свое малосимпатичное отражение в зеркале, проныла я, – ты только посмотри на эту физиономию. – Я ткнула пальцем в зеркало. – Просто ужас какой-то. Опять не выспалась и глаза красные.

Ленка отвлеклась от созерцания полевых работ за окном и повернулась ко мне.

– Что, говоришь, красное?

Она подошла ко мне ближе и, уставившись на мою физиономию, стала внимательно ее рассматривать.

– Да, сегодня ты не в лучшей форме, – согласилась она. – Даже, скажем, совсем не в лучшей. Но ты не расстраивайся, это мы сейчас в два счета поправим. Пойдем-ка со мной...

Она потянула меня в коридор прямо в том виде, в котором я была, то есть в банном халате и босиком, но я уперлась в дверном проеме и выходить в таком непотребном виде наотрез отказалась.

– Да погоди ты, – схватившись за дверную ручку, запротестовала я. – В доме полно мужчин, а ты меня тащишь в таком неглиже. Погоди, я хотя бы джинсы натяну.

Ленка остановилась и посмотрела на меня с улыбкой.

– Каких мужчин? Эдька еще спит, а Пьеру с Марселем сейчас не до женщин. Они сейчас даже если бы и увидели тебя, то не обратили бы на твой внешний вид никакого внимания. Они, кроме своих цветочков, вообще мало что замечают.

Ленкина спальня была очень похожа на ту, в которой ночевала я. Такая же белая мебель в комнате, такая же кровать под пологом.

Только в отличие от моей спальни, где обивка мебели, одеяло, покрывало, шторы и так далее были бежево-зелеными, здесь все было выдержано в розовых тонах.

Розовые светильники на прикроватных тумбочках, розовое в цветочек шелковое одеяло на кровати, белый с розовыми цветами ковер на полу. Даже телефон на прикроватном столике и тот был розового цвета. Просто какой-то сплошной розарий.

И как только Ленкин муж все это терпит? Я бы на его месте, наверно, давно озверела бы от такого количества розочек.

– Очень милая комнатка, – сказала я, осмотревшись. – Это ваша с Пьером спальня?

– Нет, ну что ты. Только моя. Пьер невыносимо громко храпит, и с ним совершенно невозможно спать в одной комнате. Поначалу я еще как-то пыталась мириться с этой его особенностью, но потом не выдержала и решила не мучаться и перейти в другую спальню. Ну сколько можно терпеть его бесконечные трели и рулады? В конце концов мне уже не двадцать лет, чтобы не спать по ночам.

Ленка подошла к массивному дубовому комоду, стоявшему возле стены неподалеку от кровати, достала из верхнего ящичка небольшую баночку с каким-то кремом и велела мне лечь на козетку.