Текст книги "Красота требует средств"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Галина Балычева
Красота требует средств

Ленку Лысенкову я встретила на выставке коллекционных кукол в Париже. Сначала я ее совершенно не узнала. Да и как ее было узнать? Ко мне бросилась холеная, дорого и модно одетая парижанка и на чистом русском языке заорала:

– Марьяшка, ты ли это?! Какими судьбами? – и кинулась меня целовать.

Я поначалу здорово растерялась. Кто бы это мог быть? Кто эта женщина, которая так энергично покрывает мое лицо своей дорогой помадой?

Дело в том, что эта экстравагантная дама целовала меня не так, как это нынче принято в светском обществе, – едва прикасаясь щекой к щеке и имитируя губами поцелуй, – а по-настоящему, по-русски, троекратно и с причмокиванием.

«Господи, боже мой, – пронеслось у меня в голове, – да кто же это?»

Я могла поклясться, что видела эту рыжеволосую красавицу впервые в жизни. Неужели у меня уже начался обширный склероз? А ведь мне еще всего только сорок. Или обширным бывает только инфаркт? Впрочем, что скрывать, первые звоночки-то уже были.

То бывало уйду из дома и забуду выключить плиту. И сын Степка, забегая с друзьями в перерывах между лекциями домой попить кофейку, а он учится в медицинском университете, который находится совсем рядом с нашим домом, частенько находил ее раскаленной докрасна. То забуду купить молока или хлеба. А то и того хуже: забуду, что все это уже купила и иду покупать по второму разу.

Но такого, чтобы я людей переставала узнавать, со мной пока еще не случалось. Впрочем, все приходит когда-нибудь. Пришло и это.

– Марьяшка! – дамочка отлепилась от моего лица и схватила за руки. – Ты меня совсем не узнаешь?

Я растерянно улыбнулась. Нет, я ее не узнавала.

– Я Лена Лысенкова. Мы с тобой до восьмого класса в одной школе учились. Ну, вспомнила?

Глупо улыбаясь, я продолжала пялиться на шикарную дамочку, никак не признавая в ней свою бывшую одноклассницу.

Ленку-то Лысенкову я, конечно же, помнила. Мы с ней действительно учились в одном классе, и она частенько давала мне списывать алгебру. В алгебре я была не очень сильна. Правда, потом она перешла в другую школу с медицинским уклоном и стала готовиться к поступлению в медицинский институт. С тех пор мы с ней больше не виделись.

Впрочем, нет, один раз я ее видела – она тогда заканчивала второй мед. Но ничего общего между той полной нескладной брюнеткой с неправильным прикусом и черными собольими бровями и этой изящной, ухоженной и потрясающе стильно одетой женщиной не было. Ну совершенно ничего общего.

Хотя нет, вру. Кое-что общее все же было – глаза. Прежними остались Ленкины глаза: карие, с густыми черными ресницами, такими густыми и такими черными, что казалось, будто Ленка подводит глаза черной тушью.

У нее еще в школе из-за этого были вечные неприятности с учителями. Они постоянно жаловались Ленкиным родителям, что их дочь приходит в школу с накрашенными глазами. При этом про брови они почему-то ничего не говорили.

А могли бы.

Потому что брови у Ленки были знатные: черные, густые и такие широкие, что к старости она обещала стать очень похожей на нашего незабвенного генсека Леонида Ильича Брежнева – обладателя самых мохнатых бровей в мире. Ну не во всем мире, конечно, а только среди глав государств. И именно из-за этого сходства с бывшим генсеком Ленку в школе звали не Ленкой, а Лёнькой.

Теперь же вместо тех смоляных полумесяцев на Ленкином лице красиво изгибались изящные тоненькие темно-каштановые бровки.

В общем единственно узнаваемым в Ленке остались только глаза, да и те под воздействием дорогой французской косметики приобрели такую глубину и выразительность, что если бы Ленка сама не представилась, я бы ее даже по глазам все равно не узнала бы.

– Ленка?! – вытаращив глаза, ахнула я. – Неужто это ты?

– Что, невозможно узнать? – усмехнулась она.

– В общем да.

Ленка хохотнула.

– Ну это не удивительно. Все-таки двадцать лет прошло. Много воды утекло. И естественно, все мы изменились. Впрочем, нет. Ты совершенно не изменилась. Как была тощей селедкой, так такой и осталась. Ничего тебя не берет. Господи, как же я тогда тебе завидовала, как мечтала иметь такую же, как у тебя, фигуру. Но увы. Ты ведь помнишь, какой я была?

– Да, – восторженно протянула я, – ты очень сильно изменилась. Ты стала просто красавицей.

Ленка зарделась от удовольствия и еще крепче сжала мои руки. Потому что, какой женщине не приятно услышать такие слова? Да никакой. В смысле каждой женщине приятно лишний раз услышать, какая она красавица, умница и вообще лучше всех.

– Ты не представляешь, Марьяшка, как я рада тебя видеть, – воскликнула Ленка. – Ну просто безумно рада. Кстати, а что ты здесь делаешь? В смысле, как ты сюда попала? Туристы редко посещают подобные мероприятия. Или ты стала коллекционером?

– Нет, я участник выставки, – ответила я. – Вон тех кукол видишь?

Я указала на стенд, где были расставлены мои работы, подготовленные как раз для этой выставки, – придворные дамы и кавалеры времен короля Людовика XIV. Их внешний вид – наряды, прически и все остальное – в точности отражали моду того времени.

– Это все мое, – не без гордости сообщила я. – А ты, наверно, коллекционер?

То, что Ленка может быть участником выставки, то есть сама делать кукол, я, конечно, не предполагала. Слишком уж у нее для этого был шикарный вид. Одни только солнечные очки от Гуччи, которые торчали у нее на голове, стоили столько же, сколько стоит одна какая-нибудь небольшая куколка, на изготовление которой у автора может уйти не один месяц.

А на Ленке были нацеплены не одни только эти очки, а много чего еще. Например, простенький с виду костюмчик (не иначе как от Шанель) и бледно-зеленые замшевые туфельки, и такого же цвета замшевая сумочка (уж и не знаю, от кого) наверняка стоили целое состояние, не говоря уже о бриллиантовых сережках и кольцах на наманикюренных руках.

Короче, чтобы выглядеть так, как Ленка, нужно не кукол делать, а, к примеру, нефтью торговать или, на худой конец, металлом.

Впрочем, за рубежом сейчас этим видом творчества, то есть изготовлением авторских кукол, часто занимаются как раз люди небедные.

Это у них хобби такое. Сначала делают кукол, а потом тусуются на всякого рода выставках и сравнивают, у кого лучше получилось. При этом не так уж важно, продадутся их работы или нет. Деньги для богатых не главное. Для них скорее важно признание.

Однако я ошиблась. Ленка была не коллекционером, а как раз наоборот – именно участником выставки. Правда, участвовала она не так, как я, со своими куклами, а по-другому – со своей, а точнее, с мужниной галереей. То есть у Ленкиного мужа Пьера Лакура была своя галерея, в которой, помимо всевозможного антиквариата, продавались еще и коллекционные куклы.

– Пьер покупает на выставках то, что ему приглянется, а потом продает это у себя в галерее уже значительно дороже, – слегка понизив голос, доверительно сообщила Ленка. – Впрочем, это обычный бизнес, такой же, как и любой другой. Все ведь чем-нибудь торгуют.

– Так ты теперь, наверно, уже не Лысенкова, а Лакур? – спросила я, с интересом разглядывая Ленкину прическу. Волосы у нее были выкрашены в два цвета: основной тон был темно-рыжим, а сверху золотились светлые пряди.

– Лакур, – с гордостью подтвердила Ленка. – Элен Лакур. А ты, наверно, уже тоже не Самсонова?

– Нет, я теперь Лаврушина.

– Лаврушина? – Ленка от удивления вытаращила на меня глаза. – Та самая Лаврушина? Ну надо же!

Я, признаться, не знала, что и сказать. Какая «та самая»? И почему моя фамилия произвела на нее такое сильное впечатление. А Ленка, ничего не объясняя, схватила меня за руку и потащила через весь зал к выходу и далее в ближайший бар, который располагался тут же на первом этаже отеля. Выставка кукол проходила в отеле «Амбассадор», в одном из залов, предназначенных для проведения различных мероприятий.

– Садись, – велела мне Ленка и, бросив сумочку и пачку буклетов на маленький круглый столик, плюхнулась на соседнее кресло. – Ты не представляешь, как я рада нашей встрече. Что ты будешь пить?

Время было три часа дня, и для выпивки, с моей точки зрения, было еще рановато. Но Ленка щедкнула пальцами, и в то же мгновение рядом с нашим столиком появился официант.

– Два коньяка и кофе, – бросила ему Ленка и даже не посмотрела в сторону почтительно изогнувшегося парня в черной бабочке и жилетке. Как будто его здесь и не было.

Впрочем, его уже действительно здесь не было. Только что был, и вот его уже нет. Обслуживающий персонал в «Амбассадоре» хорошо обучен.

– Я коньяк не буду, – запротестовала я. – До конца выставки еще целых два часа. Какой, к черту, коньяк?

– Да брось ты! – отмахнулась от меня Ленка.

Она вытащила из сумочки пачку сигарет и, чиркнув изящной золотой зажигалкой, закурила.

Через несколько секунд возле нашего стола снова появился официант. Он принес коньяк и кофе. Быстрыми, ловкими движениями он перегрузил содержимое подноса на наш столик и, постояв в ожидании дополнительных распоряжений еще несколько секунд и не получив оных, так же незаметно растворился в воздухе.

– Ох, до чего же вышколены здесь официанты, – не удержалась я от похвалы. – Просто нет слов.

– «Амбассадор» – престижный отель. Здесь растяп не держат. – Ленка одним глотком опустошила свою рюмку и, затушив недокуренную сигарету, тут же закурила новую. – Ты действительно не будешь свой коньяк?

– Нет, выставка еще не закончилась.

– Зря.

Ленка придвинула к себе вторую рюмку, обхватила ее двумя ладонями и, поднеся к носу, с наслаждением вдохнула коньячный аромат.

«О-о, – подумала я, – а девушка-то у нас, кажется, пьет».

Очевидно, эта мысль так отчетливо проступила на моем лице, что Ленка сразу же отрицательно замотала головой.

– Нет-нет, – сказала она, – не подумай, что я алкоголичка. Ничего подобного. Просто у меня небольшие неприятности.

– Неприятности?

– Да, неприятности. Но это неважно. – Она улыбнулась и уже, кажется, в третий раз повторила: – Как я рада тебя видеть, ты не представляешь! И ты знаешь, у тебя здесь неплохая репутация, твои работы коллекционерам нравятся. Даже Пьер, который всегда очень осторожен в приобретениях такого рода изделий, то есть никогда ничего не покупает, если не уверен, что сможет перепродать это с большим барышом, и то собирается купить одну твою работу, ту, которая проходит в каталоге... кажется, под сорок третьим номером.

Под сорок третьим номером проходила парочка влюбленных – дамочка в кринолине и кавалер в шелковых чулках и бантах, – которая была оценена выставочным комитетом аж в восемь с половиной тысяч евро. От радости у меня в зобу дыхание сперло.

– Да ты что?! – выдохнула я. – Вот здорово! Я ж теперь своему Степке новый компьютер смогу купить.

И я тут же стала прикидывать, сколько полезных вещей я смогла бы купить на вырученные от продажи влюбленной парочки деньги. Ну, например, новую шубку, еще новые сапожки и туфли, еще...

Однако Ленка прервала мои мысли на самом интересном месте.

– Степке? – спросила она и, отставив в сторону коньячную рюмку, с интересом уставилась на меня. – А это кто?

– Сын. Великовозрастный и к тому же безработный. Студент медуниверситета.

Ленка, казалось, была удивлена.

– А у тебя, оказывается, есть сын?

Она поднесла рюмку к губам и, сделав один глоток, сказала:

– А у меня детей нет. – Она поставила рюмку на стол и после некоторой паузы добавила: – И никогда не было.

Ленка произнесла это таким тихим и грустным голосом, что мне ее стало жалко и я даже не знала, что и сказать. Сказать, что дети в жизни – не главное, значило сморозить глупость. А что же тогда главное? Соврать, что все у нее впереди – это в сорок-то лет! – еще большая глупость. И тут дело даже не в возрасте. Сейчас и в сорок пять рожают и позже. Но если Ленка до сорока лет при живом муже до сих пор не родила, значит, у нее были на то серьезные причины. И я решила дипломатично промолчать.

– Ну да ладно, – Ленка отбросила со лба прядь волос и мотнула головой, – поговорим лучше о твоей коллекции. – Ты знаешь, тебя очень расхваливал некий господин Паклен. Говорил, что твои работы просто-таки молниеносно распродаются в его галерее.

«Врет!» – хотелось мне сказать. Просто господин Паклен – друг маминого нового мужа Поля Ардана и лицо заинтересованное. Он чем-то сильно обязан Полю в жизни и, стараясь его как-то отблагодарить, выставляет мои работы у себя в галерее. И некоторые из них действительно продаются.

– Паклен в самом деле уже второй год продает мои куклы. Но я не могу сказать, что их у него рвут прямо из рук, – честно призналась я. – Ты ведь знаешь, что для этого нужно имя, а его у меня пока нет.

Ленка хохотнула и мотнула головой.

– Ну не скромничай, пожалуйста. Имя у тебя есть, и твои работы давно уже известны всем мало-мальски приличным коллекционерам. Кстати, я их тоже знала, да только не знала, что Лаврушина – это ты. – Ленка поставила локти на стол и оперлась подбородком о сцепленные пальцы. – Даже странно, – сказала она, – что до сих пор мы ни разу не встретились с тобой ни на одной выставочной тусовке.

Я пожала плечами.

– Может, и встречались, да не узнали друг друга. Ты ведь теперь совсем другая стала, очень красивая. Тебя и не узнать.

– Да, это верно, – согласилась Ленка. – Раньше я была ужасной уродиной.

Осознав, что сказала бестактность, я смутилась и попыталась исправить положение.

– Нет-нет... ну что ты... Ты совсем не была... – Я запнулась и замолчала, потому что слово «уродина» произнести никак не могла.

– Ах, оставь, Сазонова, – отмахнулась Ленка, – то есть, тьфу!.. Лаврушина. Я про себя все лучше других знаю. И не спорь.

Но я все же готова была поспорить. Да, раньше Ленка действительно имела кое-какие физические недостатки: например, чересчур объемистую фигуру и торчащие, как у кролика, передние зубы. Но это никому особенно не мешало, и все любили ее такой, какой она была.

– Нет, – сказала я, – тебя всегда все любили.

– Ага, особенно мужчины.

Тут Ленка действительно была права. С мужчинами у нее как-то не складывалось. Вернее, оно складывалось, но это были исключительно дружеские отношения, без всякой романтики.

Впрочем, о чем это я? Какие в восьмом классе могут быть мужчины? Смешно даже. А ведь после восьмого класса Ленка ушла от нас в другую школу, и о ее дальнейшей личной жизни я, в сущности, ничего не знала.

– И все же давай вернемся к нашим баранам, – сказала Ленка, – выставке. Поскольку выяснилось, что Лаврушина – это ты, то я постараюсь устроить дело таким образом, чтобы все твои работы были раскуплены. Понимаешь?

Я автоматически кивнула, но ничего не поняла. Как это Ленка устроит все таким образом, чтобы кто-то захотел выложить немалые деньги за работы нераскрученно-го художника?

Конечно, я понимала, что реклама – это двигатель торговли, и если Ленка возьмется меня рекламировать, то это, естественно, положительно скажется на моей творческой судьбе, но не до такой же степени. А Ленка продолжала:

– Пьера я уговорю купить не одну, а две твои работы. Кроме того, – Ленка оглянулась и понизила голос, – на эту выставку приехала одна богатая особа, миллионерша из Гамбурга. Она давно коллекционирует кукол и считается чуть ли не главным специалистом в этом деле. Более того, если она скажет про чью-нибудь работу, что это дерьмо, то пиши пропало. После ее оценки бедному художнику путь в большое искусство будет закрыт навсегда или по крайней мере надолго. А если, наоборот, похвалит кого-то, то у этого мастера отбоя от покупателей не будет. Все будут стремиться купить для своей коллекции куклу именно от Мышкина-Шишкина или там от Петрова-Иванова. Короче, если она купит какую-нибудь твою работу, то считай, что будущее твое и твоих детей обеспечено. После нее твоих кукол уже будут отрывать у тебя вместе с руками.

Такого подарка судьбы я не ожидала. Это было даже чересчур. Продать всю коллекцию разом на одной выставке! Такого, кажется, еще ни с кем не случалось за всю историю кукольного дизайна. Это же просто уму непостижимо!

На радостях я отобрала у Ленки рюмку, которую она держала в руках, и одним глотком прикончила остатки коньяка.

– А как же ты заставишь эту миллионершу купить какую-нибудь мою куклу? – поинтересовалась я. – Может быть, она не захочет?

– Захочет, – усмехнулась Ленка, – или не попадет на королевскую охоту, на которую ей очень хочется попасть.

– На королевскую охоту?! Какую еще королевскую охоту? – Все, что говорила Ленка, все больше и больше меня удивляло. Ну надо же, какая-то королевская охота! – А ты можешь ее туда не пустить?

Ленка самодовольно усмехнулась и, достав из сумочки пудреницу, с удовольствием уставилась на свое отражение в зеркале. Судя по всему, ей очень нравилось ее новое красивое лицо, и она не упускала случая лишний раз им полюбоваться.

– Я могу ее туда не пригласить, – самодовольно ответила она и, убедившись, что с лицом у нее все в порядке, захлопнула пудреницу и бросила ее обратно в сумочку.

Тут уж у меня вообще не было слов. Неужели Ленка вышла замуж за принца крови?

Сразу же припомнились охотничьи сцены, виденные мною во всевозможных экранизациях незабвенного романа Дюма-отца «Три мушкетера», с дамами в кринолинах и кавалерами в шляпах с перьями.

Вот бы и мне поскакать на лошадке по Булонскому лесу. Вот было бы здорово! Это было бы даже лучше, чем распродать всю коллекцию кукол. Мыслями я унеслась далеко в семнадцатый век и не сразу отреагировала на следующий Ленкин вопрос.

– А ты, кстати, не хочешь поучаствовать в этом мероприятии? – спросила она.

– Что? В каком мероприятии?

– Ну в маскарадной охоте. Ты ж понимаешь, что на самом деле это никакая не королевская охота. Откуда во Франции короли? Их нынче во Франции нет. Упразднены все за ненадобностью. А просто это такая маскарадная охота, когда все наряжаются в исторические костюмы – их можно взять напрокат – и тусуются в лесу кто как может. Единственное, правда, условие – надо уметь ездить верхом. Ты на лошади-то когда-нибудь сидела?

– Сидела! – не задумываясь, выпалила я, хотя это был один-единственный раз да и то в глубоком детстве.

Просто однажды папа повел меня в зоопарк и предложил прокатиться на пони. Пони – это, конечно же, ненастоящая лошадь и к тому же очень маленькая. Но и я сама тогда тоже была маленькая. Значит, можно считать, что на лошади я сидела.

– Ну тогда после выставки сразу же пойдем в бюро проката выбирать тебе костюмы, – сказала Ленка. – Ты какой век предпочитаешь, шестнадцатый или семнадцатый? А может, тебе больше нравится восемнадцатый?

У меня голова пошла крутом.

– Господи, Ленка, не могу поверить. Это же просто сбылась моя мечта. Я же всегда... с детства... мечтала... Я даже не знаю, как тебя и благодарить.

Чувство щенячьего восторга до такой степени распирало мою душу, что трудно даже стало дышать. Я готова была задушить Ленку в объятиях, но та только от меня отмахнулась.

– А ты меня уже отблагодарила, – сказала она и отпила глоток кофе из крошечной фарфоровой чашечки.

Я с непониманием уставилась на школьную подругу.

– Помнишь, новогодний бал в восьмом классе. Я пришла тогда на праздник в зеленом платье и старых голубых туфлях?

Про голубые туфли я ничего такого не помнила. И вообще, к чему все это Ленка клонит?

– Ты же помнишь, что у нас в семье всегда было с деньгами туго, а после ухода отца и того хуже стало. Где уж матери было купить мне новые туфли или платье? Денег едва хватало на еду. У меня ведь еще младший брат был. Ты помнишь моего брата?

Ленкиного брата я, честно говоря, не помнила. Да и вообще мы не были с ней близкими подругами. Просто дружили, как дружат все одноклассники: ходили в походы, играли за сборную школы в волейбол, готовили вместе стенгазету. А так чтобы поверять друг другу сердечные тайны или ходить друг к другу в гости, такого не было. Поэтому дома я у Ленки никогда не была и брата ее не видела.

– А что твой брат?

– Да ничего. И брат здесь ни при чем. Просто тогда на вечер ты пришла в новых туфлях – тебе их отец откуда-то из-за границы привез. А я была в старых. Ты увидела мои голубые баретки, которые не только не подходили к зеленому платью, а и вообще ни на что не были похожи, и заставила Пашку Шевелева сбегать к тебе домой и принести твои старые туфли, а мне отдала новые. Такие вещи, Марьяшка, не забываются.

Теперь-то я стала что-то припоминать, и какие-то голубые «баретки», как назвала их Ленка, действительно всплыли в моей памяти. Но вот про то, что я отдала Ленке свои новые туфли, а сама осталась в старых, этого я совершенно не помнила. И не потому, что я такая щедрая и не помню, кого в жизни облагодетельствовала, а просто потому, что у меня память плохая.

Ленка повернулась куда-то в темноту и махнула рукой, и в тот же момент возле нашего столика снова появился официант.

– Еще, пожалуйста, – не вдаваясь в подробности, сказала она и закурила очередную сигарету.

Судя по всему, ей требовалось, что называется, повторить, и официант понял ее с полуслова. Исчезнув на какое-то мгновение из нашего поля зрения, уже через минуту он вернулся с двумя новыми рюмками коньяка и кофейными чашками.

– А у тебя что, правда, большие неприятности? – спросила я, кивнув на рюмки. – Может, я могла бы тебе чем-нибудь помочь?

Ленка взяла в руки пузатую рюмку, отпила глоток коньяка и отрицательно помотала головой.

– Вряд ли. Мне если кто и может помочь, то разве что господь бог.

Она откинулась на спинку кресла и, чуть прикрыв глаза, тяжело вздохнула.

«Неужели заболела? – сразу же подумала я о самом плохом. – Неужели что-то страшное?» – хотя на тяжелобольную цветущая Ленка совсем не походила.

– Ты здорова? – испуганно спросила я. – Что говорят твои врачи?

– Да нет, – отмахнулась Ленка, – дело не в этом. Со здоровьем у меня все в порядке. Пока...

– Что значит «пока»?

– А то и значит. – Ленка оторвалась от спинки кресла и, склонившись над столиком и понизив голос так, чтобы, кроме меня, ее никто не услышал, тихо произнесла: – У меня такое ощущение, будто бы со мной что-то должно произойти. Что-то нехорошее. И ангел-хранитель при этом как-то странно себя ведет...

Я ахнула и невольно покосилась на рюмки с коньяком, «Ну все понятно, – подумала я, – Ленка просто спивается, и мания преследования – это одно из проявлений алкогольного синдрома».

– Да прекрати ты из меня алкоголичку делать! – перехватив мой взгляд, уже в полный голос возмутилась Ленка, хотя я еще ни слова не сказала про алкоголь. – Если бы твоей жизни по три раза на дню угрожала опасность, то посмотрела бы я на тебя, как ты после этого потягиваешь пепси-колу.

Опомнившись, что говорит слишком громко, Ленка опасливо покосилась по сторонам и снова перешла на театральный шепот.

– Ты не поверишь, но я уже вторую неделю на нервной почве почти не сплю. Мне все время кажется, что кто-то постоянно за мной следит, ходит по пятам, подстерегает в самых неожиданных местах. Просто ужас какой-то!!! Я за это время уже вся поседела, наверно. – Ленка поправила свои рыжие модно подстриженные волосы. – Хорошо, что хоть Эдька из Москвы в отпуск приехал. Мы ведь живем в загородном доме...

– Эдька? – не поняла я. – Какой еще Эдька?

– Ну брат мой, Эдька. Ты что, совсем, что ли, его не помнишь?

Я пожала плечами. Что-то я действительно совершенно не помнила Ленкиного брата.

– Так ты что, в собственном доме живешь?

– Угу. – Ленка снова полезла в свою сумочку и, достав оттуда крошечный мобильный телефон, принялась тыкать в него пальцами. – В нем, будь он неладен. В нем. Ты не представляешь, как я всю жизнь мечтала иметь свой собственный большой загородный дом, а теперь полжизни бы, кажется, отдала за комнату в коммунальной квартире.

Я с недоверием покосилась на школьную подругу.

«Ну уж, конечно, так я тебе и поверила, – усмехнулась я про себя. – Это из Парижа модно страдать по неустроенной России. А если тебя сейчас засунуть в коммуналку на пять семей да с тараканами, то быстро из головы вся романтика повыветрится».

– А кто тебе угрожает? – затаив дыхание, спросила я.

– Что?

– Ну ты сказала, что твоей жизни угрожает опасность. Так кто конкретно-то угрожает?

Ленка вытаращила на меня глаза и фыркнула.

– Ну откуда же я знаю? Если бы знала, то давно бы уже заявила в полицию. Но я ничего не знаю. И вообще никаких конкретных улик у меня нет, одни только ощущения.

Она приложила маленький серебристый телефон к уху и стала ждать, когда ей ответят. Но ей никто не ответил, и, с раздражением захлопнув крышку телефона, Ленка бросила его обратно в сумочку.

– Где он ходит? – недовольно пробормотала она.

– Ну хорошо, а с чего ты вообще взяла, что твоей жизни угрожает опасность? Какие у тебя есть основания?

Ленка на минуту задумалась.

– Ты понимаешь, – сказала она, – в общем-то никаких особых оснований у меня нет.

– Ну а с чего же тогда тебе пришла в голову такая мысль?

Ленка снова задумалась.

– Да ты понимаешь, дней десять назад приключилась со мной такая история. В тот день я договорилась встретиться с одной своей приятельницей, она, кстати, тоже родом из России, вернее из Белоруссии, и решила закрыть магазин пораньше. Пьера тогда в городе не было, он уезжал по делам в Марсель, и я оставалась в галерее одна. Так вот, когда я уже закрывала магазин и стояла у входной двери, из окна верхнего этажа – а наш магазин расположен на первом этаже жилого дома – на меня упал цветочный горшок. Вернее, упал он не на меня, а на асфальт. Но пролетел в нескольких сантиметрах от моей головы и только по счастливой случайности не попал мне в голову, и я осталась жива. Все это видела моя приятельница, которая как раз сидела и ждала меня в кафе напротив. На следующий день я даже попыталась выяснить, кто живет в этом доме над нашим магазином и почему из их окон падают цветочные горшки. Но консьержка сказала, что наверху живут очень почтенные люди и никакого хулиганства от них быть не могло. Правда, на крыше в тот день кто-то что-то ремонтировал, но это было утром, а не вечером. И потом откуда на крыше мог взяться цветочный горшок? Короче, поскольку ничего страшного тогда не произошло и никто, в смысле я, не пострадал, то я и думать тогда об этом забыла и не вспомнила бы, возможно, никогда, если бы через несколько дней после вечеринки в честь дня рождения Пьера я не обнаружила бы, что кто-то рылся в моих вещах, вернее, в ящике комода, где я держу лекарства. Обычно все таблетки лежат у меня строго по алфавиту. Это удобно и вообще... А тут я вдруг обнаружила, что аспирин лежит между колдрексом и донормилом и вообще все коробочки со своих мест переставлены. Ты представляешь? Когда я это обнаружила, то испугалась уже по-настоящему и на всякий случай все старые таблетки выбросила – вдруг они отравленные? – и купила новые.

Воспоминания о подмене таблеток настолько сильно возбудили Ленкину нервную систему, что она одним махом прикончила оставшийся в рюмке коньяк и закурила очередную сигарету.

А я, глядя на все это, подумала, что «подмененные лекарства» – это уже даже не алкогольный синдром, а гораздо хуже. Здесь уже скорее всего клиникой попахивает. И я с настороженностью взглянула на Ленку.

– Так, может, у кого-нибудь из гостей болела голова, и он позаимствовал у тебя таблетку аспирина, или ты сама сунула свои таблетки не в то место, а потом просто забыла про них, – предположила я. – И вообще, зачем хранить лекарства в алфавитном порядке? Даже странно как-то для врача. Обычно все нормальные люди (тьфу ты, вырвалось!) раскладывают лекарства по назначению, а не по алфавиту: средства от насморка – сюда, сердечные – туда, а снотворные – еще куда-нибудь. А ты зачем-то делаешь это по алфавиту.

Ленку мой вопрос почему-то обидел. То ли потому, что я не причислила ее к нормальным людям, то ли потому, что недостаточно глубоко прониклась всей серьезностью ситуации. А я действительно ничего такого криминального в рассказах Ленки пока не увидела и не понимала, из-за чего следовало так нервничать и накачиваться коньяком.

– Ничего странного, – огрызнулась она. – Просто мне так удобно. К тому же что касается лекарств, то я никогда не забыла бы, что засунула аспирин между колдрексом и еще чем-то, потому что я никогда бы этого не сделала. Ну сама подумай, как бы я, к примеру, могла срочно найти в аптечке нитроглицерин, если бы все лекарства в ней были перепутаны?

Я крепко задумалась над этой мыслью. Мне лично прежде никогда в голову такое не приходило, потому что я достаточно уверенно ориентировалась в своей аптечке. Правда, у меня и лекарств-то всех было анальгин да горчичники. Тут особенно не заплутаешь.

А Ленка между тем уже прикончила третью рюмку коньяка и взялась за четвертую.

«Ну надо же, – поразилась я, – пьет как лошадь и не пьянеет. Я бы от такого количества коньяка уже давно валялась бы без задних ног. А она еще ничего, держится».

Впрочем, Ленка уже тоже была довольно навеселе, вот только веселье ее было каким-то мрачным, если не сказать злобным.

Вспомнив, что с нервными людьми лучше вообще не спорить и во всем с ними соглашаться, я тоже решила Ленку особо не злить и постараться вникнуть в суть проблемы и проявить понимание.

– Так ты предполагаешь, что тебя хотели отравить? – Я сделала заинтересованное лицо и уставилась на подругу. – А ты носила таблетки на экспертизу, прежде чем их выбросить?

Ленка сначала уставилась на меня немигающим взглядом, а потом хлопнула себя в сердцах ладонью по лбу.

– Ты знаешь, мне это тогда даже в голову не пришло. Вот же балда! Действительно, все лекарства надо было отнести на экспертизу. Как же я не сообразила?..

Ленка сильно расстроилась из-за своей несообразительности, но я ее успокоила тем, что скорее всего ничего из этой затеи у нее все равно не получилось бы.

– Во-первых, – сказала я, – экспертиза такого количества препаратов обошлась бы тебе в кругленькую сумму. Во-вторых, на это ушло бы много времени. И в-третьих, знаешь, что я тебе скажу... – Я склонилась над столиком и ближе придвинулась к Ленке. – Не бери ты все это в голову и не порть себе нервную систему. Ну подумаешь, горшок из окна упал или лекарства оказались не на той полке, где надо. Ну и что? Что в этом такого страшного? Все это обыкновенное совпадение и ничего больше. Возможно, это все нервы, ты просто устала и тебе следует немного отдохнуть. Ты давно в отпуске-то была?

Ленка сидела насупившись, курила и некоторое время ничего не отвечала. Потом она затушила в пепельнице окурок, с силой раздавив его о стекло, и недовольно буркнула:

– Две недели назад.

– Что?

– Я была в отпуске две недели назад, – процедила она, – и с нервной системой, равно, как и с головой, у меня все в порядке. А если ты мне не веришь и не сочувствуешь, то и не надо...